Из серии Дети не как все -2. Тезка царя Давида

В распахнутом   халате, из-под которого высовывается  ночная сорочка, она вваливается в Детский сад. Рыжие с проседью длинные патлы. Шлепанцы на босу ногу. Смотрит затравленно и крепко держит за руку похожего на нее рыжего мальчонку.

-Вот, Давид пришел! –торжественно объявляет она,

несмотря на часовое опоздание, и скороговоркой

произносит на ладино  (диалекте испанского -языке турецких евреев):

-Прощай, сынок, мой сладкий, золотой, рыбка моя!

Давид смущенно смотрит по сторонам, делает ей "ручкой" и идет на свое место. Но место занято. Он хочет сесть рядом с   другим мальчиком, но тот брезгливо отодвигается  и кричит:

- Это не твое место!

Давид переходит к другому ряду, но и там не находится для  него места.

Тогда он останавливается в раздумье, сморкается,
растирает длинные зеленые сопли по щекам и садится на пол.
Так он и сидит один посередине комнаты и качается из
стороны в сторону.

Воспитательница читает рассказ о славных подвигах
Макковеев , а Давид качается все сильнее и сильнее, пока не привлекает всеобщего внимания.

-Марш во двор!- кричит воспитательница и продолжает читать.
Двор для Давида – место наказания и освобождения
одновременно. Они как бы срослись вместе и
пронизывают один другого: двор и Давид. Здесь он
всегда находит свое место , здесь его царство! Песок и
цветы не смеются над ним ,а поклоняются. Трава
стелется перед ним мягким ковром.
Давид залезает на горку – вжиг ! –он внизу в песке. Он
ощущает крупинки песка на зубах, в ушах. Ещё –вжиг!
Жарко! Мокрое красное лицо Давида все в песке как
отбивная в сухарях.

-Давид! -зовут его – иди в комнату.
- Начинается,- с тоской думает Давид и влетает в помещение 
как есть в песке.
-Что это за чучело? Что это за уродец?! – приветствует
его воспитательница.
-Умываться!- кричит она.
Кое-как умывшись, растопыренными мокрыми пальцами он хватает лист бумаги, который тут же промокает, и начинает  рисовать.
Толстый сердитый карандаш не слушается , то и дело
выскальзывает.
Тогда Давид хватает его двумя руками, сжимает его изо всех сил и ведет его по бумаге , словно телегу тащит. Бумага рвется , и на столе появляется жирный черный след.
Давид испуганно прикрывает его ладошкой  - и  черная
краска отпечатывается на руке. Он смотрит на ладонь, на разорванный лист бумаги, на аккуратный рисунок соседа:
домик , солнышко и травка – и со всего размаха ставит
черную печать своей ладошки на рисунок ни в чем
неповинного мальчика.:
-Давид, -кричат ему, - во двор!..

Двор укрывает его от всех напастей , но сейчас ему и
здесь мало места. Давид осматривается, замечает
широкую щель в заборе  и вылезает на улицу. Он знает:
перейти дорогу, сквер, а там и море.
Он сидит на берегу. В ногах барахтается едва заметная

волна. Мелкие рыбешки юркают взад и вперед. Давид пытается

уследить за одной из рыбок, но глаза закрываются сами

собой. Он откатывается под  розовый  куст олеандра и

засыпает.

Давида хватились, когда за ним пришла мать.

…..Она была уже не молода, за пятьдесят, и в жизни у нее
никого , кроме Давида не осталось. Аснат родилась в Турции
в семье евреев, бежавшей из Испании и говорящей на  ладино.
Семья бедствовала.
Отец уехал куда-то на заработки и изредка присылал

деньги, которых все равно не хватало. Трех младших

детей и ее в том числе родственники передавали с рук на

руки, кормили и одевали. У Аснат с детства случались

приступы , когда она на время все забывала (или хотела

забыть?).

Иногда она ночевала на улице. На лечение денег

не было, на учение – тоже.

В шестнадцать лет ее изнасиловал  какой-то чужак, и она

родила мальчика, которого за приличную цену  семья

продала одной бездетной паре, а  Аснат отправили в

Израиль. По дороге , ещё на пароходе, она все забыла: и

семью, и Турцию, и ребенка.

По приезде ее отправили в больницу. Так началось ее

официальное  помешательство. С тех  пор пролетело много

жизней Аснат, потому что каждый период был для нее

 отгорожен  от другого белыми стенками больницы. Ее научили шить и ,подлечив, отправили на фабрику. Это была жизнь

уважаемая. Она начала получать зарплату. Подумать

только, она зарабатывала деньги. Аснат вспомнила , откуда

она родом, семью и голод, но возвращаться не хотела.

Прошло несколько лет , и Аснат вновь забеременела

от одного семейного и родила мальчика. Ребенок отчаянно

верещал , а Аснат впала в беспамятство. На звонки она не
отвечала , а когда соседи взломали двери, то увидели,
что Аснат судорожно качает кроватку, на которой
изнемогает от голода грязный ребенок.

Ее поместили в закрытое отделение, а ребенка

отняли. Оттуда она вышла только через пять лет.

Медленно шло восстановление. Ей выделили маленькую

квартирку неподалеку от больницы и пособие. На дом она

брала шитье и могла сводить концы с концами. Так

прошло два года, пока к ней не зачастил сосед лет

пятидесяти пяти. Он так же, как и Аснат, провел много лет

в больнице. Где-то на севере страны у него была семья,

жена, женатые сыновья, которым он, видимо, был не

очень  нужен.

К весне Аснат  родила близнецов. Одного тут же забрали

на усыновление, а в  другого  Аснат вцепилась и умолила

оставить. Ей помогали растить сына до тех пор, пока ему

исполнился год, а потом она осталась для Давида

единственным существом на свете, от которого зависело

его детство. Она его ,как  могла, умывала, одевала, кормила

с ложечки, застегивала пуговицы. Он был для нее живой
куклой, единственной реальностью во всем этом не
реальном для нее мире.

И она хваталась за него, как соскальзывающий со скалы

хватает протянутую руку. Но ручка была слаба, и Аснат

увлекала сына за собой  вниз. Когда Давиду минуло пять

лет, и она впервые привела его в Детский сад, там

решили, что мальчик ненормален, как и мать. В пять лет

он не умел ничего: ни умываться, ни есть, ни рисовать, ни

 разговаривать .Аснат  объяснялась с ним

на забавной смеси ладино  и  нахватанного  с улицы

иврита.

Но мальчик оказался смышленым   : через месяц  он

уже знал названия всех цветов , фигур и имена всех детей

в группе. Но дети его не признавали. Он был для них

инопланетянином.

-Ведьмин  сын!- "бен  махшефа" – дразнили его.


… Давид сидит на берегу. Его разбудила  набежавшая

волна.. Он проголодался. Огромное солнце, ползущее

почти по краю моря, кажется ему оранжевым аппетитным

глазком яичницы.

- Давид! Рыжик! – слышит он охрипший голос матери  и

бежит навстречу.

Вот они стоят все на пригорке: полицейский,

Воспитательница и мать.

Аснат, действительно, напоминает сейчас ведьму. Огромная

копна растрепанных волос. Открытый уродливый рот. Она

 опускается на песок и качается из стороны в сторону.

-Одна я, -приговаривает она,- одна. Где мой сынок? Где
Давид?

-Ты пойдешь со мной,- ласково обращается к Давиду полицейский , -Надо решить, что с тобой делать.
-Я пойду домой! – решительно кричит Давид. Царственным жестом он отодвигает полицейского и наклоняется к матери.
-Вставай, - твердо  говорит он. – Я здесь, твой сын Давид. Я – с тобой!  Мы идем домой.