130. Евангелие от Хоттабыча

Ты помнишь, Старина Хоттабыч, свой опыт жизни на тусовочном флэту в прекраснотихоньком районе у Химчистки недалеко от поворота на Масложир? Там встретил John такси с Принцессой Анной, которую увидел после долгой разлуки в тот день, когда они напару с Кайтом спели и записали в студии песнь Принцесса Анна. Весь вечер и вся ночь - как гонорар за творчество.
Еще туда пришла впервые, как входят в жизни дерьмонтиновую дверь, святая клавишница Мэри - вся в белом, достав через минуту из бляцкой сумочки канцероген американский с фильтром, а в десять вечера отбыв домой на частном лимузине, набитом бородатыми моджахедами, с минометом, торчавшим из окошка. Писатель Вовка тоже был на пресловутой Куче и вместе с вами пил до посиненья. Еще был сумасшедший Витя Полещук, поэт, вошедпий в Антологию верлибра. И прибывшая к вам с Берлинского универзитэту холоднокровная асексуальная Ивонна, специалистка по советской фарсиязычно-адабиятной литературе, отважная дегустаторка среднеазиатской экзотики, в данном случае - бочкового вина со стиральным порошком (для крепости и пенки) и тухлых огурцов с блошиного базара. На издевательский вопрос "Как вам наше пивко?", немецкая аспирантка ответила: "В Самарканде пиво еще хуже". И все присутствовавшие догадались, что это очень тонкий европейский юмор. Все подумали (ну, может быть не все, но подумали), что востроносенькая институтка таким образом дала всем понять о своем IQ-превосходстве. Когда ж сию Ивонну развезло, она прочла хозяевам нотацию по актуальной теме: не здря, мол, русских свиньями считают цивилизованные люди с чудесно пахнущим дерьмом - как это можно пить, как можно есть такую дрянь? И патриоты наши подтвердили в порыве садомазохизма: да, скифы мы, да, свиньи, так уж вышло, энтшульдиген зи битте! Еще по двести грамм - и - кто блевал, а кто - кричал "Хайль Гитлер!". Ивонна плакала и пела "Ямщика". С "Навозной кучи" она отбыла поздним вечером в совершенно расстроенных чувствах, о чем ярко свидетельствовал ее нос, приобретший вид и цвет плода сливы.
Как? Ты забыл в навозных дебрях Подмосковья, как хороши, как свежи были розы на зорьке утренней в садах, что обступали ваш хрущевский дом со всех сторон? Забыл, забыл меня. Уйди, противный... в Лету.
"Навозной кучей" ты назвал ваш временный колхоз. И правильно предугадал его характер, смысл и содержанье. Вы оба были с John'ом штабс-капитанами тусовки. Дуумвират ваш опирался на проживанье иа халяву в большой двухкомнатной квартире с слюняво-слюдяной стеклянною верандой и громогласным слоновьей кости унитазом, на энное количество монет, вносимых John'ом в дни зарплаты, и, несомненно, - на кулинарное умение твое, кухОнный ловелас! Не говоря уж о других достоинствах союза вашего, разрушенного лишь временем неутолимым да пыльным подпространством лайфа. Вы, вопреки змеиным языкам, отнюдь не состояли друг с другом в гомосексуальных отношеньях. А зря - ведь погубила вас естественная страсть.
John был тогда в известном смысле буен. Сергей же, друг его - пребыв в тоске по поводу несчастныя любови, неразделенной дурой-девушкой одной. СХ нейтрален был (верней, извне нейтрален) к тем существам иных полов, что засвидетельствовать честь к вам приходили и, между прочим, оставались на ночь. И лишь один из вас в болезненном бреду метался на неразделенном ложе страсти. О, как страдал он, слыша за стеной прелестных гостий искренние стоны и гулкие удары нагими пятками об пол, что, повторяясь пошло и ритмично, давали волю самым ярким мыслям, бодрили, так сказать, страдавшего причинною бессонницей отрОка!
Мир до сих пор не знает точно - кто там из вас двоих был больше прав, кто - лев. Скорее, John был прав. Ведь он не спал все ночи напролет,трудился в поте тела и лица лишь для того, чтоб Похоти Вселенский Восьминог забыть заставил друга принципиальную одностороннюю любовь, заведшую его в тупик себялюбивого Онана.
John все же совратил его с пути погибели - своим примером еженощным (что John? - в лечение Сергея значительную лепту привнесли те девушки, что оставались на ночь для легкомысленных своих занятий, и он - за неприлично тонкой переборкой все глубже с каждым разом увязал в трясине липких взрывов, безудержно пытаючись и тщетно закупорить подушкой тощей уши, дабы не слышать пламенных созвучий и страстных вздохов, сопровождавших Нисшествия Любви).
Какой же силой воли надо обладать, верней - как истинно любить, чтоб выдержать два месяца подобной пытки - быть соглядатаем-амуром, вернее, чутким звукорежиссером чужой любви! Каким же идиотом надо быть, чтоб обладать таким неистовым терпеньем!
 
Текст Мышкиных слезок полон неразгаданных тайн, чему причиной - утрата оригинала 1-го тома книги. Получается как у Гоголя, только наоборот. В первом томе подробно повествуется о том, как Сергей Игоревич вернулся, благодаря заинтересованной помощи друзей, к нормальной половой жизни. По преданию, он был соблазнен некой художницей по имени Ольга, по кличке Акула-Каракула. О ней известно немногое: она была первой женщиной Боба Гарина; секс-диспетчер Билл привел в негодность ее единственную раскладную кровать, присев на нее, когда в ней уже лежали Ольга в обнимку с Сергеем Игоревичем; о мужчинах никогда не говорила ничего дурного, была любвеобильна, и, как многие женщины-Рыбы, находилась в вечном ожидании Прекрасного Разбойника; John'a она считала своим другом, поскольку между ними никогда ничего такого не было; еще она как-то видела НЛО сигарообразной формы с зелеными, голубыми и оранжевыми бортовыми огоньками она в это время курила на веранде, а аппарат пролетал между двумя соседними многоэтажками, от командира корабля поступил категорический приказ по телепатической связи: "Отвернись, сядь, и не вставай с места 10 минут!", Ольга так и сделала, потом рассказала об этом John'у, волнение ее улеглось только после бутылки водки, которую они выпили втроем с John'ом и Бобом Гариным. Это случилось в третий год Войны, уже после того, как у них с Бобкой произошел их первый sleeping. Лето было жаркое, объятья были сырыми и липкими; да еще у Ольги пальцы были постоянно в каких-то растаявших сластях; вообще, она не очень часто принимала душ, что делало порой близкое общение с ней весьма тягостной процедурой, по свидетельствам людей, чересчур близко с ней общавшихся.