Эмоция восьмая. Тень князя Маэглина

(Финмор Вильварин, 509 г. ПЭ, Гондолин.)

Помолвная звезда сапфира так и осталась лежать в моем кармане. Ночь распустилась нежным цветком: сперва я проходил сквозь едва синие лепестки, пока, все дальше раздвигая ее своим телом, не дошел до черной сердцевины. Теней не было, я плыл в обволакивающей бескрайней темноте, как в стоячей воде, не нарушая тишины. Ветра не было, ненасытная летняя жара наполняла каждый закоулок города, не выпуская из объятий даже ночью. Я считал шаги и вдохи до встречи с Ней, и чудом сдерживался, чтобы не перейти на бег. Два поворота между белыми нахохлившимися домами, три флага в темном полуночном воздухе. Я уже слышал, как неумолчно перекатывает свои хрустальные струи фонтан, но потом перестал его слышать – так сильно билось мое сердце. Мое судьба будет отныне и навсегда связано с тобой, мое сердце в твоих руках.
 Когда мне оставалось сделать не более десятка шагов и выйти из арки на светлую от разноцветия фонариков площадь, как вдруг я услышал голоса.
 - Я весь завернут в темный саван ночи, потому что я само Отчаяние! – с гадким гнусавым завыванием говорил золотоволосый сын сестры моей матери, и ему вторил звенящий смех.
 - Я вожу дружбу лишь с цветами зла, вырастающими под взглядом Врага, и я не какая-нибудь там бабочка, я ночной Мотыль! – полы его плаща, изображавшие крылья, отбрасывали на Ласточку длинные тени.
 - Тише, тише, Аралин, ты же разбудишь всех на много лиг вокруг! – веселым шепотом-смехом отвечала она, - Зачем насмехаешься над Финмором?
 - О-о-о-о, я не Финмор боле, я – тень князя Маэглина, темная и угрюмая, и душные кузни – прибежище моего разума! – прыгал вокруг нее Аралин, довольно правдоподобно изображая неуклюжего ночного мотылька, - И дивные девы в сияющих голубых одеждах мне совсем не интересны!
 - Что же интересно мрачному Финмору? – подыграла моя любовь.
 - Исключительно холодные и одинокие лесные владыки, - со знанием дела ответил сын сестры моей матери, лучший певец и, как выяснилось, талантливый актер из дома Арфы.
  Мне не было смысла выходить к ним или ожидать конца разговора. Медленно развернувшись, я шел через ночь, заливающую мне глаза, и ничего не видел. Огней не было, тьма и не спадающая жара разогнали всех с белокаменных улиц Города. Как странно, что от жары даже звезды тряслись и плавились в моих глазах.
  Камень, лазоревый яхонт, который я крутил в руках, был самим сосредоточением непроглядной ночи. Тускло и безжизненно светила звезда в его сердце, отражая своих сестриц, звезд небесных. Финмор мрачный шел отдавать камень прежнему владельцу.
  Когда я входил в кузницу князя Маэглина, я надеялся не застать его там. Но он спал, сидя на той самой длинной лавке, откинув голову к стене. На столе в подсвечнике в виде женщины в ниспадающем балахоне, несущей в молитвенно сложенных руках свет, догорала свеча. Я положил камень на стол и направился к выходу.
 - И тебе доброй ночи, Вильварин, - его голос был хриплым.
 - Почему князю Ломиону не спится в столь поздний ночной час? – с досадой ответил я.
 Маэглин удивленно поднял на меня свои пугающе черные глаза.
 - Почему счастливейший из мельда приносит мне свой помолвный подарок? – вопросом на вопрос ответил князь.
 - Потому что бабочка порхала мимо счастья, - ответил я, - И тени князя Маэглина негоже ловить весенних птиц, летающих в поднебесье.
 Когда время, подобрав свое разбухшее от ночных горестей брюхо, перевалило к рассвету, мы закончили наш разговор. «Можешь отправиться со мной в поход к новым железным жилам, - сказал мне Ломион, - Мы немножко нарушаем правила владыки Тургона, так что у тебя будет шанс почувствовать себя героем. Ты вернешься в ровном расположении духа, вся боль сегодняшней ночи отступит назад, спрячется в тени твоей души и не будет показывать длинного носа. Поговоришь с ней, как вернешься». Это была очень длинная речь для князя Маэглина. Я встал и собрался было уйти, но остановился, пораженным собственным нахальством:
 - Так почему князь не спит в ночной тишине после дня праведных трудов, а сидит в кузнице один и пьет вино? – спросил я, указав на бутыль темного стекла, стоящую под лавкой у его ног.
 - Сегодня ее сыну исполнилось шесть лет, - ответил князь Маэглин так мрачно, как могут только холодные и одинокие лесные владыки.

 Что сделал со своей душой, мой князь?

 Вижу любовь свою в саване свитом,
 Встреть меня, милая, встань у ворот.
 Конь темноглазый ушами прядет,
 Жаден могилы уродливый рот,
 Кости и черви – почетная свита.

 Конь мой оседланный бьется отчаянно,
 Рыжие камни копытом дробя.
 Я, бесконечно и страшно любя,
 Темный опал на груди у тебя.
 Нам ли могилой дорога венчаема?