Эмоция третья. Танец ранней весны

(Финмор Вильварин, 501 г. ПЭ, Гондолин.)

Не знаю, откуда во мне возникла симпатия к Маэглину. Я не видел его прихода в Город, не видел казни его отца – я встретил его намного позже, на одном из дивных праздников, в самом устье весны. Ветер тогда был теплым и свежим, но весна для меня всегда пахнет тревожно: все меняется вокруг, все пробуждается и начинает жить так бурно и неистово, что тебе самому надо куда-то бежать, что-то делать, участвуя во всеобщем столпотворении природы.
 Лес вокруг Гондолина полнился звуками после долгого зимнего молчания, и в минуты особой весенней радости, прислушавшись, понимаешь, что все сущее борется за свое существование, ловко пожирает друг друга и выбивает себе право на оставление потомства. Мир жесток, и весной – особенно.

 Я был в толпе танцующих. Ах, разноцветные одежды, летящие волны, отблески чужих улыбок в твоих глазах! Сверкающий дождь расшитых хрусталем плащей, темное золото волос с зелеными лентами, багряные расцветающие накидки! В сердце разноцветья танцевал я, когда черным клином вошли в наши ряды танцоры дома Крота. Сперва они хмурились – это было частью весеннего маскарада, так под самыми раскидистыми деревьями, в глубоких оврагах, под навесами скал даже в теплый, пахнущий травой, день лежат последние бастионы снега. Но потом улыбки были всюду, где бы я не видел, и весна наступила на самом деле: мы чувствовали ее с каждым вздохом и взглядом.

 А потом я - запах тревоги, такой близкий, весенний, запах беспокойный и вызывающий озноб, неотвратимо следующий за ранним мартом. Князь Маэглин был темен в окружающем его пестром хороводе летящего безумства, как умершее в холода дерево. Но его уверенность и натянутая, как тетива, нервозность удивили меня. Я боялся бы дотронуться до него – стоит задеть, и загудит от напряжения воздух.

 Двигаясь легко и точно, князь дома Крота смотрел в одну сторону, откуда раздавался самый громкий перезвон смеющихся голосов. Не понимаю, как мог кто-то продолжать жить и дышать весной, находясь на линии его взгляда. Особенно госпожа Идриль.
 Почему я смотрел на него, не отрываясь? Изначально мне требовалось разнообразие. Я увидел ту несхожесть, которая всегда притягивает к себе. Так, устав от тепла, от удобства и собственной непогрешимости, уходят в лес, чтобы остаться один на один с собой, почувствовать сосново-игольчатую землю под ногами, шершавый ствол под спиной, ломящий холод горного ручья и ночное одиночество. Я знал, что всегда могу вернуться в свой дом, в тот покой, которого лишает весна. Я думал, что могу.

 Мне остается полагать, что дрожь души заразна. Как она передается – по воздуху ли, прикосновением или взглядом - не знаю. Может, сама душа должна быть настроена на легкий лад сумасшествия. Ты веришь, что все нормально, ты любим и любишь, но подкрадывается тянущее, тоскливое, встает за спиной и ласково, холодными пальцами, сжимает твое сердце.
 Когда наши взгляды встретились, я думал, что гнева князя не избежать, потому что слишком долго и изучающе я смотрел на него, на его боль и тоску, которая прячется от посторонних, увертывается, ныряет все глубже, чтобы в момент праздника высунуть узкую голову на поверхность и сверкнуть изумрудными змеиными глазками. Но князь Маэглин улыбнулся, и мое сердце, сжавшись, дрогнуло. При первой встрече он подарил мне волю к одиночеству.