Затосковав от смога и забот заплечных...

Затосковав от смога и забот заплечных,
пал смертью будничною августовский вечер —
пора для циников и чувственных натур;
и ночь зажгла над головами абажур,
где лампочка–луна светила вполнакала,
сестре подмигивая в зеркале канала,
где жук-троллейбус еле полз на холм моста,
и скрипка плакала Прокофьева с листа
в окне оранжевом под черепичной крышей,
светлей казавшейся от этого и выше;
и липы, выстроившиеся вдоль реки,
дрожали спинами, как в кашле — старики,
под вздохи шалые скучающего ветра,
что оживлял сошедшее с альбомов ретро:
пейзажи улиц серых, растры площадей,
штрихи не съеденные сумраком людей,
граниты набережной, стены, тень асфальта,
реминисценции весны сырой в Фиальте,
тоску по маминым глазам и бланманже
с кокосами; давно забытые уже
прикосновенья, взгляды, путаные речи
и мысли душные о том, что мы не вечны
на этом свете... впрочем, и на всех других, —
расходимся, как на речной воде круги,
к чужим, но страшно близким, берегам забвенья,
где "завтра" — в отпуске навек, а "воскресенье" —
названье милое для выходного дня...
И вязкий воздух жадно лёгкими обняв,
в попытке вытравить прочтённые страницы
из клеток памяти, и, притворившись птицей, —
хотелось в кущи занебесных "empyrees"*
вспорхнуть сквозь ночь, сквозь сонмы млечных фонарей, —
туда, где нет ещё ни Времени, ни Места,
где Вечный Повар лишь замешивает тесто,
и в прялках Мойр закружится веретено;
где нам случиться чьей–то милостью дано...


* empyrees [apir`e] — материй (фр.)