Necrodiphirambus

«Нет на свете ничего приятнее, чем лыжная прогулка по зимнему лесу...»
В.И.Ульянов(Ленин). Из письма Н.К.Крупской
 
Витя Макаров умер. Неловко было без отчества называть его, но он сказал, что так нам легче будет общаться, и что творец не имеет возраста. Потом уже Кришна сказал, что душа любая столь же древня, как сам Господь. Один раз я гостил у него в N-ске — глухоманском городке-тупичке, куда он приехал из Душанбе, спасаясь от погибели. Там ему не с кем было поговорить, и мы два дня общались. Он вспоминал свою жизнь в Душанбе. Я слушал и чувствовал себя почти что всамделишным литератором. Рокнролльная собака Джесси из солидарности бродила вместе с нами по леску, по пустопорожним улочкам городка, где интересы жителей, очевидно, сводились к поискам с утра самогона, для опохмеляции и продолжения начатого. Джесси с интересом вдыхала запахи глубинки, молча и серьезно знакомилась с местными присмиревшими собаками, с ленцой, нехотя, как бы для проформы, дабы поддержать честь всей собачьей нации, гоняла кошек и
голубей. Те, дабы не разочаровывать собаку, делали вид, что очень её боятся… Но в основном жучка тёрлась возле нас, видимо, прислушивалась к разговору. Кто знает, быть может, в следующем своём воплощении Собака Джесси станет законодательницей литературных вкусов, вторым Белинским или, на худой конец, Чернышевским? Или (страшно подумать!) - мудрым руководителем какой-нибудь захолустной планетки?..
...Я опаздывал на электричку, Витя провожал меня до недалекой окраины. Хватался за сердце, оно уже еле работало. Мы расцеловались на прощанье. Не хотелось ему отпускать меня, как будто знал, что не встретимся в этой жизни. Я обещал приехать, почти бегом удаляясь от одинокой фигуры писателя на фоне столь любимых им русских березок. От N-ска до станции надо было топать километров пять по хорошему шоссе...
..Год собирался. И вот, узнал от «вынужденного переселенца» Славы И., бывшего фотокора одной из ебнашудских газет, о том, что Витина душа сбросила ненужную одежду. Посмотрел я дома колдовским внимательным глазом на Витину фотку: и точно — Витина живая аура улетучилась с даггеротипа начисто. Я несколько опечалился: не выпить нам больше с ним водки, не поговорить по душам. Но и был (нет, слово «рад» здесь явно не подходит) горд, что ли, увидеть эту жизнь как завершенный фрагмент великого пути, как хорошо выполненный урок. Ощущение было хорошее. Не оттого ли, что Виктора Андреевича я воспринимал в свете идеального, религиозного? Быть может. Я в те дни как раз впервые прочитал «Бхагавад-гитушку» и находился в состоянии лёгкого мировоззренческого опупения…
…Нам удалось общаться в этой жизни недолго, не более трех дней в сумме. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы понять и полюбить друг друга, стать друзьями...
Он печалился, его угнетала тоска: рукописи его, которые никогда не обретут плоти книг. Разве это так важно? Теперь уже, наверное, нет. Хотя, я уверен, что вся настоящая литература будет востребована. В свое время. Писатель, мать твою, возрадуйся, что Господь дал тебе время написать книгу. Печатание не твоя забота. И не слишком ли ты много хочешь, надеясь получить гонорар при жизни?
Время - Великий Гуру, разрешает все недоразумения. Школа жизни с английским уклоном. Помер — значит все понял. Почет и слава — эту школу и я-дурак проходил. Нетрудно вовсе, сплошные утехи разума да радости плоти. С радостью школу одиночества и забвения принять: вот задача. Принял: и нет их в помине. Какое там еще одиночество, скажешь ты, когда вокруг сплошная тусовка? В одном только кишечнике 3 килограмма живых существ обитает (правда, поэзия и живопись практически не всегда входят в круг их интересов). Укроп тебе улыбается с каждой грядки. Кришны-облаки твой мультипликационный сон стерегут зоркими овчарками.
Витя обрел состояние духа. Как большевик: через не могу, через не хочу. Надо — значит надо, как объяснял принцип добровольности один замполит (при этом он еще и бил смертным боем своих воспитанников). Помирать всегда неохота. Когда встречу Витю, улыбнемся друг другу, обнимемся, обрадуемся. Трансцендентально. Тепло. Светло. Замечательно.
Ты заметил уже: одни и те же души окружают нас всегда. С одними и теми же женщинами спим, и лабаем в одном и том же составе. С неприметными девиациями тудым-сюдым делаем. Наконец-то я, кажется, стал в натуре это понимать.
В прошлой жизни Виктор Андреич Макаров был официальным писателем и даже членом Союза писателей. Занимал всякие большие посты, был одно время помощником министра культуры. Он был очень добр ко мне, считая меня собратом по перу. Заочно мы были знакомы давно. Он помнил меня еще по работе в тамошнем литературном журнале. Правда, тогда я не смог бы даже попасть к нему на приём — он был великим чиновником, от воли которого зависели судьбы писателей и их книг. Он заведовал государственным книжным издательством. Как-то меня вышвырнули из журнала за самовольное опубликование (наш редактор в это время проводил
отпуск в Коктебеле) повести моего пензенского приятеля Андрея Рубцова. Собственно, это был примитивный «наезд» на нормальную литературу старых партийных и национальных «кадров», чьи бездарные книги печатались большими тиражами, хотя никто никогда их не читал. Я оказался в роли «стрелочника» и подобру-поздорову уволился. Сердобольный Вовка-писатель (похожий ликом на лубочного древнерусского витязя), мой коллега по «Памиру», привёл меня в кабинет к большому начальнику Вите Макарову, с просьбой дать мне работу. Но Виктор Андреевич даже не стал говорить со мной…
…Несколькими годами позднее, переселившись в Дикое Поле (Einige progressiven Gelehrten rechnen aus irgendeinem Grunde, dass Russland unsere historische Heimat ist), он прочел в местном «толстом» журнале одно из моих гениальных произведений, вспомнил имя и разыскал меня в редакции заштатной провинциальной газетёнки, где я за жалкие гроши растрачивал впустую Божий дар владения пером автоматической ручки. В N-ске, куда я отправился к нему в командировку (за «вестями из глубинки»), вместе с ним жила супруга его Т., добрая душа. Там круг Витиного общения был крайне узок (подобно кругу декабристов), что бросалось в глаза в сравнении с былым шествием писателя по "столбовой дороге". Некий доморощеный художник с уклоном в авангардную иконопись. И еще набожная В.М., летняя путешественница по «святым местам», примечательная своим лаконизмом и монастырско-ортодоксальным мировоззрением неплохая писательница о быте шудр. Простые люди в «гнилых местечках» как везде — просты и задушевны как три копейки. Поселковая "интеллигенция" по-мещански вычурна, до невозможности провинциальна, амбициозна, эгоцентрична, по-квасному патриотична и ксенофобична. К примеру, здесь вам за вечерним «самоваром» под тиканье китайских часов-«ходиков» между прочим (смотрите, не поперхнитесь чаем!) сообщат о национальности Спасителя (Пророк Иса, он же Иешуа Галилеянин, оказывается, был русский). За что, собственно, и поплатился. Вам скажут, что жизнь бедна на Руси оттого, что воду баламутят и всё воруют «нерусские». Провинциальный шовинизм, по-видимому, является в определённой степени реакцией на дань смертей, которую щедро платят малые российские селения Афганистану, Чечне и пр. Кармические связи «простого народа» от века тяжелы и вязки. В основании их, разумеется - чудовищное невежество, рабское самоощущение. Горе земле, в которой власть находится в руках людей низкого происхождения и рабов, говаривал Старичок Коля (Roerich). Ещё он говорил: Do not live in bloody places! Дурная карма, оказывается, имеет свои запахи - скверного самогона, гниющей древесины, крови…
…Запах ножного пота, который приводил в состояние административного омерзения пастыря миллионов немытых существ и кающегося отцеубийцу - императора-батюшку Александра II-го… Скушно и тошно от бесед с поселковой интеллигенцией делается почти мгновенно. Куда приятнее бывает выпить самогону и поболтать о чём-нибудь пустом (желательно обойтись без чтения вслух доморощенной «нетленки»). Авось, вечеринка обойдётся без мордобоя и поножовщины...
В деревне лишь три вещи достойны Подобия Божьего - любовь, молитва и труд на земле. В том случае, если все эти три вещи гармонически переплетены между собой. Всё же иное отдаёт бесовщиной… Мелкие бесы. Просто бесы. Уходящая уже третью сотню лет натура, всё никак не могущая уйти. Поскольку заменить её нечем. Мне так это видится, с моей «колокольни» уроженца столичного города. А ведь здесь наверняка живёт любовь. Только мы с Виктором Андреичем здесь чужие, внутренне инвалидизированные. И вероятно поэтому Господь не открывает нам дорог, которые мы наизусть прошли в прежних жизнях. Впрочем, все эти спекуляции - подобны бензиновой отрыжке. Это именно спекуляции, то есть, пустопорожние рассуждизмы. Ведь за ними нет ничего кроме раздражения неудачника.
…Скучно с людьми, живущими под кочкой. Скучнее даже, чем на кладбище. Там-то хоть не услышишь «вумных» речей. И только вечная девушка-природа не разочаровывает никогда.
...В N-ске два места запомнились: мост через N-ку (с него рыбу ловят) — в том месте эта речка чистая, узкая и бурливая, это уже потом, в районе облцентра, пройдя сквозь жестокую гестапу водозаборного хранилища, она становится грязной, широкой и ленивой. Там еще есть горка известняковая с обнаженными миллионолетними пластами отложений, гору словно бы экскаватором гигантским пытались срыть, и на полдороге бросили эту затею. На вершине горки темные сосны растут очень густо. Кривые их корни торчат над обрывом. Кажется, вот-вот деревья сорвутся вниз. Одна сосна под углом 45° росла, видимо, «косила» под Пизанскую башню. Воздух особенно чистый, без токов электричества. «При чём тут природа, сосна и река?» - спросит умеющий читать. А я отвечу: «А при чём здесь мы?»…
...Я читал как-то один рассказ Витин. Очень трогательный и очень традиционный, в лучших классических традициях написанный: воспоминание о довоенном детстве в Ленинграде. Там про девушку неписаной красоты, в которую была влюблена вся улица. А девушка гордилась своей красотой. Но после того, как трамваем отрезало ей ногу, не смогла смириться с потерей статуса красавицы. И выкинулась из мрачного петербургского окна на дно ещё более мрачного петербургского двора-колодца. Рассказ вполне документальный, его героиня существовала в натуре, и даже нянчила будущего прозаика Витю. И еще я удостоился чести прочитать стихи, которые Виктор зачал писать лишь в последние месяцы жизни. Про обиду на Россию-матушку, что так немилосердна к этническим россиянам — вынужденным переселенцам из стран СНГ. В общем, в струе всей великой литературы — почти детская жалоба на трагизм положения в пространстве и времени. Ох уж эта «совковая» привычка - мыслить «всеобщими» категориями, рассуждать о судьбах мира, хотя полезнее было бы просто помыть полы в своей собственной квартире и починить протекающий унитаз…
…Чаадаевщина какая-то с достоевщиной пополам. Безумец Чаадаев, между прочим, родом из этих мест. Да и Белинский («Великий Читатель Всех Времён И Народов») - тоже. Вечное это недовольство собой, ощущение бессилия головы и рук…
…Я, конечно же, тоже переживал всё это с болью, как всякий рефлексирующий интеллигентишко. И мои мысли самому мне казались жестокими. Ну какое право я имел «тыкать» больному старику, куда более меня опытному (опытному в чём - в Great art of life in the material world?)…
…И сердечко-то его уже едва потикивало («сердце долит», позднее я с наивным восторгом подумал, «долит» — это новый образный глагол, но оказалось, что газетная корректорская опечатка, правильно — «болит»)... Как я понимаю, Господь назначил меня в последние друзья Виктору Андреевичу, дабы скрасить его уходящие дни мудрой утешительной беседой. И мне — урок. Может быть, предупреждение о том, что и меня самого ожидает впереди...
Да ничего новенького, наверное — болезни, старость, духовное одиночество. Ему 62, мне 35 - вот и вся между нами разница. Но, быть может, он был (или будет) моей любимой четвёртой дочерью, а я - его прадедушкой, а Собака Джесси выступит на сцену кровавой истории XXII века как Первый
Президент Планеты Земля (это будет мужчина африканского происхождения по фамилии Бантустан или Банатан)… Между прочим, по мнению доктора волшебных наук мистера Т.Лобсанга Рампы, душа собаки никогда не получит в удел скафандр человеческого организма. У собачьих душ - свои валгаллы, своя межпланетная иерархия, своё место будущей службы, своя функция в ведомстве Всевышнего. Посему моя напыщенная фантазия на тему Джессиного будущего не имеет перспективы. Верно одно, согласится со мною многоуважаемый Т.Лобсанг Рампа: то, что Собака Джесси вечно будет моим другом. Я, подобно многим прогрессивным учёным, полагаю, что жизни меняются, но мы вечно тусуемся с одними и теми же душами. Все мы, живущие сейчас и читающие эти слова, являемся не просто «современниками». Все мы сверстники. И учимся в одном и том же классе. Конечно же, большинство из нас учится неважно. Ну да ничего, понадеемся на милость Экзаменатора. Главное - стараться, побольше читать умных и добрых книжек. Думать. Молиться. Любить, сажать деревья, жалеть птичек и т.д., и т.п..
…Трудно умирать писателем, особенно, если ты понял вдруг нечто очень важное, а сказать об этом не можешь. Некому. Да и кому нужны откровения умирающего?.. Кому может пригодиться чужой, непрожитый опыт?.. Разве удалось, скажем, Пушкину хотя бы в малой степени поделиться с людьми своим восторгом от жизни?.. Нам достались всего лишь его стихи - прекрасные, но всё-таки, объедки со стола пиршества светлой души… Вероятно, той встречи оказалось достаточно для нас обоих. В той встрече заключён был какой-то скрытый смысл. Мы оба чувствовали это интуитивно. Но смысл нам не открылся даже после хорошей порции самогона. Все-таки, жизнь прекрасна: даже грусть от смерти подтверждает сию истину. А что есть во Вселенной кроме жизни? Всюду жизнь, куда ни кинь. В те дни я занимался вдумчивым чтением Бхагавад-гиты и Пуран, поэтому мозги мои постепенно очищались (очищение это или засирание, кто мне скажет?) от былых иллюзий, и мир представал в новом виде, в светлом свете светоносных религиозных идей и идеек. Поэтому я уже не смог всерьёз опечалиться от невозможности повидаться с живым дядей Витей. Школа. Шлока. Монпенисуально. Не зря всё, если ты начал задумываться над смыслом бытия. Это замечательно, поскольку если существует на свете истина, то она вечна, и даже смерть для нее не досадная помеха, а успешно сданный экзамен для перехода в следующий класс. Некогда я отбывал крепостную повинность в военно-строительных войсках СССР. Одной из многочисленных моих обязанностей было писание кумачовых лозунгов для начальства вообще и для замполита в частности. Всю эту фашистскую галиматью водружали на крыши казарм в дни революционных и прочих совковых праздников. Чтобы «радовало глаз» ожиревшим майорам да полковникам. Ныне же, в дни, занятые медитативными размышлениями и молитвами, я воспринял уход еще одной доброй души почти как праздник. Не так ли с радостью принимали смерть христианские мученики, исламские смертники, индийские йоги, японские камикадзе? Какими лозунгами можно было бы украсить храм моей радостной религии? Какие лозунги я написал бы переливающимися радужно анилиновыми облаками по трансцендентальному небу Райской Замполитщины?

ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА НАСТОЛЬКО, НАСКОЛЬКО ПРЕКРАСЕН ТЫ САМ!
ИЗУЧАТЬ ТРАНСЦЕНДЕНТНУЮ НАУКУ НАСТОЯЩИМ ОБРАЗОМ!
ИЗ ВСЕХ ИСКУССТВ ВАЖНЕЙШИМ ДЛЯ НАС ЯВЛЯЕТСЯ ИСКУССТВО
ЧИСТОГО БЕСПРИМЕСНОГО СЛУЖЕНИЯ ГОСПОДУ!
 
Как жаль, что с Витей мы тогда не успели договорить: я опаздывал на электричку. Сев в вагон, я, чтобы не терять времени даром, тут же мысленно накидал план будущей моей статьи под рубрикой «Встречи в провинции». Она вышла в свежем номере газеты. Кому нужна была эта дурацкая статейка? Стоило ли так спешить?
Стоило, думаю. Виктора Андреевича мои печатные слова успели чуть согреть. А я получил за статью маленький гонорар и купил свежего душистого хлебушка (тело Божье) и вкусного красного вина (Его кровь). Причастился и воскликнул мысленно: Слава Богу!