Конго

  Я поставил палатку на каменном склоне,
  Средь встревоженных криков полуночных сов.
  И беспечно смотрел, как колышутся зори,
  Над зеленою крышей далеких лесов.

  С веток пели мне звонкоголосые птицы
  В фиолетовых перьях на белых хвостах.
  По ночам выбегали из джунглей лисицы,
  И меня обволакивал трепет и страх.

  Но однажды закат тек как розовый глянец,
  Доносился из джунглей визг диких горилл.
  И к палатке моей подошел оборванец,
  Исхудалый, небритый, и есть попросил.

  Вплоть до ночи он ел ненасытно и рьяно,
  И сухими губами шептал как в бреду..
  И свисая с зеленых лиан обезьяна,
  Тщилась выхватить с рук его слабых еду.

  Я спросил, почему он бледнее чем плесо,
  Почему его руки сухие дрожат,
  Он шепнул — «Лихорадка великого леса», —
  И с неистовым ужасом глянул назад.

  На груди сквозь бинты рана кровоточила.
  Не ужель,  носорог  тебя рогом пронзил?
  Он промолвил «Великого леса горилла»,
  И затрясся, и стал вдруг бледнее чем был.

  Был с ним карлик, чернее тропической ночи,
  Мне казалось, он нем и от страха чуть жив.
  Он в извивах костра сидел хмуро и молча,
  На колени бульдожье лицо положив.

  Но когда я шутя его тросточкой тыкнул,
  Он оскалил  корявые  зубы свои,
  И потом целый день волновался и фыркал
  И как стрелы метал с глаз чумные огни.

  Я постель постелил  изможденному гостю,
  Лег на шкурах пантер, но не мог задремать,
  Отрешенно я слушал пространную повесть,
  Лихорадочный бред. … Не стараясь понять..

  Он вздыхал: — «Как темно… эти джунгли бескрайни…
  Не увидеть уж солнца нам  розовый лик!
  Пьер, дневник у тебя? Береги как скрижали!.
  Лучше жизнь потерять нам, чем этот дневник!

  «Почему нас покинули аборигены?
  Горе! Горе! Наш компас они унесли…
  Что нам делать? Не видно ни птиц, ни гиены;
  Только посвист и шорох в кромешной дали!

  «Пьер, там блещут костры? Там полно чернокожих?
  Неужели же мы,  спасены? ….Или нет!
  Это карлики… сколько их, сколько их…Боже!
  Пьер, стреляй! Там—обглоданный чей-то скелет!

   Помни, ядом курары отравлены стрелы…
  Бей того, кто на пне… он кричит, значит вождь…
  Горе мне! ..На груди рана вдруг заалела!
  И  кровь хлещет из раны как бруклинский дождь!

  «Нет, я жив, только связан… злодеи, злодеи,
  Отпустите меня, я  смотреть не могу!..
  Жарят Пьера… а мы с ним когда-то в Марселе,
  На утесе у моря играли в лапту.

  «Что ты хочешь, собака? Ты встал на колени?
  Я плюю на тебя, омерзительный зверь!
  Но ты лижешь мне руки? Зачем?....Все вы звери!
  Ты меня верно богом считаешь теперь?

  «Ну, бежим! Не бери человечьего мяса,
  Не едят его боги….И крови не пьют….
  О, проклятые  джунгли … я мокр и грязен,
  Излови- ка, туземец на ужин— змею!»

  Он стонал и хрипел, он за сердце хватался
  И на утро, почудилось мне, задремал;
  Но когда я его разбудить, попытался,
  Я увидел, что мухи ползли по глазам.

  Я его закопал у извилистой речки,
  Крест поставил под пальмами знойных долин,
  И простые слова написал на дощечке:
  Здесь покоится с миром— христианин .

  Карлик, нос ковырял и смотрел благосклонно,
  Но, когда я закончил печальный обряд,
  Он вскочил и, безмолвно, помчался по склону,
  Как олень, что в поемы вернуться был рад..

  Через год прочитал я в газетах французских ,
  С неизбывною грустью склонясь головой.
  С экспедиции в  Конго к Великому устью,
  До сих пор ни один не вернулся живой..
                15.02.2011г.