141. Летим туда, где никогда...

Моя печаль - как бы большой фаллОс, исполненный неутомимой жажды с надеждой очень слабой, что однажды я исхитрюсь воткнуть его кому-нибудь под хвост.

Давно пора Аралу приключиться, но, видимо, я плохо просчитал все факторы, давящие на курс, и, судя по тому, что под ногами в дрожащей дымке серо-желтая пустыня, и облачности фронт остался где-то сзади, в АхтУбинской степи, что устлана окурками моими, магнитный полюс пошлой Кзыл-Орды притягивает с азиатской силой жестяных плоскостей и крутобоких барлей фюзеляжа совокупность, которая и есть мой самолет. На датчике бензина-керосина стрела дрожит у риски "полтора".

Я спать желаю в тихом уголке, на топчанЕ под гроздью виноградной, чтоб грудь прохладная была в руке - держава моей юности отрадной. По борту слева где-то Байконур, по выраженью Циолковского - здесь колыбель и люлька Человечства. Один приятель мой служил в стройбате здесь. Недолго - месяца четыре. И был изрядно побивАхом, и под "трамвай" попал. Казармы лютое зверье преодолело все барьеры в незащищенной психике его. С тех пор живет мой друг в психушке - живет на тему космодрома. Отныне каждый акт дефекации (иль мастурбации) его - не лапидарный факт, но - отправление героев новых в космос. Пусть улыбается Гагарин сувенирно - уж он бы юмор жизни оценил. Карлаг, опять же - где-то слева. Там Галич заспивал свое "там-там" про Магадан... А косточки промерзшие его лежат давно, где тёплые Парижы... Я рьяно жму на газ, я убиваю новые страницы - да только толку что - окурка беломорины его не стоят наши псевдо-рок'н'роллы...
 
А я лечу туда, откуда прибыл. На юго на восток, где камни да песок, где вечная да милая меланхолично курит сигарету у окна, раздумывая, крутит спичку в ухе, и ждет, чего-то ждет (апатично, протяжно):

- Родить, что ли...(пауза, обдумывание)

Продолжая ковырять спичкой в ухе и глядеть на дерущихся на ветке индийских скворцов (громко, на всю квартиру):

- Слышь?.. А может, мне родить?.. А?..

Не получив ответа, входя в гостиную:

- Я говорю, может мне родить?.. А?.. Хочешь, рожу тебе дочку?.. Или, нет, лучше я рожу тебе сына... Скажи, хочешь сынулю?.. Он будет такой маленький, толстенький, с круглыми щечками, будет подходить к тебе и важно так говорить: "Па-а-па..." ... Я не хотела тебе говорить, - ты знаешь, я уже кое-что из детского прикупаю... Распашонки, памперсы... Хочешь, чтобы у тебя был сын? Сынулю хочешь? Хочешь, я рожу тебе сына? Скажи, хочешь? Ты слышишь? Послушай, давай я рожу тебе ребенка, а? Я так хочу родить тебе ребенка... Ты слышишь? Я хочу ребенка!..

В настающем беззвучии просыпается тихая дробь дождичка летнего слабенького нежного за двойной бронею плотно прикрытых окон. Шлепанцы прошлепывают тяжко в кухню - к покоробленным от дряхлости вещам-отшельникам, ее обитателям - к обугленной плите, к замшелой ванне, к полупрозрачным закопченным шторам. Скворцы уже не сидят на ветке, которой дерево скребется в не мытое живой рукой полсотни с лишним лет окно, скребется с безразличною надеждой, что откроют...
 
"Пращщяй, абман чужых сталиц
И смерьть таскливая пра-ави-инцый..."
 
...В гостиной стоит сухой треск разрываемой бумаги - все еще свежие письма уже отошедших времен, пикниковые фотографии давно уже рассыпавшихся компаний, дружб, влюбленностей, пьяненько-раднехоньких, стихи и записи на разнокалиберных бумажках.

Сотворив паузу, дождь начинает цокать по стеклам чуть смелее. С кухни доносится визг отворяемой духовки, затем - уютные посудные звуки, стоны водопроводных кишок и ливневый плеск в мойке. И еще - чуть слышное пение - несвязная наивная мелодия с нехитрой гармонией. Так поют обычно дети за игрой или рисованием. 19 лет - старость Лолиты.

- Ты не смотри, что мне ещё нет двадцати. Я ощущаю себя сорокалетней...

Что сегодня на ужин? Мясо в горшочках, салат из помидоров со сметаной, шампанское вино, гигантский букет сочащихся свежестью свадебных роз, две свечи - и нам этого достаточно. Это - внешние атрибуты вечера в уединенной, исключившей полыхающую снаружи войну, квартире с опущенными шторами и приятным ночным сквознячком, разносящим по потрескивающим в сумраке пыльным углам струйки музыки, вечно ускользающей от нашего внимания, поскольку мы заняты друг другом, и ничем иным. John Lennon. Все вокруг, все предметы обихода нескольких последних недель, и самые основные из них, как то: гигантское ложе площадью пять квадратных метров, устланное душистым тещиным бельем в гениальный цветочек (о, эти махровые простыни!); а также двуспальная ванна "Наташа", свободно вмещающая пол-Комсомольского озера и счастливо плещущихся в ней любовников; не говоря уже о полосатом приданом диване в гостиной, прожженном уже сигаретами в нескольких местах и запачканном пеплом, отмеченном парой кофейных пятен.

Именно здесь под деликатное погуживание тайных пружин затеваются невинные игры, которым предстоит неминуемое продолжение в спальне с последующим развитием в чарующее и повергающее в нежно-яростный транс безвременное мистическое путешествие вдвоем в стратосферу Вечного Счастья; и грех не упомянуть о газовой плите "Марина", чья функция - поддерживать огонь семейного очага и без устали потчевать хозяев горячим питьем и яствами, которых настоятельно требует ненасытно горящая плоть...

В общем, все это романтическое оборудование, вдохновленное эманациями медового месяца двух чудесных светящихся существ, начинает казаться таковым лишь по преодолении многих килопарсеков и мегатаймов, вдали от спокинутого Центра Мира, в студеных волнах глубоко разжиженного вакуума. И лишь тогда, когда гимн протоплазмы с сожаленьем отзвучал, холодный ум Убийцы Чувств с маниакальным смакованьем наделяет весь прежний антураж конфабуляторски-бутафорскими значеньями, сигналами и знаками, пытаясь воссоздать посредством геодезоумопостроений былую стать плюющегося пламенем вулкана. Да-да, есть некий скрытый смысл и в должности таксидерьмиста!
 
Чтобы плавно вести самолет, пилот должен быть одинок. Настоящие мужчины не танцуют, сказал прогрессивный американский писатель Норман Мейлер. Это вам не какой-нибудь там шебутной и без вина пьяный Вася Розанов, друг сердечный, таракан запечный. Норик сёк поляну. Мой 5-летний 3-родный брат однажды по секрету сообщил мне, что хочет стать Штирлицем. Из паренька выйдет толк. Хотя, у вменяемого читателя может возникнуть законное недоумение: да что за Система нам такая Солнечная досталась? Неужели нельзя в ней обойтись без пресловутых шпионов в майорском звании? Можно, скажет вам серьёзный учёный. Но не следует забывать, заметит он, строго глядя поверх очков с перебинтованной дужкой, что стукачество, шпионство и уж тем более майорство - суть непременные качества человека как млекопитающего. Будь как-нибудь по-другому, Дьяволу нечего было бы делать на этой жлобской планете.