Первый час ночи

Опять не сплю, и голова болит,
И стынет кофеин в сиротской кружке,
И сохнет тушь на личике подружки –
Растаял вожделенья аппетит,

Закаменел характер и испит 
Душевный штоф с хорошим настроеньем.
Убит в упор  презренным воскресеньем
И тысячей запущенных обид,

Хотя любовь по-прежнему жива
В спинном мозгу, в кишечнике, в печёнке.
До бешенства устал менять пелёнки
Подобью неземного божества

С пурпурным сердцем в колотой груди,
Что не даёт заснуть гниющей плоти –
То есть любовь. Она, в живой природе,
Сгущает тучи. Тёплые дожди

Нещадно хлещут мраморную плоть,
Воспоминаний реки нагоняя.
И улыбнётся ненависть земная:
В её лице разгневанный Господь,

Сжимая дланью носовой платок,
Орёт: «Сынок, ты брешешь, как Иуда!»
И чувства, как немытая посуда,
С упорством жаждут ледяной поток

Невинной влаги – смыть густой налёт
Последствий блуда и чревоугодья.
А под окном девчат когорты бродят,
Пытаясь духом обрести полёт

Пред тем найдя любовника, хотя
Хороший друг – достойная замена…
Но оный дар – иголка в стоге сена
И капля слёз в последствиях дождя. 
 
А я один… И разучился спать:
Убит мечтой, как пулей конвоира.
Уже не прут трагедии Шекспира:
Привык, должно быть, отродясь страдать

И верить в сор бесчисленных разлук.
При жизни горечь данных эпизодов
Не набирала жестких оборотов,
Но обретала тягость вещих мук.

Пишу письмо той самой… Назову
Её котёнком, куколкой, синичкой.
Ночь догорела стометровой спичкой
Не сбросив льдинку звёздочки в траву.