в тебе мои 21 грамм души

и изнутри во все 21 грамм души
осталось немного терпения
и немного замерзлой лжи

у тебя на висках и ладонях
высекались три черные
полосы
ты даже, наверное
не запомнил
о чем тихо шептал
в тиши

подарив по часам
измерив
немного надежды
возник
самый первый
и незабвенный
самый искренний
ненадежный
крик

я бы вжалась спиной в лопатки
обожглась бы о колкий язык
если бы ты не покинул
из меня те немногие
21 невесомый грамм
торопливой души

в октябре пламенем выжжется
ожидания перевес
мы сломились под гнетом инея
мы сломались под сталью желез

и ломались остатки веры
как ветхие ветви берез
по зиме утопают в инее
в череде чьих-то милых грез

и сторонними тропами
возвращались в те дни
где когда
прогремели часы
биенем
потушили сами
себя

ноты вырвались страшными криками
пеплом из легких рвались
ми и ля
это тропы в которых закопаны мы
схоронила где нас земля

но пройдут еще годы и месяцы
в декабре опадет листва
и новыми
алыми стеблями
вырвется
задышит
храня
тонкие звуки страдания
тело на теле
и крик
костлявые мерзкие месяцы
160 могил

я запомню тебя
будто бы
живее всех самых живых
еще в те вечера и месяцы
где было одно на двоих
и разрушатся стены дыханием
и под гнетом застонет земля
и прорвутся на свет красно-алые
твои пепельные глаза
и отмерят нам снова минуты
и дадут на каждого вновь
21 грамм морфия
стопку живых оков

языком приклеишься к нёбу
и так сладко
что горько
сожмешь
отдавая глоток этой слабости
жадной и невоспитанной
в нервную частую дрожь

я смогу дотерпеть до весеннего
иногда стараясь найти
в твоем взгляде все то же пламене
что сказало в тиши: люби!

но наступит и март и сентябрь,
и наверное
никогда
не наступит
пора циферблата
вращаться
новые
160 с половиной часа