Стоящая за шкафом

               
 (Отрывок из повести «За час до убийства»)

         Царевну преследовали ночные страхи: ей казалось, что из темноты за шкафом на неё кто-то пристально смотрит.
     - Царица Небесная, покрой меня своим омофором, - молилась Анастасия, вознося очи к иконе Приснодевы «Нечаянная Радость», которую подарила ей матушка-игуменья во время поездки в Дивеево.
     Лампада мерцала полуживым светляком, и тени за шкафом лютели.
 Несмотря на жару, окна – и даже ставни – в девичьей опочивальне  были плотно закрыты: так приказал Иродский.
     Иродским назвал  Юровского Алёша, прозвище прижилось, но никто из пленников Ипатьевского дома  не знал, какое страшное пророчество таится в этом созвучии имён.
      Запреты Иродского выполнялись беспрекословно, а это повеление было принято царственными пленниками даже с некоторым одобрением: через открытые окна в ночные часы в горницу залетали полчища осатанелых кровососов, жаждущих нежного тела и голубой крови юных принцесс.
     - Стоящая за шкафом не могла проникнуть в спальню через окно, скорее   всего, она вползла сюда по лестнице из подвальной комнаты,  - подумала юная княжна.
     Анастасия явственно представляла, с какой жуткой медлительностью двигалось это страшилище по лестничному пролёту, пыхтя и отдуваясь на каждой из двадцати трёх ступеней, соединяющих этажи. Так неестественно медленно ползают лишь сонные австралийские зверьки, называемые ленивцами, которых девушка видела в зверинце на Елисейских полях.
   Боже, когда это было? Десять, двадцать, сто лет назад, в далёкой прошлой жизни за пределами преисподней, в которую занесла их ярость взбунтовавшейся черни?
    Они ехали с папа  по Парижу в экипаже, запряжённом тройкой отменнейших коней, ветер пытался сорвать с её головы новую соломенную шляпку, а окружающий мир был тёплым и сладким, как розовая фруктовая помадка, которая медленно таяла в тот час в кармане её передника…
    Увлечённая воспоминаниями, Анастасия нечаянно взглянула в сторону шкафа – там за углом  смутно белело голое тело, на котором вздувались кровавые волдыри…
- Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, - прошептала оледеневшая от свирепого страха царевна, - и да бежат от лица Его ненавидящие Его…
- Яко исчезает дым, да исчезнут, - произнесла вдруг Мария.
- Успокойтесь, девочки, - старшая из принцесс поднялась с постели и, накинув на плечи поношенный маменькин пеньюар, направилась к шкафу:              – Уверяю вас, здесь никого нет. Вот взгляните, я провела рукой здесь и здесь. Никого!
     Ольга перекрестилась широким крестным знаменьем и добавила:
- И, кроме того, – с нами крестная сила!
Усыхающий кокон лампады вдруг дрогнул и раскрылся, выстрелив в потолок огненным мотыльком.  Потом лампада погасла.
- Масло кончилось,- всхлипнула Татьяна.
    Никто из Великих княжон не смыкал глаз в ту ночь, и каждая страшилась взглянуть ненароком за шкаф, где таилось нечто ужасное. Все они ощущали на себе нечеловеческий взгляд Стоящей за шкафом, который срывал с них одежду, плоть и кости, пытаясь добраться до сокровенного – до сердцевины души – с намерением вылущить её и заполнить  адской тьмой.
- Давайте лучше споём, девочки,- сказала Ольга.
- Maman проснётся, -  возразила Мария.
- А мы тихонечко, - и младшая княжна нежным и трепетным сопрано завела начальные слова из канона Пресвятой Богородицы:
                Царице моя преблагая,
                Надеждо моя Богородице…
   Гибкий мальчишеский альт Марии побегом вьюнка охватил рвущийся к небу стебель молитвенного распева, и тут же несильные, но верные голоса
Ольги и Татьяны вплелись в венок молитвы:
                Зриши мою беду, зриши мою скорбь,
                Помози ми, яко немощну,
                Окорми мя,  яко странна…
    И долго  ещё бились их крылатые голоса о стены темницы, преодолевая неплотности между стеклом и рамой, проскальзывая через щели ставен и улетая туда, куда вскоре отлетят их нетленные души…