Про жабу
Она ж говорит - "Гладьте жабу...
И будет у вас успех"
Так
писать стихи – жестоко
Это,
даже
для Востока…
Мы не тонки.
Скажем грубо
Вслед поэту Соллогубу:
«Знаешь, друг мой,
гладить жабу
Можно даже...
без хиджаба!»
Если зависть в мозг проникла,
То
не смей
писать про никель.
Ну, а снова будешь драться –
Станешь жертвой
операций:
Всё.
Меня ты утомила,
Ждёт тебя
лоботомия.
И управой – уж простите,
Будет
Иоанн Креститель.
***********************
Для чего делают лоботомию? Ответы Мэйл.Ру:
- Уже не делают. А делали для лечения психозов. В мозгу, подвергшемся лоботомии не могут возникнуть галлюцинации, бред и другие подобные расстройства, при этом пациент во многих случаях может вести полусамостоятельную жизнь. В СССР лоботомия была запрещена еще в 1950 году, так как приводила к необратимым последствиям, вплоть до "растительного состояния". К тому же были найдены менее радикальные методы лечения.
- просто для того.чтобы зашить лишнюю извилину.гы
- для красоты и удобства :)
это удаление лобных долей мозга, отвечающих за агрессию
- Чтобы посмотреть, у людей мозги есть?!
- Чтоб выпустить пар=)
И ПО КОНТРАСТУ С ЭТОЙ ПРОЗОЙ
СОВРЕМЕННОЙ ПОЭЗИИ И ВОКРУГ НЕЁ -
ПОЭЗИЯ ИСТИННОЙ ПРОЗЫ:
…Поздоровавшись с Мандельштамом, я, даже не осведомившись у него, кого именно из немецких романтиков он собой представляет, спрашиваю:
— А где ваша жаба?
О жабе я узнала от Гумилёва, когда мы с ним шли на бал. Не ехали на бал, в карете или в автомобиле, а шли пешком по тёмным, снежным улицам.
— У Мандельштама завелась жаба!
И Гумилёв рассказывает что они с Георгием Ивановым встретились сегодня перед обедом в Доме Искусств. Ефим, всеми уважаемый, местный «товарищ услужающий», отлично осведомлённый о взаимоотношениях посетителей и обитателей Дома, доложил им, что «Михаил Леонидович вышли, господин Ходасевич в парикмахерской бреются, Осип Омильевич на кухне жабу гладят».
— Жабу? — переспрашивает Жоржик.
— Так точно. Жабу. К балу готовятся.
— Я то сразу смекнул, в чем дело. Жабу гладит — магнетические пассы ей делает.
Гумилёв многозначительно смотрит на меня из под оленьей шапки и продолжает, еле сдерживая смех: — Чернокнижием, чертовщиной занимается. Жабу гладит — хочет Олечку приворожить. Только где ему жабу раздобыть удалось? Мы с Жоржиком решили молчать до бала о жабе.
Так жаба, по воле Гумилева и Георгия Иванова, материализировалась и стала реальной. А став реальной и зажив своей жабьей жизнью, не могла остаться невоспетой.
И вот мы с Гумилевым, хохоча и проваливаясь с снежные сугробы, уже сочинили начало «Песни о жабе и колдуне».
Слух о том, что у Мандельштама завелась жаба и он ее гладит, молниеносно разнесся по залам и гостиным. Жабой все заинтересовались.
Мандельштам в коротком коричневом сюртуке, оранжевом атласном жилете, густо напудренный, с подведенными глазами, давясь от смеха, объясняет, тыкал пальцем в свою батисто кружевную грудь:
— Жабо, вот это самое жабо на кухне гладил. Жабо, а не жабу.
Ему никто не хочет верить.
— С сегодняшнего дня, торжественно объявляет ему Гумилев, — тебе присваивается чин «Гладящий жабу». И уже разрабатывается проект ордена жабы. Шейного на коричневой ленте. Поздравляю тебя! Жаба тебя прославит. О ней уже складывают песню. Слушай!
И Гумилёв с пафосом читает сочинённое нами по дороге сюда качало «Песни о жабе и колдуне».
Маг и колдун Мандельштам
Жабу гладит на кухне.
Блох, тараканов и мух не
Мало водится там.
— Слопай их, жаба, распухни
И разорвись пополам!..
Все смеются, не исключая и самого «мага и колдуна». Но смех его не так безудержен и заразителен, как всегда. Неужели он обиделся?
А приставанья и расспросы о жабе продолжаются беспрерывно и назойливо.
— Брось, Осип! Не лукавь, признавайся, — убеждает его Георгий Иванов. — Я ведь давным давно догадался, что ты занимаешься магией, чернокнижием и всякой чертовщиной — по твоим стихам догадался.<…> Мандельштам продолжает отшучиваться, но уже начинает нервничать и раздражаться.
— Я на твоем месте отдавал бы жабу напрокат, в наём, — говорит Гумилев. — Я сам с удовольствием возьму ее на недельку другую для вдохновения — никак не могу своего Дракона кончить. Я хорошо заплачу. Не торгуясь, заплачу и в придачу привезу тебе из Бежецка банку варенья. Идет? По рукам? Даёшь жабу?..
Мандельштам морщится.
— Брось. Довольно. Надоело, Николай Степанович!
Но когда сам Лозинский — образец такта и корректности — осведомляется у него о драгоценном здоровьи Жабы Осиповны и просит передать ей почтительный привет, Мандельштам не выдерживает:
— Сдохла жаба! Сдохла! — кричит он, побагровев. — Лопнула! И терпение мое лопнуло. Отстаньте от меня. Оставьте меня в покое! — и он, расталкивая танцующих, бежит через зал и дальше, через столовую и коридору, к себе, в свою комнату.
Лозинский разводит недоумевающе руками и глядя ему вслед:
— Гарун бежал быстрее лани. Что же это с юным грузином стало? Обиделся?
Но мы смущены. <…> Спешно снаряжается делегация. Она должна принести Мандельштаму самые пламенные, самые униженные извинения и во что бы то ни стало, непременно привести его.
После долгих стуков в запертую дверь, после долгих бесплодных просьб и уговоров, Мандельштам, наконец, сдается — с тем «чтобы о проклятой жабе ни полслова».
Это отрывок из книги Ирины Одоевцевой "На берегах Невы"
Свидетельство о публикации №113071508183