Любимые поэты. Сергей Марков

 Родился Сергей Марков 30 августа (12 сентября) 1906 года в древнем посаде Парфентьев Кологривского уезда Костромской губернии.
Но жизнь его тесно связана с Севером, с Архангельской областью.
 В 1932 Марков был сослан на поселение в Мезень.
Ссыльный Марков добивается возможности сотрудничать в газетах Архангельска. Участвует в морских и сухопутных полярных экспедициях, делает ряд важных историко-географических открытий, исследует быт народов Севера.
 В Вологде находит и обрабатывает архив Русско-Американской компании XVIII—XIX вв., ставший основой его «Тихоокеанской картотеки» и ряда будущих книг о «Русской Америке»). Во многом благодаря Сергею Маркову, который одним из первых исследовал считавшийся утерянным архив, стало широко известно имя каргопольского купца, правителя Российско-Американской компании Александра Баранова. Он строил в Русской Америке крепости и верфи, школы и библиотеки, закладывая основы экономики и культуры края, отыскан и исследован архив рода Строгановых в селе Петряшино близ Сольвычегодска. В 1935 его очерки и корреспонденции спасают от уничтожения ряд народных промыслов Севера (устюжское серебро).
В 1936 поселяется под Калинином. Новый арест, Лубянка и Таганская тюрьма. Поэта поселяют в Можайске. Там он пишет роман «Юконский ворон» и стихотворения, вошедшие во все антологии русской советской поэзии.   

В 1946 году вышел в свет первый сборник его стихов «Радуга-дуга», затем он
издает  сборники стихов «Золотая пчела» (1959 г.), «Земные корни» (1961 г.), «Топаз» (1966 г.). Все они стали библиографической редкостью.
                Первое стихотворение Марков опубликовал в 1920 году, первый сборник рассказов «Голубая ящерица» - в 1928 году, был замечен А.М.Горьким, с которым он встречался и переписывался. В 1935 году Горький обратился к Маркову с просьбой сообщить о его изысканиях в  северных архивах. Отвечая Алексею Максимовичу, Марков пишет, что в Котласском районе «…найден архив, содержащий документы об истории соляных вотчин Строгановых», об архивных материалах по истории мореплавания, об основании Великого Устюга, о необходимости сохранить древние города Севера, как города-заповедники.
            В 1936 году появляется серия его очерков о древних северных городах и среди них о Сольвычегодске с поэтическим названием - «Зачарованный город»
            Интересные    книги    написаны    им    также  о  Н. Н. Миклухе-Маклае, Семене Дежневе, Н.М.Пржевальском..
            Венцом его научно-художественных повествований и историко-географических исследований стала книга «Земной круг», в которой он рассказывает о землепроходцах, путешественниках и мореходах. Многие из героев этой книги наши земляки. 
            Умер С.Н.Марков в Москве 4 апреля 1979 года.


ЗНАЮ Я - МАЛИНОВОЮ РАНЬЮ...
 
Знаю я – малиновою ранью
Лебеди плывут над Лебедянью,
А в Медыни золотится мёд,
Не скопа ли кружится в Скопине?
А в Серпейске ржавой смерти ждёт
Серп горбатый в дедовском овине.
 
Наливные яблоки висят
В полисадах тихой Обояни,
Город спит, но в утреннем сиянье
Чей-нибудь благоуханный сад.
 
И туман рябиновый во сне
Зыблется, дороги окружая,
Горечь можжевеловая мне
Жжёт глаза в заброшенном Можае,
 
На заре Звенигород звенит –
Будто пчёлы обновляют соты,
Всё поёт – деревья, камни, воды,
Облака и рёбра древних плит.
 
Ты проснулась. И лебяжий пух
Лепестком на брови соболиной,
Губы веют тёплою малиной,
Звоном утра околдован слух.
 
Белое окошко отвори!
От тебя, от ветра, от зари
Вздрогнут ветви яблони тяжёлой,
И росой омытые плоды
В грудь толкнут, чтоб засмеялась ты
И цвела у солнечной черты,
Босоногой, тёплой и веселой.
Я тебя не видел никогда...
 
В Темпикове тёмная вода
В омуте холодном ходит кругом;
Может быть, над омутом седым
Ты поёшь, а золотистый дым
В три столба встаёт над чистым лугом.
 
На Шехонь дорога пролегла,
Пыльная, кремнистая дорога.
Сторона веснянская светла.
И не ты ль по косогору шла
В час, когда, как молоко, бела
Медленная тихая Молога?
 
Кто же ты, что в жизнь мою вошла:
Горлица из древнего Орла?
Любушка из тихого Любима?
Не ответит, пролетая мимо,
Лебедь, будто белая стрела.
 
Или ты в Архангельской земле
Рождена, зовёшься Ангелиной,
Где морские волны с мёрзлой глиной
Осенью грызутся в звонкой мгле?
 
Зимний ветер и упруг и свеж,
По сугробам зашагали тени,
В инее серебряном олени,
А мороз всю ночь ломился в сени.
Льдинкою мизинца не обрежь,
Утром умываючись в Мезени!
 
На перилах синеватый лёд.
Слабая снежинка упадёт –
Таять на плече или реснице.
Посмотри! На севере туман,
Ветер, гром, как будто океан,
Небом, тундрой и тобою пьян,
Ринулся к бревенчатой светлице,
 
Я узнаю, где стоит твой дом!
Я люблю тебя как любят гром,
Яблоко, сосну в седом уборе.
Если я когда-нибудь умру,
Всё равно услышишь на ветру
Голос мой в серебряном просторе!


АЛЕКСАНДР ГРИН
 
Я гимназистом ножик перочинный
Менял на повесть Александра Грина,
И снились мне гремучие пучины
И небеса, синей аквамарина.
 
Я вырастал. На подбородке волос
Кололся, как упрямая щетина,
И всё упорней хриповатый голос
Искал и звал таинственного Грина:
 
«О, кто ты, Грин, великий и усталый?
Меня твоя околдовала книга!
Ты – каторжник, ворочающий скалы,
Иль капитан разбойничьего брига?»
 
Изведав силу ласки и удара,
Я верил в то, что встретятся скитальцы.
И вот собрат великого Эдгара
Мне протянул прокуренные пальцы!
 
Он говорил размеренно и глухо,
Простудным кашлем надрывая глотку.
И голубыми каплями сивуха
По серому катилась подбородку.
 
И, грудью навалясь на стол тяжёлый,
Он говорил: «Сейчас мы снова юны...
Так выпьем за далёкие атоллы,
За Южный Крест и призрачные шхуны!
 
Да! Хоть горда мечтателей порода,
Но Грин в слезах, и Грину не до шутки.
С отребьем человеческого рода
Я пьянствую пятнадцатые сутки!
 
Я вспоминаю старые обиды, –
Пускай писаки шепчутся: "Пьянчуга!"
Но вижу я: у берегов Тавриды
Проносится крылатая фелюга.
 
На ней я вижу собственное тело
На третий день моей глухой кончины;
Оно уже почти окостенело
В мешке из корабельной парусины.
 
Но под форштевнем пенится пучина,
Бороться с ветром радостно и трудно.
К Архипелагу Александра Грина
Летит, качаясь, траурное судно!
 
А облака – блестящи и крылаты,
И ветер полон свежести и силы.
Но я сейчас забыл координаты
Своей лазурной пенистой могилы!
 
С ядром в ногах в круговорот лучистый
Я опущусь... А зори будут алы,
И так же будут пальмовые листья
Свергаться на звенящие кораллы.
 
А впрочем – бред! И небо голубое,
И пальмовые ветви – небылицы!
И я умру, наверно, от запоя
На жесткой койке сумрачной больницы.
 
Ни облаков... ни звёзд... ни пёстрых флагов –
Лежать и думать хоть о капле водки,
И слушать бормотанье маниаков,
И гнуть в бреду холодные решётки!
 
Сейчас я пьян. Но мной шестое чувство
По-прежнему надолго овладело:
Да здравствует великое искусство,
Сжигает мозг и разрушает тело!
 
Мне не нужны посмертные награды,
Сухих венков затрёпанные ленты,
Как гром щитов великой "Илиады",
Теперь мне внятны вечные легенды!
 
Я выдумал сияющие страны,
Я в них впивался исступлённым взором.
Кровоточите, пламенные раны!
И – гений умирает под забором.
 
Скорей звоните вилкой по графину,
Мы освятим кабак моею тризной.
Купите водки Александру Грину,
Не понятному щедрою отчизной!»
 
...Я видел Грина в сумеречном горе,
И, в качестве единственной отрады,
Я верую, что есть на свете море,
И в нем горят коралловые гряды.



РЯБИНИН - ГОРОД

Цветет в Рябинине герань,
И на столе вздыхает ткань
Камчатой скатертью с кистями.

Смеются алые уста,
Когда - нарядна и проста -
Ты пьешь рябиновку с гостями.

В ковригу воткнут синий нож,
И чарка алою слезою
Блестит...

Я знаю - ты живешь
За малой речкой Бирюзою.

К тебе за Бирюзу пойду,
Щеколду у дверей найду,
Сдержу, чтоб не раздалось звона.

Ушли ли гости? Все ли спят?
Не спишь ли ты? Считает сад
Хладеющие листья клена.

Рябинин-город! Явь иль сон?
И смех, и волосы, что лен,
И рассудительные речи,

В светлице - шитые холсты,
И вздохи теплой темноты,
И в полотне прохладном плечи!

Не зря в Рябинине подряд
...Семь дней сверкает листопад,
Не быть ли заморозку ныне?

И не сочтешь ли ясным днем
Ты утром иней за окном
И снег туманный на рябине?..

1940


ЕСЛИ ГОЛУБАЯ СТРЕКОЗА

Если голубая стрекоза
На твои опустится глаза,
Крыльями заденет о ресницы,
В сладком сне едва ли вздрогнешь ты.
Скоро на зеленые кусты
Сядут надоедливые птицы.
Из Китая прилетит удод,
Болтовню пустую заведет,
Наклоняя красноватый гребень.
Солнце выйдет из-за белых туч,
И, увидев первый теплый луч,
Скорпион забьется в серый щебень.
Спишь и спишь... А солнце горячо
Пригревает круглое плечо,
А в долине горная прохлада.
Ровно дышат теплые уста.
Пусть приснится: наша жизнь чиста
И крепка, как ветка винограда!
Пусть приснятся яркие поля,
глыбы розового хрусталя
На венцах угрюмого Тянь-Шаня!
Дни проходят, словно облака,
И поют, как горная река,
И светлы свершенные желанья.
Тает лед ущелий голубой.
Мир исполнен радостного смысла.
Долго ль будет виться над тобой
Бирюзовой легкою судьбой
Стрекозы живое коромысло?

1940


 ЗАМОРСКИЙ КАПИТАН
 
Не видать кормового флага…
Скалы серые высоки.
Еле светят у Кунингскваага
Скандинавские маяки.

Слышь? Сирены кричат в океане.
К мачтам льнёт заклятой туман.
У заморского капитана –
Старый перстень индийских стран.

У заморского капитана
Шёлком вышит пёстрый жилет,
Трубка чёрная из Дурбана
Да складной голландский кисет.

Проходи фиорды поране,
Между мелей да каменных скул,
Где на глубь плывут поморяне –
Головастых ловить акул.

Находи на мудреной карте
Верный след, где тебе идти;
Город Васин да город Варде
Видел ты на своём пути.

Ты морями не хвастай ныне.
Знаем не такие псалмы;
Ведь не токмо что в Гавусине –
И в Стекольном бывали мы.

Нам издревле в этой сторонке
Светит яркий сполох – брульянт,
Ведь в корытах сосновых жёнки
С печки плавали на Грумант!

Наше морюшко – знаменито.
И придётся, верно, тебе
На своём железном корыте
Поплясать в Мезенской губе!

Заказал ли своей хозяйке
О тебе молить небеса,
Если подлая рыба-сайка
Будет есть твои телеса?

Ну да ладно! Поладим на том же…
И тебя встречают у Сёмжи
Наши бравые лоцмана.
Враз узнаешь нашу породу.
И настанет весёлый день –
Сам увидишь, сколько народу
В карбасах пойдёт на Мезень!

Ну, идут! Как будто посуху!
Выходи, матросы, на ют!
Жёнки-кормщики дразнят белуху,
Озорные пески поют.

Городок у нас в лучшем виде:
Слобода да ещё слобода,
На соседей мы не в обиде –

Облака кругом да вода.
Ты смотри, капитан, да слушай,
Вишь, на морюшке синь-туман,
Налетают утки-крякуши

На Мезень из индийских стран.
В тундре ягель щиплют олени.
На угоре дым от костров,
И шатаются по Мезени

Восемь шалых братьев-ветров.
Наших сказок в Мезени послушай –
Есть колючие, как репей!
Нашей сёмужки славной покушай
Да хвалёной бражки попей.

Нам присловья да сказок не жалко.
Видно, край весёлый такой.
Ведь у нас с глазастой камбалкой
Покумился заяц морской.

Меж зверями не слышно раздора –
Морж с белухой мирно живёт.
Сёмга замуж за пинагора
Выходила нонешний год!

Самовары у нас золотые,
А на чашках - лазоревый цвет;
Будешь гостем – мы люди простые, -
Только вашего рома вот нет!

Рыбу-матушку ловим в сети.
Вымпела красны да легки.
В исполнительном комитете –
Зверобои да рыбаки.

Старики - на рассказы споры,
Девки любят весёлый пляс,
Гуси-лебеди белопёры,
Белогруды жёнки у нас.

Только не взыщи за порядки,
Если выпадет летом снежок,
Как подует с Холодной Матки
Ветер тот, что зовётся Всток.

И разбиться у нас  нетрудно;
Понадёжней крепи причал,
А не то наскочит на судно
Штормовой негаданный вал.

Знай свои заморские думы.
По спардеку с трубкой ходи,
Сосны красные в трюмы –
Успевай – опускай да клади!

У поморов такая натура –
Весь порядок прошли морской;
Аж до самого Сингапура
Беломорской пахнет доской!

 
СОСЕДКА

Хороша была соседка.
К ней я хаживал нередко,
Помогал ей сеть плести;
Издевалась все, плутовка,
Что работаю неловко
— Так, что острая бечевка
Руки режет до кости!
«Государыня-соседка,
Беломорская кокетка!
Не в корысть, не в лесть, не в честь,-
Ради ласкового слова —
Полюби меня такого
Вот, каков сейчас я есть!»
«На мою ли участь вдовью
Со своей пристал любовью? —
Хоть путину пропусти!
Мы с тобою, чай, не дети;
Помоги сначала сети
Поскорее доплести.
К берегам идет селедка,
В море вышла вся Слободка —
Рыбу черпают ведром;
Третий день все лодки в сборе,
Третий день играет море,
Отливает серебром!»
Показал я тут отвагу!
Вот, когда цедил я брагу,
Ел гречишные блины.
Мы с соседкою не спали,
Сеть надежную вязали —
Сажен в десять долины...
У сударушки в Поморье
Теплый дом стоит на взгорье
В бревнах — ясная смола...
У сударушки в светлице
Свет лежит на половице,
Печь просторна да бела...
Взводень ходит в море яром,
Угли светят алым жаром,
Злится синяя зима...
Пусть смолою дышат сени —
Уезжаю из Мезени,
Проводи меня сама!
Ветер льды гоняет в море,
Мерзлый невод на заборе —
До весны ему висеть...
Если б я тебя не встретил,
Первой ласки не заметил —
Я в снегах бы мог сгореть!
Я в иных краях нередко
Вспоминал тебя, соседка,—
Свет архангельской зари!
И теперь подчас тоскую;
Хорошо б найти такую
В славном городе Твери...
1942
 
СУСАНИН

Поет синеволосая зима
Под окнами сусанинской светлицы…
Приснились - золотая Кострома,
Колокола Ипатьевской звонницы.
Трещат лучины ровные пучки,
Стучит о кровлю мерзлая береза.
Всю ночь звенят запечные сверчки.
И лопаются бревна от мороза.
А на полу под ворохом овчин
Кричат во сне похмельные гусары -
И ляхи, и оборванный немчин,
И черные усатые мадьяры.
Прощайте избы, мерзлые луга,
И темный пруд в серебряной оправе…
Сколь радостно идти через снега
Навстречу смерти, подвигу и славе…
Сверкает ледяная бахрома.
Сусанин смотрит грустными глазами
На полдень, где укрылась Кострома
За древними брусничными лесами.
И верная союзница - метель
По соснам вдруг ударила с размаху.
"Метель, стели мне снежную постель,
Не зря надел я смертную рубаху…"
И почему-то вспомнил тут старик
Свой теплый кров… "Оборони, владыко:
Вчера забыл на лавке кочедык
И золотое липовое лыко.
И кочедык для озорных затей
Утащат неразумные ребята.
Ленился, грешник, не доплел лаптей,
Не сколотил дубового ушата…"
...И вздрогнул лес, и засветился снег,
Далеким звоном огласились дали,
И завершился стариковский век
Причастьем крови и туманной стали.
… Горжусь, что золотая Кострома
И у моей звенела колыбели,
В просторах, где лесные терема
Встают навстречу солнцу и метели.
1943



МОРЕХОДЫ В УСТЮГЕ ВЕЛИКОМ

Разливайся, свет хрустальный,
Вдоль по Сухоне-реке!
Ты по улице Вздыхальной
Ходишь в шелковом платке.

Разойдись в веселой пляске!
Пусть скрипит родимый снег.
Незадаром по Аляске
Ходит русский человек!

Незадаром дальний берег
Спит, закутавшись в туман,
Господин наш Витус Беринг,
Смотрит зорко в океан.

Кто сказал, морские други,
Что померк орлиный взор
И сложил навеки руки
Наш великий командор?

И на хладном океане
Нету отдыха сердцам –
Там ревнуют индиане
Девок к нашим молодцам!

Где шумят леса оленьи –
Черноплечие леса, –
В индианском поселеньи
Вспомним синие глаза.

Видя снежную пустыню
Да вулканные огни,
Вспомним улицу Гулыню,
Губы алые твои.

Скоро снова дальний берег,
Ледяной высокий вал.
Командор наш Витус Беринг
Никогда не умирал!

Жемчугами блещут зубы,
Будто в тот приметный год
Командор в медвежьей шубе
Вдоль по Устюгу идет.

Ведь и времени-то малость
С той поры прошло, когда
Ты герою улыбалась
У Стрелецкого пруда!

Твоему простому дару
Был он рад, любезный друг, –
Он серебряную чару
Принимал из милых рук.

1939

ДОНАТ - КИТОВЫЙ ДРУЖОК

Брюхаст, борода метелью -
Такому сам чёрт не брат,
Плывёт домой, в Долгощелье,
Кривой старовер Донат.

Волна набегает с Онеги,
Ещё далека земля,
Голланды идут аль норвеги,
Чей флаг - не понять с издаля.

Здесь дна не заденешь лотом,
А ветер сечёт до слёз.
Но вот шумит кашалотом
В тумане чужой лесовоз.

Клонясь на релинги грудью,
Кричит капитан в простор:
- Куда на дырявой посуде
Торопишься, храбрый помор?

А штурман орёт басисто:
- Смотри, закипает вал,
И радиотелеграфисты
Тревожный поймали сигнал.

Смеясь над штурманом ражим,
Медвежий поднявши взгляд:
- Иду свои каботажем, -
Ему отвечает Донат.

- Как плавать - мы знаем сами.
Ты нам пути не кажи!
У вас срамота в Роттердаме
И девки толсты, как моржи.

Плыви на своём корыте,
Поморам вы не указ ...-
Корабль потемневшим бугшпритом
Мелькнул и скрылся из глаз.

Посуда прибавила хода,
Но волны пуще кипят.
На морюшко пала погода,
Спускай паруса, Донат!

Швыряет утлую лодку
Меж тёмных пенистых гор.
Бросай же за борт селёдку,
Припасы, бывалый помор!

На небе - вихрастые тени.
Погибнешь ты без следа!
Захлёстывает колени
Крутая седая вода.

Трещит смолёное днище, -
Знать, лодке приходит срок, -
В морской воде голенища
Солить не хочется впрок!

Сейчас под воду опустит.
Ох, тяжек крест на груди!
Завидел речное устье
С тоскою Донат впереди.

Не знаем, долго ль проплавал,
Не знаем, добро ль продрог,
Да ты, бородатый дьявол,
Нашёл вблизи островок.

Хоть ты и могутный да длинный,
А всё ж - не хватило сил:
Разлёгся, как морж на льдине,
Не вылив воды из бахил.

У нас малолетние дети
И те ответят всегда,
Когда придёт на рассвете,
Когда отойдёт вода.

Приходит минута в минуту,
Песчаные мели покрыв,
Стеною в одиннадцать футов
Мезенский чудный прилив.

Проснулся во время отлива
Донат. Распрямляет рост
И видит дивное диво -
У острова ... серый хвост!

Бывают на свете напасти!
Донат с перепугу дрожит -
Лежит с разинутой пастью
На отмели дюжий кит.

Матёрый берег - далёко.
Донат сжимает кулак:
- Я вроде Ионы-пророка
Попался, старый дурак!

Сиди уж - свалишься в воду,
Как зверь шевельнётся, вот-вот!
И кит не нашего роду,
По морде видать - кашалот!

Что делать? И смех и горе.
Кругом - вода да беда ...
Ведь скоро к отмели с моря
Придёт большая вода.

Тогда спасёшься едва ли, -
Ведь к берегу путь закрыт ...
Тогда - поминай как звали,
Потопит проклятый кит.

Погибнешь в водовороте,
Едва ли поможет крест!
Как вдруг ... на моторном боте
Торопится рыбный трест!

Ну смеху было, ребята!
Такая была суета,
Когда мы просили Доната,
Молили сойти с кита.

- Здорово, старая шляпа!
- Здорово, cедой тюлень!
Хотел ты доплыть до Нордкапа,
Али надоела Мезень?

Без смеха не вспомнить и ныне!
Упёршись руками в бока,
Донат на китовой хребтине
Стоял и валял дурака.

- Кита поймал ... Караулю ...
Приехали вы как раз!
Вкатите хорошую пулю
Бродяге в пасть али в глаз.

Что было! Больше недели
Был праздник на целый мир.
МезЕнцы пили и пели,
Топили китовый жир.

Донат, говорил не ты ли,
От сказок своих устав:
- Голланды порчу пустили,
Кудесен их телеграф!

- Ей-ей, нечистая сила.
Таких я не видел зверей, -
Откуда к нам затащило
Кита с индейских морей?

Он хвастался, сам себе веря:
- Хоть вовсе бы вы не пришли,
А я удержал бы зверя
Один на этой мели.

Неделю возились с тушей.
Тебе мы скажем опять:
- Не веришь - правды не слушай,
А нам не мешай соврать.

1934