Плоды отцовского сада

Работа автора – холст, масло, 40х50

…Люблю дарить, что дорого самой.
Мое богатство — только в расточенье.
Меня учили так —
Ручьев теченье,
И пенье птиц, и щедрый снег зимой;
Мне сад отцовский выдал свой секрет
На языке цветов неторопливом,
Что так нетрудно в жизни быть счастливым:
Всего — дарить плодами щедрый свет!
И лепестки роняя,
                и листву
Вплетая в желтогривый быстрый ветер,
Сады о том лишь грезят наяву —
Как вновь и вновь
Плоды оставят в лете…
И ливни, умывая небеса,
И звезды, сея свет в ночи безмолвно,
Простой арык
И ласковые волны,
И человек, глядящий мне в глаза,
Рождают радость вовсе не затем,
Чтоб под замком держала это чудо…
Я буду жить, счастливая, покуда
Могу светить своей судьбою всем!
Душа поет. Ей не нужны слова,
Чтоб тайнами делиться без оглядки…
Я этот мир — пьянящий, светлый, сладкий, —
Как теплый хлеб протягиваю вам:
Вот это — память самых лучших дней,
Вот — неудач, чтоб вам уже не падать…
Я растворяюсь в вас.
И, значит, мне
Судьба подарит всю людскую память.

СОТВОРЕНИЕ МИРА

Нет радости большей —
Назвать незнакомые вещи
Единственно верным созвучием звуков простых;
Вдруг в звездном мерцанье увидеть
Как Рыба заплещет,
Весы покачнутся и в гон распластаются Псы…

Мы древние люди.
Мы топчем босыми ступнями
Песок шелестящий, обкатанный вольной волной.
Вселенная сверху следит неотступно за нами
Стоглазо и молча, как будто томима виной.

Вот путь преградила корявая ветка сухая;
Конечно — коряга! Ее убираем с пути;
И зреет заря, и морская стихия стихает,
И грею ладони, приладив на теплой груди;

Все травы проснулись в росе, как в просыпанном просе,
И каждая — древо, но так безымянно молчит…
Мы — древние люди,
Всего у земли мы и просим:
Для новых названий цвети, шелести, щебечи!…

Но смотрит Вселенная пристально, немо и строго.
Она не однажды следила истории ход.
Согласно сказаньям, когда-нибудь именем Бога
Обмолвится кто-то — и эту игру оборвет…

ЯБЛОКИ

Еще сады листву не всю стряхнули,
Лишь медью откупаясь от невзгод;
Еще летят прицельно, точно пули,
Дождинки первых редких непогод,
И день в окне, разбавленный туманом,
Похож на вновь раскрашенный офорт,
Еще приносит нам из сада мама
Грядущим снегом пахнущий апорт…

Но осени сургучная печать
Уже легла на каждый миг рассветный.
Не замечая, просто получать —
Легко от солнца летнего и ветра,
От мамы,
Что не выдаст нам еще
Ни боли, ни бессонниц злых причины, —
Укором глаз ли, ямочками щек,
В которых нам не видятся морщины…

Ах, эти дети!
В год ли, в сорок лет —
Все рвутся в путь,
Круженьем чувств гонимы…
Как нас догнать? Самой пуститься вслед?
Предостеречь
От ветреных и мнимых
Даров,
Что жизнь порою, точно вор,
Нам расточает, зная: по привычке
Мы примем их — грядущие отмычки
Зимы, болезней, горестей и ссор…

Так дай нам Бог, чтоб в перелетный день
Застали дома нас подарки близких!
Пусть материнских рук родная сень
Шумит листвой вечнозеленых истин,
Чтоб яблоко Добра вкусили мы,
Приемля снег в румяной оболочке, —
Чтоб не замерзнуть нам поодиночке
В грядущей безысходности зимы…

***
Ноша не тяжела,
Если она – два крыла,
Или же – два весла
Вечных Добра и Зла…
Лодка летит легко,
Если там, далеко,
Светится огоньком
Дом, куда ты влеком…
Жизни не плох удел,
Если светло от дел,
Если сложить успел
Песню и спеть посмел…
Смерть – не исход, исток,
Вечной любви порог,
С Богом уместный торг:
Рай – на земной восторг.

***
Мой день любой так плотно сбит из встреч,
Улыбок, лиц, речей и недомолвок…
Иначе как? Игра не стоит свеч,
Коль в целом вдруг отсутствует осколок,
Коль гроздь сирени чуть подъела ржа
Цветов увядших — гроздь уже не та ведь!
Вот так порою лживая душа
Теряет все, вымарывая память…
Цвети, мой день, пылай во все лучи!
И грусть, и боль, и радость, и везенье
Вонзай в меня на грани озаренья,
На грани разоренья — не молчи!
Бесчинствуй, жизнь! Тебе указов нет.
Твоя сестра бездомная беспола —
Ей не явить дитятю из подола,
Ей не хмелеть от счастья и от бед;
Она — ханжа, и пусть ее боюсь
(Осудит смерть и трусов, и отважных),
Но каждый день, как новый тяжкий груз,
К своей вине добавлю не однажды,
Чтоб жизнь моя — всегда весенний куст —
К земле клонила звездные соцветья
Из самых ярких дел, прозрений, чувств,
Целуя землю даже в лихолетья!
Когда уйду,
Мне будет все равно,
Каких высот морали и карьеры
Достигла я за время оной эры —
За весь свой путь земной и неземной;
Зато сейчас еще моя пора
Творить свой день в безумной круговерти…
Игра не стоит свеч вокруг одра —
Коль жизнь сама была подобна смерти!

***
Случилось так:
Незримый стеклодув,
Прозрев во мне грядущих строк рожденье,
Вдруг отнял трубку теплую от губ
И отдал мне, ребенку, в утешенье…
Но первых слов смешные пузыри
Лишь лопались, соприкасаясь с миром,
Еще ручным, домашним, нежным, смирным,
Таким моим с зари и до зари…
Творец забыл как будто инструмент
В моих неловких пальцах так надолго,
Что мне игра казаться стала долгом —
Увы! — с душой, заложенной взамен…

— Учитель мой,
Как трудно в черствый мир
Дыхание выталкивать из горла!
Что — легких мощь?
Всего лишь косность горна,
Я без тебя — что лодка без ветрил…
Так поддержи! — ведь жизнь моя мала, —
Своим огнем, как речкою подземной,
Чтоб все же я когда-нибудь смогла
Для времени создать сосуд нетленный:
И красоту незрячему открыть,
И для глухого счастье сделать звонким…

Молчит учитель мудрый до поры —
Пока игрой не станут вновь уроки…

***
Друг к другу прижатые туго,
Как в детстве с сестрой — в гамаке,
Спиной ощущая подпругу
Кошёлок у тетки в руке,
Плечом — шевеление массы,
Стремящейся выход найти, —
Мы едем.
И путь нам остался —
Насколько он есть впереди.

К народу, с народом, в народе…
Написано нам на роду:
Взойти не в чужом огороде,
Расти не в заморском саду,
И слышать — знакомую с детства
Родную ядрёную речь,
Поскольку из этого теста
Смогли и слепить нас, и спечь…
Но думаю я, проезжая
Свою остановку, — увы, —
Что быть не смогу урожаем
И зреть, не подняв головы, —
Пусть даже в народе, с народом,
Что славится в гимнах всегда…

Не вызрею — чую породу:
Сгорю,  как шальная звезда…

***
Наш сад —
Листвой шумящая беседка,
Пронизанная солнечным дождем…
Такой рассвет в душе бывает редко.
Такой рассвет! — какого и не ждем:
В сердца вольется,
Нежностью разгладит
Все тени,
Всех обид былых пласты…
…Тугой сосок созревших виноградин
Из губ моих берешь губами ты.

***
Приходит дождь,
Как давний добрый друг,
Стучит в окно — уверенно, негромко…
У яблонь стало много нежных рук
И много пальцев ласковых и тонких, —
Так ветви дождь торопятся обнять
И пошептаться с гостем о секретах…
Стоит июль — сияющее лето,
Пора плодоносить, а не мечтать.
Небес тяжелый ковшик накреня,
К нам дождь идет не сетью, а потоком —
Серебряным, бездонным и широким, —
Не к травам припадая, а к корням…
В промокшем платье, плача и смеясь,
Стою в саду под струями тугими…
В дому, под крышей, так не слышишь связь
Своей природы с душами другими,
Что обнимают землю, как дождем,
Растут и вглубь, и вширь, и в беспредельность…
Пока живу, на эту связь надеюсь.
Пока мы все надеемся — живем.

***
Лепили ласточки гнездо…
Так щебетали, так спешили!
Мне в душу нежностью входили,
Совсем не ведая про то.
Сжималось сердце от родства
Созданий трепетных со мною,
И век любви в июнь длиною
Казался верхом колдовства.
Возникнув странно, как звезда,
Поправ закон о массе разом,
Птенец вдруг глянул хитрым глазом
Из узкогорлого гнезда;
Реальный, зримый, —
Без стыда,
Без удивленья в мир глядел он,
Как будто просто на неделю
Он отлучался в никуда…
Все лето двух кормильцев смерч
Крутил спирали над балконом;
Но как-то утром незнакомым
Мне  день привиделся — как смерть:
Исчезли  ласточки мои
И  домик их сорвало ветром…
Не так ли схлынут вдруг бесследно
Все чувства столь живой любви?

***
Лист прошлогодний – всё же лист,
Хоть чудом держится на ветке.
Он словно просит: оглянись,
От синевы былой ослепни,
Присядь на старую скамью,
Что принакрыта снежной шалью…
Всю жизнь последнюю твою
Пронзит заката луч прощальный.
Как будто ты в чужой стране
На миг очнулся от забвенья
И вспомнил с грустью обо мне…
О, я услышу дуновенье
И этих мыслей аромат,
Травой увядшею горчащий…
Он прошлым стал – наш старый сад,
Но вечно будет Настоящим…

ПОЭЗИЯ

Когда настанет час бесценную утрату
Оплакать
Или счастье миру возвестить —
Как вздор, отрину слов привычную усладу,
Хоть с ними так легко смеяться и грустить;
Затем иль вопреки — самой неясно это, —
Возьму, быть может, кисть,
Уйду в поющий сад…
Об угасанье слов легко ли знать поэту?
Не знать — еще трудней,
И лгать себе нельзя…

Поэзия, прости, ты — тень грехов и страсти.
Течёшь ты сквозь века, меняя имена,
Всегда в плену словес, ты не познала счастья —
Не старясь, нам в лицо смеяться с полотна.

Вину еще бродить, бочонок вскрыт напрасно:
Вино свело язык и голову кружит…
Векам понятна речь и музыки, и красок.
Но как в словах сберечь
Все то, чем ныне жив?!..
Допустим: мастер в срок решил построить скрипку.
Но груша вся в цвету, и ствол еще не стар, —
На солнце, в печь его,
Чтоб из дощечки гибкой
Поющим волшебством он побыстрее стал…

Поэзия, прости мои сравненья эти.
И ты трещишь по швам, ссыхаясь на словах,
Что выпадают вдруг из строчек, из столетий…
А были так чисты и звонки на губах!

***
Ты говоришь:
— Себя не мучай,
Зачем сидеть до петухов?..
Но — воздух соткан из созвучий,
Пронизан таинством стихов!..
Как можно в эту ночь не слушать,
Что явит завтра из глуби,
Связавшей все живые души
Немолчным трепетом любви?!
Как можно спать под этим завтра,
Не торопя его ничуть,
Когда листвы осенней залпы
Встают салютом вешних чувств?!
Ты говоришь:
— Себя не мучай,
Имеют сроки сон и мысль…
Но эта мука — жизнь и участь,
Мечта и счастье, цель и смысл!..

ВЫСТУПЛЕНИЕ

Чужими вдруг покажутся слова
В тот миг, когда приговорят к ответу
Десятки лиц, сплошные, как листва,
Взволнованная ветром и рассветом…
Мне б затеряться там, среди других,
Чтоб не стесняться, задыхаясь, песен,
Которым голос мой и глух, и тесен,
Что вне его — мне чудилось, — легки;
Чтоб не стесняться рук, коленей, глаз…
Но этот стыд не счесть и за ошибку,
Что песне — мы?
Она избрала нас,
Как пастушок, тоскуя, — камышинку.
Вот вытолкнула к рампе — под обстрел
Разверстых глаз: ей надобно родиться!
Не важно — кто, а важно — что пропел
Тот, кто отныне — дудка, речка, птица…
И, собственно, какая нам печаль,
Что был Шекспир Шекспиром или не был?
Тем именем оттиснута печать
На Избранном тоскующего неба…

ПРЕДСКАЗАНИЕ

Не хочу пережить,
И значит
Никогда не переживу
Славу, Родину и двух мальчиков,
Что свершились во мне наяву…
Что без Родины — мы?
Что нам  родина — без детей
И без очага?..
Ну, а если бесславно пройдена
Жизнь, отмеренная в веках,
Краткий миг, — ну, зачем он нужен нам, —
Зверя темное бытие?!..
Дети, Родина, труд, мне суженый, —
Вот живое во мне мое.

***

«Проснись, вставай, дитя мое, пора!» –
Я так будила сына на рассвете.
Любая жизнь – по правилам игра.
Для вечности мы все до смерти дети.
Тысячелетья плещутся у ног.
Мы как во сне пытаемся учиться…
Проснись, вставай! – пора уже, сынок,
Проснуться – всем, что небо, море, птица, –
Едино всё!..
Но слышим лишь слова,
Загубленные частым повтореньем…
Ну, как к себе пробиться!?
…Как трава.
Как сына сын сквозь новое рожденье…

ВЕЧНЫЙ ИСТОЧНИК

Шла женщина с тяжелым кувшинОм.
Он был чуть-чуть неправилен, как будто
Вся суть его, что так плескалась в нем
Рвалась наружу и рождала смуту,

Рождала смуту в глиняных боках,
Раздутых непомерно и неровно…
А женщина в округленных руках
Несла кувшин, не замечая словно,

Не замечая словно суеты,
Что на плече ее плескались звонко
Вода и солнце,
Жизнь, любовь, сады
И первый смех умытого ребенка…

***
Стрелой травы пробита грудь врага…
О, как давно!
Но крови ток виною,
Что сердце жжет отравою строка
И мучает, повелевая мною…

В победе нет прощенья и конца.
И победитель памятью иссушен:
Я — сердцем мамы — жду с войны отца,
И — сердцем бабки — все скорблю о муже…

Из страшных войн всегда страшнее всех
Последняя, встающая над миром…
Пыталась я — и все же не простила.
Прощенье здесь — как будто смертный грех…

Пусть — зла не помнит пахаря рука,
Не мщенья ради плуг торопит лошадь..
Но все же — просто вспомнишь, засмеешься:
Стрелой травы пробита грудь врага!

ОМ

О медленных ветвях, в сиянье голубом
Летящих в небыль, ввысь, под леденящим ветром,
Вещает ворон мгле, катая в горле ком, —
Омшелый голос тверд, хоть новый день неведом…

О, мне ли слушать их —
Пророков о былом,
О мраке зимних дней, что мне служили домом
В буранах юных лет, когда мне был столом
Обмерзший край лотка, подсвеченный неоном!

О, мне ли ведать страх перед нарядным злом:
Морозом, чьи усы пышны под водостоком,
Метелью, что кружит, прельщая серебром,
Сугробом, что уснул
Под ветром, под потоком…

О молодость, очнись!
Негреющим трудом
Омрачена судьба лишь рабская,
И словом
О медленных ветвях в сиянье голубом
Я всех метелей куст сомкну, как прежде, —
Кровом!