Три поэмы клэйтона эшлмана

АРСЕНАЛ В СИЭТЛЕ

В сиэтловском Музее Искусств, я стоял перед "Доброе Утро, Миссис Линкольн"
яички Горького свешивались из крабовых сетей,
осьминожьи щупальца растворялись в угрях-альбиносах
беспалые вытянутые руки держали грааль вульвы,
которой пенисоголовый человек, руки-на-бёдра,
показывал свой гигантский пастуший кнут (напоминание
об "Артисте и его матери", об опорожненном Японском Эросе,
всё надо вывернуть,
всё Пасхальная бритва, абстрактное либретто--
пусть зритель восстановит мускульный кафель,
"Что я делаю в этой менструальной хижине, в саваннах Берега Слоновой Кости?"
должен он вскричать, "Дайте мне встретить святой огонь на другом конце его косы!")
Стоя пред Горьким в этот Линкольновский день,
 я почувствовал чтовигвамам не хватает анакондовых тиар
что в устройстве эмбриона нет берёзового сахара,
что некий слепец на торфянике поднёс мне вульву Афродиты на орхидее.
я чувствовал себя исследуемым обкуренныни бессмертными гибридами
или может это были четыре лица Евы, составляющие контрольную панель Кроманьонского будильника?
И тут я почувствовал как маяк Паучьей Королевы проходит сквозь беременные человеческие
бедствия войны!
Прощайте, Миссис Линкольн!--догорой Горький только что дал мне билет в Берег Слоновой Кости
всего в одном этаже отсюда, где маска это Верховный Суд, и Бог гноится из распухшей красной гуманоидной сущности.
Стоя перед этим, мы маскируемся
Я снова задался дилеммой Леона Голуба 1948 года:
Как вбить симулякр Освенцима в утверждение о власти?
Голуб
обратился к примитиву, призывая то во что превратился человек,
восстать таким масштаба смесителем ужасов,
 что иррациональное наряжает мерсы в президентов, которых слишком многие принимают
за поющих владельцев своих душ.
Эта безыманная маска от "МЫ"
доила и заново накачивала моих Орестийских дев,
в одном длинном щупальце я нашел соломинку Басё,
и посасывая компот из камней с цикадами,
вернулся на Землю Шахнаме,
где всё живёт, где розовая земля покрыта зарослями фиолетовой травы,
где облака подобны напуганным серебряным буравчикам-змеям,
а горностаевые розовые рассадники живы, как коралловые рифы.
Ужасное--просто хорёк в анаграммах кротовых ходов, которы мы пытаемся разгадать во снах.

И всё же, сила пред Ликом Господним, будто шоссе вращающихся пересмешников, осталась со мной в гипсовой пиле акульего глаза.
Она сказала:
вообразительная плотность больше, чем ты задумывал.
То что большинство считают поэзией--просто закуска для овсянки.
на дальней стороне музы,
есть кометные узлы
в которых Туманность Тарантулы улетучивается
со всей мощью своей тарантеллы
плюёт как пламя, сквозь лицевые
пахорогие змеесумчатые щупала.

Ну а потом Кэрил и Я ушли,
выпили Чинук Каберне производства штата Вашингтон,
и поблагодарили Диониса за ледовитый день
---------------------------
МИШО, 1956

В Мишо есть развивающееся лицо/нелицо, вечно в состоянии формирования. Назовём это "лицо перед рождением". Скажем что это "наша веЩность строит лицо". Скажем что это духи древесного ствола или поганки, пятак "духа мира", покрытый эфемерностью, антианатомический; маска отсутствия; акварель слепого ребёнка; полуразлошившиеся лица душ в Гадесе, настаивающие на жудожнике Улиссе-Мишо, пока он, из своей чернильно-кровавой траншеи, разговаривает с гермафродитичной музой.

Чернильные создания протыкают себя аж до разрыва эльфовых больших пальцев.

Дупеля пылятся, выстилка рушится, курлы-курлы, куриные мозги

Вьющиеся частицы тихим ржаньем бактерий.

Реинтеграция ценой репатриации.

Плотный чёрный песок на белой почве. Миниатюры. Миниатюры в митозе. Митохондрия. Миниатюры смесимые. Минимитозохонрдомесиво.

Омертвелое тысячеоконное пенильное марево.

Окруженное алыми личинками, коротышками, зачаточными кукурузными хлопьями.

Ледяной стадион, разъярённый инвагнацией тории.

Заколки, разрезающие кальмаровые решётки; нет, фосфенные выходные; да, кресторавноденствие.

Однажды уничтоженные, соты разума источают мастодонтовый мёд.

Мескалиновыен сети, сквозь которые фагоцитирует младенец.

Я свободен в Мишо, свободен быть кокколитичным, газовым леденцом, или как бы там ни было..

Лучше: когда что. Что всегда что.

Быть свободным. Свободным в привязанности.

Даже в состоянии "что"!

Когда что, Солнце. Когда что, Пыль.

Сила точек. Вуаль,

оттянутая назад, октровение-- каменный навес .
 
Фраза встречает фразу, избегает фразы.

Фраза ждёт, надеется, переосмысляет лицо.

Фразы высотой с муравья. Мура-видимые струящися сквозь фразы.

Мелодическая фраза проходит двадцать стратиграфических разломов.

Фраза даёт побеги. Мученически--смешные фразы.

Фразы газом освещают фразы. Сбиваются в толпу на дюне.

Райская мечта: фразы в общении со своими пороговыми сущностями.

Парусина фраз, надетая, родословная распространения энерготрасс .

Минотавр, как рогатая фраза.

Жестокая схватка в центре фразы.

А где центр фразы?

Где "что-нибудь" складывается, превращается в "будьничто". 

Ветвистая, плаксивая пустошь фраз, сестёр пятна.

Пятна непорочны в своих подлых, душных брюхах.

Иона-Мишо в брюхе мескалиновой мурены.

"Жесткое вино муреновых угрей" Эме Сезера, выброшенные за борт рабы, пожираемые муренами.

Сухая печь ландшафта. Бегущие кнопки, заарканенные Иисусом, заарканенные Сартром.

Фраза сколопендры. Фраза хруща.

Жизни, мелющие насекомых к их грызуновым останкам.

Страшный Суд в исполнении червей.

Клещёвые лица в горильих самописцах.

Фразы в сияньи Разума, бурлящего чайниковым огнём.

Хоровод глистов ня гиеньей ****е.
-------------------
ВОЛШЕБНАЯ ГРУСТь ОМАРА КАСЕРЕСА

Белая дорога пересекает свой недвижный шторм, свежую заводь где живут поямнные в архаичный град лягушки.
я растратил слишком много времени в лунном свете,
и нынче сижу поглядывая сквозь дырочку в моём наряде, в Понедельничном Голом Гвозде.

Маньчжурия, я чувствую твоё вторжение!
Внезапно, мы становимся собой, без щёток, машинок для стрижки газона, или салонов.
Я каюсь в преступленьях против себя муссонного:
этих шатматных словах, скользких от крови,
они моё огниво, моё топливо, проблески памяти накорябанные на неуклюжем тюремном бревне.

Тараканы переходят палубу, двигаясь от Пикассо к снеговику.

Мысль, потерянная в глазах единорога, возвращается в лае пса.

Облачённый в сопротивление, я приветствую самого важного лидера Америки:
Микки Мауса, законодателя городского прощания с алкоголем.
Моя куртизанка учит меня, в разодранном балконе её рук.
Кумир? Шахматная доска с трюфелями и снегом.
в отличие от товарища Уидобро, я взволнованный мальчик,
Акула городской управы на ступеньках тюрьмы
Цветущий как выгоревшее Солнце, Солнце никогда не знавшее лампочек.
О итог Чили! Человек любит только свою малоизвестную жену.

Бежать с нектаром, обойти сигнализацию.
Разве счастье в какой-то мере не вАзуально?
Что движет воздухом: непутёвые пути,
сыворотка снега, путь освежеванной снежинки.
Моя рана--твоя, болото с набегающими волнами.
О чилийский итог! Я колю водянистое лицо Луны.
Между логикой и бессмыслицей лежит воображение.
"Есть величие в этой жизни, с несколькими силами".
Не надо жестов. Никакой игры на публику.
Я не после и не до, и не допосле,
и даже не буду никогда предипослеловием. 

Я слышу Неруду: он крабообразен как человек,
фиолетовая дева в цветастом руне,
обе руки парализованы от вычёсывания политических вшей.
Неруда! Пьяница ветра, повязка наряженная под церковь,
брюква в бутсах, нечто что можно обнаружить на пляже, который,
пока вы ласкаете его, ссыт вам в сердце. Неруда,
что в самом деле можно найти под его подносом щипцов и кувалд?

Проплывают жиротканные облака.
Прозрачность человеческой плоти.
Церемониальные линзы изо льда, принесенные с андийских вершин.
Радуга, с одним недостающим цветом.
Паук "Доломедес Уринатор", действующий в двух мирах одновременно.
Звук воздуха в пещере.
Ощущение стремления к затмению столь могучему, что затемнит саму смерть.
Изменения в свете, вызванные прибытием незнакомца--
--Чилийские чудеса, равнозначные СВЕРХЕСТЕСТВЕННОМУ.

Я ПРИГОТОВИЛСЯ. Ожидал вызова. Нарубил дров. Выложили ими камин. Сжёг валантинки.

Посетил святыни Инков на горе Льюльяильяко
Исследовал содержимое могилы Принца горы Пломо
Ну то есть, вобщем ПРИГОТОВИЛСЯ. Поставил котёл на огонь,
связал открытки с Исла Негра, с фотографиями оставленных в снеге детей.
Взял себя в руки. Прибыл в Харар всего навсего с 10-ю верблюдами.
Зарисовал каждый водопад. Не вырезал частных объявлений.
Познал страх, потом ясность, потом власть.
Сегодня, у меня встреча с последним врагом знающего человека.
В его откупоренном левом яичке, много лет идёт дождь.

оригиналы-- http://users.synapse.net/kgerken/Y-0508.HTM Arsenal in Seattle;
Michaux, 1965; The Magical Sadness of Omar Caceres