Первый раненый

         
Танкист не стонал, только смущённо корчился, прикусив губу. На обеих ногах из кровавой мякоти торчали перебитые кости, осколок снаряда разорвал плоть его голеней, кожа частично обгорела. Медсестра с величайшей осторожностью бинтовала его. Потеряв самообладание, она плакала, слёзы, не переставая, выкатывались из её очей…
Плачущая сестричка по-простецки умиляла парня, он  ничего не знал об удивительной девичьей нежности – её слёзы отвлекали от мучений, будто войны нет… «Сестричка, ты давно воюешь? – спросил он. «Не-е… только что прибыла на фронт… и сразу на перевязку…»
Потом грузовик повёз их в госпиталь, а ехать-то далеко, по просёлочной дороге – кочки, выбоины… Его голова лежала на её коленях, он еле-еле попросил: «Сестрёнка, погладь меня своей рученькой по плечам, по груди, по голове». Предчувствуя плохое, она гладила парня, и всё время плакала над ним, слёзы капали на его лицо, изрезанное осколками. От прикосновения маленькой девичьей ладошки парень переставал болезненно вздыхать… Глядя друг на друга, не замечая остальных ехавших в кузове раненых, они шушукались. Девушка внимательно слушала его прерывистый слабый голос: «… рёв мотора… не слышно других звуков… вдруг в башне танка… ба-бах… взрыв… дальше не помню… Какая ты хорошая…»
Грузовик трясся на ухабах. От потери крови и от ожогов обессиленный танкист стал терять сознание… Когда он приходил в себя, то вновь повторял: «Тебе нельзя быть медсестрой… ты не выдержишь… Перейди в другую часть, – после  паузы он добавлял, – Там  в вещмешке… новая гимнастёрка… отцовские часы… возьми себе…» Парень умер в забытьи. Она ещё сильнее заплакала, хотя ничего почти не знала о нём – слезинки продолжали падать на лицо мёртвого. Ладошкой своей она смахивала капельки с его лица… 

Записано со слов фронтовички
Зинаиды Ивановны Пальшиной