Шестидесятые

Дрожала мелко люстра: наверху плясали,
Захлёбывался полупьяный тромбонист,
Ежеминутно чьи-то шпильки застревали
Меж половиц щербатых под весёлый визг.

Там каруселилось плиссе Лоллобриджиды,
Вокруг коленок голых увивался твист,
Бежавшие из деревень кариатиды
Старательно перенимали стиль столиц.

Ржавели потихоньку ЗИМы и «Победы»,
На улицах их вытесняли «Волги», «Москвичи»…
Казалось всем, что оставались в прошлом беды,
Но пустовала граждан площадь, хоть кричи!

Вот к идолам хвосты послушные – тянулись,
Перетекая от музеев «ГУМ» и «ЦУМ»;
Энтузиазм и тяга к сытости столкнулись,
И рухнул первый под партсъездов бодрый шум.

Судьба той шпильки тонкой, что вихляла в танце,
Решилась скоро: ей на смену шёл каблук,
«Платформой» названный каким-то чужестранцем,
Похожий на увесистый и кряжистый рундук.

Вся ложь и небыль в тот рундук вместилась,
Затоптан, порван легковесный твиста флёр,
Доверившихся тьма под танком очутилась,
Импровизаторов засим сменил тапёр…