Куда мы уходим...

Куда мы уходим? Какими дорогами бродим?
Какими путями доходим до самого дна?
Когда на приходе, из золота поршень нам вводит,
Струю серебристого, вечного, райского льда…
Может быть это все. Я смотрю на омытое тело,
Я – душа. Не осужден еще, не спасен.
Я не смог… не допел, не дожил, недоделал…
Хорошо, что хотя бы был очень влюблен.
И не Ангелы тут, и не бесы, не джины, не духи,
Тут одна темнота в перепутанных кем-то словах,
То, что вам говорят, это только досужие слухи,
Тут река разлилась на пологих, немых берегах.
Поднимусь на причал, и Харон свою лодку причалит,
Заплачу я монетами, теми, что мне на глаза,
Он оплату возьмет, а потом молчаливо отчалит,
Шершавой рукою коснувшись сухого весла.
Где-то в темной дали замелькают пропавшие души,
Те, которые были друзьями со мной до конца,
И я буду послушно, с тоскою стенанья их слушать,
Их не в силах понять и поднять своего к ним лица.
Ну а кто-то родной и любимый до коликов в сердце,
Очутившийся в храме один, на другом берегу,
Мне поставит свечу, чтоб согреть и наверно согреться,
И прошепчет молитву в ладони из сложенных рук…
Вам иконы молчат, источая лишь миро, как слезы,
Оставляя надежду, тропинку, ведущую в рай…
Ну а мне по плечам не навешаны золотом звезды,
Я коней променял на собачий, завистливый лай.
Я рукой не коснусь облаков того райского сада,
И оттуда вам яблок никогда не смогу принести,
Я застрял навсегда, среди холода вечного ада,
И не надо мне песен, не надо цветов мне нести…
Ведь я первый средь них, среди тех, кто бесславно покинул
Ту, последнюю пристань, и последний родимый приют,
Я последний визит нанесу, и в бессмертии сгину…
Не скажу о живых, ведь покойников там берегут.