Мир Ольги. Повесть в стихах

Фрагменты книги. Полностью - здесь: http://www.stihi.ru/2013/04/04/9158
В обложке использован мой рисунок.

Тетрадь, найденная...

В один из привычно дождливых дней, в середине приснопамятных девяностых, в мой деревенский дом вломился дружественный сосед, плотник Валентин. И рассказал, что его с сыном подрядили разбирать старую полуразрушенную избу – новый хозяин собирался на этом месте строить что-то новомодное.
Валентин у нас – дед мудрый, малопьющий, книгочей, любитель Пушкина и Тютчева, и потому сразу обратил внимание на исписанную неразборчивым почерком потертую общую тетрадку. Вчитался – и возрадовался, настолько эти столбики немудрёных стихов некой Ольги Мантуровой оказались ему по вкусу. Подумал, да и понёс тетрадь мне, уважаемому литератору из областного центра.
Хотя прочитанная в тот же вечер рукопись разительно отличалась от нынешнего поэтического мейнстрима, кое-что в ней мне показалось небезынтересным. В первую очередь,  сама судьба этой женщины, её характер и живая, искренняя манера письма. И ещё – подлинная боль за свою страну, за погибающую, брошенную всеми деревню.
Вот это и сподвигло меня познакомить почтенную публику со столь необычно и неожиданно обретённой рукописью. Надеюсь, что маленькая книга стихотворений Ольги Мантуровой найдёт своих читателей.
               
                Ян Бруштейн 


Страница

Страница тронется как поезд,
В нее я странницей войду,
В плацкартном сяду, беспокоясь,
Как будто еду на войну.
А за окном, давно не мытым,
Еще мелькают кое-где
Деревни с их нехитрым бытом,
Где старики живут в беде.
Здесь под ногами прах и глина,
Здесь печи дымны, зимы длинны,
Но здесь - России сердцевина,
И, чтобы все соединить,
Я карандашиком старинным
Тяну прерывистую нить.
И эти буквицы кривые,
Как новобранцы боевые,
(Визжит гармошка словно плеть)
Стараются, пока живые,
Не помереть, так песню спеть.


Страна

Я родилась в размашистой стране,
Рассыпанной теперь, как чьи-то бусы,
Я там жила в деревне у бабуси.
Страна совсем не знала обо мне.

Но я ее всегда любила, как
Траву и речку, огород и поле,
Как рыжего котяру на заборе,
Как дом, где и не знали о замках.

Теперь деревни нет и нет страны,
Ее вы победили без войны,
Забрали все мои святые крохи.
Да, было много всякого тогда,
Но что же - вместо? Чёрная беда
И в прошлое забытые дороги.


Быль

Дядя Коля, баба Нюра
Да козёл Бобыль...
Вот куда я влипла сдуру,
Вот в какую быль.
Дачник здесь не оседает,
Слишком долог путь.
На дороге - пыль седая
Не дает вздохнуть.
Попик топает по краю,
Коротает век.
Он старушек отпевает,
Добрый человек.
А когда село иссякнет
И сгниют мосты,
Уходить придется всяко
В дальний монастырь.
Кто прошелся чёрным гостем?
Вроде не война...
Но останусь у погоста
Только я одна.


Радистка Шура

У моей соседки тети Шуры
На мешок похожая фигура,
Две козы и зуба вроде три,
Пять сынов раскиданы по свету,
Но от них вестей давненько нету,
Как ты на дорогу ни смотри.

А на праздник Шура надевает
Две медали, и бредет по краю
Старого безлюдного села.
Солнышко гуляет ярким диском...
На войне она была радисткой,
Но уже не помнит кем была.

Пусть  на Шуре кофта наизнанку,
Но зато она поёт "Смуглянку",
В ноты попадая через раз.
Говорит мне: "Выпьем самогонки!"
Старый голос - непривычно звонкий
И в слезах морщины возле глаз.


Витька

Отчаянье однажды захлестнёт,
И никуда от этого не деться...
Запрятаться - ну разве только в детство,
Там каждый день горчит, как старый мёд.
И кто меня на речку умыкнёт,
Наверно этот - белобрысый Витька,
Чумазая тропа устанет виться,
И все истратит время - враль и мот.

Он был бы, может, суженым моим,
Но наша жизнь пропала, словно дым
Войны - давно не нужной и постылой.
В чужих горах погибший капитан
Не вам, а мне был Божьей волей дан...
Моя страна его не сохранила.


В сарае

Когда я пряталась в сарае -
Поплакать или помечтать,
Там оживала тьма сырая,
И наступала благодать.
Сквозь брёвна ладилась дорога,
И ластилась бродяга-рысь,
И белого единорога
Я отпускала попастись.
Здесь не было стыда и боли,
Никто не звал и не искал...
Своей неодолимой волей
Я посылала в бой войска.
И вражья сила отступала,
Война повержена была.
Я молодого генерала
Встречала на краю села.
Он не боялся вражьей пули,
А тут терял признанья нить...
Но отворяла дверь бабуля,
Курей велела покормить.
Ночь наступала в теплом доме,
Гроза гремела, как война.
Я вспоминала в полудрёме
Усы, погоны, ордена...


Тропа

В забытом доме лесника
Остались только пёс и кошка.
Сидят и смотрят на дорожку.
Их жизнь - трудна, судьба - легка.

Пёс очень стар, почти что слеп,
Он ходит мало и неловко,
И кошка делится полёвкой,
А то и птицей - тоже хлеб.

Порой приходит человек,
Чужой, неправильный, но добрый,
Приносит лакомства, и долго
Сидит, не поднимая век.

День откатился и пропал.
Не видно маленькую стаю.
И понемногу зарастает
Туда ведущая тропа.


Собачий мир

Подмосковные дикие стаи,
И боюсь их, и к ним я тянусь.
Как они на меня налетают,
Словно могут проверить: не трусь...
Побежишь - разорвут на кусочки,
Только я им навстречу иду,
Не боюсь я, ни капли, и точка -
Ни в  прошедшем, ни в этом году.
И они вкруг меня затихают,
Хлеб суровый даю им из рук.
Я - своя, и покорная стая
Словно дети, резвится вокруг.


Лирический герой

Как странно быть лирическим героем
В краю, где грозы нынче землю роют
Неодолимым огненным кайлом,
Где вместо леса - чёрный бурелом,
И где земля могла рожать бы втрое,
Но только вспоминает о былом.

Как страшно быть поспешным персонажем,
Который брошен автором, и даже
Не помышляет вырваться за круг.
Мой автор, мой давно заклятый друг,
Вернись быстрей, не спи, и будь на страже...
Не то - смотри, я отобьюсь от рук!


Рама

На границе города и мира,
Там, где за дорогой – бурелом,
Мама безнадежно раму мыла
И молчала что-то о былом.

Мама у меня была упряма.
Дым и гарь садились на стекло.
Потому она и мыла раму,
Хоть её от этого трясло.

Видно, в мире не хватало света.
Чтобы солнца луч сюда проник,
Мама раму вымыла, и это
Тёмный час отсрочило на миг.


Этажи

Нет ни меры, ни веры у вечерней межи,
Только острые тени на лицах,
Нерешённым примером там дорога лежит,
И дрожит, остывая, столица.
А в её подворотнях распевают ножи,
И простая наука расправы
Бьётся в криках вороньих, и надежды на жизнь
Не даёт ни виновным, ни правым.
Так безумный ребёнок громоздит этажи...
Только всё установлено мудро:
И, пронзительно тонок, в жёлтом дыме кружит
Звук трубы, возвещающей утро.


* * *
Мне скоро сорок. Я - старуха.
Ни мужа, ни детей, ни слуха
На главные мои слова.
И нет зерна - одна полова,
Но я тащу обломки слова
Так, что на части - голова.
Пора уехать. Краем света
Пусть вылечит меня планета
От этой горькой пустоты,
От нелюбви, душевной смуты,
Уйду безмолвной и разутой,
И следа не отыщешь ты!


* * *
А было ли распахнуто окно?
Но соловьи как взорванные пели,
И мы уже любили две недели
Друг друга, и сливались мы в одно.
Ты был не груб, но был ты центром сил,
Я таяла в твоих руках как свечка,
И был восторг мгновенным или вечным,
И соловей над нами голосил.
Не знала я, что плакальщиком он
Для нашей страсти ненароком станет:
Ты был чужой, ты был отлит из стали,
И ветер звал тебя со всех сторон.
Когда ушел, окаменела я,
Но из окна смотрела на дорогу,
И лунный бык меня царапал рогом,
И оборвалась песня соловья!


* * *
Ну, как живешь, не любящий меня,
Тебе в тоске вседневной хорошо ли?
Какую из подружек разменял,
Боец мужской неколебимой воли?

Я умерла, остался только стыд.
Прости меня - отчаянную, злую.
И только по ночам болит, саднит,
Горит на коже след от поцелуя!


Тот город

Тот город, в котором остались осколки меня,
Живёт, как и прежде, ложась под колеса машин.
И ты позабыл, как однажды судьбу разменял
На мелочь измен, растранжирив остатки души.

А я доживаю в России, за краем Земли,
Забыв окольцованный город, ослепший и злой.
И сердцу как будто по-детски сказали: «Замри!»
И сверху засыпали солью, песком и золой.

Тот город, где дворник мои дометает следы,
От сирой страны отгорожен асфальтом Кольца.
Меня он из праха, как будто бы куклу, слепил,
Потом, наигравшись, до пепла спалил, до конца.


* * *
Пойдём, помолимся, дружище,
Туда, где дерево в тоске,
Где голос основанья ищет,
Но все висит на волоске.

Помолимся, по крайней мере,
О тех, кто выпал из гнезда,
Кому в лишенном чуда мире
Всевышний козырей не сдал.

Как докричаться нам до Бога
В своей, забытой им, глуши,
Мы и хотим совсем немного:
Любви и света для души.


Имя

Я Ольга, Хельга... В имени моем
Варяжский отразился окоем
И слышится глухой набат набега.
Мы приходили править на Руси...
Но где теперь мы? Господи, спаси:
Мы растворились - черное на белом.

Прозрачен, но не призрачен мой мир,
В нем прадед, лейб-гвардейский канонир,
Соседствует с потомком крепостного.
А в дальней тьме бесчинствует монгол...
Все принял род мой и перемолол,
И потому крепка моя основа,

Но как понять, когда судьба трудна,
И подо мной качается страна,
Служить которой я была бы рада?
Пускай хотя бы тихие слова
Я принесу, и буду в них права,
Они - мои награда и отрада.

Я Ольга, только власть не для меня,
Сама собой не правила ни дня -
Дала свободу и душе, и телу.
Все в имени своем узнала я!
И викинга суровая ладья
Придет за мной к последнему пределу.


Дядя Коля

Последний мужик в умирающем нашем селе,
Печник Николай, погубивший глаза самогоном,
Выходит погреться на солнце - картохой в золе,
Такой же обугленный, с яростным глазом зеленым.

Когда-то он русскую печь починил от души,
В том доме, где пряталась я, вся из боли и страха.
Меня тормошил, и стакан за стаканом глушил,
Ругался и пел, и как будто дымилась рубаха...

Он смотрит на солнце и видит... А явь или сон,
Не так уж и важно, и хочет он только покоя.
В его телогрейку уткнусь побелевшим лицом
И тихо скажу: "Ты держись, ты живи, дядя Коля!.."


Мяв!

Когда ко мне зимой прибилась кошка
И привела измученных детей,
Была я словно голый нерв без кожи
И видеть не могла чужих людей.
Но эта неподъемная забота -
Мороженые уши и хвосты -
Меня отогревала отчего-то,
Хотя и были коготки остры.
Порой вся эта чёртова семейка,
Мою еду на части разодрав,
Съедала всё, и отобрать посмей-ка:
Немедля раздавался грозный мяв!
Но ввечеру, устроившись под пледом,
Они включали пламенный мотор,
И засыпала я за ними следом,
И страшных снов не видела с тех пор.
Теперь живу бесстрашно и упрямо,
Пока меня от всяких бед хранят
Седая кошка - ласковая мама,
И чёрный кот, и ярко-рыжий брат!


Воинство

История репьями колется,
И за околицей моей
Опять в намёт бросает конницу
Неукротимый Берендей.
Давно в пространстве нашем мира нет,
Безумен враг и рвётся в бой,
Но ступа яростно пикирует
С пилотом Бабою Ягой.
Врагу усталому напиться бы,
От жара глотки ссохлись аж,
Но заминирован копытцами
Весь окружающий пейзаж!
Бежали конные и пешие,
И водяные вслед палят.
Ведут кикиморы и лешие
В плен перепуганных козлят...
Храня своей земли достоинство,
На этом крайнем рубеже
Застыло сказочное воинство,
Поскольку некому уже.


Предрассветное

Я живу - доживаю за краем земли,
Где «Сапсан» не нарежет пространство ломтями,
Где не надо спешить и толкаться локтями,
Где упавшая ночь прошептала: «Замри!»

Петухи выкликают ненужный восход,
На реке невидимкой кричит пароход
И огни собирает на нитку,
Я тогда выхожу в предрассветную мглу,
Там от радости пес мой похож на юлу,
И спасибо ему за попытку....
Потому что граница идёт у крыльца,
Где железная тьма не пропустит лица,
И сердца остановит и вынет.
Нет ни меры, ни веры у этой межи,
Там остывшее время меня сторожит
И стреляет в упор и навылет.

Но как только восход обнажает клинок,
И над миром звучит заклинание птичье,
Бесполезная темень меняет обличье
И сжимается жалобной тенью у ног.


Бомж Юрик

Бомж Юрик, пятидесяти с гаком лет,
Каждый день ковырялся в нашей помойке.
Он был одноглаз, но прилично одет,
Только жутко чумаз – такого отмой-ка!
Когда я приносила еду котам,
Смотреть не могла, как он тихо плачет.
Уходила молча, и слышала там
Быстрое чавканье - его и кошачье.
Однажды, уже вещички собрав,
Остатки еды отнесла бедолаге.
Мой сломанный, но не убитый нрав
Тащил меня прочь, к тишине и бумаге.
Сказала: "Прощайте", - так сухо, и тот
Рукой помахал, все закончив разом.
Потом тихо бросил: "И это пройдет!.."*
И глянул мне вслед протрезвевшим глазом.

* - http://www.bibliotekar.ru/encSlov/9/61.htm


* * *
Конец недели, как отрезало
От времени и от пространства...
Соседка, необычно трезвая,
Уходит вдаль со школьным ранцем.
Не пропадать же - дочь шалавая
Давно простилась и отчалила.
Бутылки - левая и правая
Звенят привычно и отчаянно.
А друг ее, Степан Васильевич,
Весь истомился в ожидании.
Когда-то он ее снасильничал,
Однако дело это давнее.
Оно и было, может, лучшее
Во всей судьбе ее усталой...
Я вслед смотрю и время слушаю,
Которого осталось мало.


Бездонной ночью

Гореть и задыхаться мне в аду
За помыслы греховные ночные,
За то, что не могу дышать я ныне,
За сны, предвосхищавшие беду.
И мне, не евшей сныть и лебеду,
Не ждавшей запоздалых похоронок,
Спешить ли на свидание к Харону,
Куда зовет мой обнищавший дух...
Прости, мой сын, тебя я не найду,
Ты не случился, не явился миру,
За это мне воздастся полной мерой,
И это наяву, а не в бреду.

Бездонной ночью не ищу я сна,
Виновна, и никем не прощена.


Стая
 
Всё не то, не о том и не так,
И цена этим песням – пятак,
Если сложится день побазарней.
То ли вою, а то ли пою,
Глохну, стоя на самом краю
И себя ощущая бездарной!

Гонит ветер по кромке воды
Не стихи, а пустые листы,
И остыл мой порыв благодатный...
А поддатый строитель могил
Нерожденную песню зарыл
И поставил открытую дату.

Но кому-то, я знаю, слышны,
Голоса посреди тишины,
Там слова собираются в стаю.
Вот они улетели за край.
Говорю: не смотри, и закрой
Дверь свою, задыхаясь и тая...


* * *
Переломаны крылья России,
Долгой ночью оборван полет,
И духовная анестезия
Головы нам поднять не дает.

Обезлюдели долы и веси,
Как же мало трудов и молитв!
И какая судьба перевесит,
Переможет и переболит...


Прощание с деревней

Истлел мой дом, и растворило время
Крыльцо, наличник и мои следы.
Недолго мне до бегства, до беды,
Последний шаг, и я уйду за теми,
Кто не оставил в этой почве семя,
Чей образ разметало, словно дым.
И в старой бочке, в зеркале воды
Моё лицо остынет в день осенний.

С кем встретятся теперь мои грачи,
Когда весной вернутся с края света,
Кому о новой жизни прокричат?

Пускай мой стих, как чёрствый хлеб, горчит,
Но будет мироздание согрето
Дыханием пробившихся грачат!


Верста

Я проживу, наверное, до ста,
И мокрая уляжется верста,
Которая от дома до погоста.
И будет гроб сколочен не по росту,
А как позволит столяру верстак,
Из обрезной доски - легко и просто.

И я уйду, как раньше молода,
Туда, где обожженная звезда
Мне путь покажет к тайному пределу,
Туда, где одинаково юны
Отец, и дед, вернувшийся с войны,
И мама - девочка, в своей рубашке белой.

Мы будем пить из кринок молоко
Холодное, как будто из подпола,
А за окошком мяч для волейбола
Мальчишки зафутболят далеко...
И позовут меня девчонки в школу -
За три версты, и мы дойдем легко.

Наверное, таким и будет рай.
За что он мне? Смотри и обмирай
От страха, что исчезнет это чудо.

А то, что изломало, извело,
Сидит в аду, и в спину дышит зло,
И терпеливо ждет меня покуда.


Послесловие от автора. Отъезд Ольги

Собравшись быстро и незнамо как,
Она ушла совсем не при параде:
Кроссовки, джинсы, старенький рюкзак...
В нём только нет отброшенной тетради.

Я вслед смотрю: попутный грузовик -
Водила соблазнён ценою сходной,
Вот поезд дикий, как ни назови,
Вот Ольга спотыкается на сходнях...

Колесный пароходик по реке
Пробьётся сквозь туманы утром ранним.
Она сойдет на берег в городке,
Забытом даже северным сияньем.

Ее друзья, Наташа и Андрей,
Кудлатый пёс, беременная кошка -
Все будут рады, встретят у дверей,
И лишь сынок попятится сторожко.

Зато морошки плошка на столе,
Зато до треска топленая баня...
И два по сто, и все навеселе,
И боль её отступится и канет.

Не страшно ль ей на этом берегу,
Когда вокруг – чужие домочадцы?
Я только вслед рукой махнуть могу,
И ждать вестей, а вдруг они случатся!


Первое письмо Ольги

Привет, мой автор! Тошно одному?
Я сорвалась, губу порвав блесною.
И как мне дальше жить, пока не знаю,
В чужом, хотя и дружеском дому.

Я доплыла или дошла по дну,
Отвыкшая от вольного полёта,
И - как там говорится у поэта? -
Не чую под подошвами страну.

Ты не смотри тяжелым взглядом вслед,
Я создана тебе ли на потеху?
И если ты поймал на время птаху –
Держать её в неволе права нет!

Ей сладок даже гибельный полёт,
Она не дышит, если не поёт.


Второе письмо Ольги

"Света нет, - сказала Света, хохоча,
Вдовий плат роняя с белого плеча, -
Все столбы свалила чёрная вода.
Света нет, не будет света никогда!
Унесём скорей продукты в погреба
Да пойдём в леса глухие по грибы,
Нас прокормит эта вечная река,
Будем жить под небом грубым и рябым..."

Ах ты, Светка, наливные тридцать лет,
Не нажившая ни злата, ни палат,
Да и мужа в этой стуже нет как нет,
На войне какой-то сгинул, говорят.
И прожил-то с ней всего четыре дня,
Не оставил ей ни сына, ни добра,
Только злится вечно пьяная родня -
Хоть бы леший эту бабу подобрал!..

Так живём, варенье варим на меду,
Солим рыбу и грибы, и все дела.
И пока что я отсюда не уйду...
Да еще намедни кошка родила.
Бедный автор, на меня сердиться брось.
Из России я сбежала в эту Русь.
Вот помрет мобильник - сразу станем врозь.
Я исчезну, я навеки растворюсь.


Третье и последнее письмо Ольги

Я у неспешной каменной реки,
У волн её, тяжёлых, словно ртуть,
У не известной, как ни нареки,
У этих вод, которых не вернуть,
У этих струй, и мёртвых, и живых,
В них так и тянет навсегда упасть....
Но рядом - пёс, который может выть,
Точнее, петь, уткнувши в небо пасть.
Почти что волк, но выбравший меня,
Почти дикарь, доверившийся мне.
И греюсь я у этого огня,
И глажу по взъерошенной спине.
Он словно говорит мне: "Ну же, вот...
Шагни к реке, и руки опусти!"
Умоюсь я и мертвой, и живой.
Забуду о тебе.
Прости...
Прости...



Признание автора

Как ни трудно это осознавать, но любому перевоплощению, даже по системе Станиславского, когда-нибудь приходит конец.  Больше четырёх месяцев я не расставался с моим созданием, с Ольгой Мантуровой, жил её жизнью, её воспоминаниями, её болью.
К этому моему проекту (извини, Оля, за столь сухое словцо) я долго готовился. Продумывал  характер, судьбу, стиль... Но всего предусмотреть не мог, Ольга оживала буквально на глазах,  начинала удивлять меня неожиданными мыслями и поступками, превращалась в живую страдающую женщину, своевольничала, обрастала биографией. И писала стихи, каких я ни от себя, ни от неё не ожидал. Эти стихи оказались настолько иными, наполненными другой, отличной от моей жизнью, что, даже после публикаций на её странице на сайте stihi.ru, почти никому не удалось меня расшифровать.
Если честно, очень хотелось мне попытаться понять женскую душу - она ведь совсем другая, нежели у нас, значительно более глубокая, многоцветная и тонкая. И мне, матерому натуралу, вовсе не ведома.  Преуспел ли я? Не знаю, не мне судить... всё оказалось намного интереснее и сложнее, чем я предполагал.
А стихи сочинялись именно в эти месяцы, иногда по нескольку в день. Столь «плодовитым» я, чаще всего пишущий мучительно трудно и редко, не был никогда: годовая "норма" за четыре месяца!
Многие поздравляют с удачной мистификацией. А я уверен, что действительно осуществил хотя бы частичное перевоплощение. Ведь мистификация - это игра, розыгрыш, карнавал...
Был такой провинциальный литературовед Борис Корман, так он, наряду с понятием "лирический герой", ввел понятие "ролевой герой" - в применении к некоторым стихотворениям Некрасова. Такой ролевой подход есть и у Высоцкого, в его военных и сатирических песнях. Именно так я и отношусь к героине этой книги.
С холодной головой я никогда бы не написал эти стихи. Но и от себя тоже не написал бы. Я все это пережил в полной мере, внутренним перевоплощением... Тем более, что все персонажи, о которых пишет Ольга, - реальные люди, которых я давно знаю.
Хотя некоторый взгляд со стороны, конечно, сохранялся.
Однако пришло время, и я почувствовал, что совладать с моей Ольгой становится всё труднее. Да и заиграться боюсь: уже пошли письма с предложениями повстречаться-полюбиться, а то и вовсе матримониального характера)))
И публиковаться предлагали, после этого вообще была бы труба...
Мне Ольга много дала, повлияла на меня, я чувствую, что и свои стихи стал писать как-то по-другому, и взгляд на мир в некоторой степени трансформировался...
Мне очень дорога эта книжка, полюбите и вы мою Олю.

                Ян Бруштейн

Повесть в стихах "Мир Ольги" целиком опубликована в сборнике "Старые фотографии" - приложении к журналу "День и Ночь" - 2013:

____________________________________________________

Питерский поэт и издатель электронных книг Николай Мурашов -  http://www.stihi.ru/avtor/docking_dog , http://nicolas-doc.livejournal.com/ , выпустил сетевой вариант сборника "Мир Ольги", и теперь вы можете его скачивать в свои компьютеры, планшеты и ридеры в удобном формате.
Книжка есть во многих сетевых библиотека, например - здесь:

Доку Николаю - мой поклон и благодарность!

Рекомендованный/предпочтительный формат - epub, как наиболее точно отображающий замысел автора.
О чтении электронных книг формата epub на домашнем ПК
(простая инструкция с иллюстрациями) в формате pdf (16 стр. 1,8 Мб) можно просматривать онлайн или скачать по ссылке:
http://www.box.com/s/da2171451b590508703c
зеркало

В 2022 году в издательстве «Стеклограф» вышла бумажная книга «Мир Ольги». Кроме повести в стихах, в сборник вошёл большой цикл «Стихи ковидной палаты».