Эмоция четырнадцатая. Первый человек

(Финмор Вильварин, между 509 и 518 гг. ПЭ. Ангбанд.)

 Думаю, что мое первое настоящее знакомство с людьми состоялось холодным зимним утром через три года от начала плена (тогда я еще считал года). Обычно еду по камерам разносил испуганный и затравленный младший кухонный помощник, для которого одна необходимость видеться с опасными пленниками вроде меня внушала ужас. Руками со следами не проходящих ожогов от масла, с такими длинными и черными ногтями, какими не мог похвастаться даже я, добывающий уголь в глубочайших шахтах горного кряжа, он бросал на пол моей камеры хлеб и сухофрукты и удалялся так быстро, чтобы только не уронить свое мифическое достоинство повара Темных Кухонь. Питьевой кувшин пополняли раз в три дня, так что день первый всегда казался праздничным от свежести холодной воды, а в конце третьего дня вода становилась такой затхлой, тепой и мутной, какими были и мои мысли. Воды всегда не хватало, хотя я старался экономить, как мог: составлял питьевой режим, отмерял ногтем на поверхности кувшина, по сколько могу выпить за день, брал в рот совсем немного и катал по небу жалкие капельки.
   Тогда я перестал считать дни не потому, что не хотел или сдался. Я не мог их считать, они огромной многоножкой ползли по стене моей камеры перед глазами, извиваясь и корчась, и где один переходит в другой - определить не получалось. Иногда вместо хлеба с незабываемым вкусом изысканной ангбадской плесени, такого грубого помола, что я царапал распухший от жажды язык о пшеничную шелуху, разносили сухари. Когда я впервые взял такой сухарь в руки, я подумал, что пленника глупо и неуместно снабжать таким тяжелым и непробиваемым оружием. Восстание рабов Ангбанда, вооруженных ржаными сухарями, до сих пор кажется мне прекрасной фантасмагорией. Несколько раз кухонный воин приносил мне неглубокую миску и пододвигал ногой в моем направлении. Это был суп, затируха из крупяной сечки и рыбных костей, и я практически плакал, держа на коленях теплую посуду. Пил через край, почти давился. К сожалению, затируха играет злую роль в судьбе ангбандского раба - солят ее круто, а воды не хватает. Еще я помню густую вязкую кашу, брать которую нужно была пальцами - столовых приборов мне было не положено, а пить ее не представлялось возможности. Дни каши были счастливейшими днями моего плена.
    В один из ветреных холодных дней, когда, приходя из шахты, я садился в угол и долго дул на свои руки, растирал их, прятал в подмышки, чтобы хотя бы разогнуть закоченевшие пальцы, ко мне пришел Тамир. Ему было не более семи лет от роду, он был смуглым, темноглазым круглолицым, как и многие из племен истерлингов, на нем был такой длинный и широкий вязанный шарф, что было заметно - мать тщательно собирала его в опасный поход до моей камеры. Он нес в руках большую миску каши, от которой шел пар. Едва дверь за ним закрылась, он пристально вглядывался во тьму, стремясь увидеть меня. Его брови были нахмурены, лицо насуплено. Он излучал осознание важности собственной миссии. Наконец глаза ребенка привыкли к темноте узилища, он сосредоточено смотрел в мой угол. Я постарался развернуться к нему лицом и с трудом заворочался, гремя цепями. Тамир вскрикнул, выронил миску с кашей и, подбежав к двери, неистово заколошматил по ней.
   - Выпусти-выпусти-выпусти! - на одной ноте жалобно кричал он. В едва заметную щель не успевшей открыться как следует двери он прошмыгнул так быстро, что ему позавидовала бы и горная змея.
    Я долго собирал кашу руками, скрупулезно пытаясь нашарить каждое не разварившееся зернышко, каждую каплю теплого густого отвара. Миска не разбилась, за что мне оставалась благодарить Единого, милостивого ко мне и в этой темноте - я не знал, что делали с рабами за порчу имущества, и совсем не хотел узнавать.
    На следующий день Тамир явился снова. На этот раз мрачности маленького тангодримского поваренка позавидовал бы и владыка Моргот. Он храбро сделал один крохотный шаг в темноту в моем направлении. На этот раз я сидел молча и не шевелился, чтобы не напугать его.
   - Вчера я уронил твою еду, прости меня, сегодня я тебе вот что принес, - с нескрываемой гордостью сказал Тамир и положил мне рядом с тремя толстыми кусками хлеба большое и сморщенное зимнее яблоко. Тогда я подумал, что все сапфиры с лучистыми звездами рутина из недр пещеры моего князя Маэглина не могут сравниться с яблоком.
   - Как тебя зовут? - спросил я и испугался хриплому рыку своего голоса.
   - Тамир, - шепотом ответил он, присев от страха.
   - Финмор из дома Небесной Дуги благодарит тебя, Тамир, - ответил я.
   Так и началась наша зыбкая дружба. Позже я узнал, что Тамир появился у меня совершенно случайно - в пиршественном зале Ангбанда, у самых корней земли, было запланировано неслыханное торжество. Этот факт заставил мое сердце предательски дрогнуть - праздники Железной Твердыни не предрекали ничего хорошего моему возлюбленному народу, но добиться большего от Тамира не получалось - он был слишком мал, чтобы интересоваться смертельно скучными взрослыми играми. Все работоспособное братство кухни, включая и таких неумех, как мой прежний повар, были мобилизованы на борьбу за союзные желудки. Господин Ужаса любил размах во всем, до чего только мог дотронуться. Пир продолжался больше недели, Тамир, коварно используя детскую непосредственность и жалобные взгляды, был допущен к подглядыванию за Залом Упоения. Моргот собрал вокруг себя всех воплощенных майар, которые могли принимать пищу, и по правую руку, полный обманного и величавого блеска, в черном и серебряном, с венцом на угольных, как мои труды, волосах, восседал Гортхауэр. По крайней мере, я мог так предположить из путаных описаний моего юного друга. Описать Великого Лжеца Моргота он не смог, потому что: "Ой, темный такой, огромный, и ой-ой-ой вообще, и еще из головы светит, а потом голос грааах! И вот!". А вот разношерстную братию истерлингов он живописал довольно долго: блеск золотой парчи, в которой отражается, дробясь и плывя, пламя свечей; длинные позолоченные ногти, которыми князья разрозненных племен брали со стола крупные куски дичи; высокие башни из смоляных волос с цветами и чучелами экзотических птиц внутри; сапоги с притороченными по всей окружности икры золотыми бубенцами, создающими неимоверную какофонию при ходьбе; подарки, поднесенные Хозяину дома - от крупных, чуть меньше головы Тамира, ограненных самоцветов, до каравана невольниц, танцевавшего, не останавливаясь, всю неделю, пока по одной не умерли от истощения; веселую смертоубийственную драку между двумя враждующими кланами за право первыми передать священные дары своему властелину. Как сказал Тамир, маленького и вертлявого князя, в алом плаще и закрывающей лицо цветастой тряпке, с ятаганом в каждой руке, победил огромный, заросший черными жесткими волосами, как медведь, голый по пояс воин. Вытерев кровь врага с длинного и тонкого кинжала, он низко поклонился Морготу.
   - Тебе во славу проливаем кровь! - молодцевато рявкнул он.
   - Что в твоем народе делают с умершими на поле боя, человек? - скучающе спросил Господин Тьмы.
   - Хоронят голову в тысячелетнем склепе его предков, дабы черепа радостно улыбались своему почившему сыну, о Темнозарнейший из Великих, чей острый взор пронзает толщу скал и сердце твоего недостойного раба, - с медоточивой улыбкой ответил представитель проигравшей стороны.
   - А что вы делаете со своими врагами? - спросил Моргот у потного и тяжело дышащего победителя.
   - Вырезаем сердце и едим, чтобы сила врага перетекла к нам! - громко и четко воскликнул тот.
   - Сегодня великий праздник для Меня. Удовлетворим желание каждой из сторон, - добавил потерявший имя, улыбаясь Саурону.
    Все устроилось довольно быстро - голову отделили от тела, и на полу, обагренном кровью, продолжили танцевать обреченные женщины. Каждый из кланов получил то, чего хотел.
   - А еще, а еще, ты сейчас вообще помрешь, Финмор, вот что расскажу, - заливался Тамир, - Мы такое блюда сделали гостям, ну конец света! Там один среднего размера верблюд, один большой баран, двадцать кур, шестьдесят яиц, много риса, два бочонка лесных орешков, два бочонка миндаля, один еще бочонок фисташек, сто десять галлонов воды, пять фунтов чёрного перца и... - тут Тамир наморщил лоб, стараясь вспомнить все хитросплетения рецепта, - ...Соль по вкусу!
   - Что же вы сделали со всей этой уймой продуктов? - улыбаясь, спросил я.
   - Ой, нам нужно был ободрать кожу, удалить лишний жир и почистить верблюда, барана и кур. Кипятить до мягкости. Отварить рис, чтобы был рассыпчатым. Обжарить орехи до коричневого цвета и смешать с рисом. Яйца отварить вкрутую и почистить. Заполнить отварных кур яйцами и рисом. Поместить этих кур в барана. Добавить риса. Поместить барана и остатки риса в верблюда. Жарить над ямой с углями пока не подрумянится. Насыпать оставшийся рис на большой поднос и на рис положить готового верблюда. Для красоты положить на верблюда орехи и яйца. Ну я ж говорил, что умрешь!!! - радостно выпалил тщательно заученный текст Тамир.
   - Что здесь происходит? - раздался до боли знакомый по первым месяцам заключения голос палача. Тамир попятился к стене и вжался в нее спиной.
   - Я проходил мимо этой клетки, убогий, и услышал смех. Это позор для моей пещеры, - зловеще склонился к Тамиру палач.
   - Я слушал рассказ о величии Тангодрима! - я постарался отвлечь его от ребенка. Казнедей развернулся ко мне. Тамир боком уползал в дверную щель.
   - Слу-у-у-ушал? - по-волчьи протянул мой мучитель, - Надо постараться, чтобы тебе нечем было слушать!
    Он взмахнул рукой с крохотным блестящим ножичком над моим ухом, и я схватился за голову от боли. Кровь текла по руке и капала на холодный каменный пол темницы. Тамир вскрикнул, несколько секунд завороженно смотрел на меня и убежал, шумно стуча пятками, по вырубленному в скале коридору.
   Я больше никогда не видел его в своей темнице.