Алька-Альберт

Катя проснулась от странного состояния -- было очень неудобно спать на диване, затекла и онемела рука, подложенная под голову. Оказывается, Катя спала ничком и поэтому ей стало трудно дышать. И вместе с тем всё её существо против воли ликовало. Сон. Она давно не видела таких необыкновенных снов:
Катя бежит по улице, она -- ещё совсем молоденькая студентка-медичка, пальто распахнуто, она пытается застегнуть его, но руки не слушаются -- они замёрзли и онемели. Кто-то за ней непрерывно гонится. Она выбивается из сил, но тот, кто пытается её догнать, уже рядом, она слышит его дыхание. Пахнуло теплом, её хватают за руки, прижимают к себе. Она, собрав силы, отталкивает, поворачивается и вдруг видит лицо Альки, разгорячённое бегом и улыбающееся. Он улыбается и что-то говорит, берёт в свои горячие руки её холодные и греет своим дыханием, прижимает её к груди, успокаивает, и она становится покорной и счастливой...

Катя села на диван и попыталась вновь представить себе Алькино лицо, каким она видела его в последний раз. Ярко-синие глаза в обрамлении густых чёрных ресниц, белозубая ослепительная улыбка, густые тёмные волосы... Образ то возникал, то мгновенно терялся и стоило огромных усилий памяти повторить его, будто краткую молнию.
- Странно, -- думала Катя. -- Давно мне Алька не снился. Лет семь или восемь. Жив ли? А ведь я о нём уже дано не думаю, не вспоминаю...
И тут же одёрнула себя:
- Хватит! Размечталась!.. Не время, да и ни к чему...
Голова была тяжёлой -- мыслимо ли выспаться за два часа после операции в конце дежурства? Но напряжение операции было снято. А впереди ещё целый день работы: пяти-минутка с врачами, сёстрами и акушерами, приём в поликлинике, обход послеоперационных и стационарных больных...

Она была внимательна и серьёзна с больными, строга и требовательна с медперсоналом, всё делала легко и привычно. И в течение всего дня контролировала себя: правильно ли поставила диагноз и назначила лечение, не упустила ли чего в разговоре с сёстрами и акушерами, проверила все ли записи в документации...  Это был её второй дом, в котором она чувствовала себя легко и свободно и каждую минуту помнила, что уже сделано и что ещё предстоит, чтобы в этом доме был порядок. Этот день был практически почти похож на все другие, но билась в памяти тоненькая ниточка, готовая в любой момент оборваться, однако никуда от себя не отпускающая -- Алька.

Домой Катя обычно возвращалась трамваем. От больницы до трамвайной остановки было не более десяти минут ходьбы, и как выражался Серёжа, она пролетала их ланью. От сознания своей лёгкости и стремительности ей было радостно и приятно. Ожидая трамвай, она вспомнила, что дома надо вымыть окна, перебрать книги в шкафу и вымыть пол. Но поняла, что прежде всего надо по-настоящему выспаться.
- Пусть Серёжа переберёт книги, пол подотру, когда проснусь, а окна ещё подождут...
Она могла проспать до утра, это было многократно проверено. Засыпала мгновенно, успев добраться до постели, и Серёжа чаще всего сам раздевал её и накрывал одеялом, ворча с напускной злостью:
- Опять мать улеглась как попало. Работает до умопомрачения. Ремня бы хорошего ей всыпать...
А сыну выговаривал:
- Не нужны мы ей, Олежка, ни капельки. Хоть бы ты мать свою до ума довёл. Избаловали её мы с тобой своим вниманием. А она нам, родным мужчинам, хоть бы капельку ласки своей женской дала.
Олежка начинал трясти мать и поднимать её голову своими слабыми ручонками, она улыбалась сквозь сон мягко и виновато, но глаза открыть не могла. Серёжа отнимал сына от Кати и уносил в другую комнату. Там один из них брался за игрушки, а другой -- за конспекты и толстые умные книги.

Снова, в который раз, думала Катя, что пора бы бросить работу в стационаре, полностью перейти в поликлинику на приём и работать на одну ставку.
- Скоро Серёжа окончит институт, денег будет больше, вот тогда и отдохну.
Но, думая так, она не могла себе представить, как будет обходиться без операций, обходов, лечения больных.
В конце длинной улицы показался долгожданный трамвай, с другой стороны подходил встречный. Вдруг Катя почувствовала, что волнуется, что у неё началась лёгкая внутренняя дрожь, усиливающаяся с каждой секундой. Так было только однажды. Когда? Она не могла вспомнить и от этого ещё больше волновалась, непонятное беспокойство охватило всю её полностью. И всем своим существом она вдруг поняла, отчего это. Господи! Но ведь это невозможно! И вдруг из встречного трамвая  выскочил... Алька и бросился к ней, потом замедлил шаг. Да, это был он, Алька! Которого она видела восемь лет назад и который стал для неё далёкой и уже нереальной звездой.
 
О чём они говорили, Катя не запомнила... Ей хотелось непрерывно смотреть в эти, когда-то такие ясные и озорные глаза, ставшие спокойными и немного печальными, на лучики, идущие от глаз к вискам, на поредевшую, чуть с проседью, а когда-то буйную чёрную шевелюру.
- Милый мой Алька, ты так изменился, -- печально и нежно думала она, глядя на него и не переставая говорить о чём-то совсем не нужном и пустом.
Он сказал, что приехал с женой к матери в отпуск, спросил, могут ли они встретиться, и пригласил её с мужем в гости, вскоре вошёл в подошедший трамвай. А она всё шла рядом, покуда трамвай не тронулся с места, всё смотрела на Альку, не веря собственным глазам, и уже не говорила, а только улыбалась  растерянно и жалко, будто он обвинил её в чём-то, а она не успела оправдаться.

Подошёл её трамвай, Катя вошла и повторяла мысленно, что надо расплатиться за проезд, а когда отдала деньги, то сразу забыла обо всём. Держась за металлический поручень, она смотрела в окно и то ясно видела, то теряла это новое Алькино лицо с грустными глазами в тонких лучиках морщинок, бегущих к седеющим вискам. Алька всё ещё был красив, но уже не той, юношеской свежестью и яркими красками молодости. Чуть стёрлись черты лица, но резче обозначились брови, в глазах иногда проскакивала стальная искорка, суровее и резче обозначились линии рта.
- И жена с ним, -- вдруг с раздражением вспомнила Катя и тут же одёрнула себя. -- Ну и что? Что ж, в 33 года он должен жить один? Так и должно быть. Да и мог ли он, красивый, избалованный любимец школы по-настоящему увлечься мною, страшной и рыжей?!  Господи, о чём это я? Разве я не нравилась в те годы Ване? Он всегда восхищался моими руками, тонкой талией и стройными ногами. А тот доктор: "Ах, Катюша! Дайте мне, пожалуйста, Ваши прекрасные ручки!.. Да перестаньте же краснеть..." Или Илья Никифорович, первый мой наставник в сельской больнице: "Катя, Катя, ты умница. У тебя золотые руки. И вообще ты такая прелесть (тогда Катя уже слегка отбеливала свои рыжеватые волосы и они становились нежно-золотистыми)! Всю жизнь я мечтал о такой девушке. И почему ты встретилась мне так поздно?.. Если б ты знала, Катя, как я тебя, старик поганый, люблю!" Катя смущалась: "Не надо так, Илья Никифорович", а он повторял: "Люблю, люблю и буду любить всегда, пока жив!"
- А  Алька меня не любил! -- снова бичевала себя Катя, била нещадно по ране, которая, как ей казалось, уже давно зажила, но снова начала саднить и понемногу кровоточить. Он не был настойчив, а однажды жёстко произнёс, что не может больше с ней встречаться...

- Катя!.. Ах, извините меня, Екатерина Павловна, что так Вас назвала... А можно, я буду Вас звать по-прежнему Катей? Так-то, по-моему, приятней и ближе, -- так встретила Катю и Серёжу мать Альки Наталья Фёдоровна, уже немолодая, но всё ещё стройная и высокая женщина со скуластым лицом алтайки, большими синими (истинно русскими) глазами и всегда ярко накрашенным ртом. Она почти не изменилась, тем более Катя иногда встречалась с нею то на улице, то в магазине, и потому перемены, происшедшие после их последней встречи, не были заметны. На ней  был цветной голубенький халатик, молодивший её и придававший ей, всегда строго официальной, мягкость и теплоту. Сейчас она улыбалась, обнажая крупные белые зубы, но в глазах её промелькнула тревога.
- Конечно, конечно, Наталья Фёдоровна, можно Катей, -- с улыбкой и краснея по-девичьи, разрешила гостья своим чуть журчащим голосом с лёгкой картавинкой.
Квартира была однокомнатная, стандартная, но очень уютно обставленная. Стол был уже накрыт красивой цветной скатертью, расставлены приборы и закуски. От торшера лился мягкий голубоватый свет. Из кухни с блюдом вышла молодая полнеющая женщина со взбитыми светлыми пышными волосами, уложенными на лбу тонкой лёгкой волной. Льняной костюмчик плотно облегал её женственную полноту, мягкие ухоженные руки с маникюром.
- Так вот она какая, моя соперница, -- подумала Катя, с затаённым любопытством оглядывая женщину.
- А я тебя, Катя, знаю, -- звонко произнесла вошедшая и широко улыбнулась.
- Да? -- чуть растерялась Катя. Её немного удивило и даже ошеломило это обращение на "ты". Она привыкла к более официальному и вежливому обращению к себе незнакомых людей.
- У Альберта есть альбом со школьными фотографиями. Там много и твоих. Такие вы все смешные! Так бедно и уж слишком просто одетые!..
- Катя, познакомься, это моя жена Ася, то есть Анастасия. А это -- Екатерина..., -- глухо, словно извиняясь за непрерывно льющуюся речь жены, пробормотал Алька. Но Ася прервала его:
- Брось, Альберт, мы уже, можно сказать, знакомы. Я знаю, что Катя -- врач, гинеколог, кстати, это для меня сейчас очень важно...
- Ася, приглашай гостей к столу, -- прервала её Наталья Фёдоровна.
 Ася... И имя-то выбрал соответствующее своему. А у меня в семье - Сергей, Екатерина, Олег, -- думала Катя, усаживаясь рядом с мужем, который держал себя просто, но с достоинством. Был он немного выше Альки, широкоплеч и выглядел внушительно. "Мой дуб вековой", -- иногда в шутку называла его жена и была приятно удивлена, что Сергей активно ухаживал за ней, следил за её тарелкой, подкладывая в неё кушанья, был очень внимателен к её настроению. Сам он, к великому удовольствию Кати, ел не так быстро и много, как всегда, разговор вёл спокойно и уверенно.
А Ася уже успела рассказать об их квартире в Ленинграде, о своих знакомых и их странностях, до которых Кате не было никакого дела, и, наконец, о том, что беременна и ей необходимо избавиться от этого неприятного состояния, и что Катя, конечно же, должна ей помочь.
- Ах, вот зачем он пригласил нас в гости, -- вдруг с неприязнью подумала Катя, и ей всё в этой квартире стало неприятно и холодно. Когда она сердилась, то всегда мёрзла, лицо бледнело, глаза наливались холодным свинцом...
Ася не заметила перемены, произошедшей в гостье, а Алька, поняв всё по свинцовому взгляду Катиных глаз и её лёгкой презрительной усмешке, чуть наметившейся в уголках губ, густо покраснел и вышел в кухню. Наталья Фёдоровна поддерживала общение женщин, вставляя нужное слово как раз кстати,  когда Катя чуть растерялась под напором новой знакомой и потеряла нить разговора. Но Ася, похоже, и не нуждалась в Катиных ответах, она тут же отвечала за неё так, словно ни о каком отказе или несогласии с мнением Аси со стороны этой "врачихи" не может быть и речи.
- Алька... Альберт (Катя запнулась, она давно не обращалась к нему по школьному имени)... Ты видел Гену, Васю, Олега?
- Нет, ещё не видел, -- вышел из кухни Алька. -- Мы будем здесь неделю. Думаю, успею всех повидать.
- Знаешь, ко мне недавно приходила Калерия Тихомировна.
- Калерия? Вот это да! Я не видел её с 10-го класса. Ну, и какая она теперь?
- Альберт, это кто такая, Калерия? Ваша литераторша? -- перебила Ася.
- Да. Катя, какая она сейчас? Ещё работает? Ведь ей сейчас, наверное, уже больше 50 лет.
- Она так же очень приятная, привлекательная. Работает в техникуме. Конечно, изменилась, постарела. Когда я проводила осмотр, она очень смущалась. И удивлялась: "Знаменитая врач Кавердина -- это ты, Катя?!" А когда я выписала ей рецепт, она всплеснула руками: "Катюша, как изменился твой почерк! Я помню, ты писала очень красиво. С каким удовольствием я показывала твои сочинения комиссиям! Да, ты и почерком теперь -- истинный медик. В этом летящем почерке ничегошеньки не поймёшь!"

И они, забыв о присутствующих, заговорили о соклассниках, учителях, как ни пыталась Ася внедриться в их разговор. И Катя вновь видела того Альку, который ей сказал однажды: "Не знаю в мире человека, перед которым бы я также преклонялся, как перед тобой, Катя. Ты самая умная девушка на свете!"
И вдруг ей стало нехорошо (вот разболталась, как школьница-хвастуша! -- обожгла мысль).
- Серёжа,кажется, нам пора домой. Олежке уже пора спать, и соседка устала с ним.
Они поднялись и направились к выходу.
- Мы проводим...
Вышли парами -- Сергей с Алькой, Ася с Катей.
- Идите одни, нам надо посекретничать, -- махнула  рукой Ася, подхватив Катю, и сразу же заговорила об Альке:
- Пойми, Катя, мне так тяжело. Альберт очень невнимателен ко мне, можно сказать, даже безразличен. Я вижу, как относится к тебе твой Серёжка. С таким мужем ты, Катюша, счастливая. Вот сейчас я себя так плохо чувствую: постоянно тошнит, слабость... Да тебе ли рассказывать, ты таких, как я, каждый день досыта видишь. А ему меня не жаль. Он ведь запретил мне обращаться к тебе с просьбой, когда я заикнулась об этом. Не могу же я родить ещё одного ребёнка при наших отношениях! Тем более, я боюсь, что он совсем разлюбит Аллочку, она же ему не родная дочка. А девочка не совсем здорова, сейчас лечится в санатории. Господи, кто бы знал, как мне тяжело! Конечно, Альберт заботится об Аллочке, но я чувствую, он не любит её так, как любят родные отцы...
- Ася, а где ты работаешь?
- Раньше я работала мастером-парикмахером, но как только вышла замуж за Альберта, мы решили, что лучше мне быть дома. Ведь он лётчик. Работа тяжёлая и нервная.
- Я знаю..., -- прошептала Катя.
- И неизвестно, когда он вернётся с полётов. А дома всегда должно быть уютно, всё приготовлено для его отдыха. К тому же Аллочка постоянно прибаливает...
- Что с нею?
- Что-то с нервами. Головка частенько болит... И глазки слегка косят... но девочка умная, хотя капризная. Я думаю, это от нервов... А Альберт...
И вновь Катя слушала о несчастной судьбе этой пухленькой, ухоженной женщины, о её постоянной тревоге быть брошенной Альбертом... И ей действительно становилось жаль её, эту очень женственную свою, теперь уже мнимую, "соперницу". И вдруг подумалось: "Как хорошо, что я тогда, много лет назад, нашла в себе силы сказать "НЕТ!" А ведь столько лет мечтала быть вместе с ним всегда, повсюду, до конца.  Сколько было пролито слёз после этого рокового "НЕТ!", сколько брошено проклятий самой себе!.."

У Кавердиных Альке нравилось и чувствовалось, что уходить ему не хочется. Он умело возился с Олежкой, подбрасывал его к потолку и ловил с радостью его заливистый смех, пока Катя не отобрала сына.
- Нельзя его так разыгрывать, а то не уснёт, -- сказала мать, чтобы понести малыша спать в другую комнату. Когда она забирала Олежку, Алька окинул её умоляющим взглядом, полным тоски и печали и с трудом выпустил мальчика из своих сильных и ласковых рук. Катю на миг бросило в дрожь, словно током пронзило до самого сердца...

Наталья Фёдоровна домывала чайные чашки, когда вернулись Ася и Алька. Невестка умылась, разделась и со стоном легла на диван. Сын помог матери составить посуду в сервант, собрал мусор и понёс в мусорный бак. Он долго не возвращался, и Наталья Фёдоровна забеспокоилась. Наконец вернулся, весь пропахший запахом папирос.
- Я уже хотела выйти во двор, искать тебя.
- Не волнуйся, мама. Твой сын дома, -- грустно улыбнулся Алька.
- Что случилось? Что-то не так? Я же вижу, с тобой что-то происходит.
- Просто мне вспомнился наш с тобой разговор. Давний. Его пора бы забыть, но...
- Я понимаю, о чём ты хочешь сказать.
- Мама, я верил, что ты желаешь мне счастья.
- Так и есть. Разве я могу желать тебе зла? Ты же мой единственный сын, горячо любимый.
- Ты веришь, что я сейчас счастлив?
- Не знаю. Ты сам мне скажешь об этом.
- Помнишь, когда я сказал тебе, кто хочу быть всегда с Катей, ты отговорила меня.
- Но... она была из очень бедной семьи. Мать её любила заглядывать в рюмку... У родителей-алкоголиков дети чаще всего тоже становятся алкоголиками. Я, твоя мать, была авторитетной на заводе и в рабочем посёлке, к моему слову прислушивались, меня уважали. Пойми, разве я могла допустить ТАКОЕ родство?!.
- Но Катя... она не такая. И жить мне предстояло не с её матерью.
- Ладно, сынок, всё это в прошлом. Забудь. И на меня не сердись. А эту жену ты сам выбрал...

...Прошло ещё несколько лет. Альберт отлетал положенный срок и вышел на заслуженный отдых. Он снова приехал к постаревшей матери, теперь уже один, без семьи. Уставший, одряхлевший, крепко пьющий...
Катя тоже осталась одна с сыном, она потеряла мужа, с которым случилась беда на производстве. И бывшие влюблённые снова встретились. Горькой была эта встреча. Обоим было понятно, что им не соединиться и не быть вместе. Никогда!.. Так распорядилась сама хозяйка-Судьба или когда-то вмешались злые силы.