Ярослав Сейферт. Телебашня

Уж осень, над террасой виноградной
порхает одинокий мотылек.
Из-за тяжелой грозди винограда
цветок последний выглянул.
Не знаю, так повсюду ль, но у нас
лоза мила поэтам.

В беспечной юности
я часто шел домой уж за полночь
и дополнял прогулку
на улочках старинных центра Праги.
С панели меж призывов проституток
звучал мой шепот
о любви в стихах.
И мне казалось, будто я блуждаю
в галактике меж звезд,
светящих ярко.

С бесшабашных жизней,
как увядающие лепестки цветка,
спадали ночи
к вратам былого темным,
откуда возвращаться
дано лишь бледной памяти одной.

Я веровал в поэзию, как в чудо,
как в ангела-хранителя с небес,
бредущего со мной в пыли и грязи
на босу ногу,
ведь с небес на землю
спустился я уже и место свое знал,
а бодрствующий дни и ночи ангел
все это почему-то проглядел.


Я как-то шел домой
через цветущий сад,
всю ночь открытый
к радости влюбленных.
На рассвете, весною дышащем,
я отдохнуть присел
на блещущую от росы скамейку
под сенью ароматного навеса.
Передо мной любимый вид предстал.
За дымкою туманною рассветной,
окрашенной грядущими лучами,
был Храм и Град,
где еще крепко спали.
Я, охвативши голову руками,
смотрел на купу белую деревьев,
стоящих чуть поодаль.
Роз еще не было.
Ждал, молча, соловей, кого ему воспеть.
И в те минуты пришли стихи,
такие, о каких давно я грезил.
Был первый тих, второй ему стал другом
в начале песни.
Третий и четвертый
составили изящное созвучье
искристых рифм.

Песнь про тебя, любимая моя,
была красивей нити из жемчужин,
обвившей троекратно твою шею.
Хотелось положить ту песнь скорее
к твоим ногам,
как дар терпению в люби.

Потом, концом увенчанную песню
понес я по холму
через сады петляющей дорогой
в мой дом, который вместе с телебашней,
в мое  окно смотрящей,
шиповником колючим огорожен.

И сразу сел за стол.
И взялся за перо.
Но, Боже мой,
не мог ни слова вспомнить.
Ни одного стиха.
Связать слова, как в то благое утро,
тщусь до сих пор.