Зрелищные искусства. Драмы. Часть I. А. С

Драмы из серии «Зрелищные искусства». Часть первая.

ОТ АВТОРА

    ДРАМА (греч. Drama, буквально – действие), является одним из трёх родов литературы, наряду с эпосом и лирикой. Драма одновременно принадлежит театру и литературе. Она является первоосновой спектакля, но вместе с тем, воспринимается и в чтении. Драма формировалась на основе эволюции театрального искусства, с выдвижением на первый план актёров с их пантомимой и словом, и, по сути, ознаменовало её возникновение, как род сюжетной литературы, с драматической напряжённостью действия и членением на сценические эпизоды. Драма всегда тяготела к наиболее острым проблемам и в самых ярких образах становилась народной. Драме присуща глубокая конфликтность, напряжённость действия. Драматизм доступен всем видам искусства и является важным свойством человеческого духа, пробуждаемого ситуациями, когда самое заветное желание, требует осуществления или находится под угрозой.
    Исполненные драматизма конфликты, находят своё воплощение в действии – в поведении героев, в их поступках и свершениях. Драма соответствует главному принципу – единству действия, основанного на прямом противодействии героев (от завязки до развязки). Однако у Пушкина в «Борисе Годунове» единство внешнего действия ослаблено, и одновременно развёрнуто несколько сюжетных линий. И это не погоня за оригинальностью, но передача  решающей роли внутреннему действию, в котором герои больше переживают конфликтные ситуации и напряжённо размышляют, нежели совершают что-либо. Следует здесь подчеркнуть, что внутреннее действие присутствует широко уже в античной трагедии и весьма характерно для Шекспировского «Гамлета».
Основной предмет поисков драматурга – значительные и яркие душевные движения персонажей на ситуацию данного момента. В прежние эпохи – от античности и вплоть до 19 века, эти свойства отвечали  общелитературным и общехудожественным тенденциям. Гротеск доминировал в искусстве, форма изображения отклонялась от форм реальной жизни. Драма, в этом смысле, не только соперничала с эпическим родом, но воспринималась в качестве «венца поэзии». Драма сохраняла элементы «неправдоподобия», где явственно прослеживалось расхождение между формами реального и драматического бытия. Нередко в драмах разрушалась  иллюзия достоверности изображаемого явления, и смело вторгалась в действие песенно-лирические фрагменты. В системе драматургии доминирует  речевая характеристика, но текст ориентирован на  зрелищную выразительность (мимика, жест, движение), на произнесение монологов и диалогов, с широким использованием театральной техники (построению мизансцен). Драма, как род литературы, включает в себя множество жанров.
Драма, как жанр сформировался в 18 веке и в дальнейшем стал доминирующим.
      Распространены были также мелодрамы, водевили, трагикомедии. Позднее драма стала включать в себя лирические и документальные вставки. «Золотой век» европейской драмы (ренессансная и барочная драмы) воплотились у Шекспира, Корнеля, Расина, Мольера. В эпоху просвещения новые идеи отразились в драматургии Лессинга, Дидро, Бомарше, Гольдони, тогда же сформировался жанр мещанской драмы (средней между трагедией и комедией).
    Особый интерес представляет романтическая драма Шиллера, Гёте, Байрона, Шелли, Гюго, являя собой образцы масштабных идей. В них преобладал пафос свободы личности и протест против «буржуазности». Их драматические произведения, обычно легендарные или исторические, были облечённые во вдохновенный лиризм монологов и диалогов.
    В русской драматургии возобладала реалистическая драматургия (Пушкин, Грибоедов, Гоголь) и многожанровая драматургия Островского, с острым конфликтом духовного достоинства и власти денег.
    Исполнение трезвого реализма и психологизма достигло кульминации в драматургии Л.Н. Толстого и в творчестве А.П. Чехова, с обязательным единством внешнего конфликта с волевой активностью героев. Динамика их драматических пьес не в событийности и боевых диалогах, а в диалогах-беседах, в описаниях душевного состояния героев, в их репликах, в раскрытии эмоциональной сложности.
    В драматургии Ибсена, Шоу сосредоточилось внимание на  социально-философских вопросах и нравственных конфликтах.
    У истоков драматургии Горького начинается история драматургии социалистического реализма. Героика революционной борьбы передана в драматических пьесах Погодина, Тренёва, Лавренёва, Булгакова.
    Социально психологическая драматургия представлена творчеством Афиногенова, Леонова, Арбузова, Розова.
    Открывая для себя теорию драматургии, мы вступаем во вселенную, развивающуюся по законам, поражающих своей математической точностью и красотой. Космическая гармония, подобная произведениям Баха или Леонардо Да Винчи, строится на твердом основании теории драмы. Основной закон, которым руководствуется драматургия – это закон гармонического единства: драма, как и всякое произведение искусства, она должна быть цельным художественным образом.
    Театр первых веков нашей эры - это уже самостоятельное, высокоразвитое и чрезвычайно популярное искусство. Хотя спектакли приурочиваются ко времени культовых празднеств, их развлекательная и эстетическая функции выдвигаются на первый план, а ритуальная постепенно стирается. Драматические представления давались труппами профессионально подготовленных актеров, специализирующихся, как правило, на исполнении определенных ролей. Как и труппы древних комедиантов, актерские труппы были по большей части смешанными, то есть включали и мужчин и женщин. Актеры постоянно путешествовали, переезжая из одного места в другое. Во время религиозных праздников в городе оказывалось сразу несколько таких бродячих трупп, и между ними нередко устраивалось состязание. Представления давались либо в особых театральных помещениях, либо  под открытым небом.
    Внешний рисунок спектакля определялся сочетанием  простоты оформления и высокого уровня исполнительского мастерства. Сценическая площадка была открытой и отделялась занавесом только от артистической уборной. Поэтому знаком окончания акта служил уход со сцены всех актеров. В задней части площадки помещался музыкальный ансамбль, состоявший из небольшого оркестра и певицы или певца. Никаких декораций не было, что давало неограниченную свободу в размещении событий, позволяло переносить действие из одного места в другое в пределах акта и даже показывать два действия, параллельных во времени. Представление о конкретном месте действия создавалось репликами персонажей, а позднее и подробными описаниями.
    Вообще развитая система речевых и, главное, пантомимических средств помогала актеру создавать иллюзию любого окружения и самых разных деталей обстановки.
Костюм обладал рядом отличительных признаков, которые сразу же позволяли определить характер, занятия, положение и даже эмоциональное состояние появляющегося на сцене лица. Платья были яркие, красочные.






АЛМАЗНЫЕ ЦВЕТЫ
Музыкальная пьеса, по мотивам древних эллин.

Действующие лица и исполнители:

Ецресс – владелец алмазного дворца
Людэмио – дочь Ецреса
Картаб – влюблённый юноша, старатель по добыче алмазов на рудниках
Забадрат – управляющий алмазными приисками.
Кинватсан - Учёный звездочёт
Ариозон - поэт, певец.

Место действия  - в горах, на алмазных приисках
Время действия – весна, пора цветения

АКТ ПЕРВЫЙ.  Цветочное волшебство

 Город Алмазный. Здесь рабочие  добывают алмазы из глубин рудников. Управляющий города живёт в доме, украшенном алмазами. Высокое окно в этом доме открыто и занавешено причудливой занавеской.
   На сцене появляется Картаб. В руках бережно несёт удивительный букет алмазных цветов.
 
КАРТАБ.
(Останавливается у окна, зовёт Людэмио через причудливую занавеску.)
Людэмио…  Людэмио! Людэмио!..

ЛЮДЕМИО. (Отвечает, отодвинув занавеску.) 
Зачем, так громко ты зовёшь,
Картаб, я, чем тебе мила?
Ты каждый день цветы несёшь,
Чудесные, как жизнь сама!..

КАРТАБ.
Не всё ж выискивать алмазы
В глубинах беспросветных руд;
Что ж не могу позволить разве -
Тебе цветы принесть, мой друг?!

Вот прихожу к тебе украдкой,
Всего на несколько минут…
Без этого не жить никак мне, -
Иначе жить я не смогу!..

Моя единственная радость -
Дарить тебе мои цветы!
И в том лишь мне одна отрада, -
Чтоб только улыбнулась ты!..

ЛЮДЭМИО. (Быстро выходит на улицу. Бережно принимает цветы из рук Картаба, с удовольствием вдыхает их аромат.)
Когда узнают, что украдкой
Из рудника сбегаешь ты,
Накажут, ведь, кнутом иль палкой -
За эти дивные цветы…

КАРТАБ.
Как рад я, что цветов тех алых
Здесь очень трудно отыскать…
И только мне Господь послал их,
Кустом большущим, - не объять!..

ЛЮДЭМИО.
Ты покажи мне куст тот милый,
И я сама нарву цветов…

КАРТАБ.
Не будь жестокой, Людэмио,
Отдать я тайну не готов…

О это дерево, восторг мой!
Как тайну в сердце берегу,
Без этой радости нежданной, -
Ни дня прожить я не смогу…

Поёт тебе здесь воин песни,
А я дарю тебе цветы;
Должна ты дать мне слово чести, -
Лишь у меня цветы брать ты!..

ЛЮДЭМИО.
Когда подумаю я только,
Тебя ж ведь могут наказать,
На сердце неспокойно, горько,
Не знаю даже, как сказать.

КАРТАБ.
Так что ж, накажут, пусть накажут,
Лишь цену больше обретут
Цветы, моею болью, даже -
Ещё прекрасней зацветут!..

ЛЮДЭМИО.
Ах, боль твоя, Картаб, бесценна,
Пусть будет болью общей нам…
Поверь, тебе я буду верной
Подругой и твоим цветам!..

Прошу, Картаб, будь осторожен
И осмотрителен, будь ты…

КАРТАБ.
Как счастлив я теперь, о Боже!
Дарить… Дарить! Дарить цветы!.. (Уходит).

АКТ ВТОРОЙ.  Флейта любви

ЛЮДЭМИО. (Под окошком Алмазного дома любуется цветами. Поёт.)
Лейся пеня золотая,
С золотых полей,
Где в лучах  роса сверкает,
В небе радуга сияет, -
Эгей, гей, гей!
С золотых полей!

Здравствуй, небо голубое,
Радость юных дней!
Утром росы блещут в поле -
И поётся поневоле –
Эгей, гей, гей, -
Радость юных дней!

Даже солнце в небе радо
Золоту полей!
Ветер песнь мою услышит,
Ниву ласково колышет:
Эгей, гей, гей, -
Золоту полей!..

(В окошке, отодвинув занавес, появляется  Эрцесс.)

ЕРЦЕСС.
Откуда чудные цветы
Непревзойденной красоты?
Кто подарил тебе, признайся?

ЛЮДЭМИО
Ты сам, отец мой, догадайся;
Кто мог мне подарить цветы
Непревзойдённой красоты?

ЕЦРЕСС.
Уж не любовь ли пробудили
В тебе, столь дивные цветы?
Ах, Людэмио, Людэмио,
Любить теперь уж вправе ты…

Любовь дороже всех алмазов,
В ней все сокровища мечты,
В ней – Чистота, в ней – Высший Разум,
Источник – вечной Красоты!

Я за любовь твою спокоен,
Нет выше этой высоты!
Но всё же, мне напомнить стоит:
С влюблённостью не спутай ты…

И забывать, к тому ж, не стоит,
Что ты своею красотой,
Смущаешь тех, кто не устроен
Для жизни на земле святой…

Теперь труднее вдохновенье
Открыть для сердца своего…
К прекрасному царит презренье,
Всё тяжелей понять его,

Чтоб у любовного причала
Волну с ладьёю повенчать,
Желал бы юным, для начала,
Учителя Любви послать…    (Закрывает занавес на своём окне.)

ЛЮДЭМИО. (Поёт.)
Вдали и рядом, над лесом и садом,
Флейта любви звучит, тоскуя;
Флейта звучит в душе, тоскуя:
«Люблю, люблю! О, как люблю я!..»    Собирается  идти в дом.

АКТ ТРЕТИЙ.  Алмазное опьянение.

Людэмио собирается уходить домой. Появляется Забадрат.

ЗАБАДРАТ. (обращается к Людэмио)
Не уходи, о Людэмио,
Не исчезай, так быстро ты…
Что за цветы? Как они милы!
Небесной, дивной красоты!..

Давай поговорим немного,
Мне надо важное сказать…

ЛЮДЭМИО (Прижимает к себе цветы, словно рискует лишиться их.)
Так не хотелось бы, ей-богу,
Про важность всякую слыхать…

ЗАБАДРАТ.
Не говори так, Людэмио,
Хоть неприятно это мне,
Сказать, как черви дождевые
Рабы копаются в земле…

Пусть «То, что Нужно», добывают, -
Алмазы с золотом в цене,
Нас по богатству почитают…
(Людэмио пытается возразить, Забадрат перебивает его.)
Не возражай, Людэмио, мне…)

Твоё блистанье, Людэмио,
Вот неземная красота!
Ты, драгоценный перстень Мира,
Твоя Любовь и Чистота!..

ЛЮДЭМИО.
Мне говоришь об этом снова,
Особенного, что во мне?
Принять я лести не готова,
Мне лесть от детства не в цене…

ЗАБАДРАТ.
Свет Солнца, сквозь листву лесную,
Нас не взволнуют так весной,
Как сквозь отверстье небольшое,
Струится лучик золотой!.. 

Ты в нашем прииске дремучем,
Поверь, Людемио, поверь,
Как в тёмном царстве этот лучик,
Как в царство Истинное дверь!..

ЛЮДЭМИО.
Признаться, странно видеть это,
Как город роется в руде,
Ах, здесь не надо быть поэтом,
Чтоб видеть рабство в их труде…

Ход в подземелье прорывают,
Сокровища влекут из тьмы;
Трудом рабочих доставляют,
Алмаз для прихотей земных.

ЗАБАДРАТ.
Верь: нерушимо знатных братство,
Богатство наше божество…
Наш бог Един – наше богатство,
И нет святее ничего.

И дух мы подчиним и тело,
Весь мир лежит у наших ног…

ЛЮДЭМИО.
С пещеры покрывало смело
Мечтала б сдёрнуть, где ваш бог!..

Сорвать бы мрачную завесу,
Вы держите рабов за ней,
Искать алмазы - прихоть бесов.
Алмазы – души у людей!..

Вот настоящие алмазы!
Вот настоящий бриллиант!
Душа без примеси проказы,
Небесной чистоты гарант.

ЗАБАДРАТ.
С тобою спорить я не стану;
Что в злате счастье, - спору нет…
Мне подари цветок на память…

ЛЮДЭМИО (Сильнее прижимает к себе цветы, как несметные сокровища.)
Нет, не могу…

ЗАБАДРАТ.
Что так?

ЛЮДЕМИО.
Секрет…

ЗАБАДРАТ.
Но всё ж равно они увянут,
Не нынче, завтра иль поздней…

ЛЮДЕМИО.
Нет, не увянуть, не увянут,
Они душа, души моей!..

Я верю: скоро, очень скоро,
Пусть рад ты этому, не рад, -
Из разноцветий незнакомых
Благоуханный будет сад!..

ЗАБАДРАТ.
А мне смешно, скажу по чести,
Цветы, такая мишура,
В алмазных россыпях чудесней,
Блистаний солнечных игра!

И к ним я предлагаю руку
И сердце верное в огне…

ЛЮДЭМИО (Со смехом убегает)
Оставь себе всю эту скуку, -
Богатство всё – оставь себе!..

АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ.  Побег рудокопа.

Тёмная пещера шахты рудника.  Вокруг небольшого костерка сидят небольшая артель рудокопов-старателей. Один из них играет на кифаре. Пьют вино, ведут беседу о свободе.

КАРТАБ.. (Обращается к друзьям.)
Странное дело в городе нашем,
Люди стесняются поступков хороших.
Но, к примеру, кто-то нахамит, скажем,
Нас это меньше всего тревожит…

Стоит кому-то сделать доброе дело,
А тем более – дело, изящное, красивое,
Тут и начинают вас, справа и слева,
Окучивать, как надо - люди спесивые…

Сделают гадость вам несусветную,
И мстить начинают за гадость эту;
Хотите, я сейчас вам поведаю,
Одну такую историю, по секрету?

ПЕРВЫЙ РУДОКОП.
Послушай, Картаб, не стоит заводиться,
И ворошить эту муть людскую не стоит:
Лучше налить и выпить огненной водицы,
Согласитесь, каждый из нас выпить достоин…
(Наливают вина. Пьют.)

ВТОРОЙ РУДОКОП.
Послушай, Картаб, начальство интересовалось,
Куда ты в самоволку уходишь?
Ты бы угомонился малость,
А то с Людэмио глаз не сводишь…

Далась, брат, тебе эта Людэмио,
Которая кичится своей красотой…
Пойми, она для всех хочет быть милой,
А ты, лишь рудокоп простой…

ТРЕТИЙ РУДОКОП.
Скажу тебе, Катраб, не в обиду только,
Странная она какая-то, хоть и красива…
А женихов-то у неё, подумай, столько.
Они с деньгами такими, что тебе и не снилось…

КАРТАБ. 
Довольно! Это не подлежит обсужденью…
Я чистотою и разумом её заворожён…

ПЕРВЫЙ РУДОКОП.
Мы, Картаб, даём совет тебе дельный,
А ты, знай, упрямо лезешь на рожон!..

Я подслушал разговор управленцев,
Они говорят: сечь таких надо, как скотов!
Ты же знаешь: у них ведь – камень вместо сердца,
Так что, к побоям, Картаб, будь готов!..

Зачем плениться, вином девичьих объятий,
Коль плетью хлещет жажда и голод?
«Работай!» - кричат они… И нет  понятья,
У них - о твоей любви и что ты молод!..

Вот и я работаю глубоко под землёй,
В этих отвратительных, пещерах тёмных…
И мне недоступно опьянение красотой,
Вот и хмелею здесь от вина, бездомный…

(Обращается к Ариозону.)

Эй, поэт,  сыграй на китаре и песню спой,
Чтоб и душе и сердцу веселее было…
Картаб, налей ему вина, друг мой,
Пусть песня пелась так, чтоб - любо-мило!..

АРИОЗОН. (Играет на гитаре, поёт.)
Выпит напиток жизни моей,
Пой песню, пой!
Чаша пуста, эй, друг, налей,
Снова выпьем с тобой!..

Мы чокнемся, друг, не для тоста с тобой,
Чтоб выпить за наших друзей!
Чаша пуста, эй, друг мой, налей!
Выпит напиток жизни моей!..

Нет солнца для нас, тучи небо закрыли,
День померкнет в заботах постылых,
Пусть ночь закроет глаза пеленой,
Пей, друг мой, пей и пой!..

Пусть будет ночь другом последним, -
Всех утомлённых, хмельных мечтой…
Мы не живём в этом мире, мы бредем,
Пей, друг мой, пей и пой!..

Чаша пуста, эй, друг, налей полней,
Снова выпьем с тобой!..
Выпит напиток жизни моей,
Пой песню, пой!

КАРТАБ.
Братья, бежим со мной из этого ада!

ВТОРОЙ РУДОКОП.
Куда? Пить вино небес красоты и тьмы?
Нет, брат, туда нам бежать не надо…
Забудемся в краденом вине тюрьмы…

У нас нет неба и времени им любоваться,
Будем в вине искать мы, чего лишены…

КАРТАБ.
Но отчего бы нам не уйти отсюда, братцы,
Не вернуться в деревни, в приют тишины?

Братья, хозяева собрали горы алмазов и злата,
Чего же им, алчным ещё надо?
Они уж, как боги пьяны богатством,
А мы бедны и жалки, как овечье стадо!..

Вы, как хотите, но я сбегаю домой,
И пусть оно будет, что будет…
Есть ли из вас, кто пойдёт со мной?
Нет никого?  Ни единого? Эх, люди…

Картаб со всеми по-очереди обнимается, поспешно уходит.

АКТ ПЯТЫЙ.  Свет незримый.

Алмазный дом обвит удивительными незнакомыми цветами. Под окном стоят Людэмио и Картаб. Картаб дарит Людэмио огромный пук удивительных безымянных цветов, она в ответ награждает его поцелуем. Появляется Кинватсан.

ЛЮДЭМИО.
О звездочёт, всегда ты кстати…
А я, со своей стороны,
Признаюсь, что твоё участье,
Мне в радость, как приход весны!..

КИНВАТСАН.
Цветы, цветы и вся, как есть, в цветах,
Ты и цветы пленила, Людэмио!..

ЛЮДЭМИО.
Всему тому виной, мой друг Картаб

КИНВАТСАН.
Как с вашей стороны, друг юный, мило!..

ЛЮДЭМИО.
Скажи, Кинватсан, как нам быть?
Картабу голову уж негде приклонить;
Труд каторжный покинул... Вот на воле,
И незавидна у бездомного доля…

В хрустальном доме, быть нельзя нам вместе,
И мне скитаться с ним, немного чести;
Быть может ты, Кинватсан, нам уважишь, -
По дружбе, что-то дельное подскажешь… 

КИНВАТСАН.
Могу лишь поделиться я советом,
Жизнь жизнью создана, свет – светом.
Послушайте, скажу вам для начала,
Мысль древняя, но снова новью стала.

Но мысль должна пойти издалека,
Понять её, задача нелегка,
Но полпути уже вы одолели,
Теперь определиться важно в цели.

Готовы ль вы, мой выслушать рассказ,
Он без корысти, лжи и без прикрас.

ЛЮДЭМИО и КАРТАБ. (В один голос.)
Да, звездочет, мы выслушать готовы…

КИНВАТСАН.
Присядем на скамье, в саду цветов.    
(Срывает цветок и на его примере начинает свой рассказ.)

Семя ростком прорастает,
Цвет сей - венчает росток;
Цикл  свой, цветок завершая, -
Новое семя даёт…

Горы в песок превратятся,
Вновь из песка возродятся,
Птицы живут - из яиц,
Яйца родятся - от птиц…

Всё во Вселенной привычно -
Жизнь повторяет циклично:
Семя продукт – эволюции,
Плод от него – инволюция.

Первое семя откуда?
Жизни потенции – чудо.
Древа потенция  – семя,
Семени – новое древо.

Всё, что на свет народилось,
Прежде уж миру явилось.
Верен закон тот во всём,
В мире единый закон.

В мире ничуть ни прибавить,
Что-то нельзя, ни убавить.
Отроду и до кончины, -
Нет ничего без причины,

Всё, что ушло - возвращается,
Смерть – новой жизнью венчается,
Всё в этом мире вращается,
И на свой круг возвращается.

Формы все вновь повторяются,
Гибнут и вновь возрождаются.
Множество, множество раз, -
Звёздочка в небе зажглась.

Всё в мире в вечном движенье,
Гибнет – идёт к возрожденью,
Нет окончанья движенью,
Гибели и возрожденья.

Всё распадётся на части,
Только лишь - не в одночасье.
Части опять соберутся,
Вновь они вместе сольются.

Души все в мире едины,
В вечности - неистребимы;
Гаснет звезда,  возгорится,
Мир красотою пленится…

Урок первый мой повторите…
Как поняли это, скажите?
Ответьте, мне юное племя, -
Не зря посадил ли я семя?

ЛЮДЭМИО.
Всё приходит к концу, возвращаясь к началу,
Как ладья, -  от причала – к причалу.
Разум наш, как инволюция вышнему разуму,
Высшний, Он – эволюция нашему разуму.

КАРТАБ.
То, что бессмертно, не умрёт, но и жить не может,
Ни пространство, ни время его не тревожат.
Так облака плывут по небу, но это не Солнце или Луна,
Так же действительность наша отлична от грёз или сна.

КИНВАТСАН.
Волей Вселенской души  - простирается Небо!
Волей Вселенской души - дышит воздуха ветер!
Волей Вселенской души - Солнце над нами встаёт!
Волей Вселенской души - наша природа живёт!..

   (Все участники спектакля выходят на сцену, исполняют песню "Счастье любви".)

Посмотри, милый друг, -
Сколько счастья вокруг!
Лишь бери, как уздечку зари!
Видишь: солнце встаёт,
Птаха песни поёт, -
Нам с тобой по весне о любви!..

Милый друг, под Луной,
Золотой-золотой, -
Всё живёт для победы любви!
О любви об одной,
О любви, лишь одной,
Нам поют, по весне соловьи!..

Счастье в жизни любить,
Выше радости нет;
С милым хочется быть вместе тысячу лет…
Где любовь, там мечта –
Соловьём запоёт;
Где любовь, - красота, пышным цветом цветёт!..

Видишь: солнце встаёт,
Птаха песни поёт, -
Нам с тобой по весне о любви!..
Лишь бери, как уздечку зари!

Конец спектакля

                БАХЧИСАРАЙСКИЙ ФОНТАН
 Музыкальная пьеса по одноимённой поэме А.С. Пушкина.               

                Действующие лица:

Пушкин А.С. - желанный гость в имении Осиповой П.А.
Осипова П. А. - хозяйка имения «Малинники»
Зина, Анна, Алина - дочери Осиповой П.А.
Катенька Вельяшева, Машенька Борисова -  барышни
Онегин - сосед Осиповой П.А. ,молодой помещик, поэт
Гирей - крымский хан;
Зарема -  первая жёна хана Гирея
Зульфия - наложница хана Гирея
Мария - польская княжна, невольница Гирея

   Участники массовых сцен: дворянское общество поместья Осиповой П.А., слуги, крестьяне; обитатели гарема хана Гирея: жёны, евнух, охрана. Хор, ансамбль балета и танца;

   Краткая увертюра, музыкальное вступление к каждой картине,  музыкальное оформление мелодекламаций и речитативов сопровождаются мелодией романса А. Власова «Фонтану Бахчисарайского дворца».



               


СЦЕНА ПЕРВАЯ

   Гостиная в типичном барском доме Прасковьи Александровны Осиповой. Два ряда белых высоких колонн. На стенах гостиной висят подсвечники с зажжёнными свечами. Вдоль стен установлены роскошные старинные стулья, на которых сидят весёлые гости в праздничных, ярких нарядах. Молодые пары танцуют очень живо, вдохновенно и торжественно. Хозяйка дома Прасковья Александровна Осипова, несмотря на свои лета – изящна, проворна, весьма обаятельна.
   Вбегает в залу Зина, младшая дочь  П.А.Осиповой.

З и н а. (Очень возбуждённо.) Господа, господа! Пушкин приехал!..
   Входит Пушкин, и всё словно преобразилось и ожило в зале, стало как будто ярче и светлей. Зина остановилась в двух шагах от Пушкина, часто дыша, рассматривая его во все глаза, словно не веря, что перед ней действительно сам Пушкин.
П у ш к и н.  (Обращается к Прасковье Александровне.) 
Здравствуйте,  милая Прасковья Александровна. Все свои самые лучшие чувства щедро дарю вам!.. С трудом добрался до вас, поплутали изрядно с  моим ямщиком, - чуть к лукоморью не укатили…
П р а с к о в ь я   А л е к с а н д р о в н а.  (Протягивая обе свои руки к Пушкину.)
А мы, признаться откровенно, уже и не знали, что и  подумать. Заждались  вас и переволновались изрядно. А уж как Зина переволновалась, так лучше и не спрашивайте!..
З и н а.  (Взволнованно.)
Правда, правда, истинная, правда! Заждались мы вас Александр Сергеевич! Ой, уж как мы заждались Вас: и Анна, и Катенька, и Машенька!.. За все наши волнения, просим уплатить нам дань: прочитать свои новые стихи…
П у ш к и н .  (Кивает одобрительно.)
Хорошо, хорошо, душа моя, сегодня непременно я прочитаю свою поэтическую новинку.
П р а с к о в ь я   А л е к с а н д р о в н а. 
(Желая освободить Пушкина от натиска Зины, знакомит его со своим новым соседом.) Александр Сергеевич, познакомьтесь: наш новый сосед Евгений Онегин. Думаю, что вы с ним подружитесь.
О н е г и н.  (Почтительно представляется Пушкину.)
Онегин, как и вы, недавно с берегов Невы.
П у ш к и н.  (Вежливо поклонившись Онегину, обращается к Прасковье Александровне.)
Мне у вас так хорошо, необыкновенно! Ваш дом, по-русски хлебосолен, полон гостей и необыкновенного очарования…
П р а с к о в ь я   А л е к с а н д р о в н а.   (С некоторым смущением.)
Не преувеличивайте, Александр Сергеевич. Полон дом гостей, потому, что все знали – вы приедете. Однако, Александр Сергеевич, какую поэтическую новинку вы привезли нам на этот раз?
П у ш к и н.   (Загадочно улыбается.)
Привёз я на этот раз одну занятную вещицу – музыкально- поэтическую миниатюрную драму «Бахчисарайский фонтан». Обещаю каждый день читать вам  стихи из своей заветной тетради. А ваше пылкое воображение позволит вам увидеть образы романтической истории, которую услышал я в Бахчисарае. Очень надеюсь, что мы сумеем поставить эту пьесу в вашем доме…
З и н а.  (Восторженно хлопает в ладоши.)
Браво! Браво! Как это вы здорово придумали, Александр Сергеевич!..
П у ш к и н. 
Я так тронут встречей с милыми, бесценными, дорогими моему сердцу людьми в Малинниках, что и передать нельзя…       
П р а с к о в ь я   А л е к с а н д р о в н а. 
 (С большим воодушевлением обращается к Пушкину.) 
Александр  Сергеевич, вы и представить себе не можете, как украшаете нашу  провинциальную жизнь. Сегодня же, непременно начнём репетицию спектакля «Бахчисарайский фонтан».       

                СЦЕНА ВТОРАЯ

   Сад. Лунная, звёздная ночь. Журчит фонтан. Слышна тихая восточная музыка. На сцене появляется поэт – Онегин, читает под музыкальное сопровождение  «Фонтану Бахчисарайского дворца»

 Онегин.  (Мелодекламация.) 
   
Спокойно всё, луна сияет
Одна с небесной вышины;
Мечети символ озаряет:
Звезду в ущербине Луны.

Поют фонтаны сладкозвучно:
Любовь и слёзы – неразлучны…
И грустно соловьи поют:
Любовь, любовь, где твой приют?..

Фонтан живёт, но где Зарема?
Звезда любви, краса гарема, -
Как роза, смятая грозой, -
Блестела статью и красой!..

Стекает струйками вода
Фонтана, брызгая слезами,
Угасла юная звезда
В последнем танце под кнутами…

Спокойно всё, Луна сияет
Одна с небесной вышины;
Мечети символ озаряет:
Звезду в ущербине Луны…
   На сцене появляется Осипова Прасковья Александровна и вместе с Онегиным исполняют дуэтом романс  Власова Александра Кондратьевича «Фонтану Бахчисарайского дворца» на стихи А.С.Пушкина.

Евгений Онегин и Осипова П.А. (Поют дуэтом.)

Фонтан любви, фонтан живой!
Принёс я в дар тебе две розы.
Люблю немолчный говор твой
И поэтические слёзы.

Твоя серебряная пыль
Меня кропит росою хладной:
Ах, лейся, лейся, ключ отрадный,
Журчи, журчи свою мне быль!

Фонтан любви, фонтан печальный!
И я твой мрамор вопрошал:
Хвалу стране прочёл я дальней;
Но о Марии ты молчал…

Светило бледное гарема!
И здесь ужель забвенно ты?
Или Мария и Зарема
Одни счастливые мечты?

Иль только сон воображенья
В пустынной мгле нарисовал
Свои минутные виденья,
Души неясный идеал?

   Онегин и Осипова уходят со сцены под звуки заканчивающейся мелодии романса и журчанье Бахчисарайского фонтана…
   
                СЦЕНА ТРЕТЬЯ

   Солнечный день. В центре сцены установлен макет фонтана. Вокруг фонтана на роскошных коврах живописно расположились  очаровательные обитательницы гарема хана Гирея. Для них на подносах приносят фрукты, прохладительные напитки, изысканные угощения: шербет и другие сладости. Жены Гирея преданы негам и нехитрым забавам: иные танцуют, иные напевают или обрызгивают друг друга водой из фонтана.
   Незримый Пушкин А.С. декламирует под музыкальное сопровождение – «Фонтану Бахчисарайского дворца». В соответствии со сценическим словом, происходит сценическое действие актёров.
 
 Голос Пушкина. (Музыкальный речитатив.)

Младые жёны, как–нибудь
Желая сердце обмануть,
Меняют пышные уборы,
Заводят игры, разговоры
При тихом шуме вод живых
Над их прозрачными струями
В прохладе яворов густых
Гуляют лёгкими роями…

Раскинув лёгкие власы,
Приходят пленницы младые
Купаться в жаркие часы
И льются волны ключевые
На их волшебные красы.

Беспечно ожидая хана
Вокруг игривого фонтана
На шёлковых коврах оне
Толпою резвою сидели
И с детской робостью глядели,
Как рыба в ясной глубине
На мраморном ходила дне.
Нарочно к ней на дно иные
Роняли серьги золотые…

Кругом невольницы меж тем
Шербет носили ароматный
И песней звонкой и приятной
Вдруг огласили весь гарем:

    Зульфия – играет на арфе и поёт «Все жёны робкие», хор невольниц вторит её припевом.
 Зульфия и хор.  (Негромко поют.)

Все жёны робкие Гирея,
Ни думать, не желать не смея,
Цветут в унылой тишине,
Измен не ведают оне.
В тени хранительной темницы
Утаены их красоты:
Так аравийские цветы
Живут за стёклами теплицы.

Для них унылой чередой
Дни, месяцы, лета проходят
И неприметно за собой
И младость, и любовь уводят…
   Смолкает песня, только слышно, как журчит фонтан. Незримый Пушкин А.С. декламирует под музыкальное сопровождение - «Фонтану Бахчисарайского дворца», одновременно исполняют восточный танец четыре невольница хана Гирея.

 Голос Пушкина.   (Музыкальный речитатив.)

Но тот блаженный, о Зарема,
Кто мир и негу возлюбя,
Как розу, в тишине гарема
Лелеет, милая, тебя.

Они поют, но где Зарема,
Звезда любви, краса гарема?
Увы! Печальна и бледна,
Похвал не слушает она;

Как пальма, смятая грозою,
Поникла юной головою.
Ничто, ничто не мило ей
Зарему разлюбил Гирей…

Он изменил! Но кто с тобою,
Грузинка,  равен красотою?
Вокруг лилейного чела
Ты косу дважды обвила;

Твои пленительные очи
Яснее дня, чернее ночи;
Чей голос выразит сильней
Порывы пламенных желаний?
Чей страстный поцелуй живей
Твоих язвительных лобзаний?
Как сердце полное тобой,
Забьется для красы чужой?..

Но равнодушный и жестокий,
Гирей призрел твои красы
И ночи хладные часы
Проводит мрачный одинокий
С тех пор, как польская княжна
В его гарем заключена.

                СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ

   Роскошные покои хана Гирея. В центре сцены на ковре сидит  Гирей, облокотившись на пышные подушки, курит свой заветный кальян. Незримый Пушкин А.С. декламирует под музыкальное сопровождение «Фонтану Бахчисарайского дворца»

 Пушкин.   (Музыкальный речитатив.)
Ему известен женский нрав;
Он испытал, сколь он лукав
И на свободе, и в неволе:
Взор нежный, слёз упрёк немой
Не властен над его душой;
Он им уже не верит боле…
   На авансцене появляется Онегин, исполняет песню «Подарок из Судана», в соответствии с содержанием его песни на сцене перед ханом Гиреем разворачивается сценическое действие:

Онегин. (Исполняет ариозо «Благовонное алое».)
Благовонное алоэ
И душистые цветы…
В пышно убранных покоях
Нежны чувства и мечты.

Три богатых каравана
Из Аравии пришли
И в подарок из Судана
Юных пленниц привезли.

Все они -  разнообразной
Красотой одарены;
И как будто ленью праздной -
Для любви сотворены.

Две из них белы и нежны,
Словно лилии весной,
Или ландыш белоснежный,
Только срезанный косой.

Третья блещет чёрным оком,
Величава и смугла,
Грозен в ужасе глубоком,
Бледен лоск её чела.

И одна меж них – Мария,
Чудо – польская княжна,
Не  в полцарства, а в полмира –
Красотой она ценна!..

У Гирея знак приметный:
Бьётся сердце, ноет дух,
И кальян его приметный
Недокуренный потух…
   Онегин уходит. Незримый Пушкин А.С. декламирует под музыкальное сопровождение «Фонтану Бахчисарайского дворца». Сценическое действие актёров подчинено смыслу речитатива по желанию режиссера постановщика (это может быть балет или пантомима.)

 Пушкин.  (Музыкальный речитатив.)
И равнодушный, и жестокий,
Презрев Заремины красы
Все ночи хладные часы
Гирей проводит одинокий
С тех пор, как польская княжна
В его гарем заключена.

Увы! Дворец Бахчисарая
Скрывает юную княжну.
В неволе тихой увядая,
Мария плачет и грустит.
Гирей несчастную щадит.
Её унынье, слёзы, стоны
Тревожат хана краткий сон,
И для неё смягчает он
Гарема строгие законы.

Сам хан боится девы пленной
Печальный возмущать покой;
Гарема в дальнем отделенье
Позволено ей жить одной.
Там дева слёзы проливает
Вдали завистливых подруг;
И между тем, как всё вокруг
В безумной неге утопает,
Святыню строгую скрывает
Спасённый чудом уголок.

                СЦЕНА ПЯТАЯ

   Ночной полумрак в покоях гарема хана Гирея. Слышится тихая песня хора.

 Х о р.
               
Настала ночь; покрылась тенью
Тавриды сладостной поля;
Вдали под тихой лавров сенью
Я слышу пенье соловья;

За хором звёзд луна восходит;
Она с безоблачных небес
На долы, на холмы на лес
Сиянье томное наводит.

Одни фонтана сладкозвучны
Из мраморной темницы бьют,
И, с милой розой неразлучны
Во мраке соловьи поют…

Как милы тёмные красы
Ночей роскошного Востока!
Как сладко льются их часы
Для обожателей пророка!..

Какая нега в их домах,
В очаровательных садах,
Где под влиянием луны
Всё полно тайн и тишины…
   Незримый Пушкин А. С. декламирует под музыкальное сопровождение «Фонтану Бахчисарайского дворца», сценическому слову соответствует сценическое действие актёров спектакля.

Голос Пушкина.  (Музыкальный речитатив.)

Все жёны спят. Не спит одна.
Едва дыша, встаёт она;
Идёт; рукою торопливой
Открыла дверь; во тьме ночной,
Ступает лёгкою ногой,
Всё укрощает взгляд пугливый…
Пред нею дверь; с недоуменьем
Вошла к Марии с изумленьем…
И тайный страх в неё проник,
Увидела Марии лик.
Пред ней покоилась княжна
И, пробудившись ото сна
Мария сразу оживилась
Улыбкой томной озарилась.
Так озаряет лунный свет
Дождём отягощённый цвет.

М а р и я.  (Становится на колени.)
Кто ты? Одна, порой ночною –
Зачем ты здесь?..
З а р е м а.   (Так же как и Мария, становится на колени.)
Я шла к тебе…
Спаси меня; в моей судьбе
Одна надежда мне осталась…
Я долго счастьем наслаждалась,
Была беспечней день от дня…
И тень блаженства миновалась;
Я гибну. Выслушай меня.
Мария, ты пред ним явилась…
Увы, с тех пор его душа
Преступной думой омрачилась!
Гирей изменою дыша,
Моих не слушает укоров;
Но ты любить, как я не можешь;
Зачем же хладною красотой
Ты сердце слабое тревожишь?
Оставь Гирея мне: он мой;
Вот я склоняюсь пред тобой,
Молю, винить тебя не смея,
Отдай мне радость и покой,
Отдай мне прежнего Гирея…
Не возражай мне ничего;
Он мой! Он ослеплён тобою.
Презреньем, просьбою, тоскою,
Чем хочешь отврати его;
Зарему возврати Гирею…
Но слушай: если я должна
Тебе… кинжалом я владею,
Я близ Кавказа рождена…

Голос Пушкина.  (Музыкальный речитатив.)

Сказав, исчезла вдруг. За нею
Не смеет следовать княжна.
Невинной деве непонятен
Язык мучительных страстей,
Но голос их ей смутно внятен;
Он странен, он ужасен ей…

Стареют жены…между ними
Давно грузинки нет; она
Гарема стражами немыми
В пучину вод опущена.
В ту ночь, как умерла княжна,
Свершилось и её страданье.
Какая б ни была вина,
Ужасно было наказанье!

Дворец угрюмый опустел:
Его Гирей опять оставил;
С толпой татар в чужой предел
Он злой набег опять направил;

Глядит с безумием вокруг,
Бледнеет. Будто полный страха,
И что-то шепчет и порой
Горючи слёзы льёт рекой. 

В пустых покоях и садах;
Играют воды, рдеют розы,
И вьются винограда лозы,
И злато блещет на стенах…

Где скрылись ханы? Где гарем?
Кругом всё тихо, всё уныло,
Всё изменилось,… но не тем
В то время сердце полно было:
Дыханье роз, фонтанов шум
Влекли к невольному забвенью.
Невольно предавался ум
Неизъяснимому волненью,

Волшебный край! Очей отрада!
Всё живо там: холмы, леса.
Янтарь и яхонт винограда,
Долин приютная краса,
И струй. И тополей прохлада…
Всё чувство путника манит,
И зеленеющая влага
Пред ним и блещет, и шумит
Вокруг утёсов Аю-Дага…

На сцену выходят все актёры и  А.С.Пушкин исполняют романс  «Фонтану  Бахчисарайского дворца».
                Конец спектакля


                ЕГИПЕТСКИЕ НОЧИ               
                Музыкально-театральный спектакль
                по одноимённой повести А.С.Пушкина

                Я царь, я раб, я червь, я Бог.
                Державин

                Действующие лица и исполнители:

Чарский - столичный поэт
Итальянец - импровизатор
Человек театра
Журналист
Застенчивая девица
Величественная красавица
Клеопатра - последняя царица эллин. Египта
Флавий  - римский воин I в. до н.э.
Критон – римский мудрец
Римский гражданин

   Действие происходит: в первом действии - в Петербурге в Х1Х веке; во втором действии – (фрагменты и отдельные сцены) из эллинистического Египта I века до н.э.

                ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

                АКТ ПЕРВЫЙ

   Занавес опущен. Играет очень тихая мелодия русской народной песни «Светит месяц» в исполнении струнного оркестра.
   На авансцене появляется человек театра в чёрном фраке. Музыка смолкает.
Ч е л о в е к   т е а т р а.  (Говорит непринужденно.) Чарский был один из коренных жителей Петербурга. Ему не было ещё тридцати лет; он не был женат; Служба не обременяла его. Покойный дядя его, оставил ему порядочное имение. Жизнь его могла быть очень приятна; но он имел несчастье писать и печатать стихи. В журналах звали его поэтом, а в лакейских – сочинителем. Его звание и прозвище «поэт», которым он был заклеймён, было для него самое горькое, самое нестерпимое зло, которое никогда от него не отпадёт. Первый же знакомый встречный спрашивает у него: «Написал что-нибудь новенькое?»  Задумается ли он о расстроенных своих делах: тотчас же кто-нибудь с пошлой улыбкой восклицает: «Верно, что-нибудь сочиняете!..» Красавицы ждут его элегии в своих альбомах. Знакомые кличут своих мальчишек и заставляют их читать ему стихи. Всё это Чарскому страшно надоело, так что он едва сдерживался от грубости и употреблял всевозможные старания, чтобы сгладить с себя несносное прозвище поэта. Он избегал общества братии литераторов и предпочитал им людей самых пустых.
   Кабинет его был убран, как дамская спальня, там ничто не напоминало писателя, книги не валялись по столам и под столами; диван не был забрызган чернилами, словно тут муза и не ночевала. Однако ж, он был поэт, и страсть его была неодолима: когда на него находила такая дрянь (так он называл вдохновение), Чарский запирался в своём кабинете, и писал с утра до поздней ночи и только тогда знал истинное счастье. Так было и этим утром…
   Человек театра уходит. Занавес открывается. За письменным столом  в своём кабинете сидит Чарский, погружённый всей душою в сладостное забвение…и свет, и мнение света и собственные причуды для него не существовали. Он писал стихи. Мечтания явственно рисовались перед ним, и ожившие образы были в ожидании слов для воплощения видений. Стихи легко ложились под его перо, и звучные рифмы бежали навстречу стройной мысли. Время от времени он что-то рисовал рукой в воздухе или вскакивал с места и начинал быстро ходить по комнате…
   Вдруг дверь его кабинета скрипнула, и незнакомая голова показалась в приоткрытой двери… 
Ч а р с к и й.  (Вздрогнул и нахмурился, говорит в сторону, не поворачивая головы.) Проклятые слуги, никогда не сидят в передней (Повернул голову, говорит с досадой.) Кто там?.. (Незнакомец вошёл, по виду он был иностранец  в чёрном потёртом фраке; он был невысокого роста, худощав, лет тридцати, смуглый, с густой бородой и с чёрными сверкающими глазами; Чарский говорит в сторону.) похож на шарлатана, торгующего эликсирами и мышьяком (Говорит вслух.) Что вам надобно? 
И т а л ь я н е ц. (Ответил с низким поклоном.) Signor, lei vogliа perdonаrmi s... (Чарский не предложил незнакомцу стула и встал сам.) я неаполитанский художник, обстоятельства принудили меня оставить отечество, я приехал в Россию в надежде на свой талант...
Ч а р с к и й. (в сторону) По-видимому, неаполитанец собирается дать концерты и развозит по домам свои билеты, вручу ему двадцать пять рублей, только бы поскорее от него избавиться...
И т а л ь я н е ц.  (Говорит поспешно.) Надеюсь, Signor, что вы сделаете дружеское вспоможение своему собрату, и введёте меня в дома, в которые сами имеете доступ...
Ч а р с к и й.  (в сторону) Это возмутительно. Как он может называть меня своим собратом?.. (Говорит вслух, с трудом сдерживая своё негодование.) Позвольте спросить, кто вы такой, и за кого вы меня принимаете?
И т а л ь я н е ц.  (Заметил досаду Чарского, отвечает, запинаясь.) Signor, ho credito... ho sentito... Lа vostrа Eccelenzа mi perdonrа...
Ч а р с к и й.  (Теряя последнее терпение, сухо повторил. Что вам угодно?
И т а л ь я н е ц.  (Не сдаётся до последнего.) Я много слыхал о вашем удивительном таланте; я уверен, что здешние господа ставят за честь оказывать всевозможное покровительство такому превосходному поэту, и потому осмелился к вам явиться...
Ч а р с к и й.  (Прерывая красноречие итальянца.) Вы ошибаетесь, Signor,
Звания поэтов у нас не существует. Наши поэты не пользуются покровительством господ; наши поэты сами господа, и если наши меценаты (чёрт их побери!) этого не знают, то тем хуже для них. У нас нет оборванных аббатов, которых музыкант брал бы с улицы для сочинения libretto. У нас поэты не ходят пешком из дому в дом, выпрашивая себе вспоможения. Впрочем, вероятно вам сказали в шутку, будто я великий стихотворец. Правда я когда-то написал несколько плохих эпиграмм, но, слава Богу, с господами стихотворцами ничего общего не имею, и иметь не хочу.
И т а л ь я н е ц.  (Сильно смутившись, поглядел вокруг себя, роскошь Чарского поразила его, говорит в сторону.) Понятно, что между этим богатым dаndy в золотистом китайском халате, опоясанном турецкой шалью и мной, бедным кочующим артистом в поношенном фраке, ничего нет общего... (Он поклонился и хотел выйти; жалкий вид его тронул Чарского.)
Ч а р с к и й.  (Сожалея о своей раздражительности, сменил гнев на милость, и более дружелюбно обратился к итальянцу.) Куда же вы? Я просто хотел отклонить от себя незаслуженное титло поэта. Теперь поговорим о наших делах. Я готов вам услужить, в чём только будет возможно. Вы музыкант?
И т а л ь я н е ц.   (смутившись) Нет, eccelenzа! Я бедный импровизатор.
Ч а р с к и й.  (Сожалея, что зря обидел незнакомца своим жестоким обхождением.) Импровизатор! Зачем же вы прежде не сказали, что вы импровизатор? (Чарский сжал ему руку с чувством искреннего раскаяния.)
И т а л ь я н е ц.  (Ободрился дружеским видом Чарского.) Я вынужден был приехать в Россию, в надежде, хоть как-то поправить свои домашние обстоятельства...
Ч а р с к и й.  (Выслушал итальянца внимательно.) Я надеюсь, что вы будете иметь успех: здешнее общество никогда ещё не слыхало импровизатора. Любопытство будет возбуждено; правда не все могут понять ваш итальянский язык, но это не беда; главное, чтобы вы были в моде.
И т а л ь я н е ц.   (Задумавшись.) Но если не будут понимать итальянского языка, кто же поедет меня слушать?
Ч а р с к  и й.  (Ободряя итальянца.) Поедут, не опасайтесь: иные из любопытства, другие, чтобы провести вечер как-нибудь, третьи, чтобы показать, что понимают итальянский язык. Главное, чтобы вы были в моде; а вы уж будете в моде, вот вам моя рука.
   Чарский ласково расстался с импровизатором, записав себе его адрес.
Итальянец уходит. Занавес опускается.
 
                АКТ ВТОРОЙ
 
  В Неприглядной комнате Итальянец нетерпеливо ходит из угла в угол. Послышался стук в дверь. Вошёл Чарский.
 
Ч а р с к и й.  (Воскликнул с порога.) Победа! Ваше дело в шляпе. Княгиня даёт вам свою залу. Вчера я успел завербовать половину Петербурга; печатайте билеты и объявления. Ручаюсь вам, если не за триумф, то, по крайней мере, за барыш...
И т а л я н е ц.  (Вскрикнул взволнованно, изъявляя свою радость живыми движениями, свойственными южной его породе.) А это главное! Я знал, что вы мне поможете. Corpo di Bacco! Вы поэт, так же, как и я; а что не говори, поэты славные ребята! Как изъявлю вам мою благодарность? Постойте... хотите вы выслушать импровизацию?
Ч а р с к и й. (Нерешительно.) Импровизацию!.. разве вы можете обойтиться и без публики, и без музыки, и без грома рукоплесканий?
И т а л ь я н е ц. (С большим оживлением.) Пустое, пустое!.. Где найти мне лучшую публику? Вы поэт, вы поймёте меня лучше их, и ваше тихое ободрение дороже мне целой бури рукоплесканий... Садитесь где-нибудь и задайте мне тему.
Ч а р с к и й. 
(Сел на чемодане, поскольку один стул был сломан, другой завален бумагами и бельём; итальянец-импровизатор взял со стола гитару и стал перед Чарским, перебирая струны костлявыми пальцами и ожидая его заказа.)

Вот вам тема: поэт сам избирает предметы для своих песен; толпа не имеет право управлять его вдохновением.
И т а л ь я н е ц. 

(Гордо поднял голову, глаза его засверкали; он взял несколько аккордов, и пылкие строфы, выражение мгновенного чувства, стройно вылетели из уст его мелодическим речитативом.)
Поэт идёт: открыты вежды,
Но он не видит никого;
А между тем за край одежды
Прохожий дёргает его...

- Скажи: зачем без цели бродишь?
Едва достиг ты высоты,
И вот уж долу взор низводишь
И низойти стремишься ты.
На стройный мир ты смотришь смутно;
Бесплодный жар тебя томит;
Предмет ничтожный поминутно
Тебя тревожит и манит.

Стремиться к небу должен гений,
Обязан истинный поэт
Для вдохновенных песнопений
Избрать возвышенный предмет...
   (Поднял глаза, наполненные слезами, к небу – поёт самозабвенно.)
Зачем крутится ветр в овраге,
Подъемлет лист и пыль несёт,
Когда корабль в недвижной влаге
Его дыханья жадно ждёт?..

Зачем от гор и мимо башен
Летит орёл, тяжёл и страшен,
На чахлый пень? Спроси его.
Зачем арапа своего
Младая любит Дездемона,
Как месяц любит ночи мглу?
Затем, что ветру и орлу
И сердцу девы нет закона.

Таков поэт: как Аквилон
Что хочет, то и носить он –
Орлу подобно он летает
И, не спросясь ни у кого,
Как Дездемона избирает
Кумир для сердца своего...
   (Итальянец умолк... Чарский молчал, изумлённый и растроганный, итальянец немного успокоившись.)
И т а л ь я н е ц.  (Положил гитару на стол, спрашивает.) Ну что? (Чарский схватил руку итальянца и сжал её крепко.) Что? Каково?
Ч а р с к и й.  (Отвечает взволнованно.) Удивительно!.. Как чужая мысль чуть коснулась вашего слуха, и уже стала вашею собственностию, как будто вы с нею носились, лелеяли, развивали её беспрестанно. Итак,
 для вас не существует ни труда, ни охлаждения, ни этого беспокойства, которое предшествует вдохновению?.. Удивительно, удивительно!..
И м п р о в и з а т о р. (Говорит скромно.) Всякий талант неизъясним. Каким образом ваятель в куске каррарского мрамора видит скрытого Юпитера, и выводит его на свет, резцом и молотом, раздробляя его оболочку? Почему мысль из головы поэта выходит уже вооружённая четырьмя рифмами, размеренная стройными однообразными стопами? Так никто, кроме самого импровизатора, не может понять эту быстроту впечатлений, эту тесную связь между собственным вдохновением и чужой внешнею волею – тщетно я сам захотел бы это объяснить. Однако... надобно подумать о моём первом вечере. Как вы полагаете? Какую цену можно будет назначить за билет, чтобы публике не слишком было тяжело, и чтобы я между тем не остался внакладе? Говорят, lа signorа Cаtаiаni брала по 25 рублей? Цена хорошая...

   Чарский с неприятностью спускался с высоты поэзии, словно падая под лавку конторщика, но, понимая житейскую необходимость итальянца, пустился в меркантильные расчёты. Чарский обнаружил такую простодушную любовь импровизатора к прибыли, что, отделавшись общим одобрительным соглашением с расчётами итальянца, поспешил его оставить, чтобы не совсем утратить чувства восхищения, произведённое в нём импровизатором. Озабоченный итальянец не заметил этой перемены и проводил его из своей комнаты с глубоким поклоном и уверениями в вечной благодарности.

И т а л ь я н е ц.  (Низко кланяясь на прощанье.) Signor! Буду вечно благодарен вам...

                ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

                АКТ ТРЕТИЙ

   Зала княгини хорошо освещена. Музыканты со своими пульпитами занимали обе стороны сцены. Чарский стоял у стены рядом со сценой. Посредине сцены стоял стол, на котором красовалась фарфоровая ваза.
    Небольшой камерный скрипичный оркестр заиграл увертюру из Танкреда. На сцену вышел итальянец; он был одет в чёрный фрак. Кружевной воротник его рубашки был откинут. Импровизатор подошел к самому краю сцены, сделал низкий поклон всем присутствующим в зале.

И т а л ь я н е ц.  (обратился к публике) Дамы и господа, прошу вас назначить несколько тем, написав их на особых бумажках (Он подошёл к столу, взял несколько листочков бумаги и карандашей, заранее заготовленных им, предложил их присутствующим в зале; при этом неожиданном приглашении никто ничего не отвечал. Итальянец повторил просьбу смиренным голосом и обратился к Чарскому, протягивая карандаш и клочок бумаги с дружеской улыбкою; Чарский написал несколько слов. Итальянец взял со стола вазу, сошел со сцены и Чарский бросил в вазу свою тему. Его примеру последовал журналист и одна застенчивая девица: они опустили свои темы в вазу и вернулись на свои места в зале. Итальянец вернулся на сцену, поставил вазу на стол и стал вынимать из неё бумажки одну за другой.)

И т а л ь я н е ц.  (Читает темы вслух.) 1. Cleopаtrа e i suoi аmаnti;  2. Lа  primаverа vedutа dа unа prigione;  3.  L’ultimo giorno di Pompe_ а.
(обращается смиренно к публике) Что прикажет почтенная публика? Назначить ли мне сама один из предложенных предметов, или предоставит решать это жребию?
Г о л о с   из  з а л а.  (Негромко.) Жребий!..
П у б л и к а.  (Громко.) Жребий, жребий!.. (Итальянец сошел со сцены, держа в своих руках вазу с темами, написанными на листочках.)
И т а л ь я н е ц.  (Протягивая зрителям вазу с темами.) Кому угодно вынуть тему?

(Импровизатор обвёл умоляющим взором первые ряды в зале. Никто не изъявлял желания. Наконец, поднялась ручка в маленькой белой перчатке, на втором ряду. Молодая, величавая красавица, сидевшая на краю второго ряда, встала без всякого смущения. Со всевозможною простотою, опустили в чашу свою аристократическую ручку, вынула свёрток.)

Извольте развернуть и прочитать...

В е л и ч а в а я    к р а с а в и ц а.

 (Развернула бумажку и прочла вслух.) Cleopаtrа e i suoi аmаnti (Импровизатор низко поклонился прекрасной даме, с видом глубокой благодарности, и возвратился на сцену.)

И т а л ь я н е ц.   (Обращаясь к зрителям.) Господа, жребий назначил мне предметом импровизации Клеопатру и её любовников. Покорно прошу
особу, избравшую эту тему, пояснить мне свою мысль: о каких любовниках здесь идёт речь, perche lа grаnde reginа аvevа molto... (При этих словах мужчины, присутствующие в зале громко засмеялись, импровизатор немного смутился.) Я желал бы знать, на какую историческую черту намекала особа, избравшая эту тему... Я буду весьма благодарен, если угодно ей будет изъясниться.

(Несколько дам, обратили свои иронические взоры на застенчивую девушку, написавшую эту тему, девушка сильно смутилась, и Чарский поспешил прийти ей на помощь.)

Ч а р с к и й.  (Обратившись к итальянцу.) Тема была предложена мной. Я имел в виду показание Аврелия Виктора, который пишет, будто бы Клеопатра назначила смерть ценою своей любви, и что нашлись обожатели, которых таковое условие не испугало и не отвратило... Мне кажется, однако, что предмет немного затруднителен... не выберете ли вы другую тему?..

 (Но импровизатор, уже чувствовал приближение Бога. Он дал знак музыкантам играть. Лицо его страшно побледнело, он затрепетал, как в лихорадке. Глаза его засверкали чудным огнём. Он приподнял рукою чёрные свои волосы, отёр платком высокое чело, покрытое каплями пота... и вдруг шагнул вперёд, сложил крестом руки на грудь... музыка умолкла... импровизация началась.)

И т а л ь я н е ц.  (Речитатив.)
Чертог сиял. Гремели хором
Певцы при звуке флейт и лир.
Царица голосом и взором
Свой пышный оживляла пир;

Сердца неслись к её престолу,
Но вдруг над чашей золотой
Она задумалась и долу
Поникла дивною главой...

И пышный пир как будто дремлет.
Безмолвны гости. Хор молчит.
Но вновь она чело подъемлет
И с видом ясным говорит...

   (В зале гаснет свет; на участке сцены, освящённом ярким лучом прожектора, появляется египетская царица Клеопатра.)

                К л е п а т р а. (поёт)
В моей любви для вас блаженство?
Блаженство можно вам купить...
Внемлите ж мне: могу равенство
Меж нами я восстановить.

Кто к торгу страстному приступит?
Свою любовь я продаю;
Скажите: кто меж вами купит
Ценою жизни ночь мою?

Клянусь... – о матерь наслаждений,
Тебе неслыханно служу,
На ложе страстных искушений
Простой наемницей всхожу.

Внемли же, мощная Киприда,
И вы, подземные цари,
О Боги грозного Аида,
Клянусь – до утренней зари

Моих властителей желанья
Я сладострастно утомлю
И всеми тайнами лобзанья
И дивной негой утолю.

Но только утренней порфирой
Аврора вечная блеснёт,
Клянусь – под смертною секирой
                Глава счастливцев отпадёт...

Кто к торгу страстному приступит?
Свою любовь я продаю;
Скажите: кто меж вами купит
Ценою жизни ночь мою?   
    (Царица Клеопатра вопросительно смотрит в зал...)
                И т а л ь я н е ц.  (Музыкальный речитатив.)
Рекла – и ужас всех объемлет,
И страстью дрогнули сердца...
Она смущённый ропот внемлет
С холодной дерзостью лица,

И взор презрительный обводит
Кругом поклонников своих...
Вдруг из толпы один выходит,
Вослед за ним и два других;
   (Трое мужчин появляются на сцене, освещённые лучом прожектора.)
Смела их поступь, ясны очи;
Навстречу им она идёт;
Свершилось: куплены три ночи
И ложе смерти их зовёт.

Благословенные жрецами,
Теперь из урны роковой
Пред неподвижными гостями
Выходят жребии чредой.

И первый – Флавий, воин смелый,
В дружинах римских поседелый;
Снести не мог он от жены
Высокомерного презренья;
Он принял вызов наслажденья,
Как принимал во дни войны
Он вызов ярого сраженья.
   (Флавий, становится рядом с царицей Клеопатрой.)
За ним Критон младой мудрец,
Рождённый в рощах Эпикура,
Критон, поклонник и певец
Харит, Киприды и Амура.

Любезный сердцу и очам,
Как внешний цвет едва развитый,
Последний имени векам
Не передал. Его ланиты
Пух первый нежно оттенял;
Восторг в очах его сиял;
Страстей не опытная сила
Кипела в сердце молодом...
И грустный взор остановила
Царица гордая на нём...

   (Критон опускается  на одно колено, целует царице Клеопатре руку, с необыкновенной любезностью протянутой ему; гаснет луч прожектора; Исчезают герои-любовники и царица Клеопатра, в зале зажигается яркий свет.)

И т а л ь я н е ц.  (Берёт гитару, играет, поёт.)
И вот уже сокрылся день,
Восходит месяц златорогий...
   (В зале медленно гаснет свет, появляются звёзды и луна.)
Александрийские чертоги
Покрыла сладостная тень...

Фонтаны бьют, горят лампады,
Курится лёгкий фимиам.
И сладострастные прохлады
Земным готовятся Богам.

В роскошном сумрачном покое.
Средь обольстительных чудес
Под сенью пурпурных завес
Блистает ложе золотое...
      (В зале зажигается свет. Все актёры, принимающие участие в музыкальном спектакле выходят на сцену исполняют песню «Роза», слова Г.-Х Андерсена.)
Ты улыбнулась мне улыбкой светлой рая...
Мой сад блестит в росистых жемчугах,
И на тебе, жемчужиной сверкая,
Одна слеза дрожит на лепестках.

То плакал эльф о том, что вянут розы,
Что краток миг цветущей красоты...
Но ты цветёшь, - и тихо зреют грёзы
В твоей душе... О чём мечтаешь ты?

Ты вся любовь, - пусть люди ненавидят!
Как сердце гения, ты вся одна краса, -
А там, где смертные лишь бренный воздух видят, -
Там гений видит небеса!..

И на тебе, жемчужиной сверкая,
Одна слеза дрожит на лепестках.
Мой сад блестит в росистых жемчугах,
Ты улыбнулась мне улыбкой светлой рая...
 
                Конец спектакля
 

КЛЕОПАТРА
  Т р а г е д и я

  ОТ АВТОРА

   Наше плавание на теплоходе по Нилу с Князевым Н., знатоком и ценителем древней истории Египта, увенчалось неожиданным приятным сюрпризом. На теплоходе к нам подошли два араба с просьбой купить у них по сходной цене свиток древнего папируса, на котором было запечатлено описание жизни Клеопатры, одним из её современников. После долгих колебаний и сомнений, мы, в конце концов, купили у них этот свиток, который, по их словам, был найден на месте погребения Священного Осириса (Бога света в древнем Египте).
   При возвращении в Москву, мы сделали визит к моему знакомому учёному египтологу, знатоку древнеегипетской письменности. Он долго в нашем присутствии рассматривал свиток древнего папируса, наконец, торжественно заявил нам, что этот свиток является жизнеописанием потомка жрецов Гармахиса, жившего во время правления египетской царицы Клеопатры,  красота которой и её необузданная страсть, играли судьбами царств.   
   - Сразу я не могу с уверенностью утверждать, что мы имеем дело с оригинальным папирусом, - заявил он, - не исключаю, что это является более поздней копией с оригинала.
   До сих пор египтолог не установил окончательно подлинности оригинала папируса. Что ж, пусть это будет маленькой загадкой; что имеем, то имеем. 
   
Действующие лица:

Клеопатра – царица угипетская
Гармахис – сын Аменмхета
Сет – жрец храма Исиды, дядя Гермахиса
Хармиона – служанка Клеопатры
Атуа – состарившаяся няня Гармахиса
Олимп – имя Гармахиса в изгнании
Антоний – римский триумвир, противник Октавия
Деллий – посол Антония

В сценах: жрецы, сановники, князья, солдаты, простой народ Египта, пилигримы, нищие, хор, голоса и духи.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ПЕРВОЕ ЯВЛЕНИЕ

Перед церемонией коронования молодого жреца Гармахиса фараоном Египта в Священном храме Исиды. В храме скульптурные изображения на стенах Богини Исиды.

Г а р м а х и с. (Монолог. Речитатив.)
Мой звёздный час настал! Без страха и сомненья
Шагну в объятья вечности. Отечество от рабства и цепей,
Освободив. Мне предстоит изгнать из царства Птоломеев,
Египту быть свободным от ига чужеземных, чуждых нам царей.
Ведь в жилах моих кровь течёт великих фараонов,
Не зря молил Осириса, Исиду, во Славу Истины Предвечной,
На крыше портика в ночи молил душою всей самозабвенно:
Явись знамение небес, услышь мою мольбу сердечную,
Что мне навек запечатлеть всю жизнь небесной милостью…
И было дуновенье мне в лицо,  и в сердце слышал голос:
«Смотри же, - вот знамение!». И лотос в руку мне вложился,
При свете месяца, мог разглядеть бутон священный,
И чудное от лотоса благоухание неземное исходило.
Но лотос, вдруг исчез, оставив в крайнем удивлении меня.
Напрасно, разве, посвящён я был в язык символов и в тайны
Сокровенные. В познанье всех законов бытия, добра и зла?
И вот теперь, я подготовлен для посвящения в мистерии,
Известные, одним лишь только нам, избранникам богов,
Не ел я целый месяц в Святилище, молясь пред алтарём,
Душа стремилась к Богу, и в грёзах приобщился к Нему. 
И все земные страсти и желания забылись мною в одночасье.
Моё парило сердце в вышине небес, орлу подобно,
И надо мною простирался огромный свод небесный.
В движении  процессий ярких звёзд - сияющий Престол,
И Бог небесный созерцал, судьбы летящей - колесницу.
О созерцание священное! Вкусивши вашу неземную прелесть,
Кто вновь захочет мыкаться, на этой пагубной Земле?
Ночь никогда так страстно не ожидала своего рассвета,
Влюблённое так сердце не ждало  прибытия невесты,
Как ждал я этой ночью, чтоб лицезреть сиянья лик Исиды.
Но, Боже, что это было за видение - страдания Осириса?!
Печаль Исиды. Пришествие Хора, от Бога рождённого.

(Представляется видение, согласно древнеегипетским обычаям. Лодки плавали по священному озеру, жрецы бичевали себя перед святилищами, носили по улицам священные изображения, со священными знамёнами и эмблемами богов в руках.
Несли священную ладью, с хором певцов и плакальщиц).

Ж е н с к и й  г о л о с.
Воспоём мы смерть Озириса  и станем,
Рыдать над его поникшей головой!
Свет оставил мир и объят весь мир тоскою…
Звёзды мира с той поры исчезли
За завесой тяжкой – непроглядной тьмы!
Там льёт Исида слёзы безутешно,
Так плачьте ж вы, - огни светил,
Проливайте слёзы скорби, дети Нила!
Плачьте и рыдайте! Бог скончался!..

Х о р. (Припев.)
Мы мирно стопами ступаем в тот храм,
Где вечное счастье предсказано нам!
Воскресни, Осирис, явись к нам ты вновь -
В сердцах наших сеять и мир, и любовь!
Мы чтим твою память и этот почёт,
Тебе преклонённый народ воздаёт!

Ж е н с к и й   г о л о с.
Через семь переходов мы тихо идём,
И Богу хвалебную песню поём!
Храм пуст, но он песне хвалебной внимает,
И песнь эту в тот же он миг повторяет,
Неся её в мир, где нет скорби, страданий,
Ни плача, ни слёз, ни напрасных рыданий!

Х о р. (Припев.)
Ж е н с к и й   г о л о с.
О возлюбленный владыка всей Вселенной,
Отзовись на голос плачущей Исиды!
Возвратись к нам снова в свете лучезарном,
Животворным нас теплом всех согревая!
О, вернись к нам!.. Страждущие души,
Терпеливо ждут твоё явленье.
Ты скончался, плоть твоя истлела,
Но не умер дух, а в нём вся вечность,
Так явись же снова к нам Осирис!

Х о р. (Припев.)

Ж е н с к и й   г о л о с. (Вдруг певица запела жизнерадостным голосом.)
Он проснулся, освободился из плена смерти!
Воспоём восставшего Осириса!
Воспоём светлого сына священной Нут!
Твоя любовь жива, Исида, ждёт тебя,
К тебе доносит всё дыхание любви.
Ты, мрачный Тифон, уходи, прочь улетай!
Час осуждения тебя совсем уж близок!
Как молния исчезает Хор с небесной высоты…

(Все склонились перед жертвенником. Светлые радостные звуки понеслись к сводам. Певица запела гимн Осирису, песнь надежды и победы.)

Ж е н с к и й   г о л о с.
Воспоём священных трёх,
Воспоём и восхвалим властителя миров,
Восседающего на престоле!
Воспоём источник Истины в мире
И склонимся перед ним!
Исчезли мрачные тени!
Расправились белые крыла!
И радость поём слугам Бога! Мстительный Хор исчез,
И воцарился Свет! Свет! Свет!..

Раздались радостные крики: «Осирис, наша надежда! Осирис! Осирис!..» Народ сорвал с себя траурное одеяние, под которым оставалась надетой белая праздничная одежда. Все преклонились перед статуей живого Бога, которого держал в своих руках Великий жрец Египта, Аменемхет. Видение заканчивается.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Вначале Сепа и Гармахис, затем Хармиона.

С е п а. (Обращается к Гармахису с наставлением.)
Запомни, Гармахис, оплошность, какую вчера  допустил ты,
Что в драку такую вступил, когда шествовала Клеопатра,
Никак невозможно одобрить, мы слишком уж многим рискуем,
У всех на виду оказавшись, столь красочно и откровенно.
Ты этим погубишь, Гармахис, не только одних  нас с тобою,
Но и наше Священное дело – борьбу за Свободу  Египта…
Прошу, всюду помни об этом. Судьба, хоть к тебе благосклонна,
В бою победил ты гиганта, но, снова прошу я, Гармахис,
Нельзя рисковать нам с тобою. Мы права на риск не имеем.

(В дверь постучали. Вошла в комнату, закутанная в плащ Хармиона).

Х а р м и о н а. ( Произносит тайный пароль)
«Да будет свободным Египет!»

С е п а.
Хорошо, Хармиона, сбрось своё покрывало, здесь ты в безопасности.

Х а р м и о н а.

 (Поспешно сняла свой плащ, представ в образе молодой прекрасной девушки, служанки Клеопатры.)

Отец мой, я задержалась, нелегко было ускользнуть из дворца.
Я ушла под предлогом, что эта жара сделала меня больной…

(Осторожно посмотрела на Гармахиса.)

С е п а. (Говорит строго.)
Зачем ты так наряжена? Разве платье Египтянки не к лицу тебе?
Не красоваться тебе здесь следует, а выполнять Священный долг.
Наша миссия - освобождение Египта. Никогда не забывай этого.

Х а р м и о н а.
Не сердись, отец. Клеопатра не выносит египетских одеяний.
Я не хочу навлекать на себя подозрений той, которой я служу.
С е п а. (Подошёл к ней вплотную.)
Хорошо, Хармиона, я не сомневаюсь, что ты говоришь правду.
Помни твою клятву тому делу, которой поклялась быть верной.
Не будь легкомысленной. Отныне забудь о своей красоте;
Не привлекай на себя внимание, это может, грозит тебе бедой.
Пусть роскошь царского двора не запачкает твою чистоту,
Пусть красота твоя не отвлечёт тебя от возвышенной цели.

Х а р м и о н а. (Смутилась так, что готова была заплакать.)
Не говори так, отец. Я никогда не помышляла нарушать клятву?
Я передаю тебе всё. Заручилась доверием царицы египетской.
Клеопатра любит меня, как сестру, не отказывая мне ни в чём!
Мне доверяют все при дворе, кто окружает царицу Клеопатру.

(Закрыла лицо руками, заплакала.)
С е п а. (Говорит более мягко.)
Довольно, довольно, Хармиона. Что сказано, то сказано.
Пожалуйста, не оскверняй нашего взора одеждами блудниц.
Ты должна понять, нам сейчас не до твоей красоты, Хармиона.
Мы посвящены нашим богам и Святому делу освобождения.
Смотри, вот твой двоюродный брат и твой царь, Гармахис!..

Х а р м и о н а.

(Перестала плакать. Светлый взор её был устремлён на Гармахиса. Она склонилась перед ним.)

Я думаю, царственный Гармахис, мой брат, что мы уже знакомы…

Г а р м а х и с.
Да, ты была в колеснице Клеопатры, обмахивая её опахалом,
Когда я сражался с вероломным гладиатором нубийцем…
Х а р м и о н а.  (Не скрывая искренней своей улыбки и блеска в глазах.)
Это был удачный бой, ты мужественно победил чёрного негодяя.
Я видела всё и, хотя, ещё не знала тебя, но боялась за храбреца.
Ведь это я внушила Клеопатре мысль – отрубить негодяю руку.
Если б я знала, кто боролся с ним, внушила бы отрубить голову.

(Смотрит на Гармахиса восторженно.)
С е п а. (Говорит строго.)
Довольно! Время уходит. Излагай дело и уходи, Хармиона!..

Х а р м и о н а. (Заговорила, сложив в почтении руки.)
Пусть фараон выслушает меня. Я, дочь родного дяди фараона…
В моих жилах течёт царская кровь. Я почитаю древнюю веру,
Ненавижу греков и мечтаю видеть тебя на троне отцов наших.
Для этой цели я, Хармиона, готова забыть своё происхождение,
И сделалась служанкой Клеопатры, чтобы вырубить ступень,
На которую, может твёрдо ступить твоя нога, восходя на трон.
Теперь, фараон, эта ступень сделана, мой царственный брат!
Выслушай план заговора. Тебе необходим доступ во дворец,
Чтобы изучить все его тайные выходы, насколько возможно.
Когда всё будет приготовлено, ты должен убить Клеопатру,
И с мой помощью, в этот момент мы впустим во дворец,
Наших вооружённых людей, через малые дворцовые ворота,
Они к этому моменту будут наготове, ожидая нашего сигнала.
И ворвутся во дворец, изрубят всех преданных Клеопатре.
Через два дня, изменчивая Александрия будет у твоих ног.
Все, кто принесут тебе присягу, будут полностью вооружены,
Сразу же, после Клеопатры, ты станешь фараоном Египта.
Вот краткий план, продуманный мной, мой царственный брат.
Ты видишь, хотя мой отец считает меня дурной и непригодной,
Но я хорошо знаю свою роль в драме и неплохо стану играть её.

Г а р м а х и с.
Я слышу тебя, сестра моя, пламенные слова достойно удивления,
Ты такая молодая, сумела составить такой смелый, опасный план.
Продолжай, как же я получу право входа во дворец Клеопатры?

Х а р м и о н а.
Клеопатра любит красивых мужчин, а ты, брат, просто красавец!
Утром она вспоминала тебя, жалеет, что не знает, где тебя найти.
Она мечтает о красивом, одарённом  астрологе. Она сказала мне:
Тот молодой человек, победивший  прославленного гладиатора,
Настоящий колдун, наверняка умеет читать будущее по звёздам.
Я ответила ей, что найду тебя. Слушай, царственный Гармахис:
В полдень Клеопатра из окон покоев любуется садами и гаванью.
Завтра, в этот час, я встречу тебя у ворот дворца, приходи смело,
Спроси госпожу Хармиону. Я устрою тебе встречу с Клеопатрой,
Сразу, как она проснётся. Всё остальное в твоих руках, Гармохис.
Она любит таинства магии, всеми ночами наблюдает течение звёзд,
Надеется научиться читать по ним судьбу, предсказывать события.
Она прогнала Диоскорида, он осмелился предсказать по звёздам,
Что Кассий победит Антония. Клеопатра послала легионы Кассию,
Но Антоний разбил Кассия и Брута. Клеопатра прогнала Диоскрида.
Теперь он промышляет знахарством, ради  куска хлеба насущного
Его место свободно, Гармахис, для тебя. Мы будем работать втайне,
Под сенью скипетра царицы, подобно червю, источим сердце плода,
И он упадёт нам в руки. От прикосновения твоего кинжала, мой брат,
Разрушится, сооружённый римлянами трон. С него спадёт тень раба,
Ты, Гармахис, распустишь царственные крылья над Святым Египтом!

С е п а.
Люблю видеть тебя такой девушкой, с божественным светом в глазах!
Это моя истинная Хармиона, которую я знал и с детских лет воспитал!
Как отличаешься ты от той, наряженной в шелка придворной девицы!
Закрывай плащом придворное одеяние, уходи, довольно позднее время.
Завтра Гармахис придёт в условленный час, как ты говорила. Прощай!

(Хармиона склонила голову, закутавшись в тёмный плащ, поцеловала рук Гармахиса и, не говоря ни слова, вышла.)

С е п а.
Странная женщина! Очень странная женщина!.. Ей нельзя доверять.
Смотри, Гармахис, берегись Хармионы, она слишком своенравна.
Подобно коню, она выбирает себе тот путь, который ей нравится.
У неё много ума, много божественного огня, предана общему делу.
Она всегда будет поступать по желанию сердца, чего бы ни стоило.
В руках этой девушки наша жизнь. Что будет, если игра её ложная?
Жаль, что мы используем её, как орудие заговора. Что поделаешь.
Я, вероятно, зря сомневаюсь в ней, надеюсь, всё будет хорошо!
Но временами я боюсь за племянницу Хармиону, приёмную дочь.
Она слишком хороша, слишком горячая кровь течёт в её жилах.
Горе тому мужчине, кто сполна доверится женской преданности!
Женщины преданы тому, кого любят, любовь становится их верой.
Они изменчивы, как море! Гармахис, помни: берегись Хармионы!
Как бурный океан унесёт она тебя на своих волнах и погубит тебя,
А вместе с тобой погибнут надежды на спасение Святого Египта!..

(С улицы, за окном послышалось пение бродячего музыканта.  Гармахис и Сепа подошли к окну, слушают пение.)

Так сладки певчие признанья соловья!
Что для тебя готов запеть всем сердцем я!
И песни наши, лишь поймёт, уверен в том:
Та роза чайная, в чей аромат влюблён!

Ах, роза чайная, любови аромат,
Собою сами песни на сердце звучат!
И аромат меня пьянит, и образ милый;
Блеск красоты твоей души неизъяснимый!

Дыханье песни, лишь от пламени любви,
Мерцанье всех миров в ликующей крови!
Пусть плачет сердце, на глаза падёт роса,
На зов любви стремится сердце к небесам!

Как песню радости любви на счастье ткут,
Так соловьи душистой розы нам поют.
С весною новой - среди розовых ветвей,
Песнь соловьиную поёт, лишь соловей!

Все песни радости поймёт, уверен в том, -
Лишь роза чайная, в чей аромат влюблён…
Так сладостны признанья соловья,
Что для тебя готов петь сердцем я!..
 
С е п а.
Красиво поёт…
Г а р м а х и с . Мне тоже очень нравится. Следует вознаградить…

С е п а. Подаяние свято, но не очень расщедривайся, Гармахис,
Не забывай о том, что нам с тобою деньга скоро будут нужнее, чем ему…

Г а р м а х и с.  (Бросает через открытое окно несколько монет.)

Г о л о с   (с  улицы).
Да не оскудеет рука дающего, господин! Пусть сбудется задуманное!
 
(Гармахис и Сепа переглянулись с улыбкой.)

Г а р м а х и с. (Громко.) 
Да услышит Исида твои слова, благородный песнопевчий странник!..
 
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Гармахис явился во дворец в платье мага, в шапочке с вышитыми звёздами, со свитком папируса с мистическими знаками и письменами, со жреческим посохом из чёрного дерева с ручкой из слоновой кости. Хармиона встретила его, привела в комнату перед спальней Клеопатры, в дверях которой стояли два евнуха с обнажёнными мечами.

Х а р м и о н а.
Гармахис, подожди немного я войду в покои Клеопатры.
Я только что пела ей песни, какие она любит слушать, засыпая,
Как только она проснётся, я без промедленья позову тебя.

(Уходит и вскоре возвращается, говорит Гармахису тихо.)

Х а р м и о н а.
Хочешь видеть прекраснейшую в мире женщину спящей?
Следуй за мной. Не бойся! Когда она проснётся, то засмеётся.
Она приказала доставить тебя к ней, будет ли она спать или нет…

Идут в спальню к царице египетской. Евнухи с мечами загородили Гармахису дорогу. Хармиона показала евнухам кольцо, снятое у себя с груди со знаком Клеопатры. Внимательно осмотрев кольцо, евнухи пропустили их, склонились и опустили свои мечи. Подняв тяжёлый занавес, вышитый золотом, Гармахис и Хармиона вошли в невообразимо  роскошную спальню, отделанную цветным мрамором, и украшенную золотом, слоновой костью, драгоценными камнями, цветами, прекрасными картинами и дивными статуями. Чудные занавески были затканы золотом. Ковры были необычайной красоты. Воздух напоён ароматами. Через раскрытые окна доносился шум моря.
В конце комнаты на ложе из серебряного шёлка, спала Клеопатра, прекрасная как волшебные мечты и грёзы. Гармахис на минуту  растерялся от осознания, что её, такую красивую, вскоре надо будет убить.

Х а р м и о н а. (Говорит шёпотом на ухо Гармахису.)
Тебе её очень жаль, Гармахис,  не правда ли? Ты так растерян.
Найдёшь ли ты в себе душевные силы, чтобы здесь убить её?..

К л е п а т р а.
(На лице её появилось выражение страха. Дыхание участилось, она подняла руки, словно защищаясь от удара, с тихим стоном села на ложе и открыла свои синие большие глаза.)

Цезарион! Где мой сын Цезарион?! Разве это был сон?
Хармиона, я видела Юлия Цезаря, который уже умер…
Он пришёл ко мне, лицо его было закрыто кровавой тогой.
Он, схватив моё дитя, Цезариона и унёс его с собой!
Мне снилось, что я умираю в крови, что я в агонии,
И кто-то, кого я не могла различить, насмехался надо мной!..

(Внимательно смотрит на Гармахиса.)

Кто этот человек, Хармиона, что стоит рядом с тобой?

Х а р м и о н а.
Успокойся, моя госпожа! Успокойся! Это маг Гармахис,
Тот,  которого ты повелела призвать к тебе во дворец…

К л е о п а т р а.
А, это маг Гармахис, победивший в бою геркулеса!
Припоминаю, припоминаю теперь, рада видеть тебя!
Скажи мне, Гармахис: может ли ты объяснит этот сон?
Может ли магия, коей владеешь, сон разгадать этот вещий?
Сны – это странная вещь – ум под покровом их мрака,
И починяют всецело его себе образы тайные страха!
Откуда, скажи мне, встают они на горизонте души,
Подобно тому, как месяц плывёт на полуденном небе?
Кто дал власть этим снам, вызывать из души воспоминанья?
Чтоб смешивать в царствии сна прошедшее всё с настоящим?
Сны, разве могут быть вестниками грядущих событий?
Сам Цезарь, я говорю тебе, здесь вот стоял передо мною…
Он бормотал мне предостережения, сквозь кровавую тогу,
Но, только они ускользнули из памяти, эти слова его…
Расскажи ты мне это, египетский сфинкс, маг мой, Гармахис,
И я укажу тебе к счастью путь, усыпанный блеском и славой!
И сделаю это  не хуже, чем могут предсказывать звёзды.
Ты мне принёс предзнаменование, реши сам ты эту загадку! 

Га р м а х и с.
В добрый час я пришёл во дворец твой, могущественная царица.
Я в совершенстве владею искусством разгадывать тайные сны.
Сон, есть ступень, за которой открыты нам в Вечность ворота!
И, лишь тому, кто держит в руке ключ к познанию тайны,
Сны яснее покажут, и скажут точнее, чем вся мудрость жизни,
Поистине мудрость, есть сон! Слушай с вниманьем царица Египта,
Я объясню тебе тайну этого сна, и успокоится в сердце волненье…
Цезарь, отняв у тебя Цезариона, указал тебе этим знаменье того,
Что к нему перейдёт его собственное величие и неувядаемая слава.
Цезарь унёс от тебя сына Цезариона, то есть унёс его из Египта,
Чтобы на Капитолии, короновать его императором мира всего!..
Всё стальное в твоём сновиденье, то от меня всё сокрыто, царица.

(Клеопатра, откинув лёгкое покрывала, села на край ложа, устремив на Гармахиса свои глубокие синие глаза, пока её пальцы играли концами драгоценного пояса.)

К л е о п а т р а.
По-правде сказать ты лучший из магов, так как читаешь в сердце моём,
И умеешь найти скрытую сладость, в самом зловещем предзнаменовании!

Х а р м и о н а.
О царица моя! Пусть грубые слова не коснутся твоих ушей,
И все дурные предзнаменования не омрачат твоего счастья!

К л е о п а т р а.
(Заломила руки за голову, посмотрела на Гармахиса полузакрытыми глазами.)

Ну, покажи нам твою магию Египтянин, я так устала от всего.
Что можешь ты показать? Есть ли у тебя что-то сокровенное такое?

Г а р м а х и с.
Прикажи, царица, сделать комнату темнее, я покажу тебе ещё кое-что.

К л е о п а т р а. (Обращается к Хармионе)
Хармиона, сделай, что велит Гармахис.

(Хармиона опустила на окнах занавесы. Стало темно.)

Г а р м а х и с. (Встал около Клеопатры.)
Смотри сюда, царица! Ты сейчас увидишь то, что у тебя на уме!

 (Указывает своим посохом на пустое место около себя. Женщины стали смотреть на то место, которое им указал Гармахис. Перед ними стало спускаться словно облако. Постепенно оно приняло форму человека.)

Тень, я заклинаю тебя, явись! Это я, Гармахис! Заклинаю тебя, явись!..

(Небольшое пространство наполнилось дневным светом, где явственно виделся царственный Цезарь. Лицо его было закрыто тогой, одежда его была окровавлена от множества ран. Он стоял перед Клеопатрой некоторое время. Гармахис взмахнул жезлом, всё исчезло. На лице Клеопатры выразился ужас. Губы её побелели, глаза расширились, тело дрожало.)

К л е о п а т р а.
Человек, кто ты, что можешь вызывать мёртвого Цезаря сюда?

Г а р м а х и с.
Я – астролог, царица, маг, я твой придворный слуга, по твоей воле.
Об этой ли тени ты думала, Клеопатра? О тени духа Цезаря?..

(Клеопатра ничего не ответила, встала и вышла из комнаты через другую дверь. Хармиона тоже встала, отняла руки от испуганного лица.)

Х а р м и о н а.
Как ты можешь это делать, царственный маг Гармахис?!
Скажи мне по правде: Ты, разве колдун? Я боюсь тебя…

Г а р м а х и с. (Говорит тихо.)
Не то важно, Хармиона, кто я. Важно, как идут наши дела?
Помни, Хармиона, что наша игра, теперь быстро пойдёт к концу.

Х а р м и о н а.
Всё идёт очень хорошо, царственный маг Гармахис!
Завтра толки о твоём искусстве распространятся повсюду,
Тебя будут бояться во всей Александрии! Иди за мной, прошу тебя!..   
   
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ

Царский пир во дворце Клеопатры. Гармахис сидит на почётном месте около Клеопатры, которая возлежала перед ним во всей своей царственной красоте, пригубливая вино, играя венком роз на голове. Гармахис смотрел на гостей, изукрашенных цветами и драгоценными камнями. Он был в раздумье о том, что вскоре ему предстоит запятнать кровью Клеопатры свой трон, и зло, сделанное его стране, искупить злом.

К л е о п а т р а. (С неизменной очаровательной улыбкой.)
Что с тобой, Гармахис. Должность астролога, мага царицы,
Жизнь во дворце,-  разве же вовсе не радуют, что ли, тебя?
Ночью, когда ты выходишь на башню к звёздам небесным,
Судьбы читать; ты не запутался в звёздном мотке золотом?..
Милый астролог, что же так мало внимания скромному пиру?
Или мы, бедные женщины, слишком незначащие существа,
И не заслуживаем одного твоего, даже случайного взгляда?
Можно поклясться: к сердцу мага, всё же нашёл Эрот отмычку.

Г а р м а х и с.
Нет, царица Египта, нет! Мне, служителю звёзд, не очень заметен
Блеск женских глаз. И я признаюсь вам, что в этом и счастье моё!
Клятву Исиде давал, что готов посвятить жизнь всю Египту!
И не нужна мне, царица, ничья в этом мире отныне любовь…

К л е о п а т р а.
(Придвинулась к Гармахису вплотную, взглянула ему в лицо долгим, вызывающим взглядом, так, что кровь невольно бросилась ему в лицо, сказала тихо)

Только не хвастайся очень, гордый астролог и маг египтянин!
Или решил испытать ты на мне действо тайных магических чар?
Может ли женское сердце позволить, считать её вещью ненужной?
Даже природа сама  не потерпит, столь  пагубного приниженья…

(Клеопатра откинулась и рассмеялась.)

Г а р м а х и с. (Говорит с возможным спокойствием и холодностью.)
Только прости ты меня, о царица Египта, спешу я на это ответить:
Перед царицей сияющей Неба, даже бледнеют и яркие звёзды.
Ещё недавно соперничала в красоте ты своей с богиней Исидой,
Шествуя в храм её в Александрии, ты в золочёной своей карете.
Знак Исиды - Луна, а при ней, даже небесные звёзды бледнеют.
Разве не так, царица Египта? Разве ошибся, сравнив тебя с Нею?!

К л е о п а т р а. (Захлопала в ладоши.)
Сказано чудно! Вот каков маг мой! Умеет любезности произносить!
Это чудо не пройдёт незамеченным. Чтобы боги не разгневались,
На женщин,  прошу тебя, Хармиона, сними венок из роз с моих волос,
И надень на чело учёного мага Гармахиса, хочет он этого, или же нет,
Мы здесь и сейчас должны непременно венчать его царём любви!

Х а р м и о н а.
(Сняла венок из роз с головы Клеопатры, и с улыбкой надела его на голову Гармахиса. Говорит Гармахису шёпотом.)

Предзнаменование, царственный Гармахис.)

(Надев венок, присела низко перед Гармахисом, громко произнесла насмешливо и нежно.)

Гармахис, царь любви!

К л е о п а т р а. (Рассмеялась.) Я пью бокал вина до дна - за «Царя любви»!..

(Следом за Клеопатрой выпили и все прочие гости, находя шутку удачной и весёлой.)

Г а р м а х и с. (Говорит в сторону.)
Царём любви!.. Шутя, венчают, как шута меня «царём любви»!
Я – царь стыда и позора!.. Приходится и мне шутить с ними!..

(Гармахис встал, наклонился перед Клеопатрой.)

Великая царица египетская, прошу меня отпустить. Венера всходит.
Как богокоронованный «царь любви», я должен поклониться ей,
Моей царице, Венере. Побывать на звёздном пиру в поднебесье…

(Гармахис удалился в свою башню, под всеобщий шум, шёпотов, шуток и смеха. Снял со своей головы на ходу постыдный венок из роз, которым венчали его «царём любви».)
 
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

В комнате Гармахисана полу находится большой глобус.  На рабочем столе измерительные приборы, свитки папирусов. Гармахис сидит за рабочим столом, погружённый в раздумья.

Г а р м а х и с. (Рассуждает вслух.)
Завтра ночью должна разразиться гроза. В полночь я убью Клеопатру.
Кажется, всё готово. Цветок свободы, заглохший двадцать пять лет назад,
Начинает пускать новые ростки. Вооружённые люди собрались в городах,
Ожидают сигналов, что Клеопатры нет в живых и Гармахис овладел троном…
Кто бы мог подумать, смотря на юное лицо Хармионы, что она так ловко
Расставила западню: должна будет погибнуть царица, любившая её, как сестру,
Что тайна смерти многих людей таилась до сей поры, в её девичьей груди…
Как бы я желал быть скромным хлебопашцем, в должный срок засевать,
И в нужную пору собирать тучный урожай золотистого зерна с полей.
Увы! Мне суждено посеять иное семя и снять готовые страшные плоды.

(Послышался негромкий стук в дверь. Зашла Хармиона.)

Г а р м а х и с.
Наконец, ты пришла, Хармиона.

Х а р м и о н а.
Да, мой господин! Не было возможности уйти от Клеопатры.
Она сегодня странно настроена. Не знаю, не понимаю, что это значит!
Причуды и капризы часто сменяются у неё. Не понимаю, чего она хочет?

Г а р м а х и с.
Хорошо, хорошо! Хватит говорить о Клеопатре! Видела ты дядю Сепу?

Х а р м и о н а.
Да, царственный Гармахис!

Г а р м а х и с.
Принесла ты последние списки?

Х а р м и о н а.
Да, вот список всех тех, которые должны последовать за царицей.
В нём помечен старый галл Бренн. Мне жаль его, мы с ним друзья!
Грустный список!

Г а р м а х и с. (Бегло читает список.)
Хорошо… Когда человек сводит свои счёты, он не забывает ничего.
Наши счёты стары и длинны! Что должно быть, то пусть и будет!
Теперь перейдём к следующему.

Х а р м и о н а.
Здесь список тех, кого надо пощадить из дружбы. А вот здесь списки городов,
Которые готовы к восстанию, как только гонец известит о смерти Клеопатры.

Г а р м а х и с.
 Хорошо. А теперь… теперь, о смерти Клеопатры! Какую смерть ты выбрала?
Должен ли я убить её собственноручно?

Х а р м и о н а. (Говорит с нотой горечи в голосе.)
Да, господин.
Фараон должен быть доволен, что именно его рука освободит страну
От ложной царицы. Одним ударом разобьёшь рабские цепи Египта!

Г а р м а х и с.
Не говори этого, девушка, ты знаешь, что я не могу этому радоваться.
Только горькая необходимость и мой обет вынуждают меня на это.
Разве её нельзя отравить? Разве нельзя подкупить одного из евнухов?
Душа моя отворачивается от кровавого дела! Поистине я удивляюсь,
Хоть и ужасны её преступления, как ты можешь легко говорить о смерти её,
Об измене той, которая так любит тебя?

Х а р м и о н а.
Наверное, фараон искушает меня.
Гармахис забывает о величии момента. Всё зависит от твоего кинжала,
Который прервёт нить жизни Клеопатры. Гармахис, ты должен убить её.
Ты – один! Я сделала бы это сама, если бы руки мои были сильны,
Но они слабы! Царицу нельзя отравить. Всё к чему она прикасается губами,
Каждый кусок, который она проглатывает, пробуются тремя служителями,
Которых нельзя ничем подкупить. Да и евнухи преданы ей беспредельно.
Завтра за три часа до полуночи ты узнаешь ответ богов об исходе войны.
Затем, по моему знаку, ты войдёшь со мной  в переднюю комнату царицы.
Оставшись один с Клеопатрой, ты скажешь ей о предсказании звёзд.
Когда она будет читать папирус, ты вонзишь ей кинжал в затылок.
Но берегись, Гармахис, чтобы твоя воля и твои руки не ослабели!..
Покончив с царицей, ты возьмёшь её значок и выйдешь. Я встречу тебя.
Дальше уже моя забота, как верным нам солдатам отворить ворота,
Чтобы Сепа и с ним пятьсот избранных людей ворвались во дворец
И перебили спящих легионеров. Всё это легко устроится, будь верен себе,
Не позволишь страху заползти в твоё сердце! Что такое один удар кинжала?
Ничего! А от него зависит судьба Египта и всего мира!

Г а р м а х и с. (Насторожившись,)
Тише, ш-ш! Что это такое? Я слышу шаги!

Х а р м и о н а.
(Подбежала к двери, осторожно взглянула в длинный коридор, прислушалась. Потом сейчас же вернулась, приложила палец к губам. Говорит шёпотом торопливо.)

Это царица, идёт по лестнице одна, отпустив своего телохранителя.
Я не могу встретиться с ней здесь в этот час, это покажется ей странным,
Она может заподозрить неладное. Что ей нужно здесь! Куда мне спрятаться?

Г а р м а х и с. (Оглядывается вокруг.)
Стань скорее туда, к окну, за занавеску.

(Хармиона скользнула за занавеску, задёрнула её за собой. Гармахис сунул списки под платье и склонился над мистической хартией. Раздался тихий стук в дверь.)

Г а р м а х и с.
Войди, кто бы ты не был!

(Вошла Клеопатра в царственном одеянии, с роскошными чёрными волосами и священной царственной змеёй на челе.)

К л е о п а т р а. (говорит со вздохом.)
Поистине Гармахис, путь к небу труден.
Я устала взбираться по лестнице, но захотелось посмотреть на тебя, мой астролог,
В твоем поднебесном углу!

Г а р м а х и с. (Низко склонился перед Клеопатрой.)
Высоко чту эту честь, царица!

К л е о п а т р а.
Ну, как ты теперь? Отчего твоё смуглое лицо смотрит сердито.
Ты слишком молод и красив для такого скучного дела, Гармахис!
Как, я вижу, ты бросил мой венок из роз, между ржавых инструментов?
Цари сберегли бы венок, украсили им свои любимые диадемы, Гармахис!
Подожди, что это такое? Здесь и женский платок, клянусь Исидой!
Ну, Гармахис, как же он попал сюда? Разве такие изумительные платочки,
Могут, служат инструментами твоего высокого искусства? О Гармахис!
Неужели, я поймала тебя? Неужели, ты, в самом деле, такая хитрая лиса?

Г а р м а х и с. (Вскричал отвернувшись.)
Нет, нет, царица Египта! Этот платок нечаянно упал с шеи Хармионы.
Поистине я не знаю, как эта красивая тряпка могла попасть сюда?
Быть может, её уронила одна из женщин, которые убирают комнату?

К л е о п а т р а. (Засмеялась журчащим смехом.)
Да, да, это так! Ну, разумеется, невольница, убирая комнату, уронила её,
Эту вещь – платок из тончайшего шёлка, дороже золота, вышитый шелками.
Я не постыдилась бы такого платка. По-правде, он мне кажется знакомым!

(Надела платок себе на шею и завязала концы.)

Несомненно, в твоих глазах это святотатство, платок твоей возлюбленной
Покоится на моей жалкой груди! Возьми же его, любезный Гармахис,
Да спрячь надёжнее его у себя на груди, возложи его поближе к сердцу!

(Гармахис взял платок, бормоча что-то, вышел на высокую площадку, где наблюдал звёзды, смял его в комок, и выбросил на волю ветра.)

К л е о п а т р а. (Клеопатра громко засмеялась.)

Подумай, что сказала бы твоя возлюбленная, если бы видела, что ты,
Так небрежно бросил её прекрасный платок, залог её любви, на волю ветров?
Быть может, тоже сделаешь и с моим венком? Смотри, розы увяли! Брось его!

(Клеопатра взяла венок, подала его Гармахису. Гармахис  направился, чтобы повторить венку судьбу платка, но во время одумался.)

Г а р м а х и с. (Говорит, как можно мягче.)
Нет, это дар царицы, я сберегу его.

 (Занавеска, где была спрятана Хармиона слегка зашевелилась.)

К л е о п а т р а. (Странно посмотрела на Гармахиса.)
Приношу благодарность «царю любви»  за эту маленькую милость!
Довольно об этом! Пойдём на площадку, расскажи мне тайну звёзд.
Я всегда любила звёзды! Они чисты, ярки и холодны, далеки от суеты.
Я желала бы жить тут, на мрачном ложе ночи, забыла бы о себе,
И вечно смотрела в лицо пространств, озарённых сиянием звёздных миров.
Быть может, звёзды составляют часть нашего бытия, соединены с нами
Невидимой цепью природы, и влекут за собой нашу судьбу, Гармахис?
Помнишь арийскую легенду о том, как сделался звездою юный отшельник.
Может быть, это правда, эти меленькие, светлые звёздочки-души людей,
Горят ярким светом в счастливой обители, освещая суету Матери-Земли!
Или же это маленькие лампады, висящие на этом небесном своде,
И какое-то чистое  божество зажигает их ночью бессмертным огнём!
Как они горят и светят таким светом?! Научи мудрости, открой их чудеса,
Служитель мой, ведь я невежественна. Сердце моё хочет объять это,
Я хотела бы всё знать о звёздах, мне нужен учитель!..

Г а р м а х и с.
Небо, обтекающее землю, поддерживается эластическими столбами воздуха.
Безграничен небесный океан Нот. Планеты плавают в нем, подобно кораблям,
Оставляя за собой искристый путь. Вон видна самая яркая планета Венера.
Она видится на утреннем и вечернем небе. Венеру называют Донау,
Когда она сияет вечерней звездой. Когда она меркнет в предутренней мгле,
Её называют Бону.

К л е о п а т р а.
(Пока Гармахис стоял и говорил, глядя на звёзды, Клеопатра сидела, обняв колени руками, и пристально смотрела ему в лицо.)

А, так это Венера видна на утреннем и на вечернем небе!
Хорошо! Она повсюду, хотя предпочитает ночь. Однако довольно о звёздах.
Они изменчивы и, может быть, пророчат горе тебе или мне, или обоим нам!
Люблю, когда говоришь о звёздах, исчезает мрачное облако с твоего лица,
Оно делается спокойным, оживлённым. Гармахис, ты слишком молод
Для такого торжественного дела. Может, я найду для тебя что-то лучшее?
Молодость бывает лишь однажды. Зачем тратить её на скучные вещи?
Будем думать о ней, когда станет нечего делать. Сколько тебе лет, Гармахис?

Г а р м а х и с.
Мне двадцать шесть лет, царица! Я родился в первый месяц Сому, летом,
В третий день месяца.

К л е о п а т р а. (С нескрываемым удивлением.)
Как, значит мы ровесники.
Мне тоже двадцать шесть лет, я родилась на третий день месяца Сому.
Мы можем смело сказать, что  наши родители не будут нас стесняться.
Если я красивейшая женщина Египта, то, Гармахис, во всём Египте
Нет мужчины красивее и сильнее тебя! Я, как царица, а ты, Гармахис,
Как главный столп моего трона! Станем работать на счастье друг друга!

Г а р м а х и с. (Глядя на небо.)
Может быть, не погибнем.

К л е о п а т р а.
Не говори  о гибели никогда. Садись здесь, подле меня, Гармахис,
Поговорим, как добрые друзья. Ты рассердился на меня тогда, на пиру,
За то, что я посмеялась над тобой! Но это была всего лишь шутка.
Знаешь ли, как тяжела задача монархов, мучительно проходят дни и часы!
Ты не стал бы на меня сердиться, если б знал, что я разогнала свою тоску
Простой шуткой! Как надоели мне князья, сановники, надутые римляне!
В моих покоях они притворяются верными рабами, а за моей спиной
Они насмехаются надо мной, уверяя, что служу их триумвиру или империи,
Или республике, смотря по тому, как повернётся к нам госпожа фортуна.
Нет ни одного между ними, глупцами, наряженными куклами, ни одного
Настоящего человека, с тех пор, как подлый кинжал убил великого Цезаря,
Который сумел бы справиться с целым миром! А я должна притворяться,
Льстить им, чтобы спасти Египет от их когтей. И что мне в награду?
Какая награда? Все говорят дурно обо мне, подданные ненавидят меня.
Я думаю, хотя я женщина, они убили бы меня, если бы нашли средство!

(Клеопатра закрыла глаза рукою. Гармахис вздрогнул всем телом.)

Они думают дурно обо мне, я знаю, называют меня развратницей,
Тогда, как я любила, лишь одного человека, величайшего из людей.
Любовь коснулась моего сердца, зажгла в нём священное пламя.
Сплетники клянутся, будто бы я отравила Птоломея, моего брата,
Которого римский сенат хотел сделать моим мужем, мужем сестры.
Всё это ложь! Он неожиданно заболел и вскоре умер от лихорадки.
Говорят, что я хочу убить Арсинию, мою сестру; это тоже ложь…
Она не хочет знать меня, но я люблю мою сестру всем моим сердцем.
Думают, обо мне дурно без причины; и ты, Гармахис, считаешь меня дурной!
О Гармахис, прежде чем осуждать, вспомни, какая ужасная вещь зависть!
Это боль ума, который злыми, завистливыми глазами смотрит на всё:
Видит зло на лице добра и находит нечистые мысли в самой чистой душе.
Подумай об этом, Гармахис! Как тяжело стоять на высоте над толпой рабов,
Которые ненавидят тебя за счастье и за ум. Они скрежещут зубами,
И мечут стрелы злобы из тёмной ямы, откуда взлететь, у них нет крыльев.
Они жаждут низвести благородство до степени пошлости и глупости.
Не торопись осуждать великих людей, чьё каждое слово и каждое деяние
Рассматривается тысячами завистливых глаз. Маленькие недостатки, которых
Выкрикиваются тысячами голосов. Суди справедливо, Гармахис,
Коль ты не хотел бы сам быть судимым. Царица никогда не бывает свободна.
Она только орудие в руках тех, которые гравируют железные книги истории!
О Гармахис, будь моим другом! Другом царским советником.
Другом, которому я могу довериться! Ведь здесь, во дворце я более одинока,
Чем всякая другая душа в моих царственных коридорах. Тебе я доверяю.
Правда и верность, видны в твоих глазах. Хочу возвеличить тебя, Гармахис!
Я не могу больше выносить душевного одиночества. Я должна найти кого-то,
С кем я могу говорить, посоветоваться и высказать, что у меня на сердце!
У меня есть недостатки, но я не так дурна, чтобы не заслуживать верности.
Есть и доброе во мне  среди моих недостатков. Скажи искренне, Гармахис:
Хочешь ли ты сжалиться надо мной, над моим одиночеством, быть другом?
У меня были любовники, ухаживали рабы. Подданных больше, чем нужно,
Но поверь мне,  никогда не было, ни одного настоящего, преданного друга.

(Клеопатра наклонилась к Гармахису, тронув за руку и посмотрела ему в глаза своими удивительными синими глазами.)

Г а р м а х и с. (Говорит в сторону.)
Я подавлен и поражён, думая о предстоящей ужасной, убийственной ночи.
Стыд и печаль овладели мной. Я её друг?! Я убийца, с кинжалом за пазухой!..
Тяжёлый стон рвётся из моего сердца…

К л е о п а т р а. (Думает, что он удивлён её неожиданностью, улыбнулась ему.)
Уж поздно. Завтра утром ты принесёшь мне ответ сам, и мы побеседуем!
О друг мой, Гармахис, я буду ждать, когда ты дашь мне ответ...

 Протянула ему руку для поцелуя.  Гармахис бессознательно поцеловал ей руку. Клеопатра ушла, Гармахис, словно очарованный смотрел ей вслед. Взял в руки венок из роз  Клеопатры, стал рассматривать его в задумчивости.  Неслышно подошла Хармиона. Она была взволнована, рассержена, холодна. Стукнула каблуком об пол.

Г а р м а х и с.
Это ты, Хармиона? Что с тобой? Ты, наверное, устала стоять за занавеской?
Почему ты не ушла, когда Клеопатра увела меня на площадку?

Х ар м и о н а.  (Сердито.)
Где мой платок? Я обронила его здесь, мой вышитый платок!

Г а р м а х и с.
Платок?  Клеопатра подняла его здесь, а я его выбросил.

Х а р м и о н а .
Я видела. Я хорошо всё видела. Ты выбросил мой платок, а венок из роз
Ты не выбросил! Ну, ещё бы, это же был дар царицы, и поэтому ты,
Царственный Гармахис, жрец Исиды, избранник богов, фараон,
Коронованный на благо Египта, дорожит им и сберёг его. Мой же платок,
Осмеянный легкомысленной царицей, выброшен!..

Г а р м а х и с. (Удивлённый её тоном.)
Что ты говоришь? Я не умею разгадывать загадки!

Х а р м и о н . (Вскидывая высоко голову. Говорит спокойно и нежно.)
Что я говорю? Я ничего не говорю, или всё, думай, как хочешь!..
Желаешь знать, что я думаю, мой возлюбленный брат и господин?
Я хочу сказать тебе, ты – в большой опасности! Клеопатра опутывает тебя
Своими роковыми чарами, и ты близок к тому, чтобы полюбить её,
Полюбить ту, которую должен убить! Смотри, любуйся на этот венок из роз,
Его ты не можешь выбросить, Гармахис, вслед за моим платком:
Клеопатра надевала его сегодня ночью!  Венок ещё пахнет розами,
Он ещё наполнен благоуханием волос любовницы Цезаря и других!
Скажи, Гармахис, как далеко зашло на башне? Я не могла слышать и видеть.
Прелестное местечко для влюблённых! Какой дивный час любви!
Уж то-то Венера нынче ликовала в звёздном небе! Дивилась диву дивному!..

Г а р м а х и с. (Рассерженно.)
Девушка, как ты смеешь так говорить со мной? Вспомни, кто я есть для тебя!
Ты позволяешь себе насмехаться надо мной?!

Х а р  м и о н а. ( Говорит спокойно.)
Я помню, чем и кем ты должен быть!
А что ты такое теперь? – я не знаю. Вероятно, ты знаешь это, ты и Клеопатра!

Г а р м а х и с.
Что ты думаешь обо мне? Разве я достоин такого порицания, если царица…

Х а р м и о н а.
Царица?! Что ж творится у нас? У фараона есть царица?!

Г а р м а х и с.
Если Клеопатра желает придти сюда ночью и побеседовать…

Х а р м и о н а.
О звёздах, Гармахис, наверное, о звёздах и о венке из роз. Больше не о чем!

Г а р м а х и  с. (Говори жёстко.)
Не смей говорить со мной таким тоном. Ты забываешься, Хармиона!
Подумай только: кому и что ты говоришь?!

Х а р м и о н а. (Плачет.)
Ты не должен кричать на меня! Это жестоко и бесчеловечно.
Да, я забываю, что ты жрец, а не муж одной, может быть Клеопатры…

Г а р м а х и с. (Возбуждённый.)
Какое право имеешь ты? Как ты можешь думать?

Х а р м и о н а. (Слёзы катятся из глаз.)
Какое право имею я? Гармахис, разве ты слеп?  Разве не знаешь,
По какому праву я говорю с тобой?  Я должна сказать тебе, это в моде здесь,
В Александрии, по единственному  и священному праву женщины,
По праву великой любви моей к тебе, которую ты, кажется, не замечаешь.
По праву моей славы и моего позора! О, не суди меня, Гармахис, за то,
Что правда вырвалась из моего сердца. Я совсем не дурная, но такая,
Какой ты сделаешь меня. Во мне живёт теперь дыхание славы,
Оживляя всю мою душу, если ты будешь  моим кормчим, моим спутником.
Если же я тебя потеряю, то потеряю всё, что сдерживает меня от дурного;
Тогда я погибла! Ты не знаешь меня, Гармахис. Я больше и сильнее,
Чем тебе может показаться. Мы одной крови. Любовь сольёт нас в единое  целое!
У нас одна цель: мы любим свою страну, и обет крепко связывает нас.
Прижми же меня к своему сердцу, Гармахис. Я подниму тебя на такую высоту,
На которую, ещё не мог подняться человек. Если же ты оттолкнёшь меня,
То берегись, я могу погубить тебя! Понимая все ухищрения развратной  царицы,
Которая желает поработить тебя. Я сказала тебе всё, что у меня на сердце.

 Она сжала руки, сделала шаг навстречу Гармахису. Смотрела, бледная и дрожащая, ему в лицо. Гармахис, понимая, в какое глупое положение он попал, засмеялся безумным смехом, как погребальным звоном. Хармиона отвернулась, бледная, как смерть, и молниеносный её взгляд, остановил его смех.)

Х а р м и о н а. (Говорит  прерывающим голосом, опустив глаза.
Ты находишь, Гармахис, мои слова смешными?

Г а р см а х и с.
Нет, Хармиона! Прости мне этот смех. Это смех отчаяния!
Что я могу сказать тебе? Ты наговорила мне высоких слов о том, кем ты можешь быть! Мне остаётся сказать тебе, кто ты есть теперь.

Х а р м и о н а. (Вздрогнула.) Говори!

Г а р м а х и с.
Ты очень хорошо знаешь, кто я и какова моя миссия. Ты знаешь,
Что я поклялся Исиде; по закону божественности, ты для меня – ничто!

Х а р м и о н а. Прекрасно, Гармахис.  (Опустила глаза.)
О, я знаю, мысленно этот обет уже нарушен! Мысленно, но не на деле,
Обет растёт, подобно облаку… Гармахис, ты любишь Клеопатру!..

Г а р м а х и с. (Вскрикивает.)
Это ложь! 
Ты сама, развратная девушка, желаешь отвратить от долга, толкаешь к позору!
Ты увлеклась честолюбием и любовью, и не постыдилась переступить черту
Стыдливости своего пола и сказать то, что ты сказала. Берегись заводить меня!
Если ты желаешь, чтобы я ответил, я отвечу прямо, как ты спросила.
Хармиона, не принимая во внимание моего сана и моих обетов,
Ты была для меня и есть – ничто! Ты не заставишь моё сердце забиться сильнее!
Едва ли та можешь быть моим другом, так как, говоря по правде,
Я не могу доверять тебе. Ещё раз говорю: берегись! Ты можешь делать зло мне,
Но, если осмелишься поднять палец против нашего дела, умрёшь в тот же день.
Теперь наша игра сыграна.

Х а р м и о н а.
(Медленно отступала назад, пока не упёрлась спиной в стену. Закрыла лицо рукой. Посмотрела вверх сверкающими глазами, вокруг которых залегли красные круги.)

Довольно, не гневайся на такие пустяки, Гармахис! Я бросила кости и проиграла!
Горе побеждённому. Дашь ли ты мне кинжал, чтобы покончить с моим позором?
Нет? Тогда ещё одно слово, если можешь. Забудь моё безумие, Гармахис!
Не бойся меня! Я теперь, как и прежде, твоя слуга! Слуга нашего дела! Прощай!

(Хармиона ушла, держась за стену.)

Г а р м а х и с. (С отчаянием.)
Вот как Гармахис! Увы, мы строим планы, строим себе дом надежды,
Не рассчитывая, на гостей, на помеху! И как уберечься от такой гостьи,
От неожиданностей? Завтра до рассвета, я должен обагрить руки кровью царицы,
Которая мне доверяет! Почему я до сих пор не смог её возненавидеть?
Прежде мне в этом убийстве виделся оправдательный акт усердия и любви к Родине,
Но теперь я охотно отдал бы своё царственное прав, полученное от рождения,
Чтобы освободиться от этой ужасной необходимости. Но, увы!
Я знал, что этого избежать нельзя. Я должен испить эту чашу до дна,
Или быть поверженным. Чувствую, что на меня устремлены все взоры Египта
И взоры всех египетских богов. Я молился, Матери  Исиде, послать мне
Силу совершить это убийство, молился так горячо, как никогда. И, о чудо!
Никакого ответа. Почему это? Что же порвало связь между мной и божеством,
Если впервые не удостоила Она ответа на призыв сына и избранного слуги своего.
Разве я согрешил в сердце против Матери Исиды? Хармиона сказала мне,
Что я  люблю Клеопатру. Разве любовь – грех? Нет, тысячу раз нет!
Это протест природы против предательства и крови! Божественная Матерь
Знает мою силу. Быть может, она отвернула свой Священный лик от преступления?

(Садится, закрыв лицо руками.)

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

(Комната Гармахиса. Утро. Гармахис пробуждается, резко вскакивает со своей кровати, озирается вокруг испуганным взглядом.)

Г а р м а х и с.
Боже, где я и что я? Почему я в своей кровати? Тогда ли был сон,
Когда я входил ночью в покои Клеопатры, полный решимости убить её,
Или же я сплю теперь? Я ничего не понимаю. Вот моя комната и вот я.
Ясно, что я не сплю. Уже утро. Разве я проснулся  теперь для того,
Чтобы почувствовать себя предателем? Такого удобного случая, -
Пройти к Клеопатре в покои, мне больше уже никогда не представится.
Боже, как же это могло случиться, что я предал это великое дел?
Мои соратники напрасно прождали моего сигнала об убийстве царицы.
Неужели весь Египет ждал этой моей великой  вести  напрасно?
Может быть, эта ужасная минута, лишь бред моего измученного ума?
Боже, уж не схожу ли я с ума? Так где же, всё-таки я теперь нахожусь?
Я должен быть перед покоем Клеопатры, ожидая её приглашения...
Где же я?

Я припоминаю, если это был не сон, я сидел один в комнате,
Смотрел на кинжал. Появилась Хармиона, как статуя с бледным лицом.
– Царственный Гармахис, - сказала она, - Клеопатра уже зовёт тебя,
Желает знать о предсказании звёзд! Час пробил! Ничего не упущено.
Всё готово. Дело за тобой. Прошу тебя: считай события прошлой ночи,
Всего лишь сном. Она улыбнулась мне какой-то зловещей улыбкой.
Проводила меня к Клеопатре.

Дальше помню я, что Клеопатра лежала, обмахиваясь веером,
Предложила мне сесть напротив. Папирус мой она читать отказалась.
- Зачем ты держишь руку у себя под платьем, у тебя сердцебиение? -
Спросила она, не сводя с меня своих глаз. Что же ты всё молчишь?
 – Разве у тебя не найдётся ни единого слова для меня, Гармахис?
Она взяла мои руки в свои маленькие ладони, просила успокоиться.
– Сердцебиение пройдёт, - говорила она, - наблюдая звёзды, утомился.
Слышишь шум прибоя? Ах, как воздух напоён ароматами лилий.
Слушай, как поёт филомела*, как приятно поют в саду фонтаны.
- Отпусти меня, Клеопатра, - простонал я, - пытаясь освободить руки…
 - Нет, ты не можешь оставить меня одну, не можешь, взять и уйти.
Разве ты никогда не любил, Гармахис, признайся мне чистосердечно?
- Нет, царица, - зачем мне любовь, прошу, отпусти меня, мне дурно!..
- Разве ты никогда не любил, Гармахис? – шептала мне царица,
И, всё ближе склонилась ко мне. Губы её прижимались к моим…
О горе мне! Я забыл всё: и Исиду, и клятвы, и друзей, и Египет.
Была только она Клеопатра! Обнимая меня, называла возлюбленным.
– Выпей, - прошептала она, - выпей кубок вина за нашу любовь.
Я выпил кубок до дна, и упал на ложе. Сознание ещё не покинуло меня,
Но не мог подняться и говорить. Клеопатра наклонилась надо мной,
И вытащила мой кинжал. – Отдохни, мой хороший, - сказала она, -
И крепко держала мою ослабшую руку. Взяла арфу, заиграла и запела.

Море спит и небо спит,
В сердце музыка звучит.
Ты и я – плывём по морю
С тихим рокотом волны…

Убаюканные морем,
Мы с тобою влюблены…
Ветер локоны целует,
Ты в глаза мои глядишь.

Речи страстные мне шепчешь,
Песня сладкая звучит…
Песнь звучит и умирает,
Истомила сердце нам;
Сердце так любви желает,
Сладко плыть нам по волнам…

- Отдыхай, Гармахис, расслабься и отдыхай, я  ещё спою тебе, Гармахис.

Бюльбюль** запел, едва на ветку сев,
И звук до сердца милой долетел;
Чуть покраснев, изумлена она,
Бюльбюль напевом - грудь её полна.

Я здесь стою, не знаю, как мне быть:
Бюльбюль ли слушать? Милую ль любить?
И от бюльбюля пьян и от любви, -
И песня, и любовь в моей крови!

Прекрасна, как жемчужина светла –
На песнь бюбьбюля выплыла Луна;
Фонтан возносится к Луне, красуясь
Им я, как тобой, всерезвая, любуюсь!

Всеразноликий образ облаков
Тебя венчает тысячью венков.
Уж скоро утро, ярко загорится,
Вот солнцепёрый луч уже искрится.

 Я сердцем пью прекрасную тебя,
Ах, не сгореть бы, этот мир любя!
Вселасковая зоренька моя!
Ах, Вселюбимая Восточная Заря!

(Больше ничего я не помню. Что со мною происходит? Я не понимаю.
А что это за ужасный предмет, имеющий форму человека, прикрытый белым?
Что это лежит здесь, испачканное кровью, скорчившееся у моего ложа?

(Гармахис вскакивает со своей кровати, изо всей силы ударяет предмет ногою, тяжёлый предмет покатился в сторону. Бледнея от ужаса, Гармахис сбросил покров.)

Г а р м а х и с. (Вскрикивает.)
Боже, это мёртвый римский военачальник, который должен был открыть
Малые дворцовые ворота по нашему сигналу. В сердце воткнут мой кинжал.
На свитке написано: «Привет тебе, Гармахис! Я был тем римлянином,
Которого ты подкупил. Смотри же на меня, хорошо ли быть предателем?!»

(Гармахис отскакивает от страшного трупа, прислонился к стене. С улицы доносилось щебетание птиц, Воцарился день.).

Итак, это был не сон! Я погиб! Погиб! Бедный мой отец Аменемхет.
Что будет с ним, когда до него дойдёт весть об ужасном позоре сына,
О разрушении всех его священных надежд! Мой добрый дядя Сепа,
Напрасно прождавший целую ночь моего сигнала. Что сталось с ним?
Не один я оказался предателем. Меня также предали. Но кто предал?
Этот римский начальник стражи знал немногих участников заговора.
Тайные списки надёжно спрятаны у меня здесь, в этой моей  одежде.

(Ищет списки у себя в одежде, с ужасом не обнаруживает их.)

Осирис! Они исчезли! Теперь мне ясно, судьба этого мёртвого римлянина,
Может быть судьбою всех истинных, преданных делу, патриотов Египта.

Гармахис зашатался и упал обезумевший там, где стоял… Придя в себя, вскочил на ноги, бросился к двери, она была заперта. Послышались шаги часовых, которые перекликались и гремели копьями. Вдруг засовы отодвинулись, дверь открылась и вошла сияющая, торжествующая Клеопатра в царственном одеянии. Гармахис стоял, как безумный. Клеопатра подошла к нему лицом к лицу.

К л е о п а т р а. (Говорит, нежно улыбаясь.)
Приветствую тебя, мой дорогой друг Гармахис! Мой послушник нашёл тебя?

(Указывает на труп римлянина.)

 Фу, как он страшно выглядит! Какое зловоние исходит от него. Эй, часовой!

(Дверь отворилась, вошли двое галлов, остановились у двери.) 

Уберите эту гадость, бросьте коршунам. Стойте! Выньте кинжал из его груди!

(Воины исполнили её приказания, положили окровавленный кинжал на стол. Схватили труп за голову и ноги и унесли.)

Мне кажется, дорогой мой друг Гармахис, теперь твоё положение скверно.
Как странно вертится колесо фортуны! Не будь этого римского изменника,

 (Указывает на дверь.)

На меня теперь было бы также страшно смотреть, как и на него…
И кровь на этом вот самом кинжале, была бы кровью моего сердца!
Итак, римлянин предал тебя. Когда ты пришёл ко мне в прошлую ночь,
Я знала, что ты пришёл убить меня. Когда прятал руку под своё платье,
Я знала, что ты сжимал кинжал, и что ты собирал всё своё мужество
Для совершения преступления, которое противно благородной душе.
Это был ужасный час, я  колебалась, не зная, кто из нас двоих победит?

(Гармахис посмотрел на приоткрытую дверь.)

Да, Гармахис, стража ходит за твоей дверью, но не обманывай себя!
Если бы я не была уверена, что держу тебя узами более сильными,
Чем запоры темницы; не была бы уверена, что не можешь сделать мне зла,
Что не сможешь перешагнуть через ограду чести, ты давно был бы мёртв.
Смотри, Гармахис! Вот твой кинжал! Убей им меня, если ты сможешь!

  (Клеопатра протягивает кинжал Гармахису, подошла ближе, открыла грудь и ждала, спокойно глядя на Гармахиса.)

Ты не можешь убить меня. Я наверняка знаю, что такой человек, как ты,
Не способен совершить такое злодейское преступление – убить женщину,
Которая принадлежит тебе, и остаться после этого жить... Долой руку!..
Не направляй кинжал на свою грудь, Гармахис! Ты не можешь убить меня,
Как ты можешь отнять у себя жизнь, преступивший клятву жрец Исиды!
Как ты предстанешь перед Священным Ликом оскорблённого божества?
Как ты думаешь: какими глазами взглянет Небесная Мать на своего сына,
Опозоренного, нарушившего Священный Обет? Подумай, Гармахис:
 Как будешь ты приветствовать её, обагрённый собственною кровью?

Г а р м а х и с.
Сжалься, Клеопатра, не мучь меня, я не могу выносить более твоей пытки.
Сердце моё разбито! Это правда, я дошёл до того, что не могу умереть.

(Упал на ложе, закрыв лицо руками от отчаяния.)

К л е о п а т р а.
(Села рядом с ним, стараясь утешить, обняла его шею обеими руками.)

Послушай, ещё не всё потеряно для тебя, хотя я и рассердилась на тебя.
Мы играем большую игру. Я пустила в ход женские чары против тебя
И победила. Сознаюсь, не могу быть с тобой откровенной до конца.
Мне очень жаль тебя. Как царице и как женщине, мне ещё более тяжело
Видеть тебя печальным и тоскующим. Это было хорошо и справедливо,
Что ты хотел освободить Египет и вернуть трон, взятый моими предками,
Я поступила бы точно также, не останавливаясь перед преступлением,
Я глубоко сочувствую тебе, Гармахис, как во всём великому и смелому.
Понимаю твоё горе и скорбь, осознавая всю глубину твоего падения,
Как любящая женщина, сочувствую тебе и жалею тебя!  Не всё потеряно.
Твой план смел, но безумен. Египту не подняться на прежнюю высоту.
Хотя бы и удалось завоевать корону. Без сомнения это удалось бы тебе,
Но есть ещё римляне, с этим надо считаться. Пойми меня, Гармахис!
Во всей стране нет сердца, которое бьётся с такой преданной любовью
К древней стране Египту, как моё, даже больше, чем твоё, Гармахис!
Научи служить моему народу! Стань моим советником и любовью!
Гармахис, ты завоевал сердце Клеопатры. Сердце, которое, стыдись! –
Ты хотел умертвить! Объединим же  вместе, старую и новую мысль!
Гордым взойдёшь ты на трон фараонов! Твоя неудача будет сокрыта,
Насколько это будет возможно. Итак, Гармахис, всё идёт к лучшему.
Разве ты виноват, что тебя выдали? Тебя опоили, пергамент выкрали.
Что же позорного для тебя? Хотя твой великий заговор и не удался,
Ты остался твёрд в преданности своей вере, завоевал сердце царицы.
Под лучами моей нежной любви, Ты скоро сможешь добиться цели,
Царственный, расправишь свои мощные крылья над страной Нила!
Подумай, разве плохой я советчик, любовь и надежда моя Гармахис?

Г а р м а х и с.
(Поднял голову. Слабый луч надежды блеснул во мраке его сердца. Как падающий человек хватается за пёрышко.)

А те, кто были со мной, кто верил мне, что станет с ними, царица?

К л е п а т р а.
Аменемхет, твой отец, престарелый жрец, Сепа горячий патриот,
Многих я могла бы сейчас назвать тебе… Всех их я знаю хорошо…

Г а р м а х и с.
Что сталось с ними?

К л е о п а т р а.  (Вставая, кладёт ему руку на плечо.)
Слушай, Гармахис, ради тебя я буду милосердна к ним и сделаю,
Что должно быть сделано. Клянусь моими всеми богами Египта,
Что ни один волос не упадёт с головы твоего престарелого отца, 
Пощажу Сепу и многих других. Я не стану брать пример с Епифана,
Он убил множество людей, когда Египтяне восстали против него.
Я же пощажу всех. Разве я такая жестокая женщина, как говорят.
В твоём списке, Гармахис, многие осуждены на смертную казнь.
Я отняла жизнь, только у римского негодяя, двойного изменника,
Так как он предал меня и тебя. Возможно, что ты удивлён Гармахис,
Тем великодушием, которым я тебя осыпаю? Это по женскому расчёту.
Ты мне нравишься, вот и всё, Гармахис. Впрочем, клянусь Сераписом,
Я не могу тебе так много дать, даром! Ты должен заплатить за всё это
Ценой, одного лишь поцелуя, Гармахис.

Г а р м а х и с. (Отвернувшись от прекрасной искусительницы.)
Нет! Эта цена очень тяжела для меня.

К л е о п а т р а.  (Нахмурившись.)
Подумай и выбирай! Женщине, Гармахис, не к лицу просить мужчин.
Делай, как знаешь, но я говорю тебе: если ты оттолкнёшь меня,
Я переменю своё намерение, и возьму назад все обещанные милости.
Итак, добродетельный жрец, выбирай: или тяжкое бремя моей любви,
Или немедленная смерть твоего отца и всех участников заговора!

Гармахис взглянул на рассерженную Клеопатру. Глаза её заблестели, и грудь высоко поднялась. Гармахис вздохнул и поцеловал её, запечатлев своим поцелуем свой позор и рабство. Клеопатра, улыбаясь, торжественно ушла, унося с собой окровавленный кинжал. Гармахис остался в горьком раздумье.

Г а р м а х и с.
Боже, как низко я пал. Почему нить жизни моей не прервалась?
Почему Клеопатра столь милосердно и любезно обошлась со мной?
Быть может, она убоялась убить меня, потому что заговор был силён,
И положение её на троне двойной короны, слишком уж ненадёжное?
Нет, не ради совершенного чувства любви (даже, если меня и любила),
Но больше из хитрости, постаралась привязать меня сердечными узами.
Вот она ушла, но её образ борется в моём сердце со стыдом и печалью.
О, как горьки были эти часы, я не мог облегчить их даже молитвами!
Связь между божеством и мною прервалась, Исида отвернулась от меня.
Но в этом мраке, мне блестят удивительные, нежные глаза Клеопатры,
Звучит её нежный смех, отголосок её любви. Чаша скорби ещё полна.
Надежда зародилась в моём сердце. Может быть ради высокой цели,
Из глубины падения, возможно, найду, более лучший путь к победе!
Увы, горе мне тяжкому грешнику из всех грешников на нашей земле!

(Обессиленный садится на своё ложе в обители заточения.)   
   
* Филомела – соловей
** Бюльбюль - соловей

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Гармахис. Затем Клеопатра.

Г а р м а х и с.  (С грустью.)
Вот уже потерян счёт дней моих, проведённых здесь, как в неволе.
В этой комнате никто и никогда не бывает, кроме часовых и рабов.
Они, молча, приносят питьё мне и еду, и, молча, торопливо уходят.
Клеопатра навещает часто меня, уверяет в искренней любви.
Г глубоко вползла она в сердце, что не осталось ничего на свете,
Кроме глубинной трепетно страсти в моём, ещё не любившем сердце.
Нет у меня более ничего в целом свете, кроме любви к Клеопатре…
Вся жизнь моя сосредоточилась в этой её безумной, страстной любви,
Я лелею это чувство, как вдова лелеет своего единственного ребёнка.
Виновница моего позора стала самым дорогим существом на свете.
Она покорила меня, лишила рассудка, отняла честь, обрекла на позор,
Я, ослеплённый её любовью, целую палку, которой она бьёт меня…
Я стал её  покорным рабом. И нет мне ни малейшего оправдания.

(Послышался за дверью лязг засовов. Вошла Клеопатра в царском одеянии, со скипетром в руке и золотой диадемой, с царственной змеёй на челе.)

К л е о п а т р а. (Садится перед Гармахисом, весело смеётся.)
Дорогой Гармахис, было совещание о войне Антония в Сирии.
Только что давала аудиенцию послам, а когда они мне надоели,
Я сослалась на неотложную встречу и убежала сюда, к тебе.

(Смеётся. Сняла с себя диадему, положила на голову Гармахиса. Надела на него царскую мантию, дала в руки скипетр, стала на колени перед ним, поцеловала его в губы.)

Гармахис, ты настоящий царь! Ведь ты коронованный в Абидосе Фараоном,
Я тоже короновала тебя душистым венком из роз - царём любви, помнишь?

Г а р м а х и с. (Вскочил, бледнея, сбросил мантию.)
Клеопатра, как смеешь ты так жестоко издеваться над своим пленником,
Смеёшься над пойманной птицей, посаженной в твою дворцовую клетку?!

К л е о п а т р а. (Поражённая его гневом, отшатнулась.)
Нет, Гармахис, не сердись! Почему ты решил, что я издеваюсь над тобой?
Почему ты думаешь, что действительно не можешь быть фараоном?

Г а р м а х и с.
Что ты хочешь этим сказать? Разве коронуешь меня перед всем Египтом?

К л е о п а т р а.  (опустила глаза.)
Любовь моя, быть может, у меня есть такая мысль, короновать тебя.
Выслушай меня. Ты бледнеешь здесь, и мало принимаешь пищи!
Не противоречь мне Гармахис, я знаю это от моих невольников.
Я держала тебя здесь, Гармахис, только лишь, ради твоего спасения.
Ты дорог мне. Ради твоего блага, ради твоей чести, все должны знать,
Что ты мой пленник. Иначе, ты был бы опозорен и тайно убит!..
Сегодня я больше не приду к тебе, так как теперь ты уже свободен.
Ты появишься опять, как мой астролог. Я пущу в ход все доводы,
Которые оправдают тебя. Предсказания твои о войне оправдались.
За это я не стану благодарить тебя, ты предсказывал в своих целях.
Теперь прощай. Я должна вернуться к нелюбимым посланникам.
Не сердись, Гармахис. Кто знает, что может произойти между нами?!

(Клеопатра уходит.)

Г а р м а х и с. (Задумчиво.)
Какую мысль она заронила мне, что хочет, открыто короновать меня.
Верно, эта мысль была у неё ещё в то время, до моего поражения.
Верно, если она не любит меня, то ещё дорог ей; не успел надоесть.

(Слышится тихий стук в дверь, вошла Хармиона.)

Х а р м и о н а.
Вот я пришла к тебе, Гармахис, уже ты вовсе не царственный брат.
Я пришла сказать тебе, что ты свободен, можешь видеть свою низость,
Можешь видеть её в глазах всех египтян, кто слепо доверились тебе,
Как тень, падающая в воду. Великий двадцатилетний план разрушен.
Никто не убит, только Сепа исчез бесследно, вожди заговора схвачены.
Иные изгнаны из Египта, рассеялись. Буря, не разыгравшись, затихла.
Погиб Египет навсегда. И его последние надежды на веки исчезли.
Египет согнулся под ярмом, подставил спину под палку римлян.

Г а р м а х и с (громко застонал.)
Увы, я был предан. Римский начальник охраны, предал меня.

Х а р м и о н а.
Нет, ты сам всех предал, Гармахис. Как ты мог не убить Клеопатру,
Ведь ты той ночью был с нею наедине? Говори, клятвопреступник!

Г а р м а х и с.
Она опоила меня.

Х а р м и о н а. (безжалостно.)
О Гармахис!  Как низко ты пал в сравнении с тем князем, которого я знала!
Ты даже не стыдишься лжи! Да ты был опоён напитком любви к царице.
Ты предал Египет, и своё великое дело за поцелуй царицы-развратницы!
Тебе позор и стыд! Презрение тебе и отвращение, вот чего ты заслужил!
Возражай, если можешь! Дрожи передо мной! Познай, что ты такое!
Ты должен дрожать! Пресмыкайся у ног Клеопатры, целуй ей сандалии,
Пока ей это не надоест. Пока она не швырнёт тебя в твою грязь
Перед всеми честными людьми! Дрожи! Дрожи, Гармахис!..

Г а р м а х и.
(Замирая под градом горьких упрёков, ненависти и презрения. Говорит глупым голосом.)

Как же так случилось, Хармиона, что тебя не выдали, а ты здесь.
Пришла, чтобы унизить меня. Ты, которая клялась, что любишь меня.
Ты,  женщина и не имеешь ни капли сострадания к слабости мужчины.

Х а р м и о н а. (Опустила глаза.)
Моего имени не было в списках. Это случайность. Выдай меня, Гармахис!
Я любила тебя! Это правда. Ты помнишь, как я чувствовала твоё падение?
Позор человека, которого мы, женщины избрали, становится нашим позором,
Прилипает к нам, и мы бесконечно страдаем, чувствуя это. Не безумен ли ты?
Не желаешь ли ты, прямо из объятий развратница, искать утешения у меня?

Г а р м а х и с.
Откуда мне знать, что это не ты в ревнивом гневе выдала наши планы?!
Давно уже Сепа предостерегал меня против тебя. Я припоминаю теперь…

Х а р м и о н а.  (Краснея до самого лба.)
Ты предатель, Гармахис, и видишь в каждом человеке себе подобного,
Такого же изменника и предателя, как ты сам! Не я изменила тебе…
Это бедный дурак, римский воин не выдержал до конца и выдал нас.
Не делаю слышать низких мыслей, Гармахис, не царственный более!
Говорю тебе: Клеопатра, царица Египта приказала мне сказать тебе,
Что ты теперь свободен, и она сегодня ждёт тебя в своих покоях.

(Бросила на Гармахиса молниеносный, обжигающий взгляд, ушла.)
   
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Ночь. Свет Луны. С одной стороны огни крепости Вавилон, с другой – пирамиды в городе смерти и мертвецов, гробницы. Гармахис и Клеопатра на скалистом холме Куфу-Кут (Трон Куфу).

К л е о п а т р а.  (Говорит Шёпотом,)
Поистине в древние времена страною Египет управляли Боги, а не люди!

Г а р м а х и с.
Вот она, пирамида Гер?

К л е оп а т р а. (Удивлённо.)
Какая ослепительная красота в ярком сиянии света Луны, чёрного пояса
Эфиопского камня в основании пирамиды!

Г е р м а х и с.
Это красивейшая из всех пирамид!

К л е о п а т р а.
Сокровище здесь?!

Г е р м а х и с.
Здесь! Вход в неё с северной стороны, где вырезано имя фараона Менкау-Ра.
Он выстроил эту пирамиду, желая сделать её гробницей и сокровищницей.
Он скрыл в ней сокровища для нужд Египта. Если сокровища находятся здесь,
Как во время моего предка, то оно скрыто в недрах громады пирамиды.
Путь туда, великая царица Египта, полон труда, опасности, неописуемого ужаса.
Готова ли ты войти в эту громадину? Потому, что ты сама должна идти туда…

К л е о п а т р а. (С ослабевшим мужеством,)
А разве ты не можешь, вместе с евнухом идти туда и принести сокровища?

Г а р м а х и с.
Нет, Клеопатра, не только ради тебя, но и ради Египта, я не могу этого сделать,
Иначе, из всех моих грехов, этот поступок будет самым величайшим грехом.
Я поступаю на законном основании. Я имею право, как наследственный жрец
Этой тайны, показать правящему монарху Египта место, где лежат сокровища,
А также показать ему предостерегающую надпись. Монарх сам должен рассудить:
Так ли сильна нужда Египта, что даёт ему право пренебречь проклятьем усопшего,
И положить руки на сокровища! От его решения зависит всё это ужасное дело.
Три монарха, согласно летописи, осмелились войти сюда в минуту нужды Египта.
Никто из них не осмелился дотронуться до сокровищ, как не велика была нужда.

К л е о п а т р а.
Они или были трусы, или недостаточна была нужда. Я хочу видеть своими глазами.

Г а р м а х и с.
Хорошо!

Гармахис из камней соорудил возвышение, взобрался на него, отыскал тайный знак в пирамиде, нажал на нужный камень, он повернулся, образовав отверстие. Оттуда вылетела огромная летучая мышь, покружила над Клеопатрой и улетела прочь. Клеопатра вскрикнула от ужаса, а евнух упал от страха.

Это дух Менкау-Ра, предостерегает нас.

Гармахис зажёг три светильника, и помог Клеопатре влезть в отверстие в пирамиде. Они оказались в небольшой комнате. (Евнух остался за гранитной дверью.) На стене он нажал на нужный камень, и мраморная дверь отворилась в большой зал с гранитным саркофагом. Саркофаг был установлен на сфинксе с золотым лицом, на котором было выгравировано имя и титул царицы Менкау-Ра.
 
К л е о п а т р а.
Где же здесь сокровище, это золотое лицо сфинкса?

Г а р м а х и с. (Указывает на саркофаг.)
Здесь в саркофаге. Подойди и смотри!

К л е о п а т р а.
(Взяла за руку Гармахиса, подошла к саркофагу. Гармахис поднял крышку из цельного дерева базальта. Клеопатра, преодолевая страх, со светильником заглянула в саркофаг.)

Там мумия, покрытая золотой дощечкой с надписью, которая гласит,
Что внутри мумии находятся редчайшие драгоценные камни изумруды…
Я очень люблю изумруды, Гармахис, и ты поверь мне, что ещё никогда
Не могла достать ни одного этого чистого драгоценного камня изумруда!

Г а р м а х и с.
Дело не в том, что ты любишь, Клеопатра, а в насущных нуждах Египта сейчас.
В тайных побуждениях твоего сердца, которое ты одна только истинно знаешь.

К л е о п а т р а.
Конечно, Гармахис, конечно! Разве не велика нужда Египта. В казне нет золота.
Как я могу порвать с Римом без денег? Разве я не поклялась, что короную тебя,
Обвенчаюсь с тобой, порву с Римом. В ответственный час, положа руку на сердце
Мёртвого фараона, ещё раз клянусь тебе! Разве сейчас тяжёлый час для Египта.
Если я не возьму камни мне не на что содержать войско для борьбы с Римом,
Они захватят Египет, уничтожат нас с тобой, и навсегда погубят наше Отечество.
Отбросим страхи, Гармахис, и за работу! Что ты смотришь на меня так испуганно?
Когда сердце чисто, нечего бояться, Гармахис!

Г а р м а х и с.
Как ты желаешь, Клеопатра.
Если ты рассудишь ложно, на тебя падёт проклятие, которого ты не избежишь!

К л е о п а т р а.
Фараон Гармахис, держи голову Менкау-Ра, я начинаю… Какое это ужасное место.

(Внезапно со страхом прижимается к Гармахису.)

Мне показалась, что появилась тень в темноте, она двигалась к нам и вдруг исчезла!..
Уйдём отсюда… Разве ты ничего не видел?

Г а р м а х и с.
Я ничего не видел, Клеопатра. Может быть, это был дух царицы Менкау-Ра,
Ибо дух всегда парит над своим смертным обиталищем! Я рад уйти отсюда!

К л е о п а т р а.
(Сделала шаг, чтобы уйти, но остановилась и заговорила.)
 
Не было ничего, кроме страха,  порождённого темнотой ужасного места.
Нет, я должна видеть эти изумруды! Пусть лучше умру, но увижу! За дело!

Клепатра с трудом вытащила фараона из саркофага, и уложила его на пол. Взяла кинжал Гармахиса, разрезала им повязки, начала разматывать покров Священного тела. Гармахис держал тело фараона к себе на коленях, Клеопатра развёртывала полотно. Выпал золотой скипетр фараона с яблоком из чистого изумруда. Затем выпадали различные дорогие украшения: кольца, браслеты.

К л е о п а т р а. (Подняла своё бледное лицо на Гармахиса.)
Гармахис, холст прилип к телу фараона. Но теперь нам уж нечего не остаётся,
Как вспарывать холст вместе с телом.

Клеопатра, взяла кинжал, стиснув зубы, воткнула его в тело фараона. Раздался ужасный  стон, за мраморной дверью, где остался евнух. У Клеопатры от ужаса широко раскрылись глаза. Оба, она и Гармахис, вскочили с места.

Г а р м а х и с.
Ничего, Клеопатра, надо доканчивать, начатое дело.

Он взял у Клеопатры кинжал и распорол тело. Клеопатра запустила руку в тело фараона, извлекла изумительный изумруд, очень большой. На нём написано: «Менкау-Ра, сын Солнца». Клеопатра осторожно запускала руку в тело фараона и извлекала один за другим огромные изумруды, которым не было цены, каких никто никогда не видел. Было несколько огромных чёрных жемчужин неслыханной красы. Сокровище большой кучей сияло перед ними. Они подняли тело фараона, положили обратно в саркофаг, закрыли деревянной крышкой. Собрали сокровища, спрятали в складках своей одежды. Самые ценные из них Клеопатра спрятала у себя на груди. Вышли через открытую мраморную дверь и остолбенели от ужаса. Прислонившись к стене, сидел мёртвый евнух. Зацепившись за его подбородок, висела белая огромная летучая мышь, раскачиваясь на его подбородке. Глаза её искрились в темноте. Затем мышь стала кружиться над головой Клеопатры, задевая её своими крыльями и с визгом, похожим на крик женщины, полетела к осквернённой гробнице. Клеопатра упала на пол, закрыв лицо руками, и закричала так громко, что пустоты гробницы заглушали эхом. Гармахис удержался за стену, чтобы не упасть…

Г а р м а х и с. (Вскрикивая.)
Встать, Клеопатра! Вставай, и немедленно поспешим отсюда, пока дух не вернулся сюда к нам. Он будет преследовать нас!.. Вставай, иначе ты погибла, если не переборешь страх!

(Клеопатра с трудом встала, как могла быстрее, покидала обиталище пирамиды.)

Будь мужественная, любовь моя, царица египетская, иначе мы оба погибнем!
Если драгоценные камни тяжелы, не жалей их, выброси!..

К л е о п а т р а.  (Задыхаясь.)
Нет, нет и нет, Гармахис! Это означало бы не выдержать наш долг до конца!
Лучше я умру вместе с ними!..

Прижимаясь к Гармахису, она поспешно, мужественно покидала пирамиду Манку-Ра. Неописуемы смелость и величие этой женщины. Наконец, они выползли через отверстие в пирамиде на лунный свет. Их овеял и освежил поток свежего воздуха. Силы покинули Клеопатру. Она упала на землю и лежала неподвижно. Гармахис, нажав на нужный камень. Он, повернувшись, закрыл отверстие. Клеопатра лежала на земле без чувств.

Г а р м а х и с.  (Приложил ухо к груди Клеопатры.)
Сердце бьётся!  Клеопатра будет жить!..

(Прилёг рядом с ней, чтобы восстановить силы. Затем, положил голову Египетской царицы себе на колени, пытаясь привести её в чувство…)

Боже, как ты убийственно хороша! Даже после этих ужасных испытаний,
Любовь моя, Клеопатра, озарённая светлыми, прохладными лучами Луны!
История твоей красоты переживёт каменные громады египетских пирамид!
Какой божественный отпечаток твоей удивительной, чудной  красоты!
Кажется, я ещё больше люблю тебя за всю глубину моего падения,
За ужасы, которые мы переживали вместе! За все испытания страхом,
Осознания всей виновности - в тебе одной жажду обрести радость и покой.
Кроме тебя, моя царица, у меня ничего не осталось в целом свете.
Обладая сокровищницей, освободим Египет от римских поработителей!

(Гармахис грел ей руки и поцеловал в губы. От поцелуя Клеопатра  очнулась. Дрожь пробежала по её телу. Раскрыла широко глаза.)

К л е о п а т р а.
А, это ты, Гармахис! Я знаю, ты спас меня, и увёл из этого ужасного места!

(Обвила Гармахиса обеими руками и нежно поцеловала.)

Пойдём, любовь моя, пойдём отсюда! Я хочу пить и так страшно устала!
Драгоценные камни, усталость и жажда нестерпимо жгут мою грудь.
Никогда ещё, мой друг Гармахис, богатство не доставалось с таким трудом!
Посмотри, слабый блеск зари зажигается на удивительных крыльях ночи!
Как красива заря! Как приятно смотреть на неё! Я уже было, не надеялась,
Что снова увижу эту волшебную зарю, там, в обители вечной ночи!
Пойдём Гармахис! Где бы найти воды. Кажется, за бокал чистой воды
Я не пожалела бы отдать, самый крупный, самый изумительный изумруд!

Г а р м а х и с.
Это близко, там за древним храмом, журчит чистый родник. Закутайся Клеопатра.
Уже заря несёт свой приветственный рассветный поцелуй Богу Света!
Лучи заиграли на блестящих гранях двадцати пирамид. На горизонте проснулся Царственный Ра, поднимается во всём своём великолепие. Воцаряется день!
Нас ждёт ладья на берегу Нила; десять сильных моряков умчат нас в Александрию!

(Плывут в ладье по Нилу. Гармахис поёт.)

О, какие счастливые дни,
Что по Нилу мы плывём одни!
Ожил дух у богини моей,
И в груди моей пел соловей!

Плыл в ладье с нею несколько дней,
Её руки белей лебедей.
То - Луна серебрила наш Нил,
Он, ласкаемый Солнцем, блестел.

Сладкий шёпот царицы моей,
Словно волны шептались с волной:
Милый мой, буду только твоей,
Только мой будешь ты, мой родной!..

(Клеопатра поёт.)

Я, Египта последнего царства, любви и престола царица.
Равных мне, по величию юности, красоте опьяняющей, нет!
Да, великою грешной, безумной была я блудницей,
Всё же неповторимый земной мой на небе есть след.

Пусть мой прах не хранят фараоновы чудо гробницы,
Но Антоний и Цезарь – бессмертные, чьи имена,
Поклонялись мне Римом, и пиров с ними дней вереницы,
Выпивала я кубок бессмертия славы до дна!..

Пусть деяния царские в мире, столь бренном ничтожны,
И следов вдохновений моих, никаких на пергаменте нет…
Но я властвую кистью и резцами ваятелей тоже,
И моею любовью, вдохновлён изумлённый поэт!..

Как цари предавались безропотно страсти томленья,
Я владею прельщеньем любовью моею, поэт;
Оставаясь в мечтах твоих - женщины ласковой тенью,
Новой музе твоей проливаю любви моей свет!..

Для искусства бессмертного, дивного - женскою властью,
Жизнь моя, сквозь века - о любви живительный стих…
Потому я бессмертна, что свежею прелестью, страстью,
Вдохновляю в мечтах всех поэтов, поклонников страстей моих!

Да, великою грешной, безумной была я блудницей,
Всё же неповторимый земной мой на небе есть след.
Я, Египта последнего царства, любви и престола царица,
Равных мне, по величию юности, красоте опьяняющей, нет!

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

    Клеопатра на богатой, изысканно роскошной галере, в сопровождении целого флота отправилась в путешествие, на встречу с Антонием в город Тарзис. В числе свиты, сопровождавших её, был и Гармахис. Клеопатра взяла его с собой, вопреки его желания, нарушив все обещания. Корма галеры покрыта чистым золотом, паруса сделаны из ярко-красного тирского пурпура. Серебряные вёсла ударяли по воде в такт музыке.
    В центре корабля под золототканым балдахином лежала царственная Клеопатра, подобная римской Венере. Одежды белоснежного шёлка перетянуты под грудью драгоценным поясом. Около неё стояли голенькие дети с крылышками за плечами, с луками и колчанами за спиной; они обмахивали её страусовыми опахалами. На палубе корабля стояли прекрасные женщины, прикрытые только длинными женскими волосами, держали шёлковые снасти, курили благовония. Позади Клеопатры стоял воин в золотой кольчуге с обнажённым мечом. Там же стояла свита, в их числе Гармахис и Хармиона. Гармахису вменили в обязанность громко выкрикивать  время по часам.
    У берега жители Тавра народ пел: «Венера встаёт из вод морских! Венера идёт посетить Бахуса!»
    Триумвер Антоний прибыл с войском к берегу. На корабль Клеопатры взошёл посол Антония Деллий.

Д е л л и й.  (Низко поклонился Клеопатре.)
От имени триумвира Антония, приветствую тебя, царица красоты!
Любезно просим тебя прийти на пир, приготовленный Антонием…

К л е о п а т р а.  (Высокомерно.)
Надлежит Антонию прийти к нам, а не нам идти к Антонию!
Попроси благородного Антония к нашему бедному столу сегодня,
Иначе, мы будем ужинать одни!

(Деллий низко поклонился и удалился. Появился Антоний, одетый в пурпурную одежду с царственным видом. С изумлением подошёл к Клеопатре.)

К л е о п а т р а . 
(Молча, протянула ему свою руку. Антоний взял её руку и поцеловал.)

Смотри, благородный Антоний, ты позвал меня в гости, и вот я пришла.

А н т о н и й.  (Всё ещё пристально смотрит на её лицо.)
Сама Венера пришла ко мне. Я звал женшину, а мне из глубины моря,
Явилась божественная Венера!

К л е о п а т р а. (С очаровательной улыбкой.)
И нашла Бога, который так любезно приветствует нас на своей земле!
Однако довольно с нас любезностей. Венера на земле чувствует голод!
Твою руку, благородный Антоний!

Зазвучали трубы. Клеопатра под руку с Антонием, в сопровождении свиты, пошла на приготовленный пир. Изобильный стол с изысканными яствами, вокруг которого стояли двенадцать позолоченных лож, и ложе Клеопатры из чистого золота с драгоценными камнями. Пол вокруг был усыпан душистыми розами. Хармиона и Гармахис стояли позади ложа Клеопатры. Гармахис выкрикивал проходящие часы. Клеопатра не удостаивала его ни единым взглядом. Пирующие пили вино, ели и шутили.

А н т о н и й.  (Окидывая взором роскошную царицу.)
Скажи мне, прекраснейшая царица, - из золота ли состоят пески Нила,
Что ты можешь с такой лёгкостью расточать целые сокровища на пиры?
Откуда у тебя это неслыханное богатство, очаровательная Египтянка?!

К л е о п а т р а. (Бросила беглый взгляд на Гармахиса, слегка нахмурилась.)
Это пустяки, благородный Антоний! В Египте у нас мы верно знаем,
Откуда достать, какие угодно богатства на наши насущные нужды.
Скажи: что стоит эта роскошь, это золото, эти яства и вина, на пиру?

А н т о н и й. (На минуту задумывается.)
Может быть, тысячу сестерций, или  около этого, прекрасная египтянка?!

К л е о п а т р а.  (Громко засмеялась.)
Я докажу тебе сейчас, благородный, Антоний, что сама съем и выпью
Десять тысяч сестерций единым глотком... 

А н т о н и й. (Крайне удивлённый.)
В это мне трудно поверить, прекрасная Египтянка!..

К л е о п а т р а.  (Весело засмеялась.)
Смотри же, благородный Антоний!

(Обращается к рабу.)

Подать мне бокал белого уксуса.

Подали уксус. Клеопатра поставила его перед собою и весело засмеялась. Антоний приподнялся со своего ложа, поражённый её действием, сел рядом с ней. Все присутствующие нагнулись над ней, желая видеть, что она далее намерена делать… Клеопатра сняла с уха одну из тех больших бесценных жемчужин, которые были вынуты из груди божественного Менкау-Ра, бросила её в уксус, при всеобщем тишине, в крайнем изумлении, затаив дыхание, все ждали, что будет. Вскоре жемчужина растворилась в кислоте. Тогда Клеопатра, подняла бокал и выпила уксус до дна… Подняла с торжествующим видом пустой бокал, воскликнула.

Ещё уксусу, раб!.. Мой пир ещё не кончен!

(Она вынула из второго уха другую жемчужину…)

А н т о н и й. (Вскочил с места, воскликнул в крайнем изумлении.)

О царица Египта! О Клеопатра! Клянусь Бахусом! Нет, этого больше не надо!..

(Он схватил её за руки. Поцеловал её.)

Я всё видел! Давольно, ради всего святого на свете, этого больше не надо!..

Г а р м а х и с.  (Невольно склонился над Клеопатрой, тихо произнёс.)
Час возмездия близок, о царица Египта, пробил час проклятия Менкау-Ра.

К л е о п а т р а.
(Бледнея, с яростью в глазах взглянула на Гармахиса, пока все остальные с удивлением смотрели на Гармахиса, не понимая значения его слов.)

Зловещий раб! Как смеешь ты говорить здесь? Кто дал тебе такое право
Открывать рот и каркать! Скажи ещё раз и будешь жестоко избит палками!
Наказан будешь, как злодей! Я обещаю тебе это, астролог и маг, Гармахис!

А н т о н и й.
Что такое говорит этот негодяй, астролог? Говори, бездельник, объяснись.
Кто толкует о проклятии, должен, верно, предсказывать и держать отчёт!

Г а р м а х и с.
Я служитель богов, благородный Антоний! Я призван говорить только то,
Что боги подсказывают мне, но я могу и не понимать значения их слов.

А н т о н и й. (Намекая на блестящее одеяние Гармахиса.)
О ты, служитель богам, ты, разноцветная, пышная таинственность…

Г а р м а х и с.
Я служу египтянам, этот культ лучше! Одна из богинь среди нас!
Я говорю, что богини влагают в мой ум, но не понимаю значения!

А н т о н и й.  (Быстро, вопросительно взглянул на Клеопатру.)
Отпусти негодяя, завтра мы разделаемся с ним. Пошёл вон, бездельник!..

(Гармахис поклонился и неспешно пошёл прочь.)

А н т о н и й.  (Глядя ему в след, обращается к Клеопатре.)
Он может быть негодяй, все люди таковы, но смею заверить, царица,
Что у твоего астролога царственный вид! В его глазах светится мудрость!..

(Гармахис у двери перед каютами остановился, не зная, как ему поступить дальше. Хармиона успела, среди шума, ускользнуть незамеченной. Нагнала Гармахиса, дотронулась до него.)

Х а р м и о н а.  (Говорит шёпотом,)
Иди за мной! Ты в опасности!

Г а р м а х и с. (Следует за ней.)
Куда мы идём?

Х а р м и о н а.
В мою комнату. Не бойся. Нам женщинам двора Клеопатры нечего терять!
Наша добрая слава давно потеряна! Если кто увидит нас, может подумать,
Что у нас с тобою назначено любовное свидание, а это здесь принято!

(Хармиона вошла в комнату. Гармахис последовал за ней. Она заперла дверь. Зажгла светильник, окно было плотно занавешено.)

Садись, Гармахис.

(Гармахис сел на стул, она села, напротив, на свою кровать.)

Знаешь ли ты, что сказала Клеопатра, когда ты ушёл.

Г а р м а х и с.
Нет, не знаю!

Х а р м и о н а.
Она пробормотала про себя, но я отчётливо уловила: «Клянусь, Сераписом,
Надо с ним покончить! Я не могу ждать дальше. Завтра он будет задушен!

Г а р м а х и с.
Так! Может быть. Хотя после всего, что было, не хочется верить в это…

Х а р м и о н а.
Как же можешь ты не верить, безумный из людей. Она убила бы тебя,
Ещё в Александрии, если бы не боялась, что твоя смерть возбудит волнение,
И может поколебать её трон. Вот она и взяла тебя сюда, чтобы убить тайно.
Что ты можешь ещё дать ей? Она прельстилась твоей силой и красотой,
Она отняла у тебя царственное право по рождению, стать великим фараоном,
Заставила тебя стоять с толпой прислужниц позади своего ложа на пиру.
Она выманила у тебя великую тайну Священных сокровищ Менкау-Ра!

Г а р м а х и с.
Ты знаешь и это?!

Х а р м и о н а.
Я всё знаю. Ты видел, как богатство, скопленное для острой нужды Египта,
Расточается для прихоти развратной македонской царицы?! Ты видишь,
Как она держит клятву свою повенчаться с тобою и короновать тебя царём? 
Гармахис, наконец-то твои глаза увидели истину во всей её полноте!

Г а р м а х и с.
Я вижу очень хорошо. Она клялась, что любит меня, а я, дурак, поверил ей.

Х а р м и о н а.
Она клялась, что любит тебя. Я покажу тебе сейчас, как она любит тебя!
Иди за мной. Но прошу, Гармахис, будь молчалив, как сама смерть!

(Погасив свет, повела его за руку в дальний угол комнаты, открыла потайную дверь, и в маленькой комнате, откуда проникал слабый свет, отчётливо слышались голоса. В стене были меленькие отверстия для глаз, замаскированные украшениями из камней. Хармиона говорит шёпотом.)

Посмотри в это отверстие, видна спальня Клеопатры. С ней рядом Антоний.
Теперь слушай и смотри, сохраняя молчание.

К л е о п а т р а.
Скажи, благородный Антоний, понравился ли тебе мой жалкий, скромный пир?

А н т о н и й.  (Солдатским голосом.)
Ах, египтянка, я сам устраивал пиры, бывал на пирах,  но уверяю тебя –
Никогда не видел такого великолепия. Ты сама была украшением этого пира!
Красное вино не было ярче твоих прекрасных щёк, нежный запах роз уступал Благоуханию твоих волос; сапфиры уступают красе твоих синих, как океан очей!

К л е о п а т р а.
Как! Похвала от Антония! Да ещё и какая! Любезные слова на устах того,
Кто пишет суровые письмена огнём и мечом. Это достойная похвала!..

А н т о н и й.
Это был царский пир, хоть  было досадно, что ты бросила чудную жемчужину
В бокал с уксусом! А что хотел сказать своим предсказанием оракул астролог?
Своим зловещим карканьем о каком-то зловещем проклятии Менкау-Ра?

К л е о п а т р а.
Я не знаю, он был недавно ранен в голову, быть может, разум его помутился!

А н т о н и й.
Нет, нет, египетская царица! Он совсем не был похож на безумного человека.
Его голос прозвучал, как предсказание оракула. Он так дико глядел на тебя,
Такими проницательными глазами, который любит и ненавидит одновременно.

К л е о п а т р а.
Это странный человек, говорю тебе, благородный Антоний. Очень учёный!
Я сама временами боюсь его. Он посвящён в древние великие тайны Египта!
Этот человек царственной крови, хотел убить меня. Я победила его и не убила,
Так как он имел ключ к великим тайнам, которые я хотела выведать от него.
Правда, я любила слушать его глубокие речи о разных неведомых мне вещах.

А н т о н и й.
Клянусь Бахусом, я начинаю ревновать к этому негодяю. И что же теперь?..

К л е о п а т р а.
А теперь, я выведала у него познания, у меня нет больше причин бояться его.
Ты видел, он стоял, как раб, среди моих прислужников и выкрикивал время?
Ни один пленный царь, шедший за твоей колесницей, не испытал столько мук,
Как этот гордый египтянин. Нам больше нечего слушать его зловещих слов.
Завтра он умрёт тайно от всех, не оставив даже следа своего существования.
Моё решение неизменно, благородный Антоний! Даже, когда я сейчас говорю,
Я боюсь этого человека. Этот страх порой растёт и накапливается в моей груди,
Я готова, хоть сейчас приказать убить его. Не могу дышать свободно, пока он жив.

А н т о н и й.
Подожди до утра. Солдаты пьяны и не смогут сделать этого, как положено.
А жаль мне его, право! Я не люблю, когда людей убивают тайно, во сне.

К л е о п а т р а.  (Задумавшись.)
Утром, пожалуй, сокол улетит! У него тонкий слух. Он, ведь может призвать
На помощь себе потусторонние силы. Может быть, сейчас он слышит мои слова,
Мне кажется, я ощущаю его присутствие. Однако хватит о нём. Прошу, Антоний,
Помоги мне снять мою золотую корону, она давит и сжимает  мне голову.
Будь добр, только осторожнее, благородный Антоний. Вот так, хорошо!

(Антоний снял корону. Она встряхнула своими роскошными волосами.)

А н т о н и й.
Возьми назад свою корону, прекрасная египтянка! Возьми её из моих рук.
Я не хочу отнимать её у тебя, напротив я приму меры. Чтобы она крепко
Держалась с этого дня на твоей прекрасной царской голове, Клеопатра!

К л е о п а т р а.  (Довольная улыбается.)
Что ты хочешь сказать этим, мой господин?

А н т о н и й.
Что я могу сказать? Ты явилась сюда ко мне, по моему повелению,
Чтобы ответить мне на обвинения. Если бы ты была не Клеопатрой,
Ты не вернулась бы в Египет царицей, я уверен, твоя вина неоспорима.
А теперь… никогда природа не создавала жемчужины прекраснее тебя!
Я забываю всё, ради дивной красоты и грации. Забываю и прощаю всё,
Что не пристало бы мне теперь прощать. Видишь, как много это значит
Красота и ум женщины! Если, даже - цари забывают о своём долге...
Возьми назад свою корону, прекрасная египтянка! Теперь я позабочусь,
Чтобы она была не очень тяжела для тебя.

К л е о п а т р а.
Это царственные слова, благородный Антоний!
Твоё великодушие достойно победителя мира! Да, я не знала Антония,
Вот потому, может быть невольно, согрешила я против тебя, героя,
К которому, тянется искреннее сердце женщины, - как цветок к Солнцу.
Не выходя из границ женской скромности, попрошу тебя, Антоний:
Надень эту корону на моё чело. Приму от тебя, как великий бесценный дар,
Вдвойне дорогой: для моей, и для твоей пользы. Я - твоя вассальная царица,
Покорная Антонию, который будет императором мира, повелителем Египта!..
Слушай, Антоний, теперь и навсегда я даю тебе обет верности и любви!
Теперь я навек твоя, буду всегда принадлежать тебе одному, мой Антоний!..

(Хармиона взяла за руку Гармахиса и увела в свою комнату.)

Х а р м и о н а.
Довольно ли ты видел и слышал, Гармахис?

Г а р м а х и с.
Да, более чем я ожидал, глаза мои открылись! Так вот какой конец.
Для этого я нарушил клятвы, выдал тайну пирамиды, ради этого
Я потерял свою корону, свою честь и, может быть, надежду небес!
Может ли быть на свете человек, столь убитый стыдом и горем, как я?
Что мне ждать? Я доверился ей, а она… Не могу выносить этой мысли,
Сердце моё в агонии хлынуло током слёз!  О, это мучительные слёзы!..

Х а р м и о н а.
(Подошла, чтобы его утешить, становится перед ним на колени, плачет.)

Не плачь, Гармахис, я не в силах видеть твоих слёз. Отчего ты не остерёгся?
Слушай, Гармахис, ты слышал, что сказала фальшивая царица-тигрица:
Завтра ты будешь убит.

Г а р м а х и с.  (Бормочет тихо.)
И хорошо, Хармиона!

Х а р м и о н а.
Нет, вовсе не хорошо! Не дай ей окончательно восторжествовать над тобой.
Ты потерял всё, кроме жизни; остаётся жизнь, остаётся надежда человека,
А с ней и возможность мести…

Г а р м а х и с. (Вскрикивает, вскакивая с места.)
Ах! Я не подумал об этом.
Возможность отомстить! Это, должно быть сладостно, быть отомщённым!

Х а р м и о н а.
Месть сладка! Хоть она, может обернуться и против самого мстителя.
По себе это знаю. Бросим, Гармахис, в сторону все разговоры и печаль.
Ещё будет время для горестей. Теперь ты должен бежать до рассвета!
Вот мой план. Завтра до зари, отсюда отчаливает купеческая галера…
На ней привозились сюда, на пир, фрукты, еда, вино. Капитан мне знаком.
Я достану тебе одежду сирийского купца, дам письмо капитану галеры.
Он довезёт тебя до Александрии, для него ты будешь сирийским купцом,
Который едет по своим делам. Начальник стражи на трапе к пристани,
Мне знаком, он мой друг. Он выпустит тебя на пристань к купеческой галере.
Сейчас ты немного отдохни, я тем временем, приготовлю всё необходимое.
Не горюй слишком, Гармахис! Другим следует горевать больше тебя.

(Хармиона вышла и вскоре вернулась с мешком одежды в руках.)

Всё идёт хорошо! Надевай это платье. Вот сумка со всем, что нужно для тебя.
Стражнику я сообщила, что сирийский купец должен пройти до рассвета.
Пароль - «Антоний». Вот письмо капитану галеры, что стоит у пристани,
Маленькая галера, окрашенная в чёрный цвет. Она уже готова к отплытию.

(Хармиона отвернулась, пока он снял с себя рабскую одежду на пол, растоптал её ногами. Надел скромную одежду купца, надел сандалии и спрятал кинжал.)

Х а р м и о н а.  (Обернулась.)
Ты всё ещё похож на царственного Гармахиса! Это необходимо изменить!

(Усадила Гармахиса, остригла его наголо, подрисовала ему морщины на лице.)

Вот теперь ты - вылитый сирийский купец, Гармахис! Я сама не узнаю тебя.

(Подаёт ему сумку.)

Возьми это золото понадобится тебе.

Г а р м а х и с.
Я не могу взять у тебя денег, Хармиона!

Х а р м и о н а.
Бери! Это Сепа дал мне для нашего дела, ты смело можешь пользоваться ими.

(Сунула сумку в его кожаный мешок, висевший у него через плечо…)

Г а р м а х и с.
Пора мне идти, Хармиона?

Х а р м и о н а.
 Нет ещё, погоди! Будь терпелив.
Гармахис, ещё час перенеси моё присутствие, потом прощай, может, навсегда!
Из соли иногда бьет источник горькой воды. Выслушай меня, прошу,
Хоть слова мои будут неприятны тебе.

Г а р м а х и с.
Говори теперь и самые ужасные слова не смогут взволновать меня.

Х а р м и о н а. (Сложила руки и стала бледная выговаривать хриплым шёпотом.)
Я не могу отпустить тебя, не открыв тебе истины… Гармахис, это я предала тебя!

(Гармахис хотел  вскочить с места, но Хармиона удержала его за руку.)

Садись и выслушай меня, а затем, поступай со мной, как пожелаешь.
Возьми свою собственную любовь к Клеопатре, помножь в миллион раз,
Тогда, может быть, ты поймёшь, как глубока была моя любовь к тебе!
Когда ты выбросил мой платок, но сохранил венок из роз Клеопатры,
Я в своём безумии, потеряла всякую власть над собой, выдала тебя,
Сказала, что нашла письма, которые ты потерял. Клеопатра поняла,
Что заговор был велик. Она очень испугалась, хотела бежать на Кипр,
Но я сказала, что этот путь закрыт для неё. Она хотела приказать убить тебя,
Но побоялась, что твоя смерть вызовет открытое восстание в Египте,
Решила привязать тебя к себе. Дальше ты знаешь, как она тебя победила.
Стрела моей мести поразила меня. Заговор был выдан начальником охраны.
Вышло так, что я погубила Святое дело, которому поклялась служить.
Полюбив тебя, она захотела сделать тебя царственным супругом,
Пощадила для этого заговорщиков, надеясь добиться признания Египта.
Вызнав у тебя тайну сокровища пирамиды, попросила моего совета:
Оттолкнуть Антония, повенчаться с тобой? Или предать тебя, ради Антония?
Я посоветовала ей второе. На том она и решила. И вот, я увидела результат:
Твоё и моё сердце разбито. Не могу вынести тяжесть моих предательств,
Я согрешила против тебя, побуждаемая страстной, безумной любовью...
Гармахис, прошу, убей меня, придай смерти. С радостью умру от твоей руки
И поцелую остриё твоего кинжала.

(Хармиона упала перед ним на колени, раскрыв свою грудь для удара кинжалом.)

Убей меня, или я сама покончу с собой.

Г а р м а х и с.  (С отчаянием.)
Боже, сколько же всего способно вынести человеческое сердце?!
Ты, Хармиона, была причиной моего позора и падения, а когда я пал,
Ты дерзко и жестоко издевалась надо мной. Но, скажи, как же я могу
Убить тебя, коль не сумел убить Клеопатру?! Ты дважды спасала мне жизнь.
Я пожинаю то, что посеял. И ты не убивай себя. Я равный тебе по грехам.
Что ты посеяла, то и пожинай, Хармиона! Терпеливо, безропотно пожинай.
Твоя ревность причинила столько бед мне и Египту. Но ты живи, Хармиона,
Пожинай из года в год, горькие богатые плоды всех своих преступлений! 
Твоя жестокая, сумасшедшая любовь, довела до гибели и позора меня.
Египет ты отдала во власть ненасытной Клеопатры, в долгое рабство Риму.

Х а р м и о н а.
Гармахис, прошу, не отталкивай меня, теперь, в твоей безысходности,
Как тогда, когда ты был в величие. Я со слезами молюсь за тебя.
Позволь мне бежать за тобой, заслужить прощение преданной любовью!
Позволь мне быть твоей любящей сестрой, преданной служанкой, рабыней,
Чтобы я могла служить тебе в горе, когда тебе и главы приклонить негде.
Я пренебрегу всем, вынесу всё, только смерть разлучит нас с тобой!..

Г а р м а х и с.
Ты соблазняешь меня на новый грех, женщина! Как мне в какой-то лачуге,
Укрываясь от всех и вся, смотреть на твоё прекрасное лицо и вспоминать
Как твои нежные уста продали и погубили меня? Нет и нет, Хармиона,
Пусть будут тяжёлые годы твоих покаяний, оставайся при дворе Клеопатры.
Если я буду жить, то время от времени, найду средство известить тебя.
Может быть, наступит время, мне потребуются твоя помощь для мщения.
Поклянись же сейчас, не изменить мне ещё раз.

Х а р м и о н а.
Клянусь, Гармахис, клянусь!..

Г а р м а х и с.
Хорошо! Сдержи свою клятву! Нельзя дважды выдавать человека.
Я иду совершать свою нелёгкую судьбу. Ты устраивай свою судьбу!
Быть может, нити нашей жизни ещё пересекаться. Прощай, Хармиона,
Любившая меня так безумно, что любовью своею погубила меня, прощай!..

Хармиона хотела обнять его, подняла руки, но упала на пол. Гармахис взял мешок, посох, пошёл к выходу, но перед дверью оглянулся; она лежала на полу с распростёртыми руками, волосы разметались около неё.

(Утром на галере поднялась суматоха, что исчез Гармахис.)

К л е о п а т р а. (В отчаянии вызвала к себе начальника стражи.)
Ты, негодяй, поплатишься своей жизнью, если не скажешь правду.
Отвечай мне, изменник,  куда подевался этой ночью Гармахис?

С т р а ж н и к. (Опускается на колени.)
Клянусь богами, священная царица Египта, стоя на страже, я видел,
Как перед самым рассветом, вышел я на палубу и улетел на небо человек,
Оставив меня в полном изумлении. Я подумал, что мне только показалось.

К л е о п а т р а. (Топая ногой.)
Не рассказывай мне здесь сказки. Срочно отправляйся в погоню,
На быстроходном вооружённом корабле, за ушедшей торговой галерой.
Запомни мой наказ: без Гармахиса, ты сюда лучше не возвращайся.
А эти слухи, о полёте мага на небо, чтобы я больше никогда не слышала!

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Вначале Гармахис. Затем Атуа.

Коричневые огромные холмы в пустынной, выжженной солнцем долине, недалеко от Фивы и реки Нил. Здесь Гармахис нашёл своё пристанище в одной из гробниц божественных фараонов, высеченных в скалах.

Г а р м а х и с.
Наконец-то я  добрался до уединённого места моих предков фараонов.
Здесь обрету тайное пристанище. В одной из гробниц, высеченных в скале.
Выходить из гробницы буду, только ночью, от людских глаз подальше.
Какое странное было мне ночью видение. Голос говорил мне о раскаянии,
Чтобы со смиренным сердцем  идти мне, вкушать всю горечь жизни.
Что сделано тобой, того тебе уже не изменить, знай же это Гармахис,
Египет не будет свободен, храмы его будут покрыты пылью запустения.
Чужеземные народы веками будут держать его в рабстве и в цепях…
Появятся новые религии. Ты погиб, Гармахис, но дано тебе погубить ту,
Которая погубила тебя. Это право твоего правосудия. Тебе будет знамение.
Иди к Клеопатре, соверши мщение ей. Раскайся, Гармахис, и твори добро,
Пока ещё есть у тебя время, при наступлении мрачного конца веков…

(Появляется старая женщина, Атуа, с палкой в одной руке и с корзинкой – в другой.)

А т у а.
Какая скорбная тишина тут в царстве смерти. Где же свежая гробница,
Священного жреца и правителя Абидоса?

Г а р м а х и с.
Тише, женщина, тише. Не стоит понапрасну беспокоить души умерших…

А т у а.  (Вскрикивает, роняет корзинку.)
А кто ты?

Г а р м а х и с. (Говорит тихо.)
Посмотри на меня, Атуа…

А т у а.
Да вот смотрю, что за бродяга пугает несчастную, почти слепую женщину.

Г а р м а х и с. (Говорит чуть громче.)
Посмотри на меня. Я – Гармахис. Вспомни же, вспомни меня, Атуа,
Ты с самого детства нянчила меня…

А т у а.
Посмотреть! Да смотрю вот, Гармахис, ты изменник и погиб навеки,
Но Аменемхет, его Святой отец, убит. Я осталась одна, без рода и племени.
Я всё отдала за него, за Гармахиса, за изменника! Иди, убей меня также,
Ты, негодный, проклятый человек!

Г а р м а х и с.  (Делает к ней шаг навстречу.)
Атуа, Атуа, послушай…

А т у а.
Нет, нет, добрый господин, пощади меня. Мне скоро уже девяносто лет -
В будущий разлив Нила. Я не хочу умирать, хотя Осирис милостив к старухе,
Которая служит ему! Не подходи ко мне, бродяга! Нет! Помогите! Помогите!..

Г а р м а х и с.
Ты что, помешалась, Атуа? Молчи! Разве ты не узнаёшь меня?

А т у а.
Узнать тебя? Разве могу знать всех странников моряков? Это ты, Гармахис?
Ты, мой малыш? Да, ты пришёл к нам сюда, порадовать мои старые глаза?
Я надеялась, что ты умер… Дай мне обнять тебя! Ой, нет, я совсем забыла.
Гармахис - изменник, убийца! Здесь вот лежит Святой отец Аменемхет,
Он убитый изменником Гармахисом. Я не хочу видеть изменника, отцеубийцу.
Ступай к своей распутнице Клеопатре! Не тебя я выкормила и вынянчила!
Ты убил того, кто дал тебе жизнь. Я стара и много видела горя, но это горе
Самое тяжёлое из всех. Я никогда не любила мумий! Уходи, прошу тебя!..

Г а р м а х и с.
Кормилица, не упрекай меня, разве я не довольно выстрадал?

А т у а.
Да, да, я забыла! Ладно!  Да и какой твой грех? Женщина погубила тебя!
Она губила людей до тебя и будет губить после тебя! И какая женщина!
Я видела её. Красота неизъяснимая, какой не было на земле и не будет.
Пущена стрела богами на погибель людей! Ты юноша, воспитанный жрецами,
Дурное воспитание! Очень плохое воспитание. То была неравная борьба!
Что тут удивительного, что она победила тебя? Иди ко мне, Гармахис,
Дай мне поцеловать тебя! Женщина не может сурово отнестись к мужчине,
За то, что он возлюбил её пол. Это всё природа. Природа знает своё дело.
Иначе она сотворила бы нас иначе. Но здесь, у нас вышло скверное дело.
Знаешь ли, твоя македонская царица, захватила все доходы с земли,
Выгнала всех жрецов из храмов, кроме одного Святого отца Аменемхета,
Который теперь лежит здесь и которого она не тронула, не знаю почему.
Прекратились поклонения богам в этих храмах. Хорошо, что он умер,
Ушёл от нас грешных. Гармахис, он не оставил тебя с пустыми руками.
Как только заговор был уничтожен, он собрал всё своё немалое богатство
И спрятал его, где? Я укажу тебе! Оно твоё по праву твоего происхождения.

 Г а р м а х и с.
Не говорил мне о богатстве, Атуа! Куда мне уйти, где спрятать свой позор?
Вот я и пришёл сюда, в вечное жилище моих предков.

А т у а.
Да, правда, правда! Тебе надо скрываться. Если только они найдут тебя,
Придадут ужасной смерти, они задушат тебя. Ты сможешь спрятаться здесь,
В одной из гробниц, пока всё мало-помалу забудется. Мир, полный скорби,
Как грязь Нила! Пойдём, Гармахис, я покажу гробницу твоего Святого отца.
Вот она неподалёку отсюда, скрыта в скалах. Иные вскрыты грабителями…
Вот здесь, в этой печальной долине смерти, спит Аменемхет мирным сном.
А вот свободная гробница, хорошее убежище для тебя до поры до времени.
Я буду навещать тебя, приносить хлеб и воду. Лучшего убежища нет в мире.

Г а р м а х и с.
Я знал раньше, что эта гробница, место упокоения божественного Рамсеса,
Третьего фараона этого имени, уже давно почившего здесь, в Осирисе…

А т у а.
Вот она, эта замечательная гробница, обширна и красива, в несколько комнат.
Завтра к вечеру я принесу тебе свечи. Я ведь могу еще, и поухаживать за тобой.
Помнишь, как бывало, ты был несмышленым ребёнком. То время лучше помню,
Чем это современное. Здесь ты восстановишь свои силы. Тебя считают мёртвым. Послушай меня, Гармахис. Давай дадим тебе новое имя, ну, к примеру, Олимп…

Г ар м а х и с.
Хорошо, хорошо, Атуа, пусть у меня будет такое имя, - Олимп. 

ЯВЛЕНИЕ ОДИНАДЦАТОЕ

Клеопатра и Хармиона.

(Клеопатра мечется по своей дворцовой роскошной комнате, подобно раненой тигрице. Хармиона успокаивает её.)

К л е о п а т р а .
Ах, ничто уже не может утешить меня, Хармиона, мы погибаем…

Х а р м и о н а.
Да. Что же случилось? Можешь ли ты мне сказать, моя царица?
Не бывает безвыходных положений.

К л е  о п а т р а.
Ах, Хармиона, ты же знаешь, как обезумел Антоний, после событий
Морского боя, когда мои корабли и Антония, вышли в сражение
Против кораблей Октавия, наместника Цезаря. Победа улыбалась нам,
Как вдруг послышался явственно голос Гармахиса: «Беги Клеопатра,
Беги, или ты погибнешь!» Вновь и вновь слышался мне этот голос.
Мной овладел такой неописуемый страх, что я приказала матросам,
Дать сигнал всему флоту к отплытию. Мы побежали с поля битвы,
Я заметила гибельную панику на флоте Антония. Казалось, что мне -
Само море безумно орало: «Клеопатра бежала! Клеопатра бежала!»
Корабль Антония пустился за моим флотом. Битва была проиграна.
Морские силы разбиты. А в ушах у меня всё сильнее слышалось:
«Беги, беги, Клеопатра!» Армия  Антония без боя перешла к Октавию.
Войско Октавия движется к Александрии, не встречая сопротивления.
Антоний, измученный неведомой ему горечью позора и печали,
Замкнулся в своём неприступном замке у моря. Он не принимает
Моих посланий и послов, находится на грани безумия. Всё пропало.
Я сомневаюсь, что Гармахис погиб. Он мстит своим чародейством.
Ну, что мне делать, подскажи Хармиона, дай мне совет…

Х а р м и о н а.
О моя царица! Я знаю одного святого отшельника пустынника,
Но не могу быть до конца уверена, что он сможет помочь нам.

К л е о п а т р а.
О Хармиона, все твои советы, были спасением для меня и Египта.
Не мучь меня своими догадками, назови: кто он и что он?

Х а р м и о н а.
Его имя Олимп…

К л е о п а т р а.
Красивое имя, и мне кажется, что-то я уже слышала что-то о нём.
Продолжай, прошу тебя.

Х а р м и о н а.
Вполне допускаю, моя царица, что ты могла слышать о нём.
Он пользуется большой славой в народе, как исцелитель,
Как большой знаток человеческих душ. Не знаю, как сказать тебе.
Живёт он в пустынной гробнице, в долине смерти уже немало лет.
Питается  хлебом и водой. Вот там по соседству с мёртвыми
Поселился он. Живёт воздержанием и молитвами в уединении…

К л е о п а т р а.
Хорошо, хорошо, но что же, он делает, чем владеет.

Х а р м и о н а.
Говорят, он духовными очами проникает в сущность вещей.
Со всего Египта к нему стекаются, простые и знатные люди.
Приносят ему больных, просят вылечить их. Лечит он травами,
Олимп владеет большим искусством народной медицины.
Люди проносят ему всё необходимое для жизни. Слава его растёт.
Едут к нему из Мемфиса, Александрии и из других мест Египта.

К л е о п а т р а.
Хармиона, мы не можем терять время, попиши Олимпию письмо,
Я диктую текс письма. «Клеопатра Олимпу, учёному египтянину,
Обитающему в долине смерти, близ Тапе. Слава твоя, учёный Олимп,
Достигла наших ушей. Ответь нам быстрее. Если верно скажешь,
Получишь почести и богатство больше, чем кто-либо другой в Египте.
Скажи, как вернуть любовь благородного Антония, разбитого Октавием?
Но будет лучше, если ты сам лично приедешь во дворец Клеопатры.
Если поможешь вернуть во дворец Антония, будешь жить во дворце,
Станешь главным моим советником, в великой чести и во славе.

Х а р м и о н а.
Моя царица, я всё исполнила, как следует. Послание написано,
Будем ждать Олимпа. Пошлём гонцов на быстрой колеснице.
Доставят его без промедленья.

(Клеопатра скрепляет свиток печатью. Хармиона поспешно уходит в соседнюю комнату. Вручает свиток воину, даёт ему поручение.)

Без промедления вручить этот свиток Олимпу, живущему в гробнице,
В долине смерти. Доставить его сюда немедленно. Лошадей не жалеть!..

(Воин поспешно уходит. Хармиона рассуждает сама с собой.)

Странный мне нынче снился сон. Приснился  мне этот отшельник Олимп,
Истощённый, руки иссохшие с синими жилами от жары, согбенный старец.
Он просился во дворец, сказал, что час расплаты близок. Что это значит?
Кто этот загадочный Олимп? Но неспроста, неспроста было это видение.

(Неожиданно, вскрикивает.)

Ах, боже мой! Как я сразу не догадалась! Это мне привиделся Гармахис,
Божественный Гармахис! Но как немилосердно природа поступила с ним.
Эти годы скитаний, нужды и одиночества сделали его больным старцем,
Но мне он ещё более дорог, мой Гармахис, мой божественный, брат!

Вот уж Клеопатра в гранитном мавзолее, около храма Исиды спрятала
Остатки от сокровищ Менкау-Ра, и всё золото и богатство всего Египта.
Всё это положила она на ложе изо льна, чтобы, если придётся, поджечь,
Не дать в руки Октавия. Ночами она спит в гробнице, вдали от Антония.

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Дворец Клеопатры. В большом зале стояла Клеопатра в царском одеянии с диким огнём в глазах. Около неё стояли телохранители, а, у её ног, на мраморном полу, лежали распростёртые тела умирающих людей, из которых, некоторые уже умерли. В зал вошли Олимп и Хармиона. Клеопатра приветствием, встречает гостя.

К л е о п а т р а.
Привет тебе, Олимп! Приятное зрелище для сердца врага, не правда ли –
Эти мёртвые люди и близкие к смерти?!

О л и м п.  (С ужасом.)
Что ты делаешь, царица?

К л е о п а т р а.
Что я делаю? Я творю суд над этими преступниками, изменниками…
Заодно изучаю лучший путь к смерти! Я повелела дать  разные яды
Этим рабам, и внимательно слежу, как действуют эти яды на них.
Вот эти двое плакали, молили пожалеть их, и быстро испустили дух.
Этот грек страшно кричал и умер с криком. Этот египтянин, ещё жив,
Он всё ещё стонет, хотя первым выпил напиток самого страшного яда.
Рабы дорожит своей жизнью, не хотят умирать. Дважды я давала кубок,
А он всё ещё хочет пить. Что за пьяница!  Египтянин, ты, что не знаешь,
Что только в смерти обретёшь покой?! Не борись и успокойся…

(Раб со страшным криком умирает.)

Так, игра сыграна! Уберите прочь этих рабов, которых силой заставила
Войти в ворота радости…

(Тела убрали. Клеопатра захлопала в ладоши. Обращается к Олимпу.)

Олимп, по всем предсказаниям конец близок. Октавий победит,
Мы с Антонием погибли! Игра кончена! Я покину земной удел.
Для этого я испытывала яды, и скоро испытаю агонию смерти.
Но все эти яды не нравятся мне. Одни – слишком мучительны,
Другие – долго действуют. Ты, мастер по врачебной медицине.
Приготовь мне такой яд, чтобы я без страданий покинула жизнь.

О л и м п.
По-царски сказано, царица. Смерть исцелит твои горести.
Я приготовлю тебе такое вино, которое, как нежный друг,
Прильнёт к тебе, погрузит в море нежных грёз, в сладкий сон,
От которого, великая царица, не проснёшься больше на земле!
Не бойся смерти! Смерть – это надежда на вечную жизнь!
Безгрешная, чистая сердцем, спокойно явишься перед богами!

(Говорит в сторону.)

Всё так же прекрасна, ослепительная Клеопатра, как и прежде,
Но, всё же, она изменилась. Время не уничтожило ещё её прелести,
Но наложило на неё печать великой усталости, безутешного горя!

К л е о п а т р а.  (Задрожала.)
А, если сердце нечисто, Олимп, скажи, что меня ожидает тогда?
Нет, я не боюсь богов! Боги ада, тоже люди, я буду там царицей!
Я на земле всегда была царицей, останусь ею и в том мире!

(Клеопатра внимательно всматривается в лицо Олимпа.)

Хорошо, что ты пришёл, Олимп, твоё имя  мне многое обещает.
Теперь боги Египта покинули меня, я нуждаюсь в твоей помощи.
Да, Олимп, великая твоя учёность не смогла ужиться с красотой.
Но странно, Олимп, твое лицо мне очень кого-то напоминает…
Скажи мне: не встречались ли мы с тобой когда-нибудь прежде?

О л и м п.
Нет, никогда в жизни, царица, мои глаза не лицезрели твоего лица.
Только вот сейчас, по твоему приказу я здесь, чтобы лечить тебя.

К л е о п а т р а.
Странно! Даже голос твой напоминает мне, чего я не могу уловить.
Послушай, может быть, я видела тебя во сне?

О л и м п.
Да, царица, мы встречались во сне…

К л е о п а т р а.
Ты странный человек, слухи верны, ты очень мудрый учёный.
Когда-то я знала одного человека, его звали Гармахис.

(Вздыхает и пристально всматривается в лицо Олимпа.)

Но он давно умер, и я хочу умереть! Временами тоскую о нём…

(Стоит молчаливо, в задумчивости.)

Объясни мне, Олимп: в решающей битве, вдруг услыхала голос
Давно умершего, Гармахиса: «Беги, беги, или ты погибнешь!»
И я бежала! Страх овладел мной. За мной бежал и Антоний,
И мы, из-за этого бегства проиграли тогда решающую битву.
Скажи: боги ли послали нам это несчастье?

О л и м п.
Нет, царица. Это не боги. Разве ты прогневила египетских богов?
Разве ты разграбила их храм? Разве ты обманула доверие Египта?
Ты не виновна во всём этом? За что же богам гневаться на тебя?
Не бойся! Это естественное утомление твоей нежной души,
Не привыкшей к зрелищу и к страшным звукам военных битв.

К л е о п а т р а. (Бледная и трепещущая.)
Учёный Олимп! Мой Антоний болен и измучен печалью!
Он прячется в неприступной крепости на берегу моря.
Избегает  людей и даже меня. Вот моё приказание к тебе:
Сделай, чтобы Антоний вернулся ко мне, в этот трудный час.
Я хочу проститься с ним, и просить его быть рядом со мной...
Пожалуйста, приготовь мне свой напиток, о котором говорил…

О л и м п.
Яд у меня уже готов, о царица Египта! Антония не следует ждать,
Он посылает тебе прощальный привет. Он просил своего раба
Пронзить его мечом. Но раб отказался и пронзил мечом сам себя.
Тогда Антоний пронзил себя мечом. Вижу эту сцену, как на ладони.

К л е о п а т р а.
Как же мне будет умирать без него, Олимп?

О л и м п.
О Клеопатра! Он, смертельно раненый идёт к тебе…

Клеопатра бросается к окну. Вскрикивает, увидев там окровавленного Антония, с трудом, идущего к дворцу. Клеопатра посылает к нему своих телохранителей на помощь. С большим трудом его занесли в зал, уложили на полу. Клеопатра в слезах стала на колени подле Антония, целуя его и вытирая кровь из его раны, своим царственным платками волосами.

К л е п а т р а.
О мой дорогой Антоний! Любовь моя, супруг мой, бог мой!
Жестокий Антоний, как ты можешь умереть, оставив меня одну!
Я скоро последую за тобой в могилу, Антоний. Очнись, очнись!

Клеопатра взмахнула своим царственным платком, все удалились, остались в комнате только Антоний, Клеопатра, Олимп и Хармиона. Олимп дал вина Антонию.

О л и м п.
Выпей, Антоний вина, это успокоит немного твою жгучую боль от раны.

А н т о н и й.  (Выпил вина. Заговорил с трудом.)
Клеопатра, ложись рядом со мной, обними меня, моя египтянка.

К л е о п а т р а.  (Легла рядом с Антонием.)
Антоний, времени у нас немного, будем говорить только о любви.
Помнишь ли ты, ту божественную ночь, когда впервые обнял меня,
Когда назвал меня своей любовью? О, счастливая, счастливая ночь!
Жизь хороша, если в ней была, хоть одна такая волшебная ночь!

А н т о н и й.
О египтянка, я хорошо помню эту ночь, хотя, сразу после этого
Счастье и удачи покинули меня. Я погиб в любви, о красота мира! 
Я помню, как ты выпила жемчужину, и твой астролог сказал тебе:
Час проклятья Менкау-Ра близок!

К л е о п а т р а.
Он давно умер, любовь моя!

А н т о н и й.
Если он умер, то я следую за ним. Что означали эти его слова?

К л е п а т р а.
Он умер, проклятый человек. Не будем говорить о нём. Поцелуй меня.

А н т о н и й.
(Целует её. Шепчут друг другу нежные слова, подобно новобрачным влюблённым.)

Прощай, египтянка, прощай, я умираю… Голова Антония падает…

К л е о п а т р а.  (Вскочила и упала без чувств. Вскоре очнулась. Зашептала.)
Всё, что угодно, только не следовать за колесницей Октавия!

К л е о п а т р а.
Скажи мне Хармиона, может быть, ты знаешь, где Гармахис?

Х а р м и о н а.
Нет, царица, не знаю. Мне говорили, будто бы он погиб.

К л е о п а т р а.
Хорошо, что он погиб. Он служил моим целям, но я не любила его,
Даже теперь боюсь его. Мне кажется, что я часто слышу его голос,
Который приказывает мне бежать куда-то, как во время Акциума.
Благодарю богов, если он погиб и не найдут его… Но что это?
Клянусь Сераписом! Страх возрастает, я чувствую Гармахиса.

О л и м п.
Нет, царица, если он умер, то он повсюду. Твоя смерть близка,
Его дух приближается и приветствует тебя на пороге смерти!

К л е п а т р а.
Не говори так, Олимп. Счёты наши сведём за пределами Земли.
В другом мире мы, может быть, сочтёмся! Вот мой страх прошёл.
Прошу тебя, Хармиона, спой надо мной, когда я буду мёртвая!
Теперь пора кончать! Олимп, возьми пергамент, пиши, что скажу.
«Клеопатра Октавию, привет! Такова участь жизни. Наступает час,
Когда  мы не в силах перенести несчастий, подавляющих нас…
Сбрасывая телесную оболочку, летим в черный мрак забвения!
Октавий, ты победил! Возьми все мои трофеи, как победитель!
Но Клеопатра не пойдёт за твоей колесницей, в твоём триумфе.
Вступая в обитель смерти, одного просит египтянка у Октавия –
Позволить ей лечь в могилу рядом с моим Антонием! Прощай!»

(Клеопаира приложила печать на пергамент.)

 Хармиона, прошу отослать это письмо Октавию с послом.
 А как мне быть теперь дальше, уже и ума не приложу…

Х а р м и о н .
Госпожа, ты можешь умереть спокойно, без боли и отчаяния…

К л е о п а т р а.
Да. Да, правда, я забыла. Я могу умереть. Олимп, есть у тебя яд?
 
(Плачет.)

Странно мне, что умирая, Антоний вспомнил слова Гармахиса…

О л и м п.
А кто такой был Гармахис?

К л е о п а т р а.
Это странная история. Он происходил из древнего рода фараонов.
Тайно короновался  в Абидосе, и был послан сюда, в Александрию,
Для исполнения заговора против нашей династии Лагидов, с целью
Убить меня и взойти на египетский престол. Сумел войти во двор
В качестве астролога, так как был посвящён во все тайны магии,
Даже больше тебя, Олимп. Он был удивительно силён и красив.
В ночь перед моим убийством, Хармиона открыла мне этот заговор.
Было бы всё иначе, если бы  Гармахис ответил любовью на её любовь.
Как опасны пути царей. Я не убила Гармахиса, боясь восстания в Египте
Решила привязать его к себе. Он потянулся ко мне, как пьяница к кубку,
Который губит его. Впрочем, я хотела было уже с ним повенчаться,
Но Хармиона посоветовала мне, оставить его и уехать  к Антонию.
Поэтому, теперь Октавий будет царём Александрии, Антоний умер,
А я должна последовать за Антонием...

О л и м п.
А где теперь Гармахис?

К л е о п а т р а.
Во время пира я хотела убить его. Говорят, что он взлетел на небо.
Но я думаю, что он бежал на Кипр и утонул в море по пути туда...

О л и м п.
Если ты решила умереть, Клеопатра, времени осталось немного.
Октавий уже на пороге Александрии.

(Поставил на стол фиал с прозрачным смертельным ядом. Клеопатра взяла его и долго смотрела на фиал.)

К л е о п а т р а.
Каким невинным выглядит этот фиал, а в нём – моя смерть! Это странно!

О л и м п.
Да, царица, тебе не следует пить из него много, достаточно одного глотка.

К л е п а т р а.
Так ли это, что я умру сразу и без боли?

О л и м п.
Не бойся. Я мастер своего дела. Если ты боишься, брось этот яд и живи!
Может быть, найдёшь счастье в Риме. Пойдёшь за колесницей Октавия,
И римляне станут смеяться над тобой…

К л е о п а т р а.
Нет, Олимп, я хочу умереть. Налей яд в кубок, подмешай немного воды
И подай мне желанный кубок с ядом.

(Олимп исполнил её просьбу, подал её кубок. Клеопатра держит кубок в руке, подняла глаза к небу.)

О! вы, боги Египта,  покинувшие меня! Я не стану больше молиться вам,
Ведь ваши уши глухи, глаза закрыты на мои несчастья. Скрой меня, о смерть!
Возьми меня в новое царство и венчай царицей смерти! О госпожа смерть,
С последним поцелуем, я отдаюсь тебе! Смотри, я стою на пороге времени.
Уходи теперь, жизнь! Приди, вечный сон! Приди, мой дорогой Антоний!

(Она выпила яд, бросила кубок на пол… Вскрикивает.)

Что это! Ты, чёрный врач обманул меня!..

О л и м п.
Молчи, Клеопатра! Сейчас ты умрёшь и познаешь гнев богов!
Час исполнения проклятия Менкау-Ра настал!.. Я, Гармахис –
Стою теперь перед тобой и вершу суд, судом праведным…

К л е о п а т р а. (Говорила с трудом  с шипением в голосе)
Я и теперь показываю свою силу, свою власть над тобой, Гармахис!
Побеждённая, я побеждаю тебя! Я плюю на тебя, на адские муки!
Презираю тебя! Умирая, осуждаю тебя, Гармахис!  Дорогой Антоний,
Я иду к тебе, мой любимый Антоний! Я иду в твои дорогие объятия!
О! Я умираю, Антоний, дай мир душе моей!..

О л и м п.   
Мир душе твоей?! Разве может быть мир для тебя, Клеопатра?!
О! Вы, Священные три – услышьте мою горячую молитву!..
Осирис, ослабь узы ада и пришли тех, кого я призываю.
Иди Птоломей, отравленный своею родной сестрой Клеопатрой!
Придите, Арсения, убитая своей родной сестрой Клеопатрой!
Сепа, замученный до смерти Клеопатрой, приди сюда!..
Приди, божественный  Менкау-Ра, кого Клеопатра ограбила,
Ради своих низменных желаний, чьим проклятием она пренебрегла.
Придите все, умершие от рук Клеопатры. Заклинаю тайной клятвой,
Придите духи, явитесь!..

(Клеопатра с трудом поднялась с пола, раскачиваясь взад и вперёд, с блуждающим взором. В окно, щумя крыльями, влетела летучая мышь из пирамиды Гер. Трижды пролетела вокруг Клеопатры, она села ей на грудь, вцепилась в изумруд, взятый из груди Менкау-Ра, трижды хлопнула страшными крыльями и улетела. Комната наполнилась тенями смерти.)

О л и м п. Смотри, смотри, Клеопатра! Смотри и умри!..

Х а р м и о н а.
Да, Клеопатра, смотри и умирай! Ты отняла мою честь,
А у Египта ты отняла любимого царя!

К л е о п а т р а.
О! И ты, Хармиона! (Обращается к Олимпу.)
О, только час жизни! Один только час жизни мне, Олимп!
Чтобы я могла предать тебя с Хармионой такой смерти,
Которая и не снилась тебе и твоей фальшивой любовнице,
Которая предала и тебя, и меня! О, ты ещё любишь меня!
Смотри, кроткий заговорщик – лукавый жрец смотри! 

(Обеими руками она разорвала царское одеяние на своей груди.)

 На этой груди покоилась твоя голова много ночей,
И ты, лукавый жрец, засыпал в этих объятиях!
Ну, забудь всё это, если можешь, забудь!..
Я читаю в твоих глазах – ты не можешь!
Даже эта моя мука не сравниться с мучениями твоей души,
Снедаемой желанием, которая никогда, не осуществится…
Гармахис, ты раб из рабов, из глубин твоего торжества
Я черпаю свою силу, свою власть над тобой, лукавый жрец!
Смотри сюда на эту мою грудь, Гармахис!
Не тебе, принадлежит она, но благородному Антонию!
Смотри на мою грудь, ты будешь помнить её и казниться,
Что не твоя она, нет, она принадлежит Антонию!..

О л и м п.
Смотри, смотри, Клеопатра, - вот твой страшный мир! Мир твой - ад!..

(Клеопатра с криком падает. Хармиона и Олимп уходят.)

Конец трагедии. 

ФЛЕЙТА ИЗ САДОВ СЕМИРАМИДЫ  [I]
Драма времени Вавилоно-Ассирийской культуры.


    «Эта жемчужина Писания глубоко сокровенна. Она совершенно не подлежит широкой огласке. Но какой смысл в этом сокровенном таинстве, если, хоть раз в тысячелетие не приоткрывать крышку сакрального сосуда и не напоить нектаром, хоть одно из миллиона удачливое сердце».

    «Пусть в моём сердце проявится лучезарный Вавилон, с его висячими садами, прекрасными дворцами и сладкими, как нектар водами рек Тигр и Евфрат. Пусть приятные тёплые ветерки Вавилона, своими нежными потоками доставляют радость чувствам.
    Увы! Увы! Насколько я был бы неудачлив, если оставил бы эту благоприятную лучезарную обитель - с её озёрами, наполненными водой, сладкой, как мёд. Пусть же эта обитель проявится в моём сердце! Не покидай моего сердца, чистая любовь к Вавилону, где я имею великое счастье играть на чудесной флейте!..»
                (Из надписей на глиняных дощечках Шумеров)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ:

Семирамида – царица Вавилоно-Ассирийского царства
Ниний – флейтист, сын Семирамиды
Ладду – Возлюбленная Ниния
Сима – воспитатель Семиромиды
Пурнамасте – жена Сима
Балабала – сын Симы и Пурнамасте, сводный брат Ниния
Лала – подруга Ладду (живописец)
Лилла – подруга Ладду (танцовщица)
Фефана – свекровь Ладду
Пестень – жених Ладду, сын Фефаны
Царский звездочёт.

Место действия
В первой половине драмы - сирийские пастушки оазиса в живописных окрестностях Аскалона (Междуречье Тигра и Евфрата).
Во второй части драмы – Вавилонские музыканты, певцы, танцовщицы и жители Вавилона.    

Время действия:
Период царствования Семирамиды (Вавилоно-Ассирийская культура).

ПРЕЛЮДИЯ К ИГРЕ МУЗЫКАЛЬНОЙ ФЛЕЙТЫ

По просьбе Семирамиды её сын Ниний (божественный музыкант игры на флейте) посетил места, где прошла юность Семирамиды в семье пастуха Сима. Случайная встреча его с несказанно красивой Ладду, захлестнула его сердце необыкновенной любовью.

НИНИЙ. (Музыкальная декламация)

Пусть Господь мне сократит несчастья!
Сгубит всё, что не хочу желать я!
Гордость сокрушит моим подружкам
Флейта; станут ей они послушны.

Что прибавить к этому вступленью?
Мне явился мальчик в сновиденье.
Он сказал мне: «За игру в награду,
Я пошлю тебе пастушку Ладду.
 
Меж горою и рекой долина –
Первозданный уголок невинный.
Ниний, верь, что это без сомненья -
Лучшее к любви благословенье.

В рощах птиц немало голосистых,
И цветов красивых и душистых.
Девушки поют, от счастья плача,
Побывать здесь – редкая удача!

Заиграй своею вдохновенной
Флейтой – эхом музыки Вселенной.
Увеличишь сладость их желаний,
Возбуждая мёд воспоминаний.

Кто-то скажет: «Это путь бесстыдства,
Вызывать любовь флейты игрою…»
В мире всё - к одной любви стремится,
Солнце светом счастья Землю кроет.

Низкий человек стог поджигает,
Золото огонь лишь очищает;
Пусть я не святой, но флейты песней,
Помогаю вычистить грязь в сердце!..

Верю: мной довольно будет Небо,
Коль игрою флейтой вдохновенной
Очищаю грешным людям мысли,
И любовь земную ей возвысим!..

(Играет на флейте, флейта сама выговаривает слова песни).

«Ты играешь и поёшь недаром,
Наслажденье пробуждай нектаром.
Научи всех песней наслаждаться,
Научи всех наслаждаться танцем!

И об этом, верь, напишут драму,
Изукрасив песенным нектаром.
Кто не сможет оценить их сладость,
Не познает истинную радость.

Сладость манго, чуждая верблюдам,
Горьким оттого оно не будет.
Любят плод его, смакуя кушать,
В песнях искушённые кукушки!..»

НИНИЙ. (Музыкальная декламация.)

Я хочу, друзья, стихотвореньем
Вызвать в вашем сердце изумленье!
Как хочу я музыкой и песней, -
Вызвать звук из Сердца Поднебесья!

Чу!.. Я слышу сладкую кукушку,
Это знак, что флейта мне послушна.
Пусть Господь все отведёт ненастья.
Так лети по свету, песня счастья!..


КАРТИНА ПЕРВАЯ. Драгоценный гость.

НИНИЙ. (Играет на свирели в глубине сцены, флейта напевает слова.)

Расцвела сирийская весна,
Вдохновенна полная луна.
Флейта новой сладости полна,
И послушна Нинию она.

(Флейта смолкает. Лала вся в слезах встречается с Лиллой, обнимает свою подружку, говорит ей взволнованно.)

ЛАЛА.

К нам сегодня гость из Вавилона.
Веришь: говорить нет сил без стона.
Как взглянула: Лилла, Боже мой! –
Мир в цветах - поплыл передо мной…

ЛИЛЛА. (От невыразимого нетерпения захлопала в ладошки, затопала ножками.)

Не томи, родная говори,
А не то, - погаснет свет зари.
Не случайно Ладде в сновиденье
Музыкант явился вдохновенный.

Как он пел, как флейта напевала,
Ладду на ногах едва стояла…
В сердце флейтой он её ужалил,
Выживет она теперь едва ли…

Как он, что он, – тот посланец песни,
Что как смерч врывается к нам в сердце?!
Не томи, родная говори, -
Не гаси на сердце свет зари!..

ЛАЛА.
Лилла, ах! Да как сказать смогу я,
Дал он вмиг мне  море поцелуев!..
Подарил мне пеньем и игрою, -
Выразить, лишь дрожью и слезою!..

Лилла, или ты совсем слепая,
Что не видишь, я едва живая.
Ни вдохнуть, ни выдохнуть не смею,
Вся в слезах стою и столбенею…

ЛИЛЛА. (Словно сгорает от нетерпения.)
Что ж мне делать, милая подружка,
Разве кукла я, разве игрушка?!
Веришь: от неведенья сгораю.
Лала, я тебя не понимаю…

Словно мы с тобою два пришельца
С разных звёзд; не можем изъясниться.
Мы с тобой друг друга обнимаем,
Только слов и чувств не понимаем.

Ты художница – как это знаю,
Нарисуй портрет его, родная.
Я же танцем стану изъясняться,
Так поймем, друг друга, может статься.

Коль не в силах рисовать руками,
Сердцем нарисуй портрет, родная,
Если сердце сильно так трепещет, -
Нарисуй душою Бога песен…
 
Лала взволнованно берёт обеими руками руку Лиллы, прикладывает её ладонь к своей груди. Через несколько мгновений они с замиранием смотрят на ладонь Лиллы, и она  исполняет страстный пламенный танец…

ЛИЛЛА. (Трепетно рассматривает свою ладонь)
Веришь, он танцует на ладони,
Слышишь, он играет на свирели,
Ах, со мною, что-то происходит, -
В самом сердце соловьи запели.

Я устрою Ладде с ним свиданье,
Ниния увидит на ладони…
Ой же, как моё сердечко стонет!
Ой, моих очей очарованье!..

Чтоб не догадался глупый Пестень,
Ей жених, он беспричинно весел,
Мы ему подарим новый перстень,
Пусть глупец забудет всё на свете!..

Взявшись за руки, убегают за кулисы.

КАРТИНА ВТОРАЯ.  Благая весть в цветочной беседке…

Запев серебряной флейты Нинии.

Пой, играй, душа-подруга флейта!
Пой, как соловей с весны до лета!
Ты, как соловей неси приветы –
С Северных серебряных рассветов!

НИНИЙ.

(В цветочной беседке благодетельного Сима, Ниний разговаривает со своей  божественной флейтой.)

О душа моя  - святая флейта!
Радость сердца из души пролей-ка!
Чтобы люди, позабыв печали,
Песню многоцветную встречали!

Мне одно лишь дорого на свете, -
Песни флейты. К счастью мурли  [2] эти.
Принимая от Небес приветы,
Сколько жить - заботиться о флейте.

(В сад на прогулку вышли Сим и Пурнамасте).

НИНИЙ. (Приметив Сима и Пурнамасте, прячет за пазуху свою флейту.)

О! В сад вышли Сим и Пурнамасте,
Жить без них не выпало б мне счастья.
Мать от верной гибели спасая,
Подобрав в пустыне, воспитали.

Так богиня Сирии Диркета
Избавилась от плода запрета, -
Бросила в пустыне, как хламиду, -
Бедное дитя - Семирамиду.

Разве же грешно мне здесь подслушать,
Разговор их. Мне родные души.
Ведь ничто на свете не случайно,
Сокровенна эта Божья тайна.

ПУРНАМАСТЕ (Обращается к Симу.)

Хорошо бы нам устроить встречу
Ниния и Ладду в лунный вечер.
Он, как Солнце - в жёлтом одеянье,
А она, как лунное сиянье.

Пред Луною, лотосы в смущенье,
Лепестки в бутоны собирают.
Но с рассветом, снова распускают,
Не скрывая, Солнцем увлеченье.

Лотосам подобны эти двое:
Ладду, прикрывает два бутона.
Лишь приблизится к ней Ниний, вскоре
Лепестки раскроются свободно…

СИМ. (Берёт обе руки Пурнамасте.)

Матушка, стремишься ты устроить
Эту встречу Нинии и Ладду.
Ей, зачем бросать учиться в школе?
С Пестенем помолвка ей награда?

ПУРНАМАСТЕ.

Надо понимать: с её красою –
(Редкое сокровище земное.)
Трудно скрыть цветущею весною,
От царя такой цветок не скроешь.

Лишь помолвка шуточная эта,
Помогает юности расцвету.
А знакомство с Нинием, я верю, -
К счастью ей откроет шире двери…

Красоты её благоуханье,
Чистота невинного желанья, -
Сладость аромата источают, -
Пусть же Небеса их повенчают!

Оставаться к Ладду безучастным,
Всё равно, что порождать несчастье.
Не достоин ни один мужчина,
Кроме Нинии владеть святыней.

СИМ. 

В чём, скажи мне, суть твоей интриги?
Ниний для тебя дороже жизни.
Ладду, как сокровищница наша,
До краёв полна с ней счастья чаша.

Лунный свет – её очарованье,
Солнца луч, - души его блистанье.
Его флейта – музыка зарница.
С сердцем -  флейта сердца сговорится.

ПУРНАМАСТЕ.

В Нинию уже влюбилась Ладду,
Так, что глубже, - верь мне, - и не надо,
При одном о нём упоминанье,
С дрожью плачет сладкими слезами…

Рассказали две её подружки:
Лала с Лиллой – певчие кукушки.
Ниния портрет ей показали,
Обморок едва её сдержали.

Так она бедняжка побледнела, -
В трансе танцевала, с плачем пела.
Дыбом волоски её вставали,
Девушки дар речи потеряли.

Говорят, что лотосы завянут,
Если пристально на них он взглянет…

СИМ.

Видел сам: корова танцевала,
Чуть лишь только флейта заиграла…

ПУРНАМАСТЕ.

Я тебе должна признаться, Сим мой,
Было мне совсем невыносимо –
Не затанцевать, когда играл он,
Плакала при этом я немало.

Слёзы сами по щекам катились,
Как нектара сладостная милость.
Я не знала, что со мною станет,
Если он играть не перестанет…

СИМ.

И тебе признаюсь я открыто,
В этой флейте - дар Небес сокрытый.
Он играл, и я летал так долго,
Будто отыскал тропинку к Богу.

ПУРНАМАСТЕ.

Надо, Сим, нам действовать правдиво,
Не знакомить их – не справедливо.
Счастья Боговестники достойны,
Будь же наш почин благопристойный!

(Уходят за кулисы.)

НИНИЙ. (Играет  на говорящей флейте.)

Пьют коровы музыки нектары,
Молоком, опрыскивая травы.
И цветы пусть флейте подпевают,
Пусть сердца, как лотос расцветают.

Музыка Природу оживляет,
Звёздами Вселенной управляет.
И любовь послушна флейты звукам, -
Велика мелодии наука!..

Посмотри, читатель драгоценный:
Это чудо флейты во Вселенной,
Как и звуки флейты на Земле,
Но пора закрыть картину мне…

КАРТИНА ТРЕТЬЯ. Игры музыкальной флейты.

Запев.

Не смущайся, флейта. Новой песней
Радуй мир восторженный смелей.
Пой, играй, душа, ещё чудесней, -
Надышусь ли музыкой твоей?!

ПУРНАМАСТЕ. (На пороге своего дома обращается к мужу Симе в присутствии сводных братьев Ниния и Балабалы.)

Лишь недавно прибыл юный Ниний,
Все его в округе полюбили.
Юные пастушки шлют приветы,
Любят пить нектар волшебной флейты…

(Ниний счастливо улыбается. Сима с нежностью обнимает его.)

СИМА.

Милый друг, прекрасный юный Ниний,
Без начала и конца любимый.
Радуй нам с Пурнамасте сердца, -
Без начала радуй и конца!..

НИНИЙ. (Устремляет взгляд вдаль. Говорит речитативом, обращаясь к своей флейте.)

Что ж, подруга флейта, будь речиста,
Из семьи бамбука,  дочь златая,
Не гордись, прошу тебя, играя,
Ты всего лишь – инструмент флейтиста.

(Подносит флейту к своим губам, восхитительно, виртуозно  играет.)

БАЛАБАЛА. (Восклицает с изумлением.)

Гляньте-ка: живое, неживое, -
Всё приходит от игры в движенье!
Это ль - не небес благословенье?
Это ли – не чудо неземное?!

Несказанно музыка богата!
Сколько в этой музыке блаженства!
В ней шмелей жужжанье совершенство,
Сок струится из плодов граната.

Ветерка прохладное дыханье,
Малика цветка благоуханье.
В ней лиан с баньянами объятья,
В ней источник радости и счастья!

НИНИЙ. (Играет на говорящей флейте. Флейта поёт, выговаривая.)

Пьют коровы музыки нектары,
Молоком, опрыскивая травы.
И цветы пусть флейте подпевают,
А сердца, как лотос расцветают.

Музыка Природу оживляет,
Звёздами вселенной управляет.
И любовь послушна флейты звукам, -
Велика мелодии наука!..

СИМА. (Обнимая Ниния.)

Невозможно, чтоб игра кончалась,
Надо начинать игру сначала.
Не узнаем мы вовек покоя,
Если не порадуешь игрою…

Щедрость флейты сердцем не измерить,
Не объять умом всю мудрость флейты.
Только душу, музыке вверяя,
Красотой предвечной обновляем…

ПУРНАМАСТЕ. (Желая разбудить весенние чувства

Нинии.)

Щедрость флейты девушек чарует,
Сладость несказанную дарует.
Признавалась юная мне Ладду,
Чьё лицо сравнимо с блеском радуг…

Ниний, вижу я твоё смущенье,
Знаю тем смущениям значенье.
Из гирлянд цветочных украшенье
Приготовь ты ей для подношенья.

Время, подходящее весною,
Ароматом славно и красою.

НИНИЙ. (Скрывая свои экстатические эмоции.)

Дивные цветут в саду лианы,
Украшениям не будет равных…

ПУРНАМАСТЕ. (Подогревая чувства юноши.)

О разумный Ниний, непременно
Созову я девушек примерных,
Там и Ладду встретишь, в чудном месте,
Очаруешь их волшебной песней.

НИНИЙ. (Улыбается с лукавством.)

Лишь одно меня смущает в этом,
Поломают и ростки, и ветки.
Для гирлянд им здесь цветов не хватит,
Может быть, от встречи придержать их?

(Говорит в сторону.)

О, судьба подарком вдохновляет,
Эта новость ум мой опьяняет.
Если для гирлянд цветов не хватит,
То и сердце я готов отдать им.

ПУРНАМАСТЕ. (Подмечает его душевное волнение.)

Юный друг, не стоит волноваться
Сильно так… Всё может мило статься…
Я не мыслю здесь играть словами –
Яркая звезда взойдёт меж вами!..

(Обходит вокруг Ниния, оставляя справа от себя, удаляется вместе с Симой.)

НИНИЙ. (Обращается к Балабале.)

Балабала, друг мой, милый брат мой,
Видел ли ты Ладду, беспристрастный?

БАЛАБАЛА. (Улыбается.)

Ниний, ты спросил… Ответ такой:
Как не видеть,-  я ей брат родной!..

(Обнимаясь, оба смеются.)

КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ.  Лекарство Лиллы от любви.

Запев из сердца

Под Луной и Солнцем золотыми,
Всё живёт любовью - для любви.
У любви божественные крылья,
Лишь о ней вздыхают соловьи!

Лишь о ней, пленительница счастья
Флейта, то – зальётся, то – замрёт.
Сердце, если  музыке причастно,
Никогда в народе не умрёт.

И мою живительную флейту,
(Не поймите, что шутя, скажу),
Всякому, поющему на свете -
Камертон мой, сердце - одолжу!..

(Ниний и Бабабала прогуливаются по цветочному саду, вдоль берега Евфрата. Неподалёку от них прогуливаются Ладду, Лилла и Лала.)

БАЛАБАЛА.  (Очарованный цветочными рощами, обращается к Нинию.)

Чуден лес весеннею порою,
Доставляет наслажденье чувствам:
Как шмели жужжат в цветах искусно!
Ветерок занял цветы игрою…

Вижу ты, мой друг, проголодался,
Закажу я очень сладких Ладду  [3],
Как я вижу, сам ты догадался,
Вспоминая Лалу, Лиллу, Ладду…

Вижу, вижу, друг, не отпирайся…
Взволновался очень ты? Признайся.
По тебе мурашки пробегают,
Так, что даже слёзы выступают…

НИНИЙ.  (Говорит в сторону.)

Надо скрыть эмоции от друга,
Что охвачен я любви недугом.

(Взволнованно произносит вслух.)

Надо подготовить украшений
Из цветов весны для подношений!

БАЛАБАЛА. (Счастливо улыбается.)

Понимаю, ох, как понимаю,
Украшений надо необычных.
Часто с пастушками собираем,
Здесь цветы, мы к этому привычны…

(Спешно покидает Ниния. Ниний достаёт из сумки свою флейту, негромко играет. На звуки флейты, прячась за цветущими лианами, появляются три подружки Лилла, Лала и Ладду.)

ЛИЛЛА. (Обращается к Ладду.)

Слышишь: Ниний с флейтой под баньяном…

ЛАДДУ. (Слушает заворожённая.)

Сколько сладости в двух слогах: Ни-ний!

ЛИЛЛА. (Загадочно улыбается.)

Его флейты нет на свете равной…

ЛАДДУ. (Скрывая свои экстатические эмоции, говорит подружкам.)

Я пойду собрать плодов гунджини…

ЛИЛЛА. (Смеётся, над смущённой Ладду.)

О подружка, лучшая на свете!
Собирая здесь плоды гунджини,
Ты не заблудись в баньянах этих,
Где сейчас гуляет с флейтой Ниний.

Цвет лица его, такое диво,
Смотрит он на девушек игриво,
Привлекаясь дивною игрою,
Девушки лишаются покоя.

ЛАДДУ. (Словно с лёгким испугом, и потерей самообладания.)

О подружка Лилла, так ли это,
Что и ты обречена влюбиться, -
За пленительные звуки флейты,
Самого красивого на свете?!

ЛИЛЛА. (Говорит в сторону.)

Словно лань пленительная Ладду,
В сеть охотника попасть ты можешь…
Много ли для счастья сердцу надо?
Так легко весной его встревожить

ЛАДДУ.  (Подавляя волнение, говорит в сторону.)

Я найду того, во что не станет,
Кто такие звуки извлекает…
Что подобно сладкому нектару,
Льётся в сердце и душа растает.

ЛИЛЛА. (Пристально смотрит на Ладду.)

Ты скажи, пожалуйста, мне Ладду,
Что с умом, родная, происходит?

ЛАДДУ. ( В замешательстве.)

Твой вопрос считаю беспричинным,
Разве необычное случилось?

ЛИЛЛА.

Ты моим вопросом огорчилась,
Но скажи: «Ты почему смутились,
Почему, - скажи, - твоё дыханье,
Вызывает платья колыханье?»

ЛАДДУ.

Ты пойми, подружка дорогая,
Звуки флейты, в уши проникая,
Сердце моё бедное пронзают,
И насильно к танцу приглашают.

Эти звуки льются так искусно,
Признаюсь тебе я без утайки,
Пробуждают в моём сердце чувства -
Не для целомудренной хозяйки.

Издаёт она такие звуки,
От которых - в дрожь меня бросает,
Словно стрелы всю меня пронзают,
Как несносный яд любви в разлуке.

Лилла, вновь я слышу эти звуки,
Они жалят, доставляя муки,
И поверь мне, Лилла дорогая,
От застенчивости исцеляют.

Боже, как эмоции терзают!
И терпеть их – нет уж больше мочи…
Если не уйдут они, родная,
Не смогу уснуть я этой ночью…

ЛИЛЛА. (Обнимает Ладу.)
У меня есть верное лекарство,
Исцеляют от напасти этой…

ЛАДДУ.  (В большом волнении.)

Ой, пойдём из колдовского царства,
Покажи лекарственный секрет свой!..

Поспешно уходят.

КАРТИНА ПЯТАЯ.  Метаморфозы любви.

ЛАДДУ. (В сильном волнении в цветущей, ароматной роще деревьев ветаси на берегу реки Евфрат.)

Сердце, сердце, ты навек разбито,
Лишь портрет увидела флейтиста,
Так влюбилась в юношу безумно,
До бесстыдства, сделалась нескромной.

Как в бреду твержу его я имя,
Шмель жестокий, я тебя не стою,
Кто дал право, так шутить со мною?
Прочь уйди из сердца вон, мой милый!

С обликом твоим я засыпаю,
С именем твоим я пробуждаюсь.
Больше не живу теперь, лишь маюсь,
Не  забыть  тебя, как не стараюсь…

(Появляются Лилла и Лала.)

ЛИЛЛА и ЛАЛА (В один голос.)

Ладду, ты взволнована, мы видим;
В чём причина всех твоих страданий?

(Ладду, глубоко вздыхая, отвернула своё лицо.)

ЛИЛЛА.

О подруга, что за беспокойства,
Мир из сердца твоего украли?

ЛАЛА.

Ладду, хоть подругам нам откройся,
Ведь одна ты справишься едва ли…

ЛИЛЛА и ЛАЛА (В один голос.)
Ладду, ты отрада нам и радость,
Ты и горечь нам, и сладость…

ЛИЛЛА.

Отчего дрожишь, вся побледнела?
Что крадёт покой души и тела?
Ладду, хорошо ли поступаешь,
От подруг страдания скрываешь?

ЛАДДУ.  (С обидой в голосе.)

О жестокая моя подруга,
Спрашивать об этом, как не стыдно?

ЛИЛЛА.

И с большим усилием, ей-богу,
Не могу припомнить про обиды…

ЛАДДУ.

Это ты, жестокая подруга,
Бросила меня в костёр страданий.

ЛИЛЛА.

Ладду дорогая, бог с тобою,
Разве я способна на такое?!

ЛАДДУ. (В гневе.)

Ах, довольно, хватит, мы не дети!
Не скрывай уж хитрости ты эти!
Этот змей, начертан на портрете,
Из него выходит каждый вечер!..

Улыбнётся, изгибая брови,
Сердце переполнят токи крови…
От любви к нему обезумею,
Как луна, в ознобе холодею…

ЛИЛЛА.

Это что, - во сне или воочию?

ЛАДДУ.

Эта личность на твоей картине
Предо мной стоит и днём и ночью,
День иль ночь? – не различаю ныне.


ЛИЛЛА. (Негодующе.)

Ты поверь мне на слово, подруга:
Как и ты, безумно я страдаю,
Этим же пленительным недугом, -
Дня и ночи уж не различаю…

ЛАДДУ.

Всё! Довольно! Лживая подруга!
От меня не скроешь ум нечистый.
Пестень мне почти уж стал супругом,
То – флейтист, то – Ниний живописный…

ЛАЛА. 

Главный Купидон – весна, подруга,
А весна волнует флейту друга.
Потому с твоим сердечком Ладду,
Нет тебе ни днём, ни ночью сладу!..

ЛАДДУ.

Может ты права, моя родная,
Ветерок подует с гор Малая   [4]
Ветерку там души так послушны,
И напевам сладостным кукушки.

Мелодично и шмелей жужжанье,
Пробуждают страстные мечтанья.
Флейта причиняет мне страданья,
Что неисполнимые желанья

ЛИЛЛА и ЛАЛА. (Со слезами на глазах.)

От чего же, Ладду, так страдаешь,
Не поймём: какие затрудненья?

ЛАДДУ.

Ах, подружки, я сама не знаю:
В моём сердце, что за наважденье?
От любви безумной излеченье
На одно лишь средство уповаю:

Вьющуюся эту вот лиану,
Обмотать осталось вокруг шеи…

ЛИЛЛА и ЛАЛА. (Обливаясь слезами.)
Умоляем, Ладду: «Не дури!
Слов ужасных ты не говори.

ЛАДДУ.

Всё что вы сейчас мне говорите,
Ничего не значит, вы поймите:
Вы не знаете, подружки, ничего,
Про порочность сердца моего.

ЛИЛЛА.

Обуздай, пожалуйста, недуг,
Жизни не лишай своих подруг…

ЛАДДУ.

Юношу в лесу я увидала,
В обморок, чуть было, не упала.
Позже флейту в роще услыхала, -
Ночи напролёт не засыпала.

А когда портрет тот созерцала,
Что подруга Лала рисовала,
Поняла, жить дальше - нет причины,
Если в сердце – сразу три мужчины…

ЛИЛЛА и ЛАЛА. (С радостным восклицанием.)

Ладду, Ладду! Нет с тобою сладу!
Как же заблуждаешься ты, Ладду!
Юноши те трое безупречных  -
Это всё - одна и та же личность.

ЛАДДУ. (Плачет от радости.)
 
Боже мой, как слышать мне приятно,
Это просто всё невероятно!..
Как мы, целомудренные батсы   [5] -
Можем безрассудно так влюбляться?!

С вами я должна сейчас расстаться,
Ни на миг не в силах здесь остаться.
Очень скоро это может статься,
Чаще будем с Вами здесь встречаться.

Поспешно уходит

КАРТИНА ШЕСТАЯ. Любовное письмо Ладу.
 
(На веранде Ниний внимательно рассматривает золотистые цветы чампака. Входит Балабала с цветочной гирляндой в руках.)

БАЛАБАЛА. (Протягивает цветочную гирлянду Нинию.)

Вот тебе гирлянда, друг мой Ниний,

НИНИЙ. (Будто не услышал Балабалу.)

Лишь мельком я издали увидел
Девушку красы необычайной,
Самый лучший дар нам, - дар случайный…

БАЛАБАЛА. (Качает головой, говорит громче.)

Ниний друг, меня не замечаешь,
Я зову, а ты не отвечаешь,
Удивлён я, друг мой, не на шутку,
Мне не уделяешь ты минутку.

НИНИЙ. (Смутившись, старается спрятать свои эмоции от Балабалы.)

Бабабала, лучший друг на свете,
Как это тебя я не заметил?!
Увлечён красой лиан чампака;
Долго ты цветы искал, однако…

БАЛАБАЛА.
Отговорки эти без причины,
Хоть они искусные и милы.
Ты на чистоту скажи мне Ниний,
Отчего ты стал таким унылым?

НИНИЙ.

Потому что нет моей гирлянды…

БАЛАБАЛА.

Как зовут ту девушку-гирлянду?

НИНИЙ.

Глупые оставь ты подозренья.

БАЛАБАЛА.

Ладду её имя, без сомненья…

НИНИЙ. (Говорит в сторону.)

Как он догадался? Вот мошенник,
От него не скроешь украшенья…

(Говорит вслух.)
Друг, ты прав, волнует так она,
Как реку Евфрат весной Луна.
Взглядам быстрым - с уголков очей,
Лани обучаются у ней.

Губы алы, как плоды бимбака ,  [6]
Изгибаются цветочным луком,
И прохладная Луна лица,
На пути у глаз моих и сердца…

Ах, мой друг, пленительна она,
Необычной сладости полна!
Так желал бы ей цветов нарвать!..

(Неожиданно появляется Лилла)

ЛИЛЛА. (С хитринкой улыбается.)

Не нарвать цветов, цветов давать!..

(Протягивает Нинию письмо.)

Вот с куста желаний лепесток -
Это вдохновенное письмо.

БАЛАБАЛА.

Что за польза в этом лепестке,
Лучше леденцов: ему и мне…

НИНИЙ. (С нескрываемым удовольствием принимает письмо.)

Сердце моё бедное взбодрись,
Этот лепесток мне  скрасит жизнь.
Он - сосуд нектара для ушей,
Прочитаю я письмо скорей.

(Читает письмо музыкальным речитативом, с большим воодушевлением.)

«Славящейся славной красотой!
Музыкальный, песенный герой!
Живописный твой портрет храня,
Навсегда ты в  сердце у меня...

В сердце у меня теперь живёшь,
Флейтой в нём нектар ручьями льёшь! 
Где бы ни была, куда б ни шла,
Всюду ты со мной, моя душа!..

Сердце моё, громко не стучи,
Глупое, ты лучше помолчи.
Ведь теперь нигде мне не пройти, -
Всюду преграждает мне пути…»

 (Сияя от счастья, прячет письмо у себя за пазухой. Говорит в сторону.)

Коль пренебрегла моралью ты,
Значит, любишь, ты мои цветы!

(Говорит с улыбкой вслух.)

Что же, значит, так тому и быть, -
Мне не запрещается любить…

ЛИЛЛА. (С чувством ревности, говорит в сторону.)

Этот Ниний, что за чародей,
Так смутил он флейтой сердце ей,
И улыбкой, как источник лжи,
Он продолжит Ладу ворожить…

(Заплакала…)

БАЛАБАЛА. (Замечает слёзы Лиллы. Говорит ей с упрёком.)

Плачь твой, я легко перенесу,
Уподоблен плачу он в лесу.
Пользы никакой от плача нет,
Лилла, ты ревнуешь, - в том секрет.

ЛИЛЛА.  (Словно назло Балабале и, желая проверить истинные чувства Ниния к Ладду, снимает со своей шеи замечательные бусы и надевает их на шею Нинию, обращается к нему с лестными словами.)

Эти бузы из плодов гунджи   [7]
Бусами ты, Ниний, дорожи.
Ладду их носила. По весне,
Эти бусы подарила мне.

Ладду пусть, подобно ожерелью,
Обвивая, украшает шею.
Любоваться стану я тобой,
Слушать флейту сердца со слезой.

НИНИЙ. (С удивлением и с чувством пристально посмотрел на прекрасную Лиллу.)

Хоть плоды гунджа, алы, как маки,
Кажутся неспелыми, однако,
Не желаю бусы я принять -
Их плодов незрелых пожелать.

(Ниний, с чувством смущения, снял с себя бусы, и вернул их обратно Лилле.

ЛИЛЛА. (Говорит в сторону.)

Ниния смущение то значит, -
Нашей с Ладду  общую удачу…

(Прячет бусы у себя под одеждой, удаляется.)

БАЛАБАЛА. (Смотрит на Ниния с сожалением.)

Зря ты отказался от любви,
Искренней ведь, что ни говори…

НИНИЙ.
 
Как всегда ты прав, мой друг, конечно,
Обошёлся с девушкой беспечно.

БАЛАБАЛА.

Ладду, верно, сильно огорчится,
Отомстить тебе станет стремиться.
И боюсь я, что, тебя любя,
Может даже погубить себя. 

НИНИЙ.

Ой, как глупо вырывать лиану,
Принести готовой - плод желаний…

БАЛАБАЛА.

Как нам быть? Ума не приложу,
Но одно тебе, мой друг, скажу:
Не сыскать нам ничего отрадней, -
На письмо - письмом ответить Ладде…

НИНИЙ.

Мне чернила надо выбрать ей,
Чтобы ярче были и милей…

БАЛАБАЛА.

Жидкость ароматная  из роз, -
Вызовет потоки сладких слёз!..

(Обнявшись, довольные уходят.)

КАРТИНА СЕДЬМАЯ. В лесу алых роз.
Дерево баньян на фоне цветущего леса. Ниний и Балабала.

НИНИЙ. (Удивлённый обращается к Балабале.)

Друг, ответь мне: что за наважденье? –
На закате Солнце оказалось…

БАЛАБАЛА.

Это не закат, то роз цветенье, -
У Евфрата здесь чудес немало.

НИНИЙ.

Чудно как!.. Цветы, как губы алы, -
У прекрасных – Лиллы, Ладду, Лалы.
Для чернил из розы благородной,
Сделаем душистую мы воду.

БАЛАБАЛА.

Выдави сок с этих роз душистых,
И ответ скорее напиши ты;
Розы с губ похитили красу,
Повезло любовному письму…

НИНИЙ.

Посмотри, мой друг, я в изумленье:
Золотое вспыхнуло сиянье!
С блеском во все стороны искриться,
Словно, в гости к нам летит царь-птица!

БАЛАБАЛА.

Колокольцев чудно так звучанье,
Как богини вышли на свиданье,
Оставляя крылья в поднебесье…

НИНИЙ.

Не слыхал, столь дивных, сладких песен.
Колокольцы благозвучны эти,
Словно сфер космических приветы,
Спрячемся меж роз здесь неприметно.

(Прячутся. Появляются Ладду и Лилла.)

ЛАДДУ. (С плачем, опирается на плечо Лиллы.)

Думаю, что слышит нас прекрасный,
Что о нём обмолвимся сейчас мы…

ЛИЛЛА. (Со слезами на глазах.)

Добродетельна и терпелива,
Чем покой нарушил он? – скажи мне, -

ЛАДДУ.

Что сказать тебе, подружка Лилла?
Грудь его, подобная плотине,
Что моей большой реки терпенья,
Сдерживает заживо теченье…

Мой благочестивый лес деяний
Весь увял в его лунном сиянье…
Нас увлёк, пренебрегая нами,
Так, подружки, рассудите сами…

НИНИЙ. (Крепко обнимая Балабалу, словно исповедуется ему.)

Радость сердца, оленёнок Ладду,
Мне с самим собой нет также сладу…
Околдованные красотою,
Добродетели лишились крова!

ЛАДДУ. (Обнимая Лиллу, причитает.)

Ах, зачем ты, овладев сердцами,
Пренебрёг немилосердно нами?!
Звуки флейты юных нас смущают,
Правильно что? Нет? – они не знают.

НИНИЙ.

Кто, желая выжить, столь беспечен, -
Не возьмёт лекарство, что излечит?!

ЛАДДУ. (Громко вздыхая, снимает со своей шеи любимое ожерелье, протягивает его Лилле.)

Ни о чем я больше не жалею,
Будь добра, носи ты ожерелье…

(Плачет.)

ЛИЛЛА. (Со слезами сдерживает её порыв дарения.)

Ладду, боль, зачем мне причиняешь?
Равновесия меня лишаешь?
Подожди, я умоляю, Ладду!
Как меня ты ранишь, если б знала…

(Плачет.)

ЛАДДУ.

Дорогая, милая подруга,
Понимаем тонко мы друг друга;
Если он ко мне не благосклонен,
Плакать ни за что тебе не стоит…

Не твоя вина, поверь мне, в этом,
Умереть хочу я безответной,
Но прошу тебя, подружка Лилла, -
Древо мне в кострище положила б.

Чтоб я древо это обнимала,
Как в баньян влюблённая лиана…
Я Тамала-древо, прижимала б,
Ниний мне напоминал Тамала…

НИНИЙ. (Плачет.)

Посмотри ты только Балабала,
Велика любовь как, Балабала!
Разве я достоин, Балабала,
Этих слёз невинных, Балабала?

ЛАДДУ.

И ещё прошу тебя, подружка,
Как умру, ты собери, подружка,
Столько здесь цветов, моя подружка,
Сколько слёз я пролила, подружка…

(Пошла по направлению к озеру, остановилась, увидев Лалу.)

Ниния лица я не увижу,
Как Луна - лицо его сверкает,
Как звезда – лицо его мерцает,
Боже, как я слабость ненавижу…

Лала, умолять тебя готова:
Покажи портрет его мне снова,
Что мне показала на ладони, -
В сердце - он не виден мне уж боле.

(Лала с волнением приложила к её сердцу свою ладонь. Ладду медленно опустилась на землю, погружаясь в транс.)

НИНИЙ.

Я подобного не пил нектара, -
Ладу, изреченными устами.
Лишь одно, желаю здесь желать я, -
Перед ней воочию предстать я!..

(Выходят из-за дерева).

ЛИЛЛА и ЛАЛА. (В один голос.)

Ладду, медитация свершилась,
Столь успешно, словно Божья милость,
Открывай свои глаза скорее,
Вот он, Ниний, с флейтой чародейной!..

ЛАДДУ. (С изумлением открывает глаза.)

О, как сладок этот сон, подружки,
Что ликуют на сердце кукушки;
На лице его мой взгляд танцует,
И от счастья – вся душа ликует!

НИНИЙ.

Девушки, как схожи наши вкусы,
Ладу, так к лицу из гунджа бусы:
Алые плоды на белой шее, -
Ничего на свете нет милее.

БАЛАБАЛА. (Обращается к Нинию.)

Только посмотри, как отдыхают
Бусы на груди её, сверкая.
Забери же их себе на шею,
Вдохновись на счастье, будь смелее!..

НИНИЙ.

Друг, совет твой похвалы достоин,
Но не слишком он благопристоен.
И во сне, не то, что наяву я
Не касался девушки, столь юной.

ЛИЛЛА.

Ниний, ты в любви блистаешь новью,
Опьяняешь девушку любовью.
Ей от шмеля никуда не деться,
Жалишь ты цветок, раскрытый сердца.

(Неожиданно появляется Фефана.)

ФЕФАНА. (Издали громко кричит.)

Ладду, Ладду! Отзовись же, Ладду, -
От тебя мне ничего не надо!

(С удивлением замечает в обществе красивого пришельца и юных девушек, свою невестку Ладду. От этой, неожиданности, глаза Фефаны сильно скосились.)

Ладду, уговор у нас с тобою:
Дом душистой орошать водою…

НИНИЙ. (Говорит в сторону.)

Пить собралось сердце лунный свет,
Из-за тучи, - нет Луны, как нет…

(Говорит вслух.)

Женщина почтенная, привет!
Здравия Вам много, много лет!..

ФЕФАНА. (С раздражением.)

Я советую тебе, друг мой,
Отправляться тотчас же домой…
Нечего здесь девушек смущать,
Взгляд украдкой искоса бросать…

БАЛАБАЛА. (Смеётся.)

Быстрая, как молния старушка,
Разве друг приличие нарушил?
Взгляд его, исполненный любви;
Понапрасну друга не брани.

Если косоглазием страдаешь,
Дурное с добром не различаешь, -
Торопись, себя благослови,
Не косили бы глаза твои…

ФЕФАНА. (Не обращая внимания на слова Балабалы,
Обращает свои молнии в адрес Нинии.)

О любитель молодых сердец,
Ты зачем пришёл сюда, хитрец?
Лишь корысти зову ты послушный,
К нравственному долгу равнодушный.

Следует немедленно, повеса,
Тотчас это вот покинуть место…

НИНИЙ.

Как могу остаться равнодушным
К красоте цветов? Я не бездушный…

ФЕФАНА.

Соблазнитель! Ладду мне невестка…
Должен ты покинуть это место…

НИНИЙ.

Женщина, ты что разволновалась?
Где стою, там и стоять останусь!..
И, когда лишь сам я пожелаю,
Сам уйду, с тобой не посчитаюсь…

ФЕФАНА.

- Как же мне, - скажи, - не волноваться?
Без присмотра, что ли ей остаться?
Бродишь тут и на мою невестку
Дерзкий взгляд на Ладду мечешь метко.

НИНИЙ.

Глупых подозрительных напраслин,
Мне не говори, - к ним не причастен.
К Ладду подошёл без зломышленья;
К ней исполнен чистым уваженьем!..

ФЕФАНА. (Закипает злобой.)

Девушки, вы, почему все здесь?
Надо же вам знать и стыд, и честь!

ЛИЛЛА.

Тётушка, лишь только увидала
Я оленя – оленихой стала.
Лучше бы его не повстречала,
Я бы мук разлуки с ним не знала.

(Обращается к Нинию.)

О безжалостный олень прекрасный!
Ты подруге отказал напрасно.
И, бесцельно по лесу блуждая, -
Ни покоя, ни любви не знаешь…

ФЕФАНА.

Глупая ты, глупая девчонка,
Ты отбрось привязанность к оленю.
Сна лишишься, радости, веселья, -
Дальней обходи его сторонкой…

ЛАДДУ. (В полголоса обращается к Лале.)

Не само нас покидает счастье,
Нас судьба со счастьем разлучает, -
Привела Фефану, как напасть нам;
Красоту старуха презирает.

Занавес.

КАРТИНА ВОСЬМАЯ. Встреча в манговой роще.
Лилла, Лала и Ладду в манговой роще, плетут цветочные гирлянды. Появляется Ниний. 

НИНИЙ. (Играет на свирели, флейта сама собою напевает слова.)

Флейта радости в длину – в три пальца,
И для уст не тесна толщиною,
Так обогащает жизнь игрою, -
Хочется, и плакать, и смеяться!..

На одном конце – рубин сверкает,
На другом – изысканы сапфиры.
Стан точёный формами пленяет,
С первым звуком флейты – в сердце лилы .  [8]

(Играя на флейте, проходит мимо девушек. Лилла в смущении отвернулась, Лала закрылась уголком златотканой накидки, Ладду, с широко раскрытыми очами, очарованная смотрит на флейтиста.)

НИНИЙ (Говорит в сторону с сожалением.)

Почему прошёл, не обнял Ладду?!
От цветущих глаз её невольно,
Моя флейта, словно задышала,
А по сердцу пробежали волны…

Как взглянул в глаза оленеокой,
Словно в синий океан глубокий,
Что со мной в одно мгновенье стало,
Лучше бы вам флейта рассказала.

Говори, рассказывай подружка,
Флейта, моя сладкая кукушка.
Чу, она сама уже кукует,
В сердце соловьи мои ликуют…

(Останавливается под ветвистым манговым деревом, играет на флейте.)

Крепче ожерелье и потуже,
Закрепляйте, девушки на шее.
Жемчуга россыпятся все тут же,
Только флейта вами завладеет…

Солнце, драгоценность дня к закату, -
Манговая роща  ароматней…
Лилла с Лалой тайно их сманили,
Сами же от встречи их смутились.

ЛАДДУ. (Обращается к Лилле.)

Как нектаром флейты упивалась,
Смешанной с улыбкою флейтиста;
Всё же чувства в сердце истощались -
Без касаний рук его лучистых…

Ночью сон супружеской любови
Растоптал цветы моих желаний,
Хоть Луна взошла на небосклоне,
Счастье чувствуют они едва ли.

ЛИЛЛА.

Но судьба даёт ему возможность –
Прикасаньем сердце растревожить…

ЛАДДУ. (Застенчиво.)

Ой, зачем меня смущаешь, Лилла,
Тем, что невозможно, хоть и мило!..
Это совершенно безнадёжно…
Ах, вот, если б, стало, то возможно!..

ЛИЛЛА. (Обращается к Ладду.)

Стой здесь, не сходя с этого места…

(Решительно подходит к Нинию, жестом показывает, что желает поиграть на его флейте. Ниний даёт ей флейту. Лилла  негромко играет, неудовлетворенна своею игрою. Обращается к Нинию.)

Не для губ моих, знать, эта флейта
Мурли  не звучит моё, как надо,
Но, как надо, - зазвучит у Ладду!..

Ниний, как ты царственно играешь,
Как игрой на флейте всех чаруешь, -
Ею счастье у семей воруешь,
Безупречных жён ей соблазняешь.

При одном о ней  воспоминанье,
Как огнём сердца воспламеняясь,
Уплывают в облаке мечтаний,
Звёздочки на небе зажигая.

Чтоб придти к тебе сюда, поверь мне, -
Лишь от звука Ниния свирели, -
Ладду мост разрушила семейный,
Преодолевая горы мнений,

Так зачем, ты вспять  её толкаешь,
Насладиться ей не позволяешь,
Музыкой зовущих звуков флейты,
Для чего тогда ей жить на свете!..

Аромат, вдыхая звуков флейты,
Как ей не желать желанной встречи,
Но запрет, заказанный тобою,
Жизни ей, поверь мне только, стоит…

Что я слышу?! Ниний занят пеньем,
Ладду, слышу, занят прославленьем,
А она цветочным украшеньем
Занята, лишь для тебя, поверь мне…

Ладду в этом Лала помогает,
Вместе песню для тебя слагают,
Так пойдём же к ним с твоею флейтой,
Ведь ни все у флейты песни спеты!

Было Солнце, как рубин – всё ало,
Золотом теперь вот засияло,
За священною рекой садиться,
Играми любви, чтоб не стыдиться…

И с Луной, лучом  любви встречаясь,
Всех влюблённых на любовь венчает,
Угрожая тем цветам лучами,
Где не состоится, вдруг, свиданье…

(Лилла и Ниний подошли к Ладду и Лале, так близко, что Ниний и Ладду почувствовали  друг друга с волнением.)

НИНИЙ.
 
Как баньян лиану замечает,
Так его лиана обнимает…
Ум его лиана отнимает,
Тем, что многоцветьем наряжает…

(Ладу опустила лицо и ничего не ответила.)

- Почему молчишь? – ответь мне Ладду,
Слово твоё, для меня награда…

ЛАДДУ.

Что сказать мне, юноша прекрасный,
Признаюсь: я  глубоко несчастна?

НИНИЙ.

Что случилось, или, может статься,
Встретились мы, чтоб навек расстаться?

ЛИЛЛА.

С ней произошло, скажу я прямо,
Что увозит муж её упрямый,
По нравоучению Фефаны,
Что любовь зовёт причудой странной…

НИНИЙ.

Ой, разлуки ветер жжёт мне тело,
Сразу не пойму, что надо сделать?

ЛИЛЛА.

Посмотри же,  как она прекрасна!
Очи, словно в небе звёзды, ясны!..

НИНИЙ.

Без неё - мне не прожить мгновенья!
Без неё  - увянет вдохновенье!
Без неё – иссякнет флейты пенье!
Без неё – нет для души веселья!..

Без неё – начну вздыхать украдкой,
Чудный этот вечер станет гадким,
Вот Луна сияет, звёзды блещут
Сердце, так взволнованно трепещет!..

ЛИЛЛА.

Что стоишь растерянно, подруга?
Видишь ты перед собою друга…
Лебедь твоего ума взволнован,
Нинием прекрасным очарован…

В лотосе лица дрожит твой лебедь,
Пойман сетью из твоих бровей…
Так шагни вперёд к нему смелей!
Испытай его красой своей!..

Пусть к кувшинам золотых грудей,
Прикоснётся он рукой своей;
Также к драгоценности твоей,  -
Будет ли он невредим, - проверь!..

Если будет цел и невредим,
Флейты его сладкой не лишим;
Значит репутация сполна,
Безупречна будет, как Луна…

НИНИЙ.  (Показывает своим видом, что испуган предложенным суровым испытанием.)

За провинность, малую мою, 
В испытании таком сгорю, -
Чтоб в кувшине этом со змеёй,
Состязался праворукий мой.

ЛАДДУ. (Нахмуривает брови, слегка гневаясь.)

Лилла, ты сейчас же прекрати,
Прекрати все шуточки свои!..

ЛИЛЛА. (Обращается к Лале, стоявшей в стороне, выражая крайнее изумление.)

Ладду что ругаешь так меня?
Буд-то я - в кувшине том змея?
Ниний и талантлив, и речист,
Я проверила - насколько чист…

ЛАЛА.
Я желанье, скрытое у Ладду
Знаю: Ниний прикасался не однажды
К змеям, и остался  невредимым,
Может быть, из тысячи - единый.

Испытать его прикосновеньем,
Неразумным было бы явленьем,
И лишить змею он может жала,
Жала Ладду, может статься, жалко…

ЛИЛЛА. (От души смеётся.)

Насмешила!.. Ой, как насмешила!
Что же делать мне? – скажи на милость?
Ладду, милая моя подружка,
Ведь змея способна есть лягушек.

А лягушки, скажем между нами, -
В рот к змее всегда заходят сами...

ЛАДДУ. (Неумело показывает, что гневается.)

Лилла, что недавно говорила? -
Мне покажешь то, что очень мило…
Привела сюда (того не скрою),
Насмехаешься здесь надо мною!

ЛИЛЛА.

Погоди, постой, моя подружка,
Разберёмся в том великодушно…
Станет драгоценным ожерельем,
Славный Ниний, у тебя на шее…

НИНИЙ.

Я готов твои все наставленья
Выполнить здесь с воодушевленьем,
Вот смотри: увидишь, не робею,
Я подам в кувшине руки змею…

(Приблизился к Ладду, и положил свои руки ей на грудь.)

ЛАДДУ. (Запинающимся голосом.)

Так, прекрасный, делать неприлично,
Пусть ты и возвышенная личность…

(Оттолкнула руки Ниния, и скрылась за манговыми деревьями.)

НИНИЙ. (Встревоженный уходом Ладду, обращается к её подружкам.)

Где теперь искать её, подружки?

ЛИЛЛА и ЛАЛА. (В один голос.)

Мы найдём её, герой отважный,
И тебе об этом, Ниний, скажем…

(Приблизились к Ладду, говорят ей шёпотом.)

ЛАЛА.

Ладду, здесь, сейчас удобный случай,
Пошутить над Нинием, как лучше.

ЛИЛЛА.

На мгновенье скрой свои ты чувства,
Прояви в любви своей искусство.

ЛАДДУ. (Говорит игриво, искусно играя бровями.)
Может быть, он к шуткам неприступный,
На отважный не гожусь поступок.

ЛИЛЛА. (Приближаясь к Нинию.)

Юноша, красавец луноликий,
В чём-то  Ладду хочется открыться,
Но сказать тебе она боится,
Как нам поступить? На что решиться?

НИНИЙ.

Ты подружке так скажи заранее:
Для неё исполню все желания…

ЛИЛЛА.

Ой, не утонуть бы в волнах страха…
Я, как без дождя птица чатака;  [10]
Вся дрожу, и голова кружится.
Ты издалека, - вдруг, что случится?

НИНИЙ.  (Говорит в сторону.)

Девушки все так непостоянны;
Сами пригласили на свиданье,
А теперь мне голову морочат,
Поведением беду пророчат…

Искренне поверил я подружкам,
Взбалмошным кукующим кукушкам…

(Говорит вслух.)

Лилла, не пойму: что здесь такое?
Что вы собираетесь со мною
Вытворить? Признайтесь откровенно:
Издеваться вздумали наверно…

Пригласив на тайное свиданье,
Вам не стыдно оставлять желанья
Все мои теперь без исполненья?
Вот я перед вами в изумленье…

К Ладду притянулся, как к магниту,
Притянулось чистое железо…
И стою теперь вот, как побитый…
- В чем вина моя, - скажи открыто?

ЛИЛЛА.

Вот теперь ты Ладду обвиняешь,
А себя виновным не считаешь…
Поведение твоё – не скрою,
Воспрепятствует общению с тобою…

(С хитрой улыбкой обращается к Ладду.)

Что на это ты ответишь, Ладду?
Лучше нам уйти отсюда вправду?

ЛАЛА.

Ладду, не дразни его любя,
Всё теперь зависит от тебя…

ЛАДДУ.

Прежде, чем уйти, хочу сказать я:
Флейтой пробудил он в сердце счастье!
Но, подружки, ваши наставленья,
На меня спустились, как затменье…

Признаюсь:  они меня пугают;
Здесь меня теперь вот он ругает;
И для нас обоих лучше будет, -
Прогоните Ниния отсюда…

НИНИЙ.

Не пойму никак игры твоей,
Ты меня во много раз сильней,
Но любви, душой желая всей, -
Держишь ты в неволе голубей?!

Ваши эти игры непонятны,
Ухожу я, трепетом объятый,
С кем? - я не пойму, - имею дело,
Флейта, пой, светлей и чище - смело!..

Уходит.

КАРТИНА ДЕВЯТАЯ. Письмо Ниния к Ладду.
 (Вечер. Ниний стоит с письмом у открытого окна. Позже появляются под его окном Ладду и Лилла).

НИНИЙ.

Вот оно, письмо моё готово.
Сердце, ты утешься песней новой.
Воспарю ль на крыльях вдохновенья?
Или разобьюсь без утешенья...

Не забыть бровей твоих лианы…
Погасить ли мне огонь желаний?
Почему бы вместе нам с тобою,
Лебедя не выпустить на волю?

Пусть летит к нектарам океана!
Пусть нырнёт в глубины океана!
Пусть познает щедрость океана –
Сладость флейты – музыки нектарной.

Пусть лиан цветущих обниманья,
Счастье пьют, не ведая обмана.
Дуновеньям ветров ядовитых
К сердцу будут доступы закрыты.

Милость дарят сразу, лишь попросят,
На волнах блаженства с песней носят,
Ветерком прохладным овевая,
Лепестками розы осыпая.

Милость эту, как привлечь мне Ладду,
Чем такую заслужить награду?
Ах, моя надежда еле дышит,
Может, флейту ты мою услышишь?

(Ниний играет на флейте. Появляются под его окном Ладду и Лилла.)

ЛИЛЛА. (Обращается к Ладду.)

Не волнуйся, будет это время,
Ты обнимешь этого оленя!
Даже капельку не сомневайся,
Слушай флейту, пеньем наслаждайся!..

ЛАДДУ. (Вздыхает.)

Ой, мне не вернуть того, что было!
Ах, до слёз, как вспомню, было мило!
До чего ж я, Лилла, опустилась?
Под окном его вот очутилась…

Как позвать и что сказать? – не знаю,
Нужные слова все забываю.
Вот я говорю, вдруг он услышит?
Гордость больше крылья не колышет…

НИНИЙ
 
(Услышал разговор девушек под своим окном. За окном, замечает Ладду и Лиллу, говорит в сторону.)

Вот она, желанная удача, -
К моему письму, как раз в придачу;
Подарю руке моей надежду, -
Тихо тронуть Ладду за одежду.

(Из своего окна, трогает Ладду за одежду. Даёт ей своё письмо. Ладду, в растерянности берёт письмо, прячет в складках своей одежды.)

ЛИЛЛА. (Замечает это.)

Что это, волшебница подруга?!
Прилетела весточка от друга?
Та, что в складках платья ты скрываешь?
А меня, как будто и не знаешь…

ЛАДДУ. (выражает недоумение.)

Лилла, что сказать тебе, сердитой?

ЛИЛЛА, (Обиженно.)

Говори всю правду мне открыто.
Так нечестно, - спрятала небрежно
Ты его записку под одеждой…

ЛАДДУ.

Лилла, ты не будь такой спесивой,
Помни, здесь живёт олень красивый.
Вдруг услышит он твои капризы?
Радуйся ты молодости жизни.

ЛИЛЛА.

Был одет он в жёлтые одежды…
Видела, как он тебе небрежно,
Сунул из окна свою записку,
Не слепая я. Была так близко…

ЛАДДУ. (Рассерженно.)

Ой, не будь такой, подружка, плоской.
Ой, не будь, как рог бараний, жесткой.
Это всё тебе, лишь показалось,
Не буди в моём ты сердце жалость…

ЛИЛЛА. (С широко раскрытыми глазами от гнева.)

Ты меня за дуру принимаешь,
И перед оленем выставляешь
На посмешище свою подругу,
С радости великой, иль с испугу…

Долго на тебя сердиться буду,
И пойду-ка я домой отсюда…

(Хочет уйти, но задерживается, говорит с издёвкой.)

Как росой олень усеян потом,
Краем платья пот ему утри ты…

ЛАДДУ

С детства ты приучена на это,
Вот сама и вытри незаметно…

(Лилла, обиженная убегает. Звучит флейта. Ладду, при слабом свете от свечей из окошка, читает письмо вслух.)

Стать желаю другом для тебя сердечным,
Стань моей супругой, Ладду, безупречной,
Песни моей флейты для тебя знакомы,
Станешь ты царицей царства Вавилона!..

( Ладу прячет своё счастливое лицо в ладонях с письмом Ниния.)

КАРТИНА ДЕСЯТАЯ. Покушение на волшебную флейту.

ФЛЕЙТА. (Песенно-музыкальная увертюра флейты).

Цвесть весна деревья заставляет,
Заставляет птиц в ветвях запеть.
На любовь сердца благословляет,
И венчает многоцветьем песнь.

Пусть живее кровь бежит по венам,
Льётся в сердце счастьем горячей.
Оттого и эта песнь, наверно,
Сердцу в юности была слышней.

Солнце, озари нас ярче светом!
Флейта, лучшей песней одари!
Пусть напев души летит по свету
Вестницей весёлою зари!

Славлю я стотысячью устами,
Воспою стотысячью строками.
Будет песня, как река нектара,
И любовь, как солнце – лучезарно!..

(На берегу Евфрата появляются подружки Лала и Лилла.)

ЛАЛА. 

Флейта, опьянённая любовью,
От души поёт сама собою.
Кто способен оценить те песни,
Каждый звук – волшебник и чудесник.

Сердце само игры наблюдает,
Каждый звук любовью награждает.
Всякий сам себя здесь забывает,
Чистый вкус нектара ощущает.

ЛИЛЛА.
Ой, подружка, новость - не награда, –
В Вавилон увозит Ниний Ладду!..
Только это, Лала, между нами,
Пусть никто об этом не узнает.

(Переглядываются с  испугом. Прислушиваются. Слышится музыка флейты.)

Мы с тобой, напуганные лани,
С широко раскрытыми глазами.
Что нам делать? Мы не знаем сами,
Уплывает почва под ногами…

Уезжает, Ниний, уезжает,
Нас в недоуменье оставляет…

ЛАЛА.

Эта новость, только между нами,
Пусть никто об этом не узнает.

ЛИЛЛА.

Лес не станут украшать павлины
Танцами прекрасными своими.
Сколько не дослышим сладких звуков,
Разве пережить нам боль разлуки?

Слышишь, Лала, звуки колесницы,
Это он уже сюда стремится,
Чтобы с нами поскорей проститься,
В дальний путь немедленно пуститься.

Сердце моё глупое не знает, -
Птица жизни в клетке погибает.

ЛАЛА.

Успокойся, милая, не надо,
Пусть счастливой будет наша Ладду!..

В лес сюда пришла я за цветами,
Что нам делать? Не рассудим сами.
Я за Ладду, безусловно, рада,
Только счастлива теперь лишь Ладду.

Мне пожар игриво лижет сердце,
И в груди умолкла птица-песня.
Он речной водой нас не обрызжет,
Отнял он у нас все краски жизни.

ЛИЛЛА.

Нам одно теперь, подружка, счастье,
Без него в Евфрате искупаться…
Чтоб нырнуть, не вынырнуть обратно,
Из глубин родимого Евфрата.

ЛАЛА.

Нет, нет, нет! Подружка, что ты? Что ты?
Ведь не все исчезнули красоты.
Только, что нам лучше? Мы не знаем,
Без воды с тобой в огне сгораем.

Что спасёт лиану от пожара,
Если лес пылает адским жаром?
Верно, только туча грозовая,
Ливневым дождём лес заливает.

ЛИЛЛА.

Ой, стыдитесь, лотосы и розы, -
Ниния красы лица стыдитесь!
Как разлука с ним мне сердце гложет.
Что мне делать? – Сердце, подскажи ты.

ЛАЛА.

Выход есть, но только как, не знаю,
Нам осуществить идею эту?
Вот я что, подружка, предлагаю:
Выкрасть сладкозвучную ту флейту!

А без флейты нас он не покинет,
Коль покинет, пусть, как мы – страдает.
Слышишь ты? Волшебная играет.
Здесь неподалёку где-то Ниний.

(Слышится вдохновенное пение флейты.  Прислушиваются, шепчутся и прячутся под густой сенью деревьев. Появляется Ниний.)

НИНИЙ. (Играет на флейте. Флейта сама выговаривает слова песни.)

Ароматы девушек я слышу,
Колокольчики ножные слышу,
Знать, подружки попрощаться вышли,
Верно, Ниний, ты ещё не лишний.

Но пора тебе уже проститься,
Вот уже примчалась колесница –
Балабала с Ладду в колеснице;
В Вавилон пора! Пора в столицу!..

Торопись! О вдохновенный Ниний!
Спохватиться может глупый Пестень.
Глянет он, а Ладду нет на месте,
И в погоню вслед за нами ринет!..

Торопись, певец, мгновений мало,
Ты не трать их, Ниний, как попало.
Уж на след Фефана наш напала,
Коль догонит, то – пиши - пропало!..

Всё пропало: и о чём мечталось,
Чтоб по-праву, быть тебе счастливым…
Ой, не медли, Ниний, даже малость!
Видишь, Балабала машет, Ниний!

Глянь, Фефана со всех ног стремится,
Ковыляя, к светлой колеснице;
Руки обе, к небу воздевая,
Что-то будет с нами, мать честная!..

(Из укрытия появляются две подружки Лилла и Лала.)

ЛИЛЛА. (Громко.)

Мы всё слышим, Ниний, мы всё знаем, –
Ты подружку нашу похищаешь!
Ой, жесток ты, Ниний, не на шутку:
Мы тебя теряем и подружку!..

Хоть поступок твой не осуждаем,
Всё ещё нас флейтой услащаешь.
Дай мне флейту, Ниний, я сыграю, -
Пусть споёт нам флейта на прощанье…

ФЛЕЙТА. (Само собою запела в ответ.)

Нет, нет, нет! Не оплошай, друг Ниний!
Флейту дашь, - пиши – пропал ты с Ладду…
Берегись! Не выхватили б силой,
 Будет так, что хуже и не надо!

Уж глаза таращит, руки тужит!
Ниний, будь, прошу, во всеоружье…
Вон, кричит Фефана нам натужно:
«Ниний, стой! Ты у меня в окружье!..»

НИНИЙ. (Словно очнувшись от чародейства.)

Ой, ты, флейта! Флейта золотая!
Дорога мне – без конца и края!
Ну, вперёд, в столицу, колесница!
Увози нас в Вавилон с царицей!..

Зря Фефана, как ночная птица,
Крыльями прилипла к колеснице!
Легче с жизнью ей самой расстаться,
Чем с конями царскими тягаться!..

И с размаху, грянув на дорогу,
Вся в пыли лежит, раскинув ноги…
Только ругань губы ей колышет,
Лучше б не дышать ей, чем так дышит…

Не смолкала флейта всю дорогу,
И сама собой играла, пела…
Ладду слёз счастливых не жалела, -
Вся, как зорька алая зарделась!..

Здравствуй, Вавилон ты наш прекрасный!
Здравствуй, радость! Здравствуй, наше счастье!
Не смолкай, играй о счастье, флейта!
Сладких звуков, флейта, не жалей ты!..
 
КАРТИНА ОДИНАДЦАТАЯ.  Флейты благая весть.

(Царский дворец Вавилона. Террасы с удивительными цветущими висячими садами. Лунная светлая ночь. На террасу вышел главный придворный  звездочёт.)

ЗВЕЗДОЧЁТ.

(Мелодическая декламация.)

Вавилон, украшенный звездами,
Венчанный висячими садами.
Чудо невозможное столица,
Встретила с восторгом колесницу.

Здесь гонцы от Ниния бывали,
И Семирамиде возвещали,
Что нашёл свою он птицу счастья,
И готов на царствие венчаться.

Станет он царём, царицей – Ладу,
С почестью встречайте, так как надо.
Здесь была в ту ночь Семирамида,
Только ясный месяц это видел.

Здесь она в последний раз пропела,
Обернувшись птицей улетела…
Ясный месяц эту сцену видел,
Пела небу здесь Семирамида…

(Звучит мелодия флейты. Представляется видение поющей Семирамиды в цветущих висячих садах.)

СЕМИРАМИДА. (Исполняет песню «Красавица Луна».)
 
Ах, месяц, месяц, друг, послушай:
Побудь немножечко со мной,
Погладь мне тихо-тихо душу,
Своей серебряной рукой.

Ты бледен так и так печален,
Побудь, - прошу тебя, - со мной,
Я знаю, знаю – друг мой дальний -
С высокой венчанный звездой.

Её лишь величает милой,
Она нежней и горячей;
Она его заворожила
Сердечной нежностью своей.

Приди же, месяц, друг хороший,
Побудь ещё чуть-чуть со мной.
Погладь, погладь мне тихо душу,
Своей прохладною рукой.

Подняться к звёздам – я не струшу,
Ты не смотри, что я земная;
Возьми Семирамиды душу,
И отнеси к чертогам рая.

(Семирамида превращается в белую лебёдушку. Улетает.)

ЗВЕЗДОЧЁТ.

Скоро утро и над Вавилоном -
Новая заря взойдёт и новый
На престол взойдёт, чтоб миром править
Ниний, - Вавилон в веках прославит.

Пусть на флейте счастливо играет,
Ладу пусть влюблённый прославляет.
Кто не слышал флейты, пусть услышит,
Оно сердце радостью колышет.

Всё забыть не грех нам в этом мире,
Если звуки в сердце сохранили;
Пламенной души Небесной Флейты
Нет дороже ничего на свете!..

Вот зажглась рассветная полоска,
Не опишешь светлый Солнца отблеск.
Драгоценности неоценимы
Солнца Вавилона – Ладду, Ниний!..

(С улиц слышатся звуки зарождающегося народного праздника. Раздаются весёлые голоса, музыка, песни, смех.)

Вавилон своим великолепьем,
И сиянье Солнца затмевает,
Он в глубинах сердца проявляет
Звёзды в блеске молний яркоцветных!..

(На террасе появляются Ниний и Ладду. Ладду торжественно преподносит Нинию флейту.)
 
НИНИЙ. (Играет на флейте. Флейта громко поёт, выговаривает слова песни.)

Счастье на губах твоих нашла я.
Радость в звуках – без конца и края!
- Есть любовь на свете! – повторяю
Ей одной пою я и играю!

Пусть же сладость радости познают,
Кто о ней и не подозревает.
С этой песней утро повстречают,
День живут с ней, ночью – засыпают…

Так лети, в пути, преград не зная,
Этой флейты песенка простая!
И неси благую весть, при этом, -
Счастье нам даруется лишь флейтой!

Конец спектакля.

ГЛОССАРИЙ:

[1]  Семирамида – легендарная царица Вавилоно-Ассирийского царства. По преданиям, мифам и легендам Семирамида была дочерью сирийской богини Деркето и Сирийца из Дамаска. Со стыда греховной связи со смертным Деркета убили своего любовника, и оставила младенца Семирамиду в пустыне в каменистой местности на верную смерть. Однако её нашёл сирийский пастух Сима и воспитал её в своей семье. Семирамида прославилась неописуемой красотой и стала женой правителя Сирии Онна. Она родила от него двух сыновей Бела и Ниния. Впоследствии Семирамида стала женой Ассирийского царя Нина. Убив Нина, хитростью захватив царский престол, она стала правительницей Ассирии. Ей приписывают военные походы, покорение земель от реки Тигра до Индии. С её именем связано образование города Вавилона, создание висячих садов Семирамиды (одно из семи чудес света).  Её сын Ниний воцарился на престол Вавилона. По преданию, Семирамида улетела в виде голубя.
[2] Мурли - речение
[3]  Ладду – ароматизированные сушёные фрукты на меду
[4]  Горы Малая – горы Гималаи
[5]  Батсы - Благочестивые девушки
[6]  Плоды бимбака отличаются исключительно алой яркостью
[7]  Гунджи – плоды ярко-красного цвета, терпкие, кисло-сладкие на вкус
[8] Лилы – экстатические танцы любви
[9]  Мурли – экстатическое, трансцендентное пение под аккомпанемент волшебной флейты
[10]  Птица чатака – удивительная птица, утоляет жажду, только дождевыми каплями, падающими с грозовых туч

                ПРИШЕЛЕЦ И КАТИЛИНА
                Историческая драма
               
                От автора

    В 1947 году на западном побережье Мертвого моря, в пещерах, в районе Хирбет-Кумрана, Масада и других были найдены рукописи общины Кумранитов. Древние свитки рассказывают, что в 1 веке до н.э. существовала религиозная община Кумранитов. Они называли себя «сынами света», «простаками», «нищими». «Сыны света» жили замкнутой общиной, осуждали рабство. Они были главными предшествен¬никами христианства. Впоследствии Иоанн Креститель был близок к общине Кумранитов. Иисус Христос, ученик Иоанна Крестителя, также многое принимал из их учения.
Древние свитки рассказывают, что «сыны света» ожидали решающей схватки с «сынами тьмы», понимая, что зло будет побеждено. Основателем общины назван некий «Учитель праведности» — «Праведный наставник». Ему отводилась роль главного борца, предводителя в борьбе с силами зла. Преследуемый «нечестивым жрецом», Праведный наставник вступил в конфликт с «неверными последователями» и погиб. Члены общины кумранитов были уничтожены в результате восстания против римлян (60-73 гг. н. э.).
События настоящей драмы «Пришелец и Катилина» относятся к тому периоду, когда «Праведный наставник» посетил Рим в качестве миссионера, где посеял семена новой веры.
                Действующие лица:

Катилина Люций Сергий - римский революционер
Пришелец - пророк, предвестник новой веры
Цезарь Гай Юлий - полководец
Цицерон Марк Туллий -  консул
П е т р е й  Марк - легат
Сообщники Катилины:
Курий Квинт
Лека Марк
М а н л и й
Семпрония
Фу л ь в и я -  фаворитка Курия
Сострата -  служанка Фулъвии
Саллюстий Гай Крисп - чиновник
Граждане Рима, воины, слуги.
Место действия – Рим
Время действия -73 год до н.э.
               
                ТЕАТРАЛЬНОЕ  ВСТУПЛЕНИЕ

На авансцену выходят директор театра и режиссёр драмы.

Директор (обращаясь к режиссёру) Хотите, скажу Вам откровенно и не как директор театра режиссёру, а просто по дружбе?
Режиссёр (участливо) Я всегда с большим интересом прислушиваюсь к Вашему мнению.
Директор (Кладет руку на плечо режиссёру.) Пожалуйста, не обижайтесь на меня, но в драме, которую вы поставили, имеется, если так можно выразиться, небольшой «перебор». Я бы сказал - идейная пе¬регрузка. (Жестом руки приглашает, прохаживаться по сцене.) Я хорошо ознакомился с текстом драмы. Меня подкупил Ваш необычный, оригинальный взгляд на идею о вечно улетающей свободе (Жестом руки останавливает собеседника.) Вот вокруг этой идеи Вам и следовало бы вращать события драмы, но не перегружать её ещё одной идеей о зарождении новой веры. (Снова кладет руку на плечо режиссёра.)
Режиссёр (Вежливо снимает его руку со своего плеча, и жес¬том руки приглашает прохаживаться по сцене.) Имею основания оспорить Ваш тезис, религия - это история народов. Когда-нибудь люди осудят нас за то, что мы так варварски обращаемся с верой; они возьмут всё лучшее из религии, искусства и истории себе на службу и достигнут небывалых высот в духовном развитии человека.
Д и р е к т о р (извинительным тоном)  Поймите меня правильно: я ни в малейшей степени не подвергаю сомнению исключительную важность религии в историческом развитии народов. Меня беспокоит другое: захотят ли зрители «переварить» такую обильную пищу идей? Известно ведь, что трудно уживаются две идеи в одной драме, подобно тому, как не уживаются две медведицы в одной берлоге.
Режиссер. Но ведь мы с вами «переварили» эти идеи, и ника¬кого расстройства не случилось. Я уверен в том, что и наш зритель благополучно их «переварит». Известно, что у нашего зрителя отменный аппетит на духовную пищу...
Директор (поднимает обе руки вверх) Хорошо, хорошо!.. Мне нравится Ваш оптимизм и боевая позиция. Давайте, пожалуй, начинать наше представление, не то - мы можем вывести зрителя из терпения нашими междоусобными переговорами.
Режиссер.(Обращается к зрителям в зале.) Итак, вашему вниманию предлагается драма под названием «Пришелец и Катилина». Действие происходит в Риме в 73 году до Рождества Христова.
(Директор театра и режиссер уходят за кулисы.)

                ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

                СЦЕНА ПЕРВАЯ

(Из-за кулис на авансцену выходит Семпрония с кифарой в руках. Следом за ней идет её раб, несёт в руках свиток. Медленно проходя вдоль занавеса с кифарой в руках.)

С е м п р о н и я.   (Играет на кифаре, поёт.)
Не открою секрета важного,
И не станет ни слаще, ни горше,
Чем меньше доходы каждого,
Тем общая ценность больше.

Мне великим Рим представляется –
Во всей красоте и силе,
Вот всё, что «вождям» полагается:
Харчи, одежонка и мыло.

Но в роскоши знать купается,
Их свинство терпеть - не годится,
Вот всё, что «вождям» полагается:
Дубина, петля и темница...
(Семпрония останавливается и обращается к своему рабу.)
Семпрония.  Любезный, положи этот свиток, который ты так бережно держишь в своих руках, на самую обочину дороги... (немного подумав) А впрочем, клади его прямо на дороге, так быстрее кто-нибудь заметит его и поднимет.
      Раб, молча, кладёт свиток на средину сцены и направляется вместе с Семпронией за кулисы, но в это время по проходу в зрительном зале к сцене подъезжает на осле странник, одетый в лохмотья, подпоясанный бечёвкой вместо пояса.
Пришелец (Обращается к Семпронии и её рабу.) Постойте, почтенные граждане Рима, не уходите.  (Семпрония и её раб останавливаются, оборачиваются в сторону Пришельца, вопросительно смотрят на него.) Будьте такие хорошие, скажите на милость: могу ли я поселиться в Риме, хотя бы на короткое время? И ещё скажите мне, пожалуйста... (Пришелец слезает со своего осла, потрепав его по шее.) Вот что ещё скажите мне, будьте такие драгоценные: возможно ли мне встретиться с консулом или с кем-либо из сенаторов?..
Семпрония.  Разве тебе не известно, почтенный, что иногородние могут проживать в Риме только на правах раба, а всех пришлых людей здесь бросают за решетку. Нужно иметь протекцию сената на проживание в свободном Риме. Если же тебе так страстно хочется увидеть консула или кого-либо из сенаторов, советую набраться терпения и ждать у городских ворот, может быть, тебе повезёт увидеть кого-либо из наших правителей-светил.
Пришелец. (Удивленно качает головой.) Какая же это свобода в Риме, коль человек не имеет права жить там, где захочет, и где всякий, подобно барану, может только висеть за свою ногу?..
Семпрония.  А ты сам-то как думаешь, почтенный, если даже жители пригорода Рима получили запрет на проживание в Риме, а ты, пожалуй, ещё и не житель Италии?
Пришелец. (С иронией.)  Так, так, так! Понимаю, понимаю!.. Свободы нигде и никогда не хватало на всех, поэтому всегда её необходимо было обносить высокими крепостными стенами. Иначе свобода растворится в народе, подобно тому, как вино растворяется в воде, и никому не достанется глотка чистой свободы...
Семпрония. (сочувственно) Совет мой ты получил, но боль¬ше мне помочь тебе нечем...
Пришелец. (С удовлетворением) В таком случае, прошу те¬бя, скажи мне, будь хорошей, - как пройти мне на самое людное место в Риме?
Семпрония. (Жест рукой: с готовностью!) Пожалуй, я мо¬гу проводить тебя на главную площадь в Риме Аргилет, которая располагается в конце главной улицы Субуры... Но не забудь, о чём я предупреждала тебя. Сказано ведь: крепись, змея, чтобы не брызнул яд. И ещё сказано: у тех, кто борётся за счастье народное, одежда трещит по швам (приглашает жестом руки) Итак, следуйте за нами...
Пришелец.  Видишь ли, почтенная, прежде всего я должен накормить и напоить моего осла и только после этого могу ехать дальше  (Пришелец слезает со своего осла, и по лестнице принуждает его подняться на сцену.)
Семпрония. (Участливо наблюдает за тем, с каким трудом пришелец затаскивает осла на подмостки.) Почтенный, я согласна подождать, пока ты накормишь и напоишь своего осла, позволь только полюбопытствовать: чего ты ожидаешь от встречи с сенаторами?
Пришелец.. Ты прежде помогла бы мне затянуть моего бед¬ного осла на несколько ступенек выше - к свободе. Видишь, как он, сердешный, упирается? Семпрония вместе со своим рабом помогают Пришельцу затянуть осла на сцену. Пришелец треплет за ухо своего осла и говорит ему на ухо. Глупый ты, глупый мой Буцефал, чего ты так перепугался? Подумал, наверное, что здесь твою шкуру немедленно натянут на барабан? (Пришелец описывает своей вытянутой рукой в воздухе дугу, как бы приглашая всмотреться в далекую перспективу.) Видишь, дружище, из этой, хоть и небольшой области свободы совсем другой вид. Смотри: немало тут людей, которые намного умнее тебя, но остались там, внизу, грязь толочь, между тем как ты - здесь - на самой вершине свободы. Видишь, как тут всё словно вылизано? (обращается к Семпронии) Вот и даром, что осёл, а кое-что понимает: видишь, он кивает?.. О чём это ты меня спрашивала, когда я тянул наверх своего упрямца? Ах да, - я вспомнил. Ты спросила меня: чего я хочу от сенаторов? Отвечаю: я хочу окинуть их презрительным взглядом и ничего более...
Семпрония. (пожимая плечами). Это очень изысканное пожелание. Но скажи мне на милость ещё вот что: зачем тебе непременно хочется попасть в самое людное место в Риме?
Пришелец. (Загадочно улыбается.) Ты такая разумная и ми¬лая, попытайся сама ответить на свой вопрос...
Семпрония. (Также загадочно улыбается.) Все ясно. Ты также хочешь окинуть толпы римлян презрительным взглядом и ничего более...
Пришелец. (смеется) Ты растешь в моих глазах. Ты просто умница. Именно это я и хочу сделать и ничего более...
Семпрония. (Смеётся, подходит вплотную к ослу, и треп¬лет его по голове, после некоторой паузы обращается к Пришельцу.) Странно, очень странно: приехать издалека в Рим только лишь для того, чтобы окинуть всех презрительным взглядом... Это достойно самого изысканного восхищения (переходит на серьезный тон). Но, как мне кажется, что это неспроста,  слишком уж всё загадочно и покрыто какой-то тайной...
Пришелец. Ты не равнодушна к тайнам?..
С емпрония. (немного кокетливо) Сказать по совести, для меня, как и для любой другой женщины, желание обладать тайной - слабость...
Пришелец (улыбается)  Не могу не позволить тебе сделать несколько спасительных глотков из кубка Истины и утолить ваше желание (Берет Семпронию за руку.) Послушай, сейчас я скажу нечто очень важное. Я прибыл в Рим не только за тем, чтобы окинуть всех презрительным взглядом. Напротив того, главная цель моего прибытия - посеять в Риме семена новой веры: Вся вселенная есть Единое Божество, Земля - родительница всего сущего на ней, люди, на Земле - дети Божьи, а в сердце каждого человека воцарился Господь искрой Божьей. Поэтому, все люди на Земле равны между собой и должны восстать против возвышения кого бы то ни было перед одним для всех законом...
Семпрония. (В знак сомнения и отрицания пожимает пле¬чами и покачивает головой.) Верится с большим трудом...
Пришелец. Ты сомневаешься?
С емпрония. Человека можно было бы посчитать Божеством, если бы ему не было дано тела, но, если бы ему не был вложен ум, то он был бы скотом...
П р и ш е л е ц.   Неужели так трудно понять, что у человека не мог бы появиться ум, если бы Вселенная не обладала Высшим Разумом?  Подобно тому, как в части яблока не может быть того, чего нет в целом яблоке. Ещё раз хочется сказать: неужели так трудно понять такую простую вещь?..
Семпрония. (пожимает плечами) Сказать, конечно, можно очень цветисто и складно, но как эту идею можно доказать на практике?..
Пришелец. (Многозначительно улыбается) Думаешь, что необходимы доказательства?..
Семпрония.  (улыбается с иронией)  Доказательства жела¬тельны, ибо слепо верить - просто невежественно...
Пришелец. (Продолжает улыбаться, потирая свои ладони.) Доказательства у меня имеются более чем внушительные. Дай мне свою руку.
     (Семпрония протягивает руку. Пришелец берет её руку, сначала поглаживает её, а затем прикусывает ей большой палец. Семпрония громко вскрикивает и отскакивает в сторону от своего обидчика.)
Семпрония. (обиженно)  Что ты сделал, грубиян? Полюбуйся: ты почти до крови прокусил мне палец. Ты в своем уме? Вот, полюбуйся! (Показывает на свой укушенный палец указательным пальцем другой руки.) Я просто возмущена!..
Пришелец. Ты же сама просила доказательство, ты его полу¬чила. Подумай только: я лишь слегка прикусил твой палец, а твоей голове это не понравилось, и она тут же вскрикнула. На этом практическом примере ощутимо видно, как любая, пусть самая незначительная часть твоего тела, связана со всем телом в целом. Подобно этому и душа отдельно взятого человека связана с Всеобщей Мировой Душой. Неужели это так трудно понять?  Пытаюсь я выяснить у тебя это вот уже в третий раз...
Семпрония. (Потирает свой укушенный палец и говорит Пришельцу притворно слегка обиженным голосом.)  Вот ты всё говоришь о душе, но что это такое - хочу я тебя спросить, разве душу можно потрогать руками, подобно тому, как я трогаю свой укушенный палец?..
Пришелец. (Слегка шутливым тоном)  Можно, конечно, потрогать руками и душу, но руки наши слишком велики, чтобы почувствовать её. (Меняет свой шутливый тон на серьёзный.) Душа, искорка Божья, находится в сердце любого живого существа, а тело - это храм для души. Когда тело запущенно, болезненно и грязно, то и душа больна. В здоровом, чистом теле царит здоровый дух, и душа радуется... (Вопросительно смотрит на Семпронию.)
Семпрония.  (После короткой паузы.)  Всё это очень интересно, но...
Пришелец  Что, означает твоё затянувшееся «но»?..
Семпрония.  Всё это как-то туманно...
Пришелец.  Неужели так трудно понять столь простую исти¬ну? Может быть, тебе нужны новые доказательства?..
С емпрония  (Поспешно отходит от него в сторону.)  Нет, нет!.. Мне больше не нужны доказательства, они у тебя своеобразны. В заключение хочу у тебя спросить: не порабощает ли Мировая Душа маленькую душу человека?..
Пришелец. (говорит с пафосом)  Истинно говорю тебе: нич¬то в мире не освобождает так основательно человека от рабства, как вера в Единого Господа Бога, в существование единой Мировой Души. Верующий человек перестает поклоняться обществу и людям. Подобно тому, как звёзды на небе видимы только до восхода Солнца, а с его восходом меркнут. Человек знает, что звёзды где-то существуют, но они ему уже не интересны...
Семпрония. (задумчиво и мечтательно) Складно, конечно, все это у тебя получается...
Пришелец. (Иронизирует)  Снова последует твоё любимое «но»?..
Семпрония. (также задумчиво)  Вовсе нет, просто я поду¬мала, что жителям Рима эта новая Истина слишком трудна для понимания и к тому же небезопасна...
Пришелец.  Но эта Истина очень проста для понимания тем людям, которые желают справедливости на земле...
Семпрония. (После задумчивости, словно очнувшись.)  Будь такой хороший, скажи на милость: как мне величать тебя?
Пришелец. (Отвечает неохотно и уклончиво)  Я не стану называть своего имени, чтобы не подумали жители Рима, будто бы я ищу себе славы...
Семпрония. (С некоторым смущением.)  Как же мне в таком случае обращаться к тебе?
Пришелец.   Называй меня просто Пришельцем...
(Обращается к своему ослу, разговаривает с ним, кормит и поит его.  Семпрония в это время гладит осла. Раб Семпронии всё это время стоит, переминаясь с ноги на ногу.)
Мой бедный Буцефал, есть у меня последний кусочек хлеба, и остался последний глоток воды. Ешь и пей - это всё тебе... (Треплет его за шею.) Пища тебе сейчас нужнее, чем мне, пока ты ещё можешь передвигаться и тащить меня. Мы с тобой не жители Рима, нам не дадут хлеба, а от одних только зрелищ - не очень-то разжиреешь... Посмотри, Буцефал, как живут жители Рима, на которых работает весь круг земель. Нам с тобой так не жить, дружище... (Замечает свиток на дороге, неспешно берёт его в руки, разворачивает, читает вслух.) «Рим поражен чудовищными пороками с повсеместным падением нравов и ростом самого ужасного разврата. Рим обречён на гибель собственным своим ростом. Республикой управляет никуда не годный Сенат - подкупный и дряхлый... (Читает быстрее и с увлечением.) Аристократами овладела страсть к распутству и излишествам. Вместе с тем, римские граждане имеют смелость сокрушаться о былой доблести: у римлян хватает духу говорить о любви к Отечеству, о народной гордости, хватает бесстыдства быть довольными собой и своим Отечеством»... (Осторожно и бережно кладет свиток на прежнее место.) Пусть и другие прочтут, Буцефал, нам лучше увидеть всё это своими глазами и услышать своими ушами... Вольёмся в события жизни Рима и докажем людям, что человечество развивается по законам веры: вера живёт в сердцах людей и, как всё живое на белом свете, она нарождается, живёт и умирает для обновления и появления на свет новой веры. В Риме дряхлая вера доживает свои последние дни. Вперёд, Буцефал! Пора сеять новый ветер в Риме - вестник нового мира, новой веры, который перерастёт в бурю, истребит старый мир, искоренит постыдное рабство порядочных, добрых людей. В будущем рабами станут только уголовные преступники, которых на рабство осудит сам народ. Вперед, Буцефал, вперед! (Пришелец едет на осле на середину сцены, Семпрония и раб следуют за ним следом.)
Пришелец. (Обращается к Семпронии)  Скажи, почтенная, это и есть главная базарная площадь Аргилет?
Семпрония.  Да, почтенный, это  она самая: площадь Аргилет...
Пришелец.  Яс первого взгляда так и догадался. Сразу видно, что тут и Диоген со своим фонарем не отыскал бы человека, которому захотелось бы открыть истину...
Семпрония. (Поднимает, вверх правую руку, ладонью от себя, как бы спрашивая разрешения высказаться.) Если хочешь моего доброго совета, то я рекомендую тебе встретиться с Юлием Цезарем и Катилиной. Они поймут твоё толкование Истины, достойно её оценят и поддержат тебя в твоих искренних начинаниях. Им суждено очистить Рим от скверны и создать новое, свободное от проказы общество.
Пришелец.  Позволь с тобой не согласиться. Не стоит нам самих себя обманывать и тешить надеждами на доброго господина, радеющего за народ. Эти два представителя Сената - Цезарь и Катилина, как и все остальные сенаторы, грызутся за свои корыстные интересы: получения государственных должностей и выгодны постов...
  (Семпрония приставляет свой указательный палец к его губам, но Пришелец вежливо отстраняет её руку и продолжает говорить более громко.)
 Все эти говорливые радетели Отечества обещают показать людям Солнце новой свободы, взглянув на которое доверчивые люди слепнут, и их словно овец уводят в кабалу, заставляя лить воду на их мельницу славы. Подобно тому, как каменный дом не возводят с крыши, так и «верхушка» в обществе не может изменить жизнь к лучшему. Храм свободы возводится угнетенными людьми своими собственными руками...
Семпрония.  Где же угнетенным людям черпать силу для борьбы?  Разве просить ее у Богов?
Пришелец.  Все Римские Боги бессильны помочь им. Их спасение зависит исключительно от них самих... (Далее заговорил очень громко.) Вся сила угнетённых людей находится там же, где находится их душа и Бог - в их сердце, и сила эта непобедима...
Семпрония.   (Говорит умоляющим тоном.)  Прошу тебя, почтенный путешественник, говори, пожалуйста, тише... Твои нелестные отзывы о Римских Богах губительны для тебя. На нас уже обратили внимание и прислушиваются, в то время как тебя явно заносит...
Пришелец. (Не обращает внимания на её замечания.)  Не сто¬ит за меня волноваться.  Если даже меня и заносит, то именно в ту сторону, в которую я хочу, чтобы меня заносило. Я сознательно говорю именно для граждан Рима, что Боги Рима доживают последние дни...
Семпрония. (Закрывает рот Пришельцу своей ладонью.) Опомнись, безумный!.. Знаешь ли ты, какую черную птицу беды накликаешь ты на свою голову? Ты примешь медленную, мучительную смерть на кресте, имя твоё запретят произносить. Дело твоё и твоё имя покроются ночью забвенья...
Пришелец. (Отстраняет ее руку и продолжает громко говорить.) Новая вера полным цветом может развиться только из самой гущи народной. Я готов пострадать за неё, но не просить её, как милостыню...
Семпрония.  (Надеется исправить положение, делает по¬пытку увести его, но Пришелец противится этому.) Безумец, разве ты не видишь, что сюда уже идут стражи порядка? Оглянись назад, они уже близко!..
Пришелец.  Пусть меня арестуют, судят и казнят, но на моё место придут другие. Старая вера, служит основой тирании в Риме. Мы будем раскачивать основы тирании до тех пор, пока она не рухнет...
Семпрония.   (с отчаянием)  Пойми же ты, наконец, глупо пропадать таким образом. В Риме борьба должна быть тайной...
Пришелец.   (Берёт Семпронию за плечи, разворачивает и слегка отталкивает от себя.)  Уходи, женщина, ты мешаешь мне бороться с омерзительными червями, которые подтачивают корни здорового тела нации. Государственные дельцы, заражённые духом продажности, становятся столь же преступными, как разбойники, хозяйствующие в лесах...
Семпрония.  (Качает головой и разводит руками, как бы показывая: я сделала все, что смогла.)  Мне жаль тебя,  я уже ничем не могу тебе помочь, ты сам себе подписал смертный приговор... (Берёт за руку своего раба и уходит с ним за кулисы.) Этот безрассудный человек ищет смерти и умрёт в муках...
При ш е л е ц.  (Решительно поднимает правую руку вверх, ладонью от себя.) Слушайте меня, жители Рима! Вера народа перестаёт быть истинной верой, как только она становится верой государственной. Как и всё другое в этом поднебесном мире, вера нарождается, живёт и умирает. Зарождается она, как манифест Свободы, а умирает, как манифест рабства... Новая вера уже зреет в недрах народа. Не учёные жрецы распространяют её, но сами - простые люди. И уж если дорогой веры решили идти люди, то никакие преграды не остановят их, и никакие пытки не устрашат их. (Подходят трое стражей порядка, двое из них берут его за руки, а третий резко и грубо говорит ему в лицо.)
Стражник.  Прекрати недозволенные речи! Заткнись!..
Пришелец.  (Гордо поднимает голову.) Знайте же, граждане Ри¬ма, что истинная вера живёт в сердцах лишь свободного народа. Когда свобода утрачивается, то и смысл веры утрачен. Ибо, зачем сети рыбаку, если русло реки пересохло?..
Стражник.  (Угрожая в лицо Пришельцу двумя кулаками.) Держите его крепче, ребята, так, чтобы его кости трещали.  (Продол¬жает угрожать ему в лицо кулаками.) Какой неслыханный наглец, он ведёт себя так, словно мы не к нему обращаемся... Ну, погоди, по¬годи! Ты у нас в застенке не такие песни запоёшь!.. Мы и не таких  героев обламывали...
Пришелец.  Граждане Рима, знайте, что все дворцовые перевороты и посулы - это ложь, обман, игра в справедливость. На место одних тиранов приходят новые тираны; они размножаются, как насекомые. Горе земле, которой правят многие. Такая земля напоминает корабль, на котором все капитаны, но нет гребцов...
Стражник.  А ну-ка, друзья, скрутите ему руки, да так, чтоб ему мало не показалось.  (Ударяет Пришельца по лицу.)
Пришелец. Не смей меня бить, ты не имеешь права поднимать на меня руку. Я - не раб, но свободный человек! Знаешь ли ты, что это такое?!
Стражник. (Заикаясь)   За-за-заткнись, смутьян!  Ка-ка-какой ты человек!?  Пёс недобитый!.. Жаль, что по нашему закону я должен тащить тебя в тюрьму мне не хочется марать об тебя руки. Привязать бы тебя ногами к лошадиному хвосту, чтобы твоя голова запрыгала по камням...
Пришелец. (Пытаясь вырваться)  Граждане Рима!.. (Страж¬ники наваливаются на него.)
Стражник. Валите его, ребята, этот смутьян вздумал не подчиниться законным представителям властей... Заткните ему глотку,  вяжите его!..
   Пришельца валят на землю, бьют кулаками и ногами... В это время сверкает молния, гремит гром. Стражники падают на землю, закрывают руками головы... Пришелец садится на своего осла и уезжает.                Занавес
               
                СЦЕНА ВТОРАЯ

Рабочий кабинет Цезаря. Стол завален свитками, книгами и всевозможными предметами роскоши; здесь же ваза с фруктами, графин с вином, кубки. За столом сидит Цезарь, что-то пишет. Входит Слуга.

Слуга.  (Приседает на правое колено, склоняет голову, прикла¬дывая правую руку к груди.) Цезарь, Саллюстий просит аудиенции.
Цезарь. (Оживленно) Пусть Саллюстий войдет, и оставь нас одних. (Слуга быстро уходит, появляется Саллюстий, держа руку в приветствии над головой.) Мое почтение, Цезарь!.. (кланяется)
Цезарь. (Кладет руку на плечо Саллюстия.) Друг мой, к чему такие подчеркнутые церемонии поклонения? Ведь я - не царь и не фараон... (Хлопает Саллюстия по плечу.) Выше голову, патриций!..
Саллюстий. (Поднимая голову высоко, но в голосе звучат нотки просителя.) Цезарь, когда мне трудно, то я обращаюсь к друзьям...
Цезарь. (Жестом руки приглашает Саллюстия садиться, и сам первый садится в кресло напротив). Я всегда готов искренне протянуть тебе руку помощи, друг мой...
Саллюстий.  (Делает легкий поклон в знак признательности.) Благодарю, Цезарь, сейчас я как никогда прежде нуждаюсь в твоей защите... (делает паузу.)
Ц е з а р ь.  (участливо) Что с тобой на этот раз необыкновенного стряслось, дружище?
Саллюстий. (Проникновенно) Цезарь, пока тебя не было в Риме, со мной случилось большое несчастье. Как только я узнал, что ты прибыл в Рим, тотчас поспешил к тебе с моими бедами, чтобы не опередили меня мои недоброжелатели...
Цезарь. (С поддельным чувством нетерпения.) Ой, не томи, Саллюстий, говори скорее о главном, что воду-то в ступе толочь?
Саллюстий. (Продолжает вкрадчивым голосом.) Так вышло, Цезарь, что я оставил о себе недобрую память в провинции... (Снова делает паузу.)
Ц е з а р ь .  О какой провинции идет речь, Саллюстий?
Саллюстий.  Я говорю об африканской провинции, Цезарь.
Цезарь.  Выкладывай все начистоту: что ты накуролесил в Африке?
Саллюстий. Цезарь, Сенату стало известно, что я в африкан¬ской провинции брал взятки и, тем самым, оставил о себе скверную память в Африке...
Цезарь. (Негромко смеется, встает с кресла, подходит к собеседнику, кладет свою руку ему на плечо; Саллюстий пытается встать, но Цезарь усаживает его на прежнее место, сам начинает ходить по кабинету.) Не обижайся, Саллюстий, даю слово чести, что я невольно сейчас засмеялся, пусть этот мой смех тебя не смущает, но, однако, уверяю тебя, что тут есть от чего засмеяться. Видно, здорово ты, брат, нагрел руки в солнечной Африке, коль на твои взятки обратил внимание римский Сенат. Всем известно, что в наше время такой способ обогащения, как взятки, считается делом обычным. Не так ли, Саллюстий?
Саллюстий.  Может быть оно и так, Цезарь, но уверяю тебя, что мне сейчас не до смеха...
Цезарь (Возвращается в свое кресло.) Ты вот что, дружище, не унывай. Давай, Саллюстий, как в старые времена, нальем по бокалу доброго вина... Впрочем, нет... сегодня у меня - дела, дела, дела... (Цезарь загадочно улыбнулся.) Я почему-то сейчас подумал, что наша с тобой беседа может стать когда-нибудь достоянием театра, какой-нибудь автор вставит сцену нашей беседы в свою трагикомедию...
Саллюстий. (Говорит угодническим тоном)  Не понимаю тебя, Цезарь, ка¬ким образом наша тайная встреча может стать достоянием гусиных перьев мастеров? Твои слова всегда были пророческими, сколько я тебя знаю, - неизменно ты словно в воду смотришь; я не припомню ни одного случая, чтобы хоть одно твое изречение расходилось с делом, но здесь уже, прости меня - чистой воды мистика...
Цезарь.  Нет никакой мистики, Саллюстий, я просто уверен, что все тайное становится явным, и наша встреча не может быть исключением. Но шутки в сторону. (Цезарь резко встает, вплотную подходит к Саллюстию, кладет ему руки на плечи, не давая ему приподняться с места.) Взятки твои в Африке были совершенно фантастическими, дружище, вот в чём фокус... Что ты на это скажешь, Саллюстий?..
Саллюстий. (Безуспешно пытается приподняться, насту¬пает значительная пауза.) Цезарь, ты снова, словно в воду глядишь, ты... ты - просто пророк...
Цезарь. (На шаг отступает от Саллюстия, скрестив руки на своей груди.) Не льсти мне, Саллюстий, здесь вовсе не надо быть пророком, чтобы представить себе, как ты выжимал все соки из африканцев. А, Саллюстий? Ты теперь, пожалуй, богаче всех фараонов вместе взятых, каких только знавал Египет, а? Саллюстий, а? Что ж ты молчишь, а? (Саллюстий переминается с ноги на ногу, потирая правой ладонью свою грудь в области сердца, Цезарь кладет ему свою руку на плечо.) Ну, хорошо, хорошо, Саллюстий, успокойся, не падай духом...
Саллюстий. (Сокрушенно)  Выручай, Цезарь...
Цезарь. (Похлопывает по плечу Саллюстия.) Хорошо, хорошо, я походатайствую перед судьями за своего верноподданного. Надеюсь, что суд тебя оправдает. Ты же прекрасно знаешь, что никакие республиканские вольности не освобождают людей от уважения к влиятельным лицам. Так что ли, Саллюстий, а?
Саллюстий. (Кивает головой в знак безоговорочного согласия.) Истинно так, Цезарь... (Пытается улыбнуться, но, встретив строгий взгляд Цезаря, гасит улыбку.)
Ц е з а р ь . (Говорит предельно строго.) Ты должен иметь в виду, Саллюстий, что я сделаю это небескорыстно. В обмен на это ты поможешь мне поправить мои пошатнувшиеся денежные дела. Предлагаю следующее условие: я вызволяю тебя из сетей правосудия, а ты, в свою очередь, подаришь мне две трети твоих африканских капиталов...
Саллюстий. (Снова начинает потирать ладонью правой ру¬ки свою грудь в области сердца.) Побойся богов, Цезарь!.. Что мне-то останется?..
Цезарь. Давай оставим в покое наших богов, дружище, имей в виду: ты по своей наивности можешь потерять все свое состояние и надолго лишиться свободы. Так что не жмись, Саллюстий, уверяю тебя, что наша дружба стоит намного дороже... (Цезарь садится и Саллюстий, следуя его примеру, также садится на свое место.) Кстати, Саллюстий, как мне стало доподлинно известно, от тебя в последнее время частенько разит вином, как из винной бочки. Мне стало известно также, что ты шлешься по кабакам с девицами сомнительного поведения. Ты, по-видимому, забываешь, что являешься государственным чиновником и занимаешь довольно высокую должность в правительстве. Чем это можно объяснить, Саллюстий, что ты стал без Бога в голове?..
Саллюстий. (Опустив голову) Цезарь, клянусь тебе всеми богами, что впредь я никогда от тебя ничего не скрою, ибо ты видишь то, чего никто другой не видит, и слышишь то, чего никто не слышит. Позволь мне в свое оправдание сказать лишь то, что все это случилось со мной от горя...
Цезарь. (Укоризненно качает головой.) Горя не зальешь вином, Саллюстий, к тому же всегда следует помнить о том, к каким пагубным последствиям приводит злоупотребление выпивкой: пьяный человек сам себе не хозяин, от избытка выпитого вина он падает затылком об землю, а от избытка выпитого пива человек падает об землю лицом. (Жестами показывает, как человек падает лицом вниз.) И, кроме всего прочего, пьяный человек решительно не помнит всего того, о чём он говорит. По-пьяному делу можно нагово¬рить немало опасных слов, за которые придется впоследствии отве¬чать по всей строгости закона. Вот, к примеру, Саллюстий, ты ведь наверняка не помнишь всего того, о чем ты наговорил два дня тому назад, будучи в хмельном угаре: ты крыл нашу свободную республику во все лопатки - на чём только белый свет стоит... (Саллюстий, закатив глаза, уставился в потолок.) Что скажешь, Саллюстий?
Саллюстий.  (Остается неподвижным)  Э-э-э...
Цезарь. (Терпеливо выждав длительную паузу.) Ну, а дальше-то что?..
Саллюстий (Словно очнулся от дурного сна.) Цезарь, по¬верь мне, что только отчаянье заставило меня предаваться порокам, которые ты перечислил...
Цезарь.  (Меняет свой жёсткий тон на снисходительный.) Что привело тебя в отчаянье, Саллюстий? Собственные дела твои или, быть может, государственные?
Саллюстий. (С прискорбным лицом) И те и другие, к сожалению. О государствен¬ных моих неудачах ты уже осведомлен - пресловутая африканская Одиссея. Что касается моей частной жизни в Риме, то прошу тебя, Цезарь, огради меня и мой дом от развратной шайки Катилины. Мало того, что он объедает меня самым бессовестным образом со своей «золотой» молодежью, так он учиняет ещё настоящие погромы в моей усадьбе. Эта гвардия бездомников толпами ходит по улицам и притонам, проматывается до последней нитки, они залезают по уши в долги, а потом рыщут, подобно шакалам, по благородным домам в поисках поживы. И нет на них никакой управы. Я просто в отчаянье, Цезарь...
Цезарь.  (Кладет свою руку на плечо Саллюстия.) Позволь, Саллюстий, у тебя отличная охрана, что же она не защитит тебя?
С а л л ю с т и й.   В том-то и дело, Цезарь, что легче было бы разбить бесчисленное войско врагов на поле битвы, нежели справиться с толпой наших сограждан. Я думаю, что тебе известны все пороки этого проходимца Катилины? Это чудовище убило своего кровного брата, свою жену и сына. Этот отпетый мошенник напропалую беспут¬ствует со своей дочерью. А совсем недавно шайка единомышленников Катилины поклялась ему в верности, и в подтверждение своей клятвы эти головорезы принесли в жертву младенца, при этом все они съели по куску человеческого мяса. Благодаря такой соблазнительной славе, Катилина в Риме уподобился Богу Солнца, он стал любимцем рим¬ской знати и в особенности женщин...
Ц е з а р ь.   (с раздражением в голосе) Довольно, Саллюстий! Говори, да знай меру. Ты уже докатился до сплетен. Что, если о них узнает Катилина? Думаю, что тогда уже и я ничем не смогу помочь тебе.
Саллюстий. (Растерянно) Цезарь, у меня голова идет кру¬гом. Что мне делать? Посоветуй, Цезарь... (Берет Цезаря за руку.) Помоги мне по старой дружбе. (Цезарь отворачивает от него голову в сторону.) Хочешь, я стану перед тобой на колени?.. Ни перед кем не стану, но перед тобой стану: выручай, Цезарь!..
Цезарь.  Довольно, Саллюстий, не надо так унижаться. Вот тебе мой совет: оставь себе столько средств, чтобы жить безбедно. Разбей сады при своей даче в Риме, уединись в собственной вилле и в тени садов предайся литературным занятиям. Я обеспечу тебе покой от Катилины и его сподвижников. Отсидись в своем раю неприметным - тише воды, ниже травы, а когда страсти понемногу улягутся, я дам тебе знать. Заполучив две трети твоих африканских капиталов, я сумею кое-кому заткнуть глотку, а кое-кого урезонить.  Я уверен, что наши с тобой дела пойдут в гору...
Саллюстий. (В растерянности) Но позволь, Цезарь, две трети капитала - это же... (Разводит руками и мотает головой, как бы показывая, что это уму непостижимо.)
Цезарь. (Обрывает Саллюстия на полуслове и меняет свой дружеский тон - наиболее резким.) Саллюстий, не уподобляйся торговке на базаре. Ты не забывай, какая кровь течет в твоих жилах. Зачем выглядеть плебеем в глазах Цезаря? (Снова делает тон  дружеским.) Я предлагаю тебе свою дружбу и покровительство, а это дороже всяких денег, поверь мне Саллюстий: дороже всех сокровищ, - это говорит тебе Цезарь!.. Давай на этом и решим. Не унывай, ходи героем и во всем положись на меня... (Саллюстий гордо поднимает голову.) По рукам, Саллюстий!.. (Цезарь протягивает руку.)
Саллюстий. (После краткой паузы, как бы встрепенувшись.) По рукам, Цезарь!.. (Обмениваются рукопожатиями, Цезарь хлопает по плечу Саллюстия, обнимаются.)
Цезарь.  Прощай, Саллюстий, меня ждут неотложные государственные дела. Не обижайся, но право же: мне пора приниматься за дела - не терпят, ни малейшего отлагательства.
Саллюстий. Да здравствует Цезарь!.. (Саллюстий поднима¬ет вверх свою правую руку, так и уходит за сцену с приподнятой вверх рукой.)
Цезарь. (Очень довольный, ходит взад-вперед, потирая руки.) Хорошо, хорошо, Цезарь! Очень хорошо! Теперь у Цезаря есть деньги, и деньги немалые: хватит, чтобы заткнуть глотки всем сенаторам в Риме!

                СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Посредине сцены - большая деревянная бочка, скамья и столик. На скамье и на столике лежат банные принадлежности и одежда. Рядом с бочкой, на охапке сена стоит босиком полуобнаженная Фульвия. Сострата с большим старанием помогает ей одеваться.

Ф у л ь в и я. Как приятно помыться в прохладной воде! И хорошо как чувствовать себя такой чистой! (Кокетливо демонстрирует разные части своего тела.) Сострата, милая, не очень-то мне к лицу это одеяние. Принеси мне мою любимую тунику. Я хочу сегодня всем мужчинам понравиться.
Сострата. (льстивым голосом)  Коль ты красива, милая Фуль¬вия, так к лицу тебе любое платье. К тому же, ты так умна, воспитана прекрасно, и не станешь понапрасну гонять меня с места на место... (Неожиданно входит Цицерон и несколько раз хлопает в ладоши.)
Цицерон. Браво, Сострата!..
  (Фульвия и Сострата одновре¬менно вскрикивают. Фульвия прячется за бочку; Сострата прикрывает её, раскинув руки в стороны.)
Фульвия. (гневно) Ах, Цицерон! Какое вероломство! Скажите, ради всех богов Олимпа: можно ли похвастаться таким агрессив¬ным человеком как Цицерон?
Ц и ц е р о н.   (Подмигивает Сострате и с лукавством в голосе обращается к ней.)  Как могу я допустить, чтобы даром хвалили прелестную Фульвию? Сострата, за твои изысканные слова к своей прелестной госпоже  - стоишь ты достойного подарка. (Протягивает Сострате маленькую шкатулочку.)
Сострата.  (Принимает подарок, из рук Цицерона, открывает шкатулочку, достает из нее ожерелье, восхищается.) Какая прелесть это подаренное ожерелье. Подарок достоин Цицерона! Покорно благодарю. (Уходит за кулисы, рассматривая на ходу ожерелье и примеряя его к себе.)
Ф у л ь в и я.  (С притворной обидой в голосе.) Сострата, куда же ты, предательница? Вернись сейчас же! Не оставляй меня одну на этом поле боя!..
С о с т р а т а.  (игриво) Не волнуйся понапрасну, Милая Фульвия, нет более надёжной крепости, чем эта деревянная бочка. Диоген много в своей жизни много времени провёл в подобной бочке и ничего не боялся...
Ф у л ь в и я.   (с притворством) Вот негодница! Оставить меня такую беззащитную, одну на поле боя, перед лицом такого грозного противника, как Цицерон!
Ц и ц е р о н.   (Решительно приближается к Фульвии.) Милая Фульвия, я вынужден вступиться за Сострату. Она действительно права в том, что нет более надёжной защиты для тебя, чем эта огромная деревянная бочка. Мыслимое ли дело мне угнаться за тобой вокруг этой бочки? Я предпочёл бы другое поле боя, чтобы сразиться с такой хорошенькой женщиной. Как Фульвия!.. Охапка сена, это слишком просто для такой богини красоты. (Целует Фульфию в обнажённое плечо.)
Ф у л ь в и я.   Цицерон, как видно, поставил целью своей жизни перецеловать всех хорошеньких женщин Рима. Не так ли, Цицерон?
Ц и ц е р о н.   Милая Фульвия, я даю себе отчёт в том, что подобная цель неосуществима. Задача моя немного скромнее: я надеюсь перецеловать только самых красивых и молоденьких женщин, а их не так уж много. Здесь даже невесты такие старые, как наш древний город Рим. (Бережно надевает ожерелье на шею Фульвии.)
Ф у л ь в и я.    (с восхищением) Какая роскошь! И как это мило с твоей стороны! У тебя, Цицерон, изысканный вкус, по крайней мере, к двум вещам: к словам и к украшениям. При такой щедрой натуре, как у тебя, Цицерон, может быть простительно твое вероломство. (Целует в щёку Цицерона.) Цицерон, ты, несомненно, заслуживаешь более значительной награды, чем этот поцелуй, и ты наверняка догадываешься, о чём я подумала. (Кокетничает, приближается к Цицерону так близко, что ближе трудно себе вообразить.) Я сумею ответить тебе достойной щедростью на щедрость настоящего мужчины.
Ц и ц е р о н .   Сердце мужчины не сумеет забыть столь лестных слов, милая Фульвия, однако мой нынешний визит к тебе не лишён капли корысти в целой бочке твоей божественной любви. (Поочерёдно целует Фульвии то левую, то правую руку, одновременно с этим, продолжает говорить.) Фульвия, позволь мне быть с тобой откровенным. Ту же знаешь, я всегда обращаюсь к друзьям за помощью, когда мне трудно...
Ф е л ь в и я.   Кому в Риме не лестно быть в друзьях у самого Цицерона? Однако чем и как я могу скрасить твои затруднения, Цицерон? Ты явно преувеличиваешь мои скромные возможность и способности, но я внимательно слушаю тебя, Цицерон, и ты можешь на меня положиться...
Ц и ц е р о н.   Милая Фульвия, есть у меня такое дело к тебе: завтра предстоят выборы консула на Марсовом поле. На пост консула будет предлагаться моя кандидатура, но, как мне стало известно, консульства будет добиваться и Катилина. В связи с этим у меня не радужные предчувствия. В Риме закопошились всякие отбросы общества. Эти неудачники только и ждут удобного случая, чтобы грабежами поправить свои денежные дела. Все честные граждане Рима должны общими усилиями спасти Великую Культуру. (Цицерон всё ещё не выпускает из своих рук руки Фульвии и время от времени поочерёдно осыпает их  долгими поцелуями.)  Фульвия, я обращаюсь к тебе без особых китайских церемоний, скажи мне откровенно: известно ли тебе что-либо о заговоре Катилины?..
Ф у л ь в и я.   (удивлённо)  Цицерон, меня, конечно, так и подмывает спросить у тебя, почему ты именно ко мне обратился с подобным вопросом? Но я не стану спрашивать об этом, потому только. Чтобы не поставить тебя в неловкое положение. Скажу откровенно, мне кое-что действительно стало известно о заговоре Катилины, и я не умолчу тебе об этом, хотя бы потому, чтобы досадить Семпронии, этой вертихвостке, которая готова из кожи вылезти, только бы стать героиней Рима. Мне известны даже подробности, что тебя, Цицерон, собираются завтра утром прихлопнуть прямо на Марсовом поле, как только тебя провозгласят консулом. И это послужит сигналом к тому, чтобы Рим подожгли одновременно с двенадцати концов. При этом сообщники Катилины собираются перерезать глотки стольким сенаторам, сколько это будет возможно. (Освобождает свои руки от рук Цицерона, многозначительно разводит свои руки в разные стороны, как бы показывая, что всё сказано.)
Ц и ц е р о н.   (Крайне удивлённый сообщением Фульвии.) Непостижимо!.. Где Катилина сможет навербовать столько дикарей, у которых может подняться рука на подобное злодеяние?!
Ф у л ь в и я.   В этом ты можешь быть уверен, Цицерон, для Катилины не стоит большого труда навербовать головорезов. Немало бездельников гуляк  в Риме, которые промотали отцовское состояние. Катилина хитро опутывает их: одним доставляет продажных женщин, другим покупает и дарит собак или коней, и всем обещает золотые горы...
Ц и ц е р о н.    До меня дошли слухи, что Катилина причисляет меня к низшему сословию. Это просто смешно и нелепо. (Цицерон высоко поднимает руки над головой, как бы показывая, до какой степени это обвинение смешно и нелепо.) Во-первых, разжигание такой ненависти между сословиями в нашей республике никому не пойдет на пользу и может только навредить его делу, а во-вторых, какое же у меня низшее сословие? Родился я, хоть и в небольшом, но всё же, в известном городе, Арпине. Родители мои принадлежат к сословию всадников, второму аристократическому после сенаторов сословию Рима. Обо всем этом известно всякому смертному в Риме, и мне непонятно, к чему Катилине потребовалась вся эта комедия с причислением меня к низшему сословию. (Цицерон соединил свои ладони и опустил их до самой земли, как бы показывая до какой степени низка комедия Катилины.)
Фульвия.  Твоя наивность, Цицерон, достойна удивления...
Цицерон. (Сконфуженно) Вот как? Интересно было бы услы¬шать разъяснение. (Картинно скрестил руки на груди.)
Фульвия. (смеется)  Ой, Цицерон, насмешил ты меня своей картинной позой!
Ц и ц е р о н.  (говорит  обиженным тоном)Насмехаться и я умею. (Отворачивается от Фуль¬вии.)
Фульвия. (Подходит к Цицерону, кладет ему руку на плечо.) Шипы твоей обиды я не стану украшать цветами, Цицерон, но скажу, в чём твоя наивность. Никто в Риме и палец о палец не ударит, чтобы восстановить истину о твоей родословной. Какую пищу дадут граж¬данам Рима, такую они и проглотят.  Не станут  люди подробно разбираться, с какой «горы» катили тебя твои родители:  с  высокой или  с низкой, с большой или с малой?  Впрочем, это не моё дело судить о политике.
Цицерон. (Берёт Фулъвию за руки). Как ты поступила бы на моем месте, Фульвия?..
Фульвия. Народу всегда нужна была подачка. Как гласит китай¬ская пословица, лучше бежать за сытой лошадью, чем от голодного волка.
Цицерон (После некоторого раздумья). Фульвия, у тебя такие обширные сведения о заговоре Катилины... Имеются ли какие-либо доказательства, что это не пустые слухи?
Фульвия. (Шутливо берет руку Цицерона и водит своим указательным пальчиком по его ладони в такт своим словам.) Мои доказательства могут тебе дорого стоить, Цицерон, не станешь же ты возражать против этого?
Цицерон (Шутливо берет руку Фульвии, и также водит  указательным пальцем по её ладони.) Милая Фульвия, кто возражает прекрасной женщине, тот сокращает свое долголетие...
Фульвия.  Ах, эти мужчины! Так и стараются словами позо¬лотить руку.
Цицерон  Нет, Фульвия, я говорю уже вполне ответственно, что озолочу тебя, как только мы раскроем заговор Катилины. Пойми, Фульвия, надо спешить, чтобы спасти Отечество и великую культуру. Слишком мало у меня времени осталось - всего одна ночь. А пред¬стоит сделать немало. Нужны доказательства, Фульвия...
Фульвия.  Ловлю тебя на слове, Цицерон, что озолотишь меня, и вот тебе мои доказательства: мятежники Катилины пересылают в Фезулы к Манлию деньги, которые они собирают в долг по всей Ита¬лии. Кроме того, в Риме находится склад с оружием в доме Семпро¬нии. Она ведь вызвалась поднять городских рабов и организовать поджоги в Риме... (Фульвия снова берет руку Цицерона, и водит своим указательным пальчиком по его ладони.) Думаю, что моих дока¬зательств достаточно, чтобы озолотить меня?
Цицерон. (Целует руку Фульвии.) Милая Фульвия, я не пере¬стаю восхищаться не только твоей красотой, но и твоими много¬численными способностями...
Фульвия. Мне трудно представить, друг мой, чем ты станешь рассчитываться со мной. Мои сведения поистине бесценны!
Цицерон.Скоро увидишь, Фульвия, как Цицерон умеет благодарить. Но ещё один, последний штрих, Фульвия, - можешь ли ты назвать еще несколько имен из сообщников Катилины?
Фульвия.  Цицерон, неужели ты ещё не насытился сведениями, которые получил от меня? (Цицерон снимает со своего пальца дорогой перстень, надевает его Фульвии на палец.) О! какое чудо - этот перстень! Ты просто чародей, Цицерон! Напомни-ка мне: о чём это ты только что спрашивал меня?..
Цицерон. Милая, несравненная Фульвия, припомни-ка имена сообщников Катилины, хотя бы наиболее влиятельных из них.
Фульвия.  Всё, о чём я тебе только что рассказывала, Цицерон, я вызнала от Квинта Курия. Я уж было собиралась выгнать его, когда он пришел ко мне и по привычке стал обещать золотые горы. Но надо знать Курия - он никогда от скромности не погибнет. Когда я назвала его жалким нищим и показала на порог, он, к моему изумлению, стал размахивать своим мечом, демонстрируя, как он собирается раскромсать всех сенаторов в Риме. Он буквально привел меня в шоковое состояние тем, что в приступе ненависти к сенаторам погрузился в экстаз. Когда же, наконец, он успокоился, то стал уверять меня, что очень скоро станет богаче всех египетских фараонов во все времена их правления, вместе взятых.
Цицерон. Это уже более чем забавно. Кто же ещё, кроме Курия, украшает шайку Катилины?
Ф у л ь в и я.  (Предусмотрительно оглянулась по сторонам и нашептала что-то на ухо Цицерону.)
 Ц и ц е р о н.    (С удивлением, отступил от неё на несколько шагов.) Этого не может быть, чтобы Цезарь!..
Фульвия.  (Прикрывает Цицерону рот своей ладошкой.) Ты имеешь шанс убедиться в этом сегодня ночью в доме Леки на улице Серповщиков. Надеюсь, что своим глазам и ушам ты ещё доверяешь. Ну, так что, Цицерон, на сегодня будем прощаться? Вот тебе мой поясок в знак особого к тебе расположения (Фульвия бросает Цицерону свой поясок; Цицерон ловит поясок и целует, его.)
Цицерон . Прощай, милая Фульвия! У меня не остается больше ни единого мгновения, чтобы восхищаться твоим изяществом, красо¬той и тонким умом.
  Фульвия, с изяществом поклонившись, уходит со сцены.  Цицерон, потрясённый полученными сведениями, качает головой. Ай, да Цезарь! Ай, да факир!.. Азартно играет заодно  с проходимцем Катилиной... С этим бродягой, убийцей и вором... Погибла, погибла великая  Римская империя!..  Уходит
               
                СЦЕНА   ЧЕТВЕРТАЯ

Небольшая комната, в которой царит полнейший беспорядок. В центре комнаты стоит стол, заваленный яствами и заставленный вином в кувшинах и в бокалах. За столом сидит Катилина. Цезарь ходит из угла в угол, беседует с Катилиной.

Цезарь.  Послушай, Катилина, ты становишься легендарным героем в Римской империи. Думаю, что скоро о тебе начнут слагать песни, коль о тебе уже рассказывают легенды и сказки. Я завидую тебе, Катилина.
Катилина. (Пьёт вино, закусывает и разговаривает одновременно.) Нет, Цезарь, ты не совсем прав. На самом деле, моя слава недостойна зависти. Всякий, кто способен издавать звуки, непременно раскрывает рот, чтобы обозвать меня врагом Отечества. Недорого теперь стоит слава в Риме, в котором граждане продают свою свободу ради дарового куска хлеба и зрелищ с острыми ощущениями. (Поднимает бокал с вином.) За твоё драгоценное здоровье, друг мой Цезарь!..
Цезарь. (Берёт со стола бокал с вином, поднимает его.) Я пью за здоровье нашего общего беспримерного дела! Пусть граждане думают и говорят всё, что угодно, нам важно, Катилина, самим знать, что мы не желаем зла своему народу.
Катилина. Об этом можно сказать иначе: какое зло мы делаем своему народу, если из двух тел, одно из которых, тоще и слабо, но с головой, а другое,  велико и сильно, но без головы, мы выбираем второе и даем ему голову гения?
Цезарь  Если я правильно понимаю твоё иносказание, то оно относится к сенату и к народу?
Катилина.  Именно так, Цезарь! Наш дряхлый Сенат - этот свинушник и псарня на Капитолийском холме - пора выбросить на  свалку истории. Эти торгаши Отечеством повязали нас векселями по рукам и ногам. Мы все у торгашей в мешке, скоро они завяжут мешок и станут пинать его ногами. Посмотри, как подняты цены на продоволь¬ственные товары. Жизнь для большинства населения становится просто невыносимой, и нет никаких надежд на улучшение. А в это время деловары устраивают роскошные пиры за счет средств респуб¬лики... (Цезарь подходит вплотную к Катилине, кладет ему руку на плечо.)
Цезарь. Да, да, Катилина, эти жирные коты не стесняются пировать на глазах голодающего народа и даже не зашторивают своих окон...
Катилина.  Посмотри, Цезарь, как они нагло держат себя, будто они не презренные торгаши вовсе, но аристократы духа. Как же можно дальше терпеть такое свинячество?  Будь хорошим, полюбуйся на то, как эти жирные коты гадят на всю нашу культуру. А послушаешь, так они радеют об Отечестве и народе. Только и слышишь: да здравст¬вует римский народ! Слава народу! А сами ненавидят народ лютой ненавистью. Надо перерезать всех паразитов, как бешеных собак, и дать народу одну, но настоящую голову.
Ц е з а р ь.   Вот это, дружище, по-нашему! Однако необходимо вырезать не только Сенат,  но и всех сочувствующих Сенату. Для этого необходимо исповедовать блестящую идею Суллы: установить диктатуру личности, составить списки людей, подлежащих уничтожению, а все их капиталы и имущество забирать в государственную казну. Только так, Катилина! И никакой  не должно быть жалости к ним, никакой им пощады, пока они окончательно не подъели изнутри ещё цветущее древо Рима...
Катилина. (Наливает вино в бокалы) Ты, верно, смеешься на¬до мной Цезарь? О какой жалости может идти речь? Скорее у меня на ладони вырастут волосы, нежели я пожалею дряхлых, развратных паразитов, которые смердят. Глупо жалеть опухоль только потому, что её больно удалять. Рим нуждается в обновлении. Если не ты да я, то кто вырежет опухоль на теле Отечества?
Цезарь. Верно, говоришь, Катилина. Это также верно, как-то, что нет козла без запаха. Жизнь - это вечное обновление. Наш гнилой Сенат почуял веянье свежих, новых идей, они дрожат, как сукины дети, завидевшие кнут! Вот увидишь, как на предстоящих выборах в Сенат эта свора римской знати забудет междоусобную борьбу за власть и выберет консулом чуждого им Цицерона. Они сплотятся вокруг него и примутся защищать своё прогнившее болото от маленькой горстки бунтарей, во главе которой стоишь ты, Катилина. Вот почему у тебя завидная судьба, друг мой. Даже в случае поражения слава твоя затмит славу Спартака, а в случае успеха - ты станешь на одном уровне с Олимпийскими Богами...
Катилина. Не прибедняйся, Цезарь, насчет славы, тебе её также не занимать. Не стоит забывать старую, добрую заповедь: было бы дело, а лавров на всех хватит... (Входит Семпрония.)
Семпрония. Катилина, всем нам пора идти. Наши единомышленники уже собрались на улице Серповщиков и ждут нас в доме Марка Деки. К счастью, ночь выдалась тёмная, и на улице нет ни души.
Катилина. Очень хорошо, Семпрония, сейчас мы пойдем, но, однако, следует немного повременить... (Обращается к Цезарю.) Вот, дружище, позволь представить тебе Семпронию, мою милую, совершенно очаровательную подругу. Она стала душой нашего тайного общества. С её помощью мы надеемся поднять городских рабов и поджечь Рим с двенадцати концов. Семпрония уже немало сделала того, что требует мужской отваги. Кроме того, она прекрасно одарена: знает греческую и римскую словесность, прекрасно умеет петь и танцевать, сочиняет стихи, отличается прелестью и остроумием.
Семпрония.  Катилина, ещё несколько твоих лестных слов обо мне, и у меня вырастут крылья, и я, чего доброго, улечу...
Катилина. Милая Семпрония, будь так мила, спой нам что-нибудь из своих сочинений.
Семпрония. Друг мой, Катилина, может быть, не время сейчас песни распевать?..
Катилина  Как раз напротив, любезная моя Семпрония, именно сейчас самое время воодушевить нас  (Целует Семпронию в щечку.)
Семпрония.  Считай, друг мой, что я не устояла от твоего поцелуя, но мне в таком случае нужна кифара. (Катилина подает Семпронии кифару, она играет и поёт.)
Тяжким усильем до звёзд вознесенные ввысь пирамиды –
Славный Юпитера храм, высших подобье небес,
Склеп Мавзола в своем роскошном великолепье –
Участи общей они на гибель обречены...
Или потоки дождей, или пламя лишит их величья,
Или под тяжестью лет, сверху свалившись, падут,
Но не погибнете в веках талантом добытое имя,
Слава таланта и блеск вечным бессмертьем горят...
Счастлива Муза - в сердце как струны запели,
Каждая песня моя - памятник вечной красе!..

Катилина.  Браво, Семпрония!..
Цезарь. (Подходит к Семпронии, целует ей руку.) Я отдал бы тебе, Семпрония, пальму первенства в кружке Мецената, поскольку нынешние поэты только и делают, что прославляют никуда не годных сенаторов и их никудышные дела и порядки. Твоя же поэзия, милая Семпрония, достойна восхищения! Твои песни возбуждают благородные стремления.
Катилина. (Протягивает руки Цезарю и Семпронии.) Друзья мои, дадим друг другу руки в порыве лучших чувств. (Все обмениваются рукопожатиями.) Цезарь, у нас с Семпронией будет ещё достаточно времени, чтоб восхищаться друг другом, но сейчас нам пора уходить. Семпрония еще не один раз доставит нам удо¬вольствие своим пением, но теперь нас зовёт голос будущей истории. Я выйду первым, Семпрония пойдёт следом, а ты, Цезарь, пойдешь вслед за нами...
Ц е з а р ь.  Ты прав, Катилина, нам пора. Настает наш звёздный час! Скоро мы шагнем в вечность! Итак, друзья мои, до встречи на пиру отваги.
Играет торжественная негромкая музыка, уходят за кулисы по очереди: Катилина, Семпрония, Цезарь.
             
                СЦЕНА   ПЯТАЯ

   В небогатой комнате за длинным столом сидят несколько мужчин, пьют вино, шумно разговаривают.

Курий.  Послушайте, друзья, хочу поделиться с вами, как я набирал себе людей, из которых впоследствии выходили гениальные мошенники. (Возгласы пирующих: расскажи, расскажи, Курий, не жалей красок.) Вот, слушайте: я бросал кошелек с деньгами на дорогу; прятался и наблюдал, кто поднимет. Как только кто-то поднимал мой кошелек, я тут же догонял его и спрашивал: не поднимал ли ты, любезный, на дороге мой кошелек с деньгами? Если только человек начинал отпираться, то, будь уверен, что ты встретил талантливого проходимца. Такой фрукт может прекрасно развиваться на любой почве. В этом случае можно смело сказать: Диоген, гаси свой фонарь, - наконец-то ты встретил того человека, которого искал!
Возгласы присутствующих: Курий, ты просто гений преступного мира!.. Расскажи нам ещё что-нибудь поучительное.
К у р и й.   Да, разве же мне жаль?..  Пожалуйста, слушайте, друзья мои, в своё удовольствие. Вот какое восхитительное зрелище мне довелось наблюдать в одной воровской шайке. Эта игра пользуется большим, успехом в преступном мире. Представьте себе: в ширме вырезается дыра, сквозь которую все желающие по очереди просовывают свою голову и корчат при этом невообразимые физиономии. И того, кому больше других удается посмешить почтенную публику, выбирают главарем шайки на целую ночь. Игра эта настолько эффектная, что многие смеются до умопомрачения, можете мне на слово поверить. Довелось и мне стать главарём этой шайки на целую ночь, я вместо своей физиономии показал им вот эту часть своего тела (Курий встал из-за стола и похлопал двумя руками себе по заду.) Спьяну они, конечно, не разглядели, что я их надул.
 Возгла¬сы присутствующих: умеют же люди развлекаться! Припомни-ка еще что-нибудь, Курий! Повесели нас...
Курий.  Вот послушайте, друзья мои, как я когда-то развлекался в обществе хорошеньких женщин. Выло время, когда я подрабатывал тем, что занимался гаданием на рынке. Вот, например, как я гадал на воде. Брал тазик, наполнял его доверху водой, опускал на воду дере¬вянную щепку, на которую устанавливал зажженную свечу, и просил какую-нибудь смазливую бабоньку внимательно смотреть на отраже¬ние пламени свечи в воде и считать вслух до десяти. При счете десять, я с размаху ударял ладонью по воде. Эффект получался ослепитель¬ный. Я хватал перепуганную женщину в охапку и валил её на землю. Редкая женщина вырывалась из моей конуры, да и куда она могла выскочить такая мокрая, надо же ей было просушиться. Нередко мы сушились до самого утра, но только снаружи, а вовнутрь заливали вина столько, сколько могла принять грудь (Присутствующие отчаянно смеются, некоторые просто закатываются со смеху.) Были, конечно, случаи, когда я получал звонкие пощечины от прекрасного пола. Но, во-первых, пощечины были не такими частыми, а, во-вторых, не всякая пощечина была мне во вред, иная шла на пользу моему мужскому достоинству, уж кто-кто, но я умею высекать искры сострадания в женском сердце...   (Входят Катилина, Цезарь и Семпрония.)
   Катилина.  Приветствую вас, друзья мои!.. Посмотрите-ка только: кто к вам пришёл! С нами сам Цезарь! Курий, где у нас почетное место за столом для Цезаря?
Курий.  Думаю, что в обществе Семпронии Цезарю за столом будет недурно, а место Семпронии - рядом со мной. (Курий пред¬лагает Семпронии кресло рядом с собой.)  Вот, Семпрония, твое кресло, оно ещё не успело остыть с тех пор, как ты отлучилась от нашего тесного дружеского кружка.
Катилина.  В это нетрудно поверить, Курий, всем известно, сколько огня у нашей несравненной Семпронии (Катилина, Цезарь и Семпрония усаживаются за стол.)
Цезарь.  Слов нет, друзья мои, место для нашего собрания выбрано как нельзя лучше - на самом краю города; здесь можно не опасаться любопытных глаз и ушей.
Катилина.  Да, Цезарь, не случайно мы облюбовали именно это место! Трудно сказать, что нас более влечёт сюда: взаимная неприязнь к существующим порядкам в Риме или наши взаимные симпатии друг к другу. Так упоительно осознавать, как хороши мы и благородны все вместе и каждый в отдельности. Эй, кравчий, живее наливай-ка нам ещё кувшин консульского вина. Возвышенные чувства не могут долго ждать! (Кравчий приносит кувшин с вином и наливает в бокалы.) Итак, друзья мои, с чего начнём: с консульского вина или с вопроса о выборах нового консула?
Курий.  Катилина, что за вопрос? Нам всегда превосходно удавалось смешивать вино с политикой.
Катилина.  Ну что ж, Курий, пусть будет по-твоему: первое   слово - Гай Юлию Цезарю.
Цезарь. Спасибо за честь, друзья! Предлагаю выпить за Ка¬тилину, нашего римского Навуходоносора, который по примеру великого Вавилонского царя задумал расправиться с паразитами в своем Отечестве.
    Все присутствующие поднимают бокалы, встают из-за стола, пьют стоя. Кравчий вновь наполняет бокалы вином.
Катилина.  Я предлагаю выпить за Цезаря. Цезарь, мы надеемся на твою финансовую помощь. Денег для нашего дела нужно немало, но как только мы распотрошим денежных воротил Рима, то возвратим наш долг незамедлительно.
Цезарь.  Обещаю вам, друзья, что в самое ближайшее время у вас будут деньги, и немалые. Ничего не пожалею для спасения Отечества от торгашей, мракобесов и предателей. Нет иного метода для спасения Родины, как вывести эту проказу огнём и мечом. (Все аплодируют Цезарю.)
Катилина.  Золотые слова, Цезарь! Именно огнём и мечом, ибо все другие лекарства будут неэффективны. Как говорил Гиппократ: «Чего не исцеляют лекарства, исцеляет железо, чего не исцеляет железо, исцеляет огонь». - Твое здоровье, Цезарь! (Все встают и пьют за здоровье Цезаря, Катилина поднимает руку над головой.) Друзья, прошу внимания, приступим к делу. (Обращается к Семпронии.)  Семпрония, всё ли готово у тебя, чтобы поджечь Рим с двенадцати концов? Нужно одновременно подпалить, как можно больше зажиточных гнёзд и поднять рабов под знамена свободы!..
Семпрония.  Да, Катилина, можешь быть уверенным, что всё готово, и мы ждём только твоего сигнала.
Катилина.  Как только мой меч пронзит Цицерона на Марсо¬вом поле, это и послужит сигналом к выступлению  (Обращается к Курию.) Курий, нынешней ночью тебе необходимо отправиться в Манлиев лагерь. Как только заметишь, что Рим пылает, так незамедлительно отправляйся туда со своим войском. Когда ворвешься в Рим, действуй умно, по обстановке...
Курий  Да, Катилина, не беспокойся, всё пойдет, как по маслу...
Катилина. (Снова обращается к Курию.) Мой милый мерзав¬чик, расцеловать бы тебя, и больше ты никто; но имей терпение выслушать приказ до конца, я ещё не все новости вытряхнул из мешка. Мне удалось благополучно упрятать неподалеку от Сената три сотни отборных воинов. Я так их пристроил, что, думаю, и любопытный солнечный луч их не разыщет. Это совершенно превосходные ребята, все, как на подбор. Этим молодцам поручено охотиться за сенаторами. Они будут орудовать не кинжалами, но мечами, ибо меч - оружие героя. Поклянемся же, друзья, в нашей верности друг другу и нашему правому делу. Пожмём друг другу руки!.. (Все присутствующие встают и протягивают Катилине руки.)
Катилина.  Да поразит моя рука всякого, кто усомнится в на¬шем правом деле, кто струсит в бою или отречётся от нашей клятвы! Пусть так же поступит любой из вас со мной, если я нарушу клятву. Друзья мои, я ещё не сказал вам о том, что у меня в основном римском войске есть свои надежные ребята, в которых я также уверен, как в том, что после своей смерти я угожу прямо в тартарары... У всех ворот Рима будут стоять по пять наших соколов, которые в нужный момент напоят всю стражу до бесчувствия и все ворота Рима будут распахнуты настежь, как руки наших любовниц. Ещё немного терпения, и мы так встряхнем Рим, что все рассыплется в прах, хоть метлой выметай! Друзья мои, пусть совесть вас не мучает за то, что мы должны будем огнём и мечом очистить Рим - другого выхода у нас нет. Злаки заглушены сорняками. Современный Рим - это уже вавилонское столпотворение. Люди перестают понимать не только друг друга, но и каждый сам не понимает, что он вытворяет. В общее строительство уже никто не верит. Люди отказываются работать. В народе стали вино называть божественной влагой и любовным напитком. Вино пьют неразбавленное, до потери памяти. Кто бы мог ещё недавно поверить в то, что Тит Лукреций будет впадать в безумие от злоупотребления вина? И это заразительно. Где выход? Выход только один - римские Авгиевы конюшни необходимо вычистить огненной рекой. Итак, друзья, переворот совершим сегодня же утром. Забьём тревогу на всех улицах, ударим в набат и одним махом перевернём Рим! Необходимо выполнять только одно условие: полное повиновение мне...
Курий.  Свободная жизнь в будущем стоит того, чтобы неско¬лько часов мы побыли твоими рабами, Катилина. Мы готовы повиноваться...
Катилина. Друзья мои, пусть не вычтут из нашей жизни ча¬сов, проведённых вместе. Пусть потомки высекут на мраморе наши имена и дела! Настала пора, друзья мои, испробовать силу наших крыльев. Выпьем за нашу несравненную Семпронию! Ей выпала честь первой поднять знамя свободы Рима от ига торгашей и предателей. (Присутствующие аплодируют, встают, поднимают бокалы, пьют.)
Цезарь.  Милая Семпрония, спой для нас в звездный час на¬шей дружбы. Дружные возгласы: спой, Семпрония!..
 С е м п р о н и я.   (Играет на кифаре, поёт.)
Нет большой любви без муки,
Нет и встречи без разлук,
Разомкнулись наши руки,
 Разорвался тесный круг.

А в разлуке, как в неволе:
 И руки подать нельзя,
Незавидной этой доле
Покорилась я, друзья.

Но придет такое время –
Веселись, душа моя!..
Скину я разлуки бремя,
 И воскликну: вот и я!..

Шумный, радостный и тесный
Вновь сомкнётся наш кружок,
Заплетем мы новых песен
 Зеленеющий венок.

И пока светило греет,
И сердца в груди стучат, -
Пусть цветет и зеленеет
Нашей дружбы дивный сад!
 ( Все аплодируют.)
Ц е з а р  ь .  Семпрония, ты божество! Ты создана для волшеб¬ства!..
Катилина. Друзья, подумайте только: кем мы были до сих пор, и кем мы стали теперь? Мы воскресим справедливость, освободив Рим от негодных правителей. Мы создадим такие порядки в Риме, за которые не обидно, и  сгинуть со света. Однако, друзья мои, нам пора расходиться. Пробил наш час переставлять ноги истории. Скоро начнёт светать. Наша ночь должна успеть задушить их утро. Поспешим, друзья, на Марсовое поле. Выпьем, что ли, напоследок по бокалу консульского вина. Эй, кравчий, наполни наши бокалы! (Кравчий наполняет бокалы.) Друзья, я пью за наш нерушимый союз! За нашу победу!.. (Все пьют, обнимаются, расходятся.)         

                СЦЕНА  ШЕСТАЯ

Площадь перед Триумфальной аркой, украшенной лентами и цветами. Торжественное шествие нового консула Цицерона. Перед Цицероном несут знамена, пучки прутьев, секиры - все, что приличествует консулу. Раздаются возгласы: «Да здравствует новый консул Марк Туллий Цицерон! Слава новому консулу!
Шествие преграждает Катилина со своими единомышленниками. Катилина устремляется к Цицерону, но Цицерона плотно окружает его охрана.

Цицерон. Катилина, опомнись! Уступи мне дорогу!
Катилина. (Обращается к телохранителям Цицерона.) Вои¬ны, оставьте Цицерона, я пролью его кровь и готов ответить за неё перед народом. (Телохранители Цицерона остаются неподвижными.) Воины, вы слышите, я обращаюсь к вам, - оставьте Цицерона, ибо вместе с его кровью сейчас прольется и ваша кровь. В последний раз говорю вам: оставьте Цицерона, я разделаюсь с ним и всю ответственность беру на себя. Итак, я начинаю загибать пальцы на своей руке, как только я загну пятый палец - судьба ваша и Цицерона решена. (Катилина считает, загибая пальцы на своей руке.) Раз! два! три!.. (Перед Китилиной появляется Пришелец, верхом на своём осле.)
Пришелец. Постой, Катилина!..
Катилина. (Обращается к Марку Леке, стоящему с ним ря¬дом.) Это еще,  откуда взялся такой печальный образ? Скажи мне, Лека.
Марк Лека. Это новый пророк, пришлый издалека. Предсказывает скорое явление Спасителя всех стран и народов. Он разъезжает в Риме на своём осле, и показывает образцы чудес. (Понижает голос.) Следует с ним обходиться деликатнее, не стоит искушать судьбу; думаю, что лучше нам привлечь этого чудотворца на свою сторону...
Катилина. (Обращаясь к пришельцу) Зачем, чужестранец, ты впрягаешься в нашу историю? Зачем тревожишь ты естественный ход событий в Риме? Проезжай себе мимо, а не то, чего доброго, твой осел осиротеет. (Раздается смех среди воинов.)
Пришелец.  Надеюсь, что ты в таком случае, Катилина, как искатель справедливости, не оставишь мою бедную сироту без внимания и усыновишь моего осла. (Среди воинов смех усиливается.)
Катилина. А ты, приятель, шутник, как я погляжу, но, как ты сам видишь, нам сейчас не до шуток...
Пришелец. Катилина, я понимаю твоё состояние, но всё же, прошу выслушать меня. Эта история, которая сейчас происходит в Риме, будет повторяться из века в век, и поэтому она должна быть поучительной. Поэтому же исключительно важно правильно начать это дело. Ты, Катилина, ослеплён идеей свободы. Но тебе не ведома истина, ради которой действительно стоит бороться. Та голая свобода, ради которой ты намерен пролить много крови - это утопия. Знай, Катилина, что не может существовать новой свободы без новой истинной веры. Истинно свободным может быть только тот народ, у которого свободны от цепей ростки новой веры. Или тебе не ведомо, Катилина, что в Риме сейчас уже никто ни во что не верит? Что человек становится хуже всякого зверя, люди потеряли всякий стыд, честь и совесть?..
Катилина. О какой новой вере ты хлопочешь, чужестранец? Тебе-то какая корысть в том, каким богам мы станем поклоняться?
Пришелец. На Земле и во Вселенной есть один Бог - это сам человек. И в этом смысле все люди равны. Вот истина, ради которой стоит бороться! Ибо, притесняя других, человек тем самым притесняет себя, поскольку этим разрушает в себе веру в Бога-человека. Человек - частичка, искра божья - загорается, живёт и гаснет, а единый Господь во Вселенной - это единое целое всех этих частиц - живёт вечно...
Цицерон. Браво, Катилина! Наконец ты нашёл истинного единомышленника. Мало того, что тебя распирает мятежный дух против Отечества, так ты ещё потакаешь богохульнику. Уж не намереваешься ли ты с этим оборванным господином свергнуть наших богов с Олимпа! Браво, браво, Катилина! О, Боги бессмертные! Почему не расступится земля и не поглотит крамольников? Уйди с моей дороги, Катилина, не отягчай своей вины перед отечеством своими безумными выходками...
К а т и л и н а. Заткнись, Цицерон! Какая вопиющая неблаго¬дарность к этому почтенному иноземцу. Ты обязан этому человеку хотя бы тем, что все еще жив, а ведь мне оставалось всего лишь два пальца на своей руке загнуть, и я смел бы тебя с лица земли... (Обращается к Пришельцу.) Я подумаю над твоими словами, почтенный чужестранец, но не теперь, а на досуге. Думаю, что они не лишены здравого смысла. Твоя мысль хороша уже тем, что она нова. Если у тебя есть еще что-либо стоящее сказать мне, скажи об этом во всеуслышание...
Пришелец. Могу дать тебе полезный совет, Катилина - не торопись доказать свою правоту силой, ибо, коли ты сейчас прикончишь Цицерона, то создашь тем самым ореол мученика вокруг имени Цицерона. Такая победа может стать для тебя не только поражением, но и позором. Лучше организовать диспут с Цицероном при всём народе. Силы твои от этого не убудут, но приумножатся.
Катилина (После короткого раздумья.) Ну, что ж, чужестра¬нец, твои слова не лишены здравого смысла. Кровь этому жирному коту мы всегда успеем выпустить. Пусть будет так, как ты советуешь. (Обращается к Цицерону.) Слышал, Цицерон?
Цицерон. Ещё бы не слышать!.. Вы вдвоём с пророком осчастливили меня - подарили мне вторую жизнь...
Катилина. Не виляй, Цицерон, отвечай лучше перед лицом народа, согласен ли ты на диспут? Но непременно в присутствии всех граждан Рима.
Цицерон. (После короткой паузы.) Хорошо, Катилина, я со¬гласен. Предлагаю провести диспут в помещении сенатской курии на форуме сегодня перед началом заседания Сената.
Катилина. (Ударяя своим мечом по щиту рядом стоящего воина.) Будет так! А теперь ступай, проходи, я уступаю тебе дорогу. Временно...

                ДЕЙСТВИЕ   ВТОРОЕ
               
                СЦЕНА  СЕДЬМАЯ

Внутренний храм Юпитера Статора. На скамьях сидят сенаторы. Входит Катилина, молча, садится в первом ряду. Все сенаторы, сидевшие на первом ряду, демонстративно встают и пересаживаются на другие ряды. Цицерон обращает свою речь к Катилине.

Цицерон. До каких же пор, скажи мне, Катилина, будешь злоупотреблять ты нашим терпением? Или ты не чувствуешь, что замыслы твои раскрыты? Будет ли когда-нибудь предел твоей разнузданной заносчивости? Ты будто не замечаешь сторожевых постов в городе, опасения и озабоченности добрых граждан, не замечаешь того, что заседание Сената на этот раз происходит в укреплённейшем месте, не замечаешь, наконец, эти лица, эти глаза... Или ты не видишь, что всё здесь знают о твоем заговоре, и тем ты связан по рукам и ногам? Что прошлой, что позапрошлой ночью ты делал, где ты был, кого собирал, какое принял решение - думаешь, хоть кому-нибудь из присутствующих это неизвестно?
Таковы времена! Таковы наши нравы! Все понимает Сенат, все видит консул, а этот человек ещё живёт и здравствует! А мы, вместо того, чтоб немедленно умертвить тебя, Катилина, мы только и делаем, что вовремя уклоняемся от твоих бешеных выпадов. И дерзость не покидает тебя, но лишь усугубляется! И всё же, отцы сенаторы, моё глубочайшее желание не поддаваться гневу и раздражению, но сохранять самообладание и выдержку. Но, к сожалению, я вижу и сам, как это оборачивается недопустимой беспечностью.
На итальянской земле, подле теснин Этрурии, разбит лагерь против¬ников римского народа, а главу этого лагеря, представителя наших врагов мы видим у себя в городе. Всякий день он готов поразить республику изнутри. Однако я до сих пор не тороплюсь схватить и казнить тебя, Катилина. И тому есть своя причина. Короче говоря, ты будешь казнён тогда, когда не останется такого негодяя и проходимца, который не признал бы мой поступок справедливым и законным. А пока найдётся хоть один, кто осмелится защищать тебя, мы будем следить за каждым твоим шагом и разоблачать твои поступки против республики. Нам яснее дня все твои козни...
Катилина. Какие, например, козни известны тебе, Цицерон?
Цицерон. Ну, давай с тобой, Катилина, припомним прошлую ночь. В эту ночь мы оба бодрствовали: я - на благо республики, ты - на её погибель. А именно: в эту ночь ты явился в дом - не буду ничего скрывать—в дом Марка Леки на улице Серповщиков. Туда же собралось большинство твоих особо приближённых товарищей в преступном безумии. Полагаю, ты не посмеешь этого отрицать. Молчишь? Улики изобличат тебя, если задумаешь отпираться. Ведь здесь, в Сенате, я вижу кое-кого из тех, кто были там с тобой...
Боги бессмертные! Есть ли где народ, есть ли где город такой, как наш? Что за государство у нас? Здесь, среди нас, отцы сенаторы, в этом священнейшем и могущественнейшем Совете, равного которому не знает круг земель, здесь пребывают те, кто помышляет о нашей общей погибели, о крушении чуть ли не всего мира. А я, консул, смотрю на них, на тех, кого следовало бы поразить железом, и не смею их беспокоить даже звуком моего голоса. Итак, в эту ночь, Катилина, ты был у Леки. Вы поделили Италию на мелкие части, установили план: кто и куда должен направиться, выбрали тех, кто останется в Риме, разбили город на участки для поджогов! Едва только ваше сборище было распущено, как мне всё уже стало известно. В чём дело, Катилина? Выбери, наконец, тот день, когда ты покинешь этот город - ворота открыты, ступай! Так называемый Манлиев лагерь - твой лагерь! - заждался тебя, своего предводителя. Да уведи с собой всех, а если не всех, то, по крайней мере, как можно больше твоих сообщников, очисти город!
Катилина. Мне подозрительна мягкость такого решения, консул Цицерон!
Цицерон. Думаю, что в мягкости моего решения больше пользы для общего благополучия. Ведь если я прикажу сейчас казнить тебя, Катилина, то в Риме осядет горстка твоих сообщников. Если же ты удалишься из Рима, то зловещее скопление нечистот, пагубное для республики, будет вычерпано из города.
Катилина. Кого из нас надо вычерпывать, так это еще вопрос. (Катилина встает, вытягивает руку вперед, как бы давая знать, что желает высказаться.) Довольно шельмовать народ, господин консул! Народ уже прозрел... Не об интересах римского народа печёшься ты, Цицерон и все вы, присутствующие здесь господа! Тебя и всех подобных тебе бесит то, что мы, сознательные граждане Рима, плевать хотели на ваши подачки; что мы мешаем вам опутывать наш народ торгашескими сетями. Что общего может быть в интересах римского народа с торгашами? Это не Катилина, а Цицерон и его приспешники – злейшие враги римского народа!..
Цицерон. Что ж, Катилина, неужели мой приказ заставит те¬бя сомневаться в том, что так отвечало твоему собственному желанию? Ты враг наш. Уйди из города! - такова воля консула. Ты спросишь: - Означает ли это изгнание? Я не даю такого распоряжения, но если хочешь знать, таков мой настоятельный совет...
Катилина.  Если я правильно понимаю тебя, Цицерон, то мне даруется свобода? Но уж если кто из нас и подарил другому свободу и жизнь, так это я тебе вчера. Надеюсь, ты ещё не позабыл того, что вчера мне оставалось загнуть всего лишь два пальца на своей руке, и сегодня мне не с кем было бы дискутировать. Однако ведь мы же с тобой вчера при народе уговорились организовать диспут не в храме Юпитера Статора на Полатине, а, как мне помнится, в помещении сенатской курии на форуме. Что же случилось, что ты так поступаешь, Цицерон, а? Окружил себя целой армией легионеров и дрожишь за свою драгоценную жизнь. В этом ты весь, Цицерон! Не кажется ли тебе, что уже одно это красноречиво говорит о том, какая кровь течет в твоих жилах? Ответь мне на такой вопрос: отчего не я, а ты дрожишь, как сукин кот? Молчишь? Эта пауза опять же не в твою пользу, Цицерон! Ловчение и трусость - вот твоя душа! Что же касается меня, уж если я что-то и имею в свободе, так это только борьбу за неё! Обладание же ею, меня меньше всего интересует...
Цицерон.  О какой свободе ты говоришь, Катилина? Ты спишь и видишь свободу утопающей в крови. Какой ещё свободы могут желать граждане Рима? Разве не сам народ у нас находится у власти? Разве нет в Сенате популяторов - представителей сельского и городского плебса?
Катилина. Свобода в Риме - это тот колпак, с помощью которого одурачивают простодушный народ. Когда-то Персей нуждался в шапке-невидимке, чтобы преследовать чудовищ. Вы же пытаетесь закрыть своим сенаторским колпаком глаза и уши, чтобы иметь возможность отрицать самое существование чудовищ. Свобода и борьба за неё – неразделимы друг от друга. За свою свободу народ должен бороться, не останавливаясь ни на один день. Ибо невозможно свободой запастись впрок. Всякое обладание свободой исключает возможность постоянно стремиться к ней. Если в борьбе за свободу остановиться и сказать: вот, я обрел свободу! - это значит немедленно утерять её, поскольку в застое погибает вечно улетающая свобода. Можно со свободой лететь рядом, но не прикасаться к ней, иначе она погибнет...
Цицерон.  Довольно, Катилина, нам давно ясно, какая свобода нужна промотавшемуся преступнику, врагу Отечества. (Возгласы сенаторов: гнать его, чего с ним долго рассуждать?!)
Катилина.  Вот такое затыкание рта кляпом вы называете свободным диспутом. Может быть, вы думаете, что, заслышав ваши выкрики, я упаду в обморок. И мне останется как будто бы одно: захлебнуться в море уничтожающей критики и умереть от презрения кучки торгашей? Ну, нет, господа!.. Довольно я обитал по грязным притонам и достаточно огрубел, чтобы не быть раненым от прикосновения слизняков. Брань ваша не пристанет к моей одежде. Вон, отцы сенаторы не пожелали сидеть со мной на одной скамье, а теперь и вовсе повернулись ко мне спиной. Но ничего, ничего! время нас рассудит. Я потушу развалинами пожар моего жилища- Рима, который стал змеиным гнездом. Рим обрекает меня на ужас провести полжизни с торгашами. Вот и сейчас мне не хватает воздуху в этом гадком свинушнике. Скорей на воздух! Мы приведем эту конюшню в такой беспорядок, как волосы на голове эфиопа!
    Катилина стремительно уходит за кулисы. Поднялся всеобщий шум среди сенаторов в собрании.         Занавес
         
                СЦЕНА  ВОСЬМАЯ

Лагерь Катилины. Катилина стоит у шатра и вслух, рассуждает сам с собой.

Катилина.  Встает пламенное солнце. Взойдет ли моя звезда? Пусть она хотя бы только вспыхнет и быстро сгорит, но сгорит ярко! Что в сравнении с этим целая жизнь? Растянуть удар грома на десятилетия - выйдет звук, убаюкивающий ребенка, но единый удар с небес сотрясает землю. Выдержали бы только крылья, чтобы взлететь на них, долго продержаться в воздухе и вернуться назад не опаленным мировым пожаром, который должен вот-вот вспыхнуть в Риме. (Появляется Квинт Курий.)
Курий.  Катилина, беда: из Рима плохие известия...
Катилина.  Да говори ты, наконец, что там стряслось!
Курий.  В том-то и дело, что в Риме  ни единого камня с камня не упало...
Катилина.  Да что ты все тянешь по капле, словно смакуешь?
Курий.  Беда, Катилина, Рим не горит, и поджигать его уже не¬кому.
Катилина. Ну, говори дальше-то, что же из тебя по словечку вытягивать приходится? Тебе бы только небылицы рассказывать...
Курий. Представь себе, Катилина, эта хитрая лисица - Цице¬рон всё пронюхал в Риме и в одну ночь обескровил там все наше братство. Он распорядился произвести повсеместные обыски. Обнаружен наш склад с оружием. Арестовали Летулла, ему обещали прощение, если он всех выдаст, и он всех выдал поименно. Арестованы и казнены без суда все наши единомышленники. Пред утром, возвращаясь в свой дом, Цицерон крикнул толпе народа: Они мертвы! Чернь сопровождала Цицерона рукоплесканиями с криками: Спаситель! Отец отечества!..
Катилина. Постой, постой! Ты сказал, что все арестованы. Что, арестованы и наши люди из дворцовой стражи?
Курий.  Да, Катилина, арестованы все до единого.
Катилина.  Как же это могло случиться, ведь об этом знали только ты да Катилина. Хитришь, Курий!.. На двух креслах захотелось тебе посидеть одновременно?  (Катилина обнажает меч.)
Курий. Ты ошибаешься, Катилина, остановись... (Неожиданно появляется Манлий, встает между Курием и Катилиной.)
Манлий.  Катилина, не время сейчас сводить счеты. Надо поднимать лагерь по тревоге. Промедление - смерти подобно. Надо немедленно выступать навстречу войску Марка Петрея.
Катилина. Хорошо, Манлий, поднимай лагерь по тревоге. Бейте сбор. Выступаем незамедлительно. Построй войско в когорты, организуй, чтобы передо мной несли связки прутьев, секиры и знамена. (Обращается к Курию.) А ты, мой хороший, в бою от меня ни на шаг, понял? Предупреждать и напоминать не буду. (Курий и Манлий поспешно удаляются за кулисы.)
К а т и л и н а. (говорит вслух)  Вот оно дело-то как обернулось. Не мы идём на пылающий Рим, а Рим идёт на нас. Лихо дело! Ай, да Цицерон! Ай, да ехидна! Неужели долгожданная свобода исчезнет из виду! Ну, гори, моя звезда! Ярче гори! Чтобы даже и поражение наше жгло память людям. Мне хорошо известно, как сегодня даже Солнце могут затмить тучами молчания. И врёшь ты, Курий, что в Риме не осталось наших единомышленников. А Цезарь? Он подхватит знамя борьбы, если я вдруг выроню его в бою! Как мне не  хватает сейчас Пророка-чужестранца. Так хотелось бы сказать ему, что я сражаюсь за свободу и новую веру в Бога-человека! Да, именно в человека! Неужели об этом так никто и не узнает?.. (Слышится дальний бой барабанов.) Что это?.. Я слышу бой барабанов наших врагов.
 Катилина стремительно уходит на битву.  Слышен шум боя: звон мечей, бой барабанов, боевые возгласы...               

                СЦЕНА  ДЕВЯТАЯ

Кабинет Цицерона. Стол, заваленный свитками. Цицерон сидит за столом, пишет. Входит Марк Петрей, кричит с порога.

П е т р е й.  Радуйся, Цицерон! Мятежники разбиты. Катилина погиб, пронзенный насквозь, умирал в страшных муках...
Цицерон. Туда ему, собаке, и дорога... Расскажи Петрей, как происходило сраженье?
Петрей.  Они нас не ожидали. Мы навалились на них с оглушительным криком. Противник наш мужественно оборонялся. Катилина с легковооруженными воинами всё время был в первых рядах. Повсюду поспевал, сам бился без отдыха. Сопротивление Катилины было яростным. Пришлось в средину вражеского войска бросить преторскую когорту и нанести одновременно удары по обоим флангам. Катилина, убедившись, что войско его разбито и уцелела лишь горстка его людей, не забыл о своём происхождении и о своём достоинстве, кинулся в самую гущу преторской когорты с криком: за свободу, за новую веру в человека! И он упал в схватке, пронзенный копьем насквозь... Только по окончании битвы можно было увидеть, какая отвага и сила духа была в войске Катилины! Почти каждый из них покрыл бездыханным телом то самое место, которое занял в начале сраженья, и все до единого, были повержены в грудь... Катилину нашли далеко от своих воинов. Он ещё дышал, и лицо его по-прежнему выражало неукротимость. До удивления много сразил он наших бойцов...
Цицерон. Похоже, что имя Катилины будет овеяно славой героя. Добился-таки своих целей этот проходимец. Надо позаботиться о том, чтобы покрыть его имя ночью молчания... Каковы же потери в нашем войске?
Петрей.  Победа нам досталась дорогой ценой. Самые храбрые воины либо пали в бою, либо получили тяжелые раны. Разные чувства охватили наше войско в час победы: радость и грусть, скорбь и ликованье.
Цицерон.  Но дух Катилины ещё долго будет витать над Ри¬мом. Дружки его ещё немало испортят нам крови. Они уже распускают слухи о том, что Римская империя доживает свой век и скоро сама по себе рухнет.
Петрей.  Этого не случится, пока в Риме будут жить граждане, способные так любить своё отечество, как любим его мы с тобой, Цицерон!
Цицерон. Золотые слова! Ты, Петрей, настоящий герой нации! Отечество не забывает своих героев. Тебе ещё при жизни полагается памятник.
Петрей.  Мне всё это лестно слышать от тебя, Цицерон. Ничего сверхъестественного я не совершил. Я исполнял лишь долг перед своим отечеством,
Ц и ц е р о н.  Твоя скромность ещё больше тебя украшает, Петрей... Однако нам пора расставаться, жаль, что у меня нет больше времени для беседы с тобой. Ох, уж эти вечные дела, нет от них никакого просвета!   
    Петрей уходит. Цицерон остается один. Ходит по кабинету в сильном возбуждении.
Ц и ц е р о н .   Итак, Катилина, как ярко ни вспыхнула твоя звезда, но, увы, и она угаснет, и тем ярче вспыхнет моя звезда! Теперь главная забота - выловить бездельника Пришельца. Необходимо, как можно быстрей искоренить из умов римских граждан бредни о новой вере в Бога-человека. Это опасная утопия. Необходимо заполнить умы римлян другими, более насущными проблемами, например, о куске хлеба. Надо больше соблазнять народ зрелищами. Заподозренных в причастности к новой вере я выгонял бы на арену и выпускал бы на них голодных тигров. И пусть убедились бы граждане Рима, что единый Бог во Вселенной не способен спасти своих поклонников от лютой смерти. Плох же тот Бог, который сам себе не в состоянии помочь в беде. Нет, человек не Бог, он - раб...            

                СЦЕНА  ДЕСЯТАЯ

Торговая площадь. Продавцы выкрикивают названия своих то¬варов: ожерелье из стебля риса! Прочные сандалии - лучшие во всей Италии! Баночка духов для невест и женихов! Вот вино искрометное, пейте сегодня за деньги, а завтра - бесплатно!..

Первый гражданин.   О, боже! Торгашей-то в Риме ста¬ло, хоть пруд пруди! (Обращается к торговцу вином.) Любезный, нельзя ли сделать наоборот: сегодня налей мне вина бесплатно, а завтра я куплю у тебя вино за деньги. Наливай, приятель, не скупись, а то у меня болит живот, голова горит и во рту горько.
Продавец Никак не могу сегодня продать вино в долг - де¬ньги мне очень нужны именно сегодня...
Первый гражданин. На, подавись ты своими грошами, скупердяй. Вы высосали уже все соки из народа... И Великий Рим через вас погибнет, если головы вам не свернут вовремя... Наливай, собака, живее.
   Продавец, молча, наливает вино, гражданин кидает монету на землю. Торговец поднимает монету отходит в сторону, выкрикивает: вот вино искрометное, пейте сегодня за деньги, а завтра - бесплатно... Гражданин выпивает вино, разбивает кружку об землю, поёт.
Опять царит уныние на родине моей,
Опять враги отечества, хозяйствуют на ней,
Я знаю, что уныние - плохой советник нам,
Вином и песней с плясками мы досадим врагам!

Погибель неизбежная, но духом крепок я,
Назло врагам отечества - полней бокал, друзья!
Вино и песня с пляскою пусть не изменят нам:
Споем дружней! Споем дружней! Споем назло врагам!..
 Выплясывает, напевает: тра-ля-ля!  Хлопает в ладоши, качается из стороны в сторону.
Второй гражданин. Вот уж третий день не выдают лю¬дям хлеба!.. Запляшешь, пожалуй, поневоле. Сколько можно терпеть такое нахальство? Когда такое было? Одурели совсем наши правители. Умом рехнуться можно от такой жизни...
Третий гражданин. Из Сицилии пришли караваны су¬дов, нагруженные хлебом до отказа, а нам нет ни крошки. Какая неслыханная наглость! Некоторые объедаются в три глотки, а другие, у которых такой же ненасытный аппетит, сидят - зубы на полку. Кормят народ одними обещаниями. Только и слышишь: Слава народу! Хвала народу! Да здравствует справедливость и равенство!.. Ой, одурачивают же нашего брата, ой, одурачивают!.. В Сенате, видимо, нас считают за олухов, за круглых дураков, надеются, что наши желудки с них не взыщут. Как легкомысленно они забывают о том, что римский народ долго терпит, но больно бьёт! (Появляется Пришелец верхом на своем осле.)
Пришелец. Неужели вот эти люди считаются потомками великого римского народа? Совершенно верно гласит истина: что было прекрасным вчера, нынче становится мертвым. Общество, как плодородную почву, необходимо чаще перепахивать, уничтожать сорняки, сеять новые семена. Только тогда всходит добрая нива. А тут ещё лучшие семена уничтожаются, всходы вырываются с корнями и вытаптываются на протяжении многих лет. Горе тебе, Рим! Горе тебе, смрадный, грешный народ, отягощенный беззаконием. О, Рим! Все тело твоё в язвах! Скоро ты исчахнешь... Когда-то в глазах всех народов ты являлся образцом свободы граждан, теперь же представляешься «дьявольским котлом», где копится жидкая грязь, готовая затопить весь мир. Души людей опустошены погоней за наживой, нет больше великих помыслов и возвышенных идей. Гибнет искусство, театр превратился в вертеп. Всё меньше надежды на свободу народа. Все надежды только на новую веру и на гения.
Второй гражданин.  (Брызжет пеной изо рта.) Проваливай отсюда... Тоже мне пророк отыскался. Вот такие смутьяны и подвели Рим к самому краю могилы. Катись отсюда! Кому говорят... Тебе что - захотелось на кресте помычать?..
Третий гражданин. (Еле держится на ногах.) Да такого дохлеца и до креста не доведешь, со страху обложится... (Смеётся в одиночку.)
Пришелец.  (Обращается к своему ослу, поглаживая ему шею.) Посмотри, Буцефал, какие развратные физиономии но¬сят теперь граждане Рима. Как только не стыдно носить такие постыдные физиономии? Да, Буцефал, видимо повымерли все красивые граждане Рима, а которые сами не умерли, таким помогли доброжелатели. Вот и остаются под солнцем только те, кто способен пробить себе дорогу локтями и глоткой... Тяжелый камень запрета возложили они на имя Катилины за то, что всколыхнул это стоячее болото. Но есть в мире книга, перед которой никто не властен, эта книга - память людская. В этой великой книге обретёт Катилина своё бессмертие.
Второй гражданин. (Еле держится на ногах.) Хватайте этого смутьяна!
Третий гражданин.  Тащите на крест этого негодяя, пусть помычит он при распятии!..
Первый гражданин.  Прочь от почтенного человека! Ес¬ли вы хоть одним пальцем прикоснетесь к этому благородному человеку, то я клянусь всеми богами, что утоплю вас всех в винной бочке...
Второй гражданин.  Хватайте и этого забулдыгу -  при¬бьём и его на второй стороне креста! (Двое граждан наступают на третьего, тот пятится в сторону Пришельца.)
Третий гражданин.  Нализался винища, зараза такая!.. Хватай его, ребята, да покрепче!.. (Между ними завязалась драка, переходящая за кулисы.)
Пришелец  Ну, Буцефал, пора нам уезжать из Рима. Семена новой веры упали на почву. Подождем до жатвы. Вперед, Буцефал, вперед! (Пришелец уезжает на своём осле по проходу в зрительном зале, на сцене появляется Семпрония.)
С е м п р о н и я  (Играет на кифаре, поёт.)
Настанет день и обновится Рим,
На корабли погрузят всех тиранов,
Устроят в море им последний пир -
Потопят, словно сборище баранов.

И человек вздохнет без армий и темниц,
Не станет на земле правительств и столиц,
Растопчут люди герб и переплавят меч,
До звёзд зажгут костер - знамена будут жечь!..
(На сцене появляется Цезарь.)
Цезарь.  Браво, Семпрония! То, что ты исполнила, может стать нашим гимном.
Семпрония. Скажи, Цезарь, неужели дело наше пошло прахом? И не останется даже памяти о нашей борьбе и о Катилине?
Цезарь.  Милая Семпрония! Ничто в этом мире не проходит бесследно. И наша борьба и жизнь наша - не прах земной. Мы подхватили знамя свободы, которое выронил Катилина в честном бою, и мы понесём это знамя дальше и поднимем ещё выше!..
Семпрония.  Ах, Цезарь, вот и Пришелец покинул Рим и уже скрылся из виду.
Цезарь.  Что ж, Семпрония, этот почтенный человек сделал своё доброе дело, он умело рассыпал семена новой веры на поле жизни. Природа - Божество, Земля - мать всего сущего на ней, а человек - сын Божий и сам - Бог, вот истина!.. Милая Семпрония, я хочу сейчас познакомиться с моими единомышленниками: Помпеем и Крассом. Мы продолжим дело, начатое Катилиной, и доведём его до победного конца. Итак, время не ждёт. Вперед, Семпрония!  (Семпрония уступает дорогу Цезарю.)
Семпрония. Цезарь, вперед!..
Уходят за кулисы рядом, плечом к плечу; каждый из них не желает идти впереди.
                Конец спектакля

САМОЗВАНЕЦ
                Историческая музыкальная драма

                СЮЖЕТ

   Правительство Бориса Годунова с самого начала проводило политику изоляции России от сопредельных государств, но при этом, создавала видимость открытости (прозрачности границ), совмещая на Руси нравы опричнины с традиционным устройством Русской земли.
   Польско-литовские магнаты, составлявшие правительство Речи Посполитой, хорошо знали о непопулярности царя Бориса Годунова на Руси, о ненависти русского народа к нему за убитого им в Угличе мало- летнего  царевича Дмитрия. Поэтому, появление в Литве самозванца, назвавшегося царевичем Дмитрием, якобы чудом воскресшего, когда слепой праведник помолился над его могилкой, послужило прекрасным поводом для организации похода на Москву. В этом походе Лжедмитрия на Москву при поддержке поляков, русский народ помогал ему; все желали освободить отечество от опричнины Бориса Годунова. Москву никто не хотел защищать. В результате Годунов скончался  от потрясения. Его сына Фёдора люди схватили и убили вместе с его матерью (дочери Малюты Скуратова). Царевну Ксению постригли в монахини. Правительство, созданное Борисом Годуновым и его полицейский режим рухнули в одночасье, и на Московском престоле оказался самозванец Григорий Отрёпьев с поляками и польской красавицей-невестой Мариной Мнишек.
   Лжедмитрий обязан был проявлять щедрость к полякам, а посему, деньги из государственной казны полились рекой: подарки и пожалования делались без разбора направо и налево. Казна быстро истощилась, и народу оставалось только удивляться странному расточительному нраву нового царя, который поспешил провозгласить себя первым на Руси императором.
   Польские паны, посадив своего царя на Москве, стали обращаться с московским населением крайне пренебрежительно. Русским стало невыносимо обидно быть изгоями в своём отечестве, и конфликты вспыхивали постоянно, но русский царь всемерно поддерживал поляков. Возмущения против Лжедмитрия возрастали во всех сословиях. Русские Бояре во главе с князем Василием Шуйским организовали заговор и, несмотря на своих польских защитников, Лжедмитрий был схвачен и убит; труп его сожгли, и, пеплом зарядив  пушку, выстрелили в  сторону Запада, туда, откуда этот самозванец пришёл...   

                Действующие лица
 
Самозванец-Лжедмитрий - инок, расстрига Чудового монастыря
Марина Мнишек - жена Лжедмитрия, дочь польского магната
Шуйский Василий Иванович - князь
Кирилл - митрополит ростовский;
Щелкалов - думный дьяк
Клешнин, Телятевский, Безобразов, Мстиславский, Воротынский - московские бояре
Пушкарёв Ярослав - ружейных дел мастер
Коржай - посадский торговец пирогами
Удалов Демьян - торговец-краснорядец Горлов Сенька, блаженный
Адам Вишневецкий, Иезуит Лавицкий, Мнишек Юрий, Ян Бучинский -
польские вельможи в Московском кремле
   Хор московских людей (ремесленников, мастеровых, слуг, торговцев, служилых, холопов);
   В массовых сценах: народ московский, воины-дружинники, стражники, слуги, калики перехожие, польские  стражники и воины.
   Действие происходит в Москве;
   Время: 1606 год
   Нотное музыкальное оформление – в приложении.
               
                ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

                КАРТИНА ПЕРВАЯ

   Кипучий и пёстрый Китай-город. В перспективе на киноэкране видно изображение храма Василия Блаженного. Вдоль красных рядов проходит юный гусляр с гуслями и с сумой для пожертвований; рядом с ним идёт слепой старец-баян, держась своей сухонькой рукой за плечо гусляра.

Г у с л я р.  (Играет на гуслях и поёт песню «Гусляр», старец-баян ему подпевает.)
Как налаживал гусли гусляр молодой,
Для избочин брал явор зелёный,
Звонких струн наковал он могутной рукой
Для колков дуб строгал прокалённый.

Вышли гусли на славу – поют соловьём,
Зарокочут, как сердце взыграет,
И слезами зальётся, а спросишь: «О чём?»
Что ответить, они и не знают.

То не кованый ковш о братину стучит,
То не жемчуга сыплются груды,
То не ветер гулливый травой шелестит,
Запевают, поют самогуды.

Уж не водит рукою по струнам гусляр,
Гусли сами свой сказ зачинают.
Про крещеную Русь, про князей и бояр
Самогуды про всё распевают...

    Люди кладут свои дары в суму гусляру. Певцы уходят за кулисы. От красных рядов к ружейному ларю, находящемуся в центре сцены, идёт раскованной походкой посадский торговый человек по кличке Коржай, известный всему здешнему торговому люду своим весёлым нравом и вкусными пирогами (всех встречных вежливо приветствует улыбкой и поклоном). На шее у Коржая простой ремешок от лукошка, наполненного горячими пирогами.

К о р ж а й. (Громко распевает, на все лады, расхваливая свои необыкновенные пироги.) Подходи, народ, валом в мой огород!.. У кого две ноги – недорого продам пироги! У кого одна нога, тому за полцены дам пирога!.. Ну, а если кто вовсе без ног, не приведи Бог, задарма отдам пирог!.. Пироги горячие, как языки телячьи! Гей, люд голодный, подходи, поспешай, пироги покупай! Пирожки со всячинкой - с капустой и  с поросятиной; с начинкой есть, и с таком, с повидлою и с маком! Подлетай, подходи, покупай пироги! Покупай, покупай, всех отоварит Коржай!.. Покупай, не скупись, кто купил – ешь-торопись, а то ляхи набегут – все объедки отберут!.. (Подошёл к мастеру ружейных дел  Ярославу Пушкарёву, который осматривал пистоль и обратился к нему, хитро прищуриваясь.) Скажи, Ярослав, по совести, как тебе нравятся гости польские, наши новые хозяева?..
П у ш к а р ё в.  (Продолжая осматривать и протирать тряпочкой пистоль.) Ты, Коржай, небось, и сам не слепой, видишь, какую свору ляхов притащил на хвосте из Польши непутёвый смутьян-растрига (Поглядел с ненавистью в сторону Кремля и сплюнул.)
К о р ж а й.  (Поправляя на своей шее тесёмку от лукошка с пирогами.) Да уж замутил растрига жизнь нашу, всю запоганил лжёй и грабежом. Усадил на Москве родимой воровскую шайку шляхов-выхристов. А величать-то себя как заказал: импер-р-ратор!.. (отвернулся и сплюнул): погань, погань он и есть...
П у ш к а р ё в.  (помрачнел) Да уж бывали на Руси всякие воры, но такой воровской шайки испокон веков не водилось на Руси – Боже упаси!.. Уж до того лютые, жадные и бесстыжие, что просто невмоготу... Всё растащили, всё разбазарили и всех подряд в застенки волокут...
К о р ж а й.  (Осторожно оглянулся, понизил голос.) Но помяни моё слово:  недолго пировать им на Руси доведётся. Обломают они зубы на наших московских бубликах (Указывая пальцем на мешочек с порохом, что стоял на прилавке.) я примечаю, Ярославич, что ноне зелье-то твоё пороховое лучше моих пирогов раскупают, несмотря на голодное время, а это верный знак, что дело порохом запахло...
П у ш к а р ё в.  (Чуть заметно улыбаясь.) А ты, Коржай, примечать-то примечай, но помалкивай... (К ларю подошёл боярин со слугами, Коржай быстро отошёл от прилавка.)
К о р ж а й.  (Зазывая к своим пирогам, звонко закричал нараспев.) Поспешай, народ, кто подойдёт вперёд, тот больше всех возьмёт! Пироги горячие с котятами зрячими: их едят, а они - в оба глаза глядят!.. Гей, люд голодный, подходи, поспешай, пироги покупай – недорого и мило, не проходите, люди добрые мимо!.. (Заприметил знакомого краснорядца Демьяна Удалого, заступил ему дорогу.) Здорово живёшь, Демьян! Что-то ты, брат, загулял в будний день. Гляжу утром – замок на твоём ларе... Вот, думаю, Демьян Удалов снова с молодой женой в своём тереме расстаться не может...
У д а л о в.  (Взглянул на Коржая ясным, но печальным взглядом.) Нету теперь у меня дома моего...
К о р ж а й.  (Удивлённый.) Чи-и-во говоришь-то?! Как это так, что нету теперь дома у тебя?..
У д а л о в.  (Говорит с отчаяньем.) Вчера, вечёр уже, вломились ко мне в дом целым полчищем ляхи. Орут мне, что хоромы эти теперь не мои, а ихние будут, потому как подходящие для них... (Демьяна и Коржая стали обступать знакомые люди, здоровались и участливо слушали пострадавшего Демьяна.) Да вот и всех детей моих повыкидывали за порог; жинку мою – шибко изобидели!..
К о р ж а й.  (Перебивая Демьяна, указывая глазами на его изорванный кафтан.) А это что, они тебе кафтан-то порвали?..
У д а л о в.  (Смутился.) Да что ж, братцы вы мои, вот не сдержался я, сердце-то моё взыграло, не потерпело обиды, (Демьян потряс в воздухе своим огромным кулаком.) сунул я одному вору в рыло, дак они все в драку полезли. Да не на того напали... Скулы-то я многим посворачивал... Ну, а что кафтан мой малость порвали, так на это наплевать! (Послышались голоса из толпы.)
П е р в ы й.   Молодец! молодец, Демьян!..
В т о р о й.   Да что же это, братцы, деется? Нам уже и в своём доме житья не стало? Понапустили в Москву выхристов на погибель нашу!..
Т р е т и й.  Бить их, мерзавцев надо, крепко бить!..
К о р ж а й.  Как раз теперь самое время...
П е р в ы й.  В самый раз теперь! Свадьба нынче у царя-то нашего самозваного... Ляхи-то все перепились на радостях...
К о р ж а й.  (Неожиданно прервал разговор.) Смолкнем, братцы, идёт сюда боярин Клешнин. Не напрасно ведь люди-то говорят, что он и Гришка расстриженный и есть те самые убийцы малолетнего царевича Дмитрия... Недаром же Клешнин теперь в большой милости у самозванца-расстриги... (Все сразу смолкли и стали расходиться; Клешнин подошёл к посадским людям.)
К л е ш н и н.  (дружелюбно поздоровался) Желаю добрым людям доброго дня!..
К о р ж а й.  (Говорит не очень радушно в ответ на приветствие боярина.) Да, уж денёк нынче, слава Богу, знатный (Повернулся спиной к Клешнину.)
К л е ш н и н.  (Обращаясь к Удалову.) Слыхивал я тут, Демьян, что у тебя поляки домишко отняли...
У д а л о в.  (ответил холодно) А тебе что за кручина в том, боярин знатный?..
К л е ш н и н. (Крякнул; колючие его глаза сузились, но ссориться он не пожелал, ударил себя ладонями по полам кафтана, воскликнул.) Ну и ершистые вы, ребята-молодцы!.. Любо видеть таких на Москве (Повернул Коржая за рукав к себе лицом, подтолкнул его вплотную к Демьяну и, низко наклоняясь к обоим, сказал.) Ох, крамольные вы речи тут ведёте, но я не потяну вас в приказ. Сам тако же, как и вы мыслю (Нагнулся к ним ещё ниже, что-то прошептал, а потом выпрямился и сказал громко.) Да смотрите, не суньтесь по ошибке в другие ворота во тьме ночи... (Клешнин поспешно пошёл от своих собеседников прочь, трусовато оглядываясь.)
К о р ж а й.  (Произнёс негромко ему вслед.) Чёрта два лысого – я к тебе приду...
У д а л о в.   А я пойду, Коржай, с ними на это дело. В другое время я бы этого Клешнина самого вот этими бы руками задушил, а теперь чую, что надо быть с ними заодно... Всё равно с кем, только бы согнать с родимой земли проклятых шляхтичей и эту набитую ими кремлёвскую куклу – расстригу... Тошно мне, Коржай!..
К о р ж а й.  (Сочувственно) Эх, милый, кому теперь на Руси не тошно? Подожди малость, точно тебе говорю, всё перемелется, мука добрая будет! Пирогов напечём горячих!.. (Выбрал из своего лукошка самый румяный пирог, подал Демьяну.) Ешь, Демьяныч. Жизнь плоха – до первого пирога!.. А после пирога – нам врага бы - за рога!..
У д а л о в.  (Взял пирог с доброй, благодарной улыбкой.) Весёлый ты, добрый, Коржай, на таких-то и вся Москва держится!..
К о р ж а й.  А нынче иначе нельзя. Уныние плохой нам попутчик. Без веселья жизнь наша, что тесто без дрожжей, не поднимется (Поправил своё лукошко с пирогами, заговорил нараспев громко, увлечённо.) Пирожки горячие-прегорячие! Хватай, покупай! Продаю недорого: с русского – полденьги, со шляхи – по-разному: за пирог с требухой – воеводу со шляхой! за пирог с кашею – царя не нашего! Моими бы пирогами с грибами – надавать бы по губам да по носам им!.. за пирог с калиною – из Москвы гнать шляхов – под зад коленами!..
  (Демьян дёрнул Коржая за рукав. Коржай умолк и оглянулся. К ним бежал отряд вооружённых поляков. Начальник их – худой и кривоногий бежал впереди, часто спотыкаясь и на бегу орал пьяно и злобно.)
П о л я к.   А Цо то есть пся крев? Не можно так мувить!.. (Коржай смешался с толпой, поляк остановился перед Демьяном.) Куда он есть задевался? Который тут непотребно лаял, чей будет человек? 
Д е м ь я н.  (Ответил не сразу, яростно впиваясь глазами в поляка.) Богов он человек и Бог его унёс – куда следует... 
П о л я к.  (Говорит нагло, хамовато.) Дать бы тебе за дерзость по морде, да пану Будзило негоже руци марать... Знай нашу пощаду!..
   Демьян спокойно переложил свой надкусанный пирог из правой руки в левую руку, и покачал в воздухе своим кулачищем, величиной с ядро от Царь-пушки; поляк попятился назад, решил уйти от греха подальше, так как вокруг них собралось множество людей.
П о л я к.  (Злобно воскликнул.) Быдло! Хам Московицкий!.. (Резко повернулся и побрёл к оружейному ларю  вместе со своим отрядом и обратился к Ярославу Пушкарёву.) Пороху мне, по пять дюжин зарядов на каждого!..
П у ш к а р ё в. (Демонстративно снял мешочек с порохом со своего прилавка и поставил его к себе вниз под прилавок, спокойно ответил поляку.) Пороху у меня для панов нет...
П о л я к.   Брешешь, свинух! Мигом продавай для мине порох!..
П у ш к а р ё в.  (Невозмутимо.) Сказано тебе русским языком: нету у меня пороху...
П о л я к.  (Понижая голос.) Послухай, Москаль, ты должен зауважать польское шляхство, и продавать мне порох, сколько моя душа забожае...
П у ш к а р ё в.  (Тоже понижая голос.) Это за что же мне вас уважать
прикажете, а? За какие такие добрые дела?..
П о л я к.  (Задумался, сверкая очами.)  А что мы вам царя кращего задали!..
П у ш к а р ё в.  (Насмешливо улыбнулся.) За такого кращего царя спасибо вам огромное в обе руки, но пороха у меня для вас всё-таки нет, понял?..
П о л я к.  (Озлобившись, обратился к своему отряду.) Это поруха чести, панове... Руби его, хама!.. (Поляк уже наполовину вытащил свою саблю из ножен, но, увидев, что московские люди  вплотную подошли к полякам сплошной стеной, опустил саблю обратно в ножны. Перед поляками появился юродивый Сенька, босой, в лохмотьях, с тяжёлыми  веригами на теле. Вид его был столь ужасный, что поляки невольно попятились назад.)
С е н ь к а.  (Не давая ляхам опомниться, юродивый пронзительно закричал, разрывая у себя на груди лохмотья.) На, руби  меня, польская шляха!.. Зарежь и положи рядом с зарезанным царевичем Дмитрием (Сенька вдруг захохотал неистово, глаза его налились кровью, пена выступила на губах, всё его тело затряслось, как в лихорадке, вериги на нём пронзительно зазвенели... Послышался треск сучьев,- посадские люди выламывали деревянные колья из изгороди. Поляки вначале просто пятились назад, а потом весь польский отряд в панике побежал, не соблюдая строя. Они спотыкались, падали, вскакивали и снова бежали с возгласами: «Чума! Чума москвитная!» Послышались дальние выстрелы и топот копыт кремлёвской конницы. Люди быстро разошлись. Юродивый Сенька Горлов остался у оружейного лотка один.)
С е н ь к а.  (Поправил на своей груди вериги, удобно уселся на землю  и запел, безмятежно улыбаясь, поглаживая себя по голове.)
Над столицей занимается
Вечерняя заря,
Ночевать мне разрешается
Под стенами Кремля:

Широко спать разрешается,
Грязь здесь вовсе не марается,
И собаки не кусаются -
Тут - под стенами кремля...      

Пой, Сенька, пой!
Пой, милый, пой!
Пой, сердце, пой!
Господь с тобой...

У бояр и панов шляхтичей
Златы-пуговки блестят,
Боже, Боже, что Отрёпьевцы
Неразумные творят...

Где та русская верёвочка,
Семихвостая бечёвочка?..
Повязать бы всех кромешников,
Да примерно отстегать...

Пой, Сенька, пой!
Пой, милый, пой!
Пой, сердце, пой!
Господь с тобой...
    
                КАРТИНА ВТОРАЯ

        (Занавес опущен. Вдоль авансцены проходят с остановками гусляр и баян. Исполняют песню «Взгляд икон».*

Взгляд икон и скорбит, и судит.
Боль в том взоре, укор и грусть.
Бог испытывает, кого любит.
Не сдавайся! Святая Русь!

Может, хватит скорбеть и каяться?
Кто сказал, что на смерть тебе?!!
Всё иудам простить старается
Русь, Распятая на кресте.

Опозоренную, неотпетую,
Вновь терзают её враги.
Душу русскую, душу светлую,
Душу, Господи, убереги!..

Бог испытывает, кого любит.
Не сдавайся! Святая Русь!
Взгляд икон и скорбит, и судит.
Боль в том взоре, укор и грусть...

* Слова С. Савицкой

          Певцы уходят за кулисы. Занавес открывается

   Царская опочивальня в старом теремном дворце Кремля. Лжедмитрий только что справил свадьбу с польской красавицей Мариной Мнишек, и она стала царицей Всея Руси.
   Во дворце громко играет музыка, слышна нерусская речь, раздаются взрывы хохота, топанье множества сапог, звоны бокалов, бряцанье сабель...
   В опочивальне уютный полумрак. Шумно вошли хмельные и радостные Вишневецкий, иезуит Лавицкий, Юрий Мнишек, Ян Бучинский. Адам Вишневецкий ведёт себя развязано, небрежно плюхнулся  на длинную скамью из красного дерева с тонкой резьбой;

В и ш н е в е ц к и й.  (Удовлетворённо вздыхая, вытер платком вспотевшее лицо, говорит с нескрываемой завистью.) Какая роскошь здесь, какие яркие краски в росписях стен! И всё это у русских-то  варваров?..  (Рядом с Вишневецким присел иезуит Лавицкий, а сбоку на другой скамье разместились Юрий Мнишек и Ян Бучинский.) Кто бы из нас, панове, не согласился играть роль московского царя, чтобы иметь счастье владеть всеми этими сокровищами (Поднял обе руки, словно взвешивая ими и  оценивая сокровища Московского Кремля; все присутствующие, в знак согласия, ответили ему вежливыми улыбками.)
Л а в и ц к и й.  (Говорит с оттенком многозначительности.) Я,  несомненно, согласился бы, но при одном условии, чтобы эта роль не оказалась трагичной...
М н и ш е к.  (С тревогой в голосе обратился к Лавицкому.) Разве  Марине и её супругу Дмитрию грозит какая-нибудь опасность?
В и ш н е в е ц к и й.  (Желая сгладить тревогу Мнишека.) Успокойтесь воевода, вовсе нет причин для тревоги. Мы твёрдо стоим на этой земле. Намерения у нас серьёзные и долговременные (Перевёл взгляд от Мнишека к окну, сквозь цветные стёкла которого полыхал багрянец зарева от пожара; Мнишек тоже посмотрел на окно.)
М н и ш е к.  (Тягостно вздыхая.) Опять полыхает пожар  где-то рядом...
Л а в и ц к и й.  Эта дикая страна всегда объята пожаром, ваша светлость... (Мнишек встал, его тучное тело на коротеньких ножках всколыхнулось. Во всём его облике выразился откровенный страх.)
М н и ш е к.  (Говорит взволнованно, с опаской озираясь на отблески пожара на стёклах окон.) Я ещё так плохо знаю эту странную страну и её дикие нравы... Признаться, я ехал сюда не испытывая большого удовольствия... И комната эта напоминает мне мрачную темницу. Марине, наверное, будет страшно тут жить...
Б у ч и н с к и й.  (старается улыбаться) Перестаньте, пан Мнишек. Вы напрасно боитесь за Марину. Наш царь Дмитрий не глуп и я уверен, что он сумеет обезопасить Марину. А вы ведь всё равно скоро уедете отсюда...
М н и ш е к.  (говорит решительно) Несомненно, я здесь долго не задержусь (Взволнованно зашагал по опочивальне.) Как только получу грамоты на воеводство в Новгородских и Псковских землях, незамедлительно уеду из Москвы... (Дверь неожиданно распахнулась, вошёл Григорий Отрёпьев, окинул всех присутствующих вопросительным взглядом, провёл рукой по рыжим волосам.)
Б у ч и н с к и й.  Мы сочли удобным подождать вас тут, государь, поскольку в других палатах очень многолюдно...
О т р ё п ь е в.  (Погасил свою улыбку и насторожился.) Я же просил вас не тревожить меня сегодня серьёзными делами, Ян Бучинский... (Поднялся Адам Вишневецкий.)
В и ш н е в е ц к и й.  (Говорит настойчиво и громко.) Нам хотелось бы, государь, именно сейчас, в момент вашего торжества, получить вещественные подтверждения вашей благосклонности к своим верным друзьям (Подошёл к Отрёпьеву вплотную и заговорил тише.) Его величество король Сигизмунд недоволен вашим недостаточным к нему вниманием.
О т р ё п ь е в.  (Возмущённый выпрямился, отступил от него на  шаг и отошел в сторону.) Как мне нужно понимать это недовольство? Я отослал ему невероятно богатые, ценные дары... Одних золотых слитков, сколько к нему перевезли!..
В и ш н е в е ц к и й.  (ехидно улыбаясь) Его величеству  королю Сигизмунду доподлинно известно, что вы отлили себе царский трон из чистого золота. Такие, ничем неоправданные затраты, ущемляют интересы нашего общего дела...
О т р ё п ь е в.  (С возмущением.) Я настаиваю, чтобы вы оставили меня одного, сюда сейчас должна войти царица...(Поляки, явно недовольные, переглянулись, помолчали и с важным видом направились к выходу, давая ему понять, что это лишь временная уступка царскому капризу в день его свадьбы. Отрёпьев, оставшись один, напряженно всматривается в окно, в котором с новой силой заиграли сполохи зарева от пожара.)
О т р ё п ь е в.  (Перекрестившись.) Господи, Боже мой, опять неподалёку от Кремля полыхает пожар. Языки пламя поднимается до самых небес... И что это вороны всё кружатся над Кремлём, будто их кто-то потревожил... (Вошла Марина Мнишек, неслышно подошла к нему.)
М а р и н а.  (Говорит вкрадчивым голосом.) Что тебя тревожит, мой государь?..
О т р ё п ь е в.  (Взял её руку и прижал к своему сердцу.) Ты знаешь, как я люблю тебя, моя царица. Но ты лишь терзаешь моё сердце, притворяясь любящей, но оставаясь недоступной и холодной ко мне. Пообещала, что будешь принадлежать мне, как только станешь русской царицей... Вот сегодня ты стала царицей, но всё также холодна и безразлична ко мне...
М а р и н а.  (Спокойно и пытливо вглядывается в своего супруга, освободила свою руку и заговорила с холодной укоризной.)  Я имею основание быть  недовольной тобой... Зачем ты пригласил Василия Шуйского на нашу с тобой свадьбу? Это хитрая лиса и коварный зверь! Всё ходит и присматривается ко всем, будто выбирает свои жертвы и оценивает: кого нужно в первую очередь убить... Лавицкий прослышал о нём кое-что очень опасное для нас...
О т р ё п ь е в.   Не стоит так драматизировать, Марина. Шуйский абсолютно безвреден, он трусливый, да и  положиться ему на Москве не на кого. А нам надо помаленьку заводить дружбу  с боярами, а вот  твоего  иезуита Лавицкого я брошу в темницу. Он ведёт себя вызывающе...
М а р и н а.  (Улыбаясь.) Ревнуешь?.. Лучше брось за решётку Шуйского, пока не поздно... (Отрёпьев не ответил.  Марина подошла к окну, вглядываясь в зарево  пожара.) Боже, сколько ещё может полыхать пожар неподалёку от Кремля? (Негромко исполняет песню «На чужбине».*) 
Спой мне, ветер, песню тихо под сурдинку,
О краях нездешних, о далёком счастье...
Отогрей мне душу. Что замёрзла в льдинку,
Осуши мне слёзы горькие в ненастье.

(Отрёпьев, обнимая за плечи Марину, поёт вместе с ней дуэтом.)
Ты везде по свету белому гуляешь,
Песни распевая, вольный и могучий!
Многое ты видишь, многое ты знаешь
И всегда в ненастье прогоняешь тучи.

(Марина, освободилась от объятий Отрёпьева, поёт одна.)
Отчего, скажи мне, средь людского шума
Я так одинока, будто всем чужая?..
Будто бы иные грусть моя и думы,
И в огромном мире будто бы одна я...

Не могу открыть я всё, о чём тоскую;
Я на дне души всё спрятала глубоко.
Полюбить так трудно мне страну чужую,
Не могу забыть я о стране далёкой...

Спой мне, ветер, песню о стране родимой,
О стране далёкой спой мне под сурдинку;
Где была счастливой, где была любимой...
Отогрей мне душу, что замёрзла в льдинку... 
О т р ё п ь е в.  (успокаивая Марину)  Не печалься, моя царица, всё наладится. Ты не беспокойся ни о чём. У всех теремных дверей стоит надёжная стража... (Марина ничего не ответила, погасила свечи.)
 
* слова Л. Нелидовой)               
               
    ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
               
                КАРТИНА ТРЕТЬЯ

    Занавес опущен. Вдоль авансцены неторопливо с остановками проходят гусляр и баян, исполняют песню «В старину живали деды», (р.н.п.)

В старину живали деды
Веселей своих внучат;
Как простую пили воду
Мёд и крепкое вино:
Веселились, потешались,
Пировали круглый год!
Вот как жили при Аскольде
Наши деды и отцы!
Ну, вот слышите ль, ребята,
Как живали в старину!

Люди ратные не смели
Брать всё даром на торгу,
И лишь греков обижали
И заезжих поморян;
В пояс кланялись народу
И честили горожан.
Вот как жили при Аскольде
Наши деды и отцы!
Ну, вот слышите ль, ребята,
Как живали в старину!

Без варягов управлялись
С печенежской мы страной.
И Византию громили,
И с косогов брали дань,
И всех били киевлян,
Как нас бьют теперь самих!
Вот как жили при Аскольде
Наши деды и отцы!
Ну, вот слышите ль, ребята,
Как живали в старину!

Ну-тка, братцы, поскорее
Забирайте невода!
Мы при помощи Перуна
Лодку рыбой нагрузим,
И наловим для продажи
Золотистых осетров...
                Ну-тка, братцы, поскорее            
Забирайте невода!
Ну, вот слышите ль, ребята,
Забирайте невода!..

       Певцы уходят за кулисы. Занавес открывается. В обширных, богатых хоромах набольшего московского боярина Василия Шуйского   за большим столом сидят шестеро бояр. На столе горят свечи в подсвечниках. Перед ликами икон мерцают лампады. В глубине сцены иногда проходят на цыпочках родня и челядь.

К и р и л л.  (Говорит взволнованно приглушённым голосом, иногда переходит на шёпот.) Богом наказуема земля наша, господа бояре, за то, что возвели мы на престол царя не от ветви Рюриков. Мы возвеличили проклятого вора и расстригу из низменной челяди. Из него такой же царь Дмитрий, как из меня апостол Павел. Мы своими руками возвеличили грабителя и разбойника, а вот теперь попробуйте расхлебать эту кашу?!
Щ е л к а л о в.  (Дьяк государев нарушил наступившее молчание; встал, поправил на своей груди большой крест.) Не лютуй дюже, отче. Этот расстрига, Гришка Отрёпьев сыграл для нас добрую роль... Он потребен был нам в нужное время и в нужном месте... Разве не через него удалось свалить нам ненавистного Бориса Годунова?!
К и р и л л.  (Гневно, неистово закричал на Щелкалова.) Не перебивай меня, казуист и греховодник!.. Знаю, что тебе особенно не люба моя правда. Едва ли не всем на Москве ведомо, какими почестями, награда- ми и дарами тебя отмечает самозванец-расстрига. Сиди уж лучше да помалкивай...
Щ е л к а л о в.  (Так же повысил голос на Кирилла, митрополита ростовского.) Одначе же,  и ты не пренебрёг благословением на русское царствование вора и пройдоху Лжедмитрия. Ты возвеличивал его в своих проповедях до тех пор, пока он не спихнул тебя с московского митрополичьего престола, да не усадил в Ростов, подальше от себя с глаз долой... (Кирилл вскочил с места, словно его облили крутым кипятком, Телятевский вовремя стал между ними.)
Т е л я т е в с к и й. (Прерывая спорящих.) Перестаньте лаяться!.. Не забывайте, для чего мы здесь собрались (Обращается Кириллу.) Не по сану твои речи Кирилл... Все мы повинны в деле воцарения расстриги, когда он был нам потребен. Надо нам признаться в этом и раскаяться, а не лаяться. Ныне нам надо не искать виновного, а решать вопрос о том, как нам быть?..
Б е з о б р а з о в.  (В тон Телятевскому.)  Он, поди, нежится с полячкой в царских чертогах и думает: Ну, теперь-то я всех московских бояр так в своём кулаке зажму, что они и не пикнут (хрипло смеётся)
Т е л я т е в с к и й.  (Нервно постучал себе ладонями по коленям.) Не-е-ет, брат, шалишь!.. Мы крепко радеем о своей пользе, и всем обидам нашим исправно счёт ведём...
Щ е л к а л о в. (Говорит сердито.) Мы не стали бы вспоминать обиды, ежели бы этот самозванец не перечил нашей боярской воле. Так ведь он пошёл супротив нас всех набольших бояр московских. Ведь это что?.. мы теперь к нему своим посольством подойти не смеем...
К и р и л л.  (Язвительно засмеялся.) Это ты что ли, плут-Васька, самый набольший боярин московский?.. Ну, насмешил, ай, насмешил!..
Ш е л к а л о в. (Гневно взглянул на этого зловредного старика, не стал отвечать на его неуместные колкости, продолжал говорить, повысив свой голос.) Холопий наших мутит самозванец, стравливает всех против всех. Земли наши исконные боярские и нашего воеводства отдаёт польским панам, это каково!.. На Москве полякам честь и хвала, и прибытки великие, а нам боярам - только поруха чести и разор?..
К и р и л л.  (Перестал ехидно улыбаться, говорит озлобленно.) Он, окаянный, не побрезгал с Троице-Сергиева монастыря взять тридцать тысяч золотом в свою казну, это каково?.. Иноком себя считал, бо-го-ху-льник... (Резко распахнулась дверь, и в горницу быстро вошёл Василий Шуйский..
Ш у й с к и й.  (Предупреждая вопросы, поднял обе руки ладонями вперёд и, потрясая ими в воздухе, быстро заговорил.) Ведаю, ведаю, что заждались вы меня, бояры. Так ведь и я не пир пировал со шляхетными панами!.. Дело сделано, как надо, бояры... Уж такое дело сделано, что, Господи ты, Боже мой!.. Всё высмотрел до мелочей: где, какой сановный шляхтич прилёг на ночь,  и где, какая охрана стоит, - всё знаю, всё ведаю... Накроем и передавим их сонных, как курят; они и опомниться не успеют... (обратился к Безобразову) ты уже поведал боярам про свой разговор с королём Сигизмундом?
Б е з о б р а з о в. (Встал из-за стола.) Нет, Василий Иванович, тебя ждал...
Ш у й с к и й.  (Присаживаясь на скамью.) Молви теперь, но немногоречиво...
Б е з о б р а з о в.  (Разгладил пальцами свою узкую бородку, стал рассказывать склонившимся к нему боярам.) Когда  московское посольство вышло, остался я с королём Сигизмундом один и молвил ему напрямик: недовольны, мол, все московские бояры царём Дмитрием... Желают бояры, чтобы на московском престоле, сел польский королевич Владислав... Король вначале осердился, одначе, для виду только, а потом и спрашивает: «А как бояры  мыслят это сделать?» Стало быть, как мы думаем посадить на московский престол его сына?.. Ну, тут я ему уже прямо-то ничего не сказал. Не ведаю, мол, досконально...Сами мы ещё этого дела не обдумали, как следует с нашими боярами... С тем и ушёл...
Т е л я т е в с к и й.  (Нарушил наступившее молчание смехом.) Ах-ха-ха!.. Ну-у, дела!.. Ай, гоже! Мы турнём расстригу со всеми шляхтичами, а польский король и пальцем не пошелохнёт, чтобы им помочь?! И войско своё на нас не пошлёт... Добре, добре, зело борзо!..
Б е з о б р а з о в.  (Вслед за Телятевским заливается свистящим и шипящим смехом.) Ай, гоже! Ай, гоже!.. Мы тут три раза своего царя на московский престол посадим, пока он нашего особого любезного приглашения ожидать станет...
Ш у й с к и й.  (Говорит настороженно.) Только теперь же, бояры, нам надобно решить: кого на царский престол выберем, чтобы потом, при всём народе, промеж нас спору не вышло? (Шуйский окинул всех присутствующих прищуриным взглядом, своих колючих, пронырливых глаз. Стало тихо. Лица застыли, все смотрели искоса друг на друга.  Недоверчивые, напряженные взгляды бояр, скрещиваясь, сверкали жутким блеском.)
К л е ш н и н.  (Прервал тягостное молчание, встал из-за стола, сказал негромко.) Тебя, Василий Иванович... Ты  наибольший на Москве из всех бояр (Произнёс и отступил в темный угол, подальше от стола; бояры молчали...)
М с т и с л а в с к и й. (Заговорил, уставившись глазами в пол.) По своему родословию Боярин Шуйский достоин московского престола (Снова воцарилась тишина, Шуйский кашлянул от удушливого молчания бояр.)
В о р о т ы н с к и й.  (Заговорил хрипло.) По коленству своему от Рюрикового корня Шуйский ведёт свой род...
К и р и л л. (Неторопливо поднялся и торжественно произнёс, обращаясь к Василию Шуйскому.) Благословляю, сыне, Богом возлюбленный! Да прославишься ты навеки мудростью и благочестием (перекрестил Шуйского) Благословляю на царствие тебя, во славу нашего Отечества, на процветание Православия и боярства московского (Все присутствующие вздохнули с облегчением, глаза Шуйского засверкали, руки заметно задрожали, не сдерживая своей радости, Шуйский хлопнул дружески Кирилла по тощему животу, сказал с оживлением.)
Ш у й с к и й.  Стало быть, нам, боярам на пользу явился самозванец Лжедмитрий. То-то и оно, что на пользу нам...  Не напрасны были наши труды, когда мы его заквашивали-то в Москве да испекли в польской печке, так что Годунов-то враз этим бубликом подавился. А  мы вот скушаем его нынче, как нечего делать!.. (В сенях послышался шум, Клешни выглянул за дверь и сообщил боярам.)
К л е ш н и н.  (Говорит торопливо.) Явился этот... краснорядец Демьян Удалов с дружками своими...
Ш у й с к и й.  (Говорит решительно.) Вот кстати. Вели ему начинать, Да упреди, чтобы они с умом помечали крестами ворота. Упаси Бог, чтобы они не наставили крестов там, где нет шляхов... Больше нам ждать нельзя... Если промедлим, то чернь одна без нас подымится против самозванца и ляхов, это нам с вами вовсе нежелательно. У всех двенадцати московских ворот ждут с оружием наготове отряды наших ратников. Итак, с Богом!.. Пора выступать... позовите моего слугу за дверью (Вошёл слуга, Шуйский обратился к нему.) Иван, беги на Ильинку к храму Николая Угодника, бей в колокол, что есть духу. Мы тебя известим, когда надо закончить бить в набат... (Шуйский перекрестился, уходит, все уходят вслед за ним.)
               
                КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ 
   
   Занавес подымается. В глубине сцены на киноэкране появляется изображение Царь-колокола, освещённого лунным светом. К колоколу подошли гусляр и баян, исполнили песню «Звонарь».*

Сегодня он видел опять с колокольни:
Бездомная та же коза,
Кабак провонялый, базарное поле,
В разладицу голоса.

Всё тот же скандал из-за места у стойла
Обозника с бедняком,
И баба босая, несущая пойло,
И следом – сынок босиком...

Но праздничный благовест с белого храма
Подвластен ему – звонарю:
Он сходит с ума, но играет упрямо,
Играет Христову зарю.

Но вот он, слабея, одним подголоском
Введёт в неземной перезвон,
Мелодию ропота: больно и просто,
И скорбно – мотив похорон.

Всё чаще, мощнее – удар за ударом,
Как колокол - весь небосвод...
Дубинушку в том перезвоне недаром
Ясней различает народ!..

* Слова И. Лысцова и А. Сигачёва
 
   Певцы уходят за кулисы. Послышались удары колокола. Это звонили с колокольни храма Николая Угодника, что на Ильинке. Колокол ударил раздельно будто раздумывая: раз... другой... третий!.. Потом удары зачастили с неистовой поспешностью. Рокочущие звуки колокола слились в один гулкий поток. Зазвонили и другие колокола на Москве. После всех зазвонили колокола  в Кремле.
    Колокольный сполох поднял на ноги разом всех жителей Земляного и Белого города. Люди разом выбежали из своих домов и устремились к Кремлю. Улицы были заполнены народом в одно мгновенье. Всюду раздавались голоса: - Ляхи режут русских!.. – Бей панов, спасай Москву!.. – Смерть насильникам!.. – Секи злодеев!.. – Смерть врагам отечества!..
    Лавина людей, вооружённых кольями, вилами, лопатами, камнями докатилась до Красной площади. Боярские ратники на Красной площади остановили народ целым лесом копий, сабель, топоров и мушкетов. Неистовый гул колоколов, выстрелы, топот сапог, призывные, воинственные крики людей, треск деревьев, звон сабель, вопли поляков, молящих о пощаде – слились в один страшный хаос звуков...
   Посреди Красной площади на возвышение поднялся боярин Клешнин и митрополит Кирилл, успокаивая разгневанный народ. К возвышению пробрался юродивый Сенька Горлов.

С е н ь к а.  (Обращается к боярам, стоявшим на возвышении.) Опять вы что-то не то хотите сотворить, бояры хорошие!.. Пошто, людям оружием преграждаете путь на Красную площадушку? Это вы, бояры, состряпали непутёвого Гришку Расстриженного, который теперь замыслил повенчать Русь Православную с латинской инквизицией (Исполняет музыкальным речитативом песню «Убийство царевича Дмитрия».)
Как в нонешнем году, у православных на виду
Доподлинная в народе правда-матка вывелась:
Не лютая змея на Москве возвевалася,
Возвевалось лукавство великое...

Упало лукавство не на воду и не на землю –
Упало лукавство царю Дмитрию на белу грудь.
Убили же царя Дмитрия в гулянье, на игрищах,
Убил же его Гришка Расстриженный...

Да, убил его Гришка Расстриженный,
Совместно с боярином Клешниным;
Вот убили Дмитрия, а Гришка на царство сел,
Он не столь царил, сколь Русь мутил...
К л е ш н и н.  (Заикаясь, закричал во всю мочь, во всю голову.) Люди московские, у-у-спокойтеся!.. Что с юродивого можно спросить? Больной он шибко на голову... Не время нам сейчас с ним лясы точить. Момент очень ответственный, надо зло на Руси с корнем вырывать... Спасибо вам и низкий поклон, люди добрые, за поддержку нашего выступления против Лжедмитрия... Многих польских супостатов вы одновременно накрыли сейчас в их  гнездовищах и передушили всех стервятников. Но не надо нам лишних погромов и пожаров. Верные нам стрельцы и боярские дружины сейчас очищают Кремль от заматерелых шляхов. Ещё немного терпения и сюда, на Красную площадь, выволокут польских воевод и самозванца Лжедмитрия. Здесь же, на ваших глазах мы  учиним им примерную расправу!.. 
Г о л о с   и з   т о л п ы.    Смерть шляхам!.. Ни одного живого не выпустим!.. (послышались голоса) Самозванца волокут!.. Смерть, смерть самозванцу!..

(Несколько человек волокут по Красной площади к Лобному месту окровавленное тело Отрёпьева, на лицо ему надели маску скомороха, в рот сунули берёзовую дудку. Лобное место вокруг было оцеплено стражей и ратниками. На лобном месте развели костёр, бросили в него труп самозванца...)

К л е ш н и н.  (Обратился к народу под треск и дым костра, заговорил громким голосом, соответствующим моменту.) Люди московские!  Предлагаю пеплом от сгоревших останков Лжедмитрия забить пушку и выстрелить в ту сторону, откуда пришёл к нам в Москву самозванец!..
Г о л о с  из  т о л п ы.   Туда ему, собаке дорога, откуда он пришёл!.. (толпа ревела): «Туда, туда его, стервятника, откуда он явился!..»
К и р и л л.  (Поднял руку, ладонью от себя, требуя внимания.) Братья и сестры!.. Обращаюсь к вам со словами, идущими от самого сердца. Велика и велика заслуга набольшего боярина Василия Ивановича Шуйского в великом деле освобождения Москвы от польских шляхов и самозванца Лжедмитрия... Премного сил, средств и умения затратил он на организацию победоносной борьбы с ними. Кому, как не ему и возглавить теперь святую Русь?.. 
Г о л о с   и з   т о л п ы.     Быть Шуйскому на Руси царём!..
К и р и л л. (Быстро подхватил.) Братья и сестры! Глас от народа, глас Божий!.. Значит, так оно и станется, что быть на Руси царём Василию Ивановичу Шуйскому!.. (Под аккомпанемент колокольного перезвона хор исполняет песню «Матушка-Москва», (р.н.п.))
Город чудный, город древний!
Ты вместил в свои концы
И посады, и деревни,
И палаты, и дворцы.

На твоих церквах старинных
Вырастают дерева,
Глаз не схватит улиц длинных,
Эх, ты, Матушка-Москва!..

Припев:
Гудят колокола святые –
Живое эхо старины, -
В них – кубков звоны золотые!
В них – стоны тяжкие страны...

Кто силач возьмёт в охапку
Холм Кремля-богатыря?
Кто собьёт златую шапку
У Ивана звонаря?

Кто Царь-колокол подымет?
Кто Царь-пушку повернёт?
Шапку кто, гордец не снимет
У святых в Кремле ворот?

Припев:
Гудят колокола святые –
Живое эхо старины:
В них – кубков звоны золотые!..
В них – стоны тяжкие страны...
     (С последним колокольным аккордом раздаётся выстрел из пушки с прахом Лжедмитрия в сторону Запада, откуда пришёл самозванец на святой град-Москву.)
                Конец спектакля

  БОСОНОЖКА
                Музыкальная драма в 2-частях               
               
                Действующие лица

Дункан Айседора - американская танцовщица;
Есенин Сергей - великий русский поэт; 
Дункан Ирма - приёмная дочь Айседоры Дункан;
Мери - горничная Айседоры Дункан;
Шнейдер Илья Ильич - сотрудник Наркома просвещения;
Человек в шляпе
Человек в фуражке
Дама с декольте
Дама в вуали

    В массовых сценах принимают участие Московская и Петербургская богемы, нэпманы, пролетарии и пролетарки, представители соцкультросвета.
    Место действия: Москва, С.-Петербург;
    Время действия: начало 20-х годов, ХХ века.
               
                МУЗЫКА

    Во вступлении к первому акту звучат отдалённые мотивы революционной бури  (фрагменты мелодий революционных песен). Всё более приподнято звучат энергичные в духе марша отрывки гимна в честь Октябрьской революции. В оркестровом вступлении слышаться мотивы нетерпеливого, радостного ожидания встречи Айседоры Дункан с товарищами по революционному духу в России. Одновременно звучат взволнованные мелодии сомнения, закрадывающиеся в душу великой американской танцовщицы, заканчивающиеся пылким гимном уверенности в торжестве революционных страстей.
   Второй акт обрамлён музыкальными эпизодами, характеризующими особенности двух героев Сергея Есенина и Айседоры Дункан. Большое оркестровое вступление предвещает драматизм чувства любви, скрашенный замечательными танцами Айседоры Дункан.  Завершается акт большим музыкальным ансамблем, в радостном ликовании любви которого тонут все сомнения в скором грядущем разочаровании. Во второй половине акта много яркого солнечного света, движения, которые служат красочным фоном драматического столкновения, согреваемой радостной надеждой, трепетным ожиданием большого счастья.
    В третьем акте две картины. В первой картине сцены пронизаны сердечностью и душевной теплотой Айседоры и впечатляющими танцевальными песенными и поэтическими сценами. Вторая картина   целиком посвящёна психологической драме Сергея Есенина и Айседоры Дункан от посещения Петербурга, парализованного разрухой и голодом. Значительное место занимает сцена последнего выступления Айседоры Дункан совместно Сергеем Есениным на концертной площадке в Петербурге, в экстремальных условиях холода и неосвещённости зала. В первой половине акта, ещё преобладают мотивы торжества революционных настроений героев пьесы, но к концу открывается момент революционной  истины, потрясающий своей суровой действительностью. Музыкальный речитатив Сергея Есенина о страшном городе Петербурге, который страшно живёт и умирает, он грязен, потому что устал от голода и без отопления в зимнюю стужу; в то время как пролетарская элита жирует и нежится в лучах революционной славы. Завершает спектакль музыкально-танцевальной сценой выступления Айседоры Дункан и исполнением русских народных песен всех присутствующих зрителей. Это пение вселяет надежду на торжество света и разума, на победу добра.

                АКТ ПЕРВЫЙ   
            
                КАРТИНА ПЕРВАЯ

    Занавес опущен. На авансцену из-за кулис с двух сторон навстречу друг другу торопливо идут двое: человек в кожаной куртке, кожаной фуражке с красной звездой, с портфелем в руках и гражданин в светлом костюме, в соломенной шляпе и с тросточкой в руках. При встрече, приветствуют друг друга, снимая свои головные уборы.

Ч е л о в е к   в   ф у р а ж к е.   (Обращается к человеку в шляпе.) Ты слыхал потрясающую новость?..
Ч е л о в е к   в   ш л я п е.    Ты имеешь в виду легенду о босоножке?..
Ч е л о в е к   в   ф у р а ж к е.    (Отвечает с иронией.) Легенда, - это слишком красиво сказано... До чего ж  пронырливый этот народ, американцы!?  Вот и Айседора Дункан, как только узнала о революции в России, воспламенилась желанием приехать к нам возрождать новое искусство танца - модерн. И наше революционное правительство пригласило её официально на открытие в Москве школы детского танца нового стиля... Я считаю это безобразием...
Ч е л о в е к   в   ш л я п е.    Я так не считаю, и позволю себе с тобой не согласиться. Почему ты модерн называешь безобразием? Всё в этом мире должно находиться в постоянном развитии...
Ч е л о в е к   в   ф у р а ж к е.    На своё мнение я имею солидное основание... Айседора уже имела честь выступать у нас в России ещё при царском режиме, лет десять тому назад и я был тому живым свидетелем... Простите меня, но это не модерн, а шут его знает, что это такое... Это форменное безобразие... Стыд, срам и там тарарам...
Ч е л о в е к   в   ш л я п е.   (Перебивает оратора.) Да что же там за смертные грехи такие?.. Я тоже посещал её спектакли и не нахожу в ее танцах ничего дурного. Просто мы на Руси-матушке шибко замороченные, вот что я тебе скажу. Всё, что она творит в своём танце, это так ново и свежо... Это настоящее чудо! А ты просто-напросто пережженный сухарь...
Ч е л о в е к   в  ф у р а ж к е.    (Не скрывая негодования.) Нет, это ты ничего не смыслишь в чистом искусстве. Ты что, товарищ, всерьёз считаешь это нормальным явлением, что она танцевала почти совсем голая, если не считать лёгкой паутинки на её плечах?.. Она же буквально шокировала всех своим бесстыжим танцем, когда выступала в зале дворянского собрания много лет тому назад. На ней не было ни корсета, ни лифта, ни трико, да вообще ничего на ней не было. Танцевала нагишом, в чём мать родила, если не считать туники - тонкой паутинки (Сплёвывает в сторону.) тьфу, гать твою гать совсем. Стыд и срам! Стыд и срам!..
Ч е л о в е к   в   ш л я п е.    (Смеётся.) Вот то-то и оно, брат, что мы жители тёмной пещеры. Согласись, что всё же есть в ней этакая изюминка, когда подвязанный у её прелестных бёдер хитон, подчёркивал живот и грудь,   развиваясь вокруг её босых ног...
Ч е л о в е к   в   ф у р а ж к е.    (Вне себя от негодования.) Ну, так и что ж, что повязанный хитон, она же была совсем голая. На тебя что, затмение нашло, и ты ничего порочного в этом не узрел?.. Ей что, этой безумной босоножке, всё равно где было танцевать – в Америке на побережье океана, развлекая буйных индейцев, или в России, в зале дворянского собрания? Может быть, она и в Московском кремле так надумает выступить. Это же разлагает нравственные основы нашего общества.
Ч е л о в е к   в   ш л я п е.    (Пожимает плечами.)  А почему бы и нет? Что пролетариям чуждо чувство прекрасного?.. Ей удалось покорить всю Европу своими  зажигательными танцами. Говорят, что она своим искусством способна оживить картины великих мастеров: «танцует» изображённые на полотнах водопады и лужайки цветов. У неё такое своеобразие, что её искусство танца не с чем даже сравнить. Эта фея-босоножка создала во всем мире целую оригинальную школу танца. У неё неподдельно выражены в танце чувства страсти и страдания. Ведь и поэты, и танцовщицы любят и страдают, как и все люди на земле, а под одеждой героев богемы бьется горячее сердце...
Ч е л о в е к   в   ф у р а ж к е.   (С чувством сомнения.) Но согласись, товарищ, должно же быть чувство меры  во всём и в танце тоже... А это что такое? Это не женщина и не ангел, какой вы её превозносите. Это чёрт какой-то. А некоторые движения у неё  просто вульгарны и непотребны. Какое она несёт извращение в своём танце!..
Ч е л о в е к   в ш л я п е.    (Рассерженно.) Не говори об Айседоре так в моём присутствии. Ты, как я вижу, ничего не смыслишь в женщинах. Ты просто несчастная пересушенная вобла... Вот что я тебе скажу: она – молодец! Свободен и естественен её каждый порыв! Танец Дункан – это живопись, поэзия и музыка одновременно. Им можно выразить и зной аравийской пустыни, и музыку зимней метелицы. Дункан возродила античную хореографию, сочетая её с современным ритмом жизни. Её искусство, несомненно, есть мистическая тайна. А сколько энергии, сколько страсти!.. Такое впечатление, что внутри у неё вечный двигатель, подчиняясь которому, она непроизвольно, естественно и гармонично живёт на сцене. Я влюблён в Айседору. И прошу тебя, больше не говори о ней не слова, чтобы мы окончательно не поссорились... (Уходят в разные стороны за кулисы.)               
Ч е л о в е к   в   ф у р а ж к е.    (Говорит на ходу.) Вот помяни моё слово: Ай-седору у нас освистают...
Ч е л о в е к   в   ш л я п е.    (На минуту останавливается.) Не бери грех на душу и не накаркивай. Не надо забывать, что она у нас в России гость. (Обращается к публике в зале.) Люди, не слушайте отпетых женоненавистников. Доверяйте лишь своему вкусу, своему чувству и своему сердцу. Не слушайте мнений сухих, ржаных сухарей. Посмотрите на искусство танца Айседоры Дункан и судите не умом, а сердцем.

      Занавес открывается.

     На сцене представлен номер в московском отеле «Саввой». Вид номера производит самое жалкое зрелище: на стенах облезлые обои, исковерканные стулья, так что Айседоре Дункан и её спутницам Ирме Дункан и горничной Мэри приходиться сидеть на собственных чемоданах. Стол и платяной шкаф в таком же плачевном состоянии. Айседора была одета в оригинальный наряд, соответствующий революционной России «А-ля-большевик. На ней белый атласный жилет, отороченный красным кантом, а сверху надета блестящая кожаная куртка. Ирма одета в красную тунику, а горничная Мери – в светлую кофту, в чёрную длинную юбку и в светлый фартук.

А й с е д о р а.   (Невозмутимо.) Боже мой!.. Мне не вериться. Несмотря ни на что мы всё ж таки в России. Прощай, старый мир! Привет новому миру!..
М е р и.  (Говорит осторожно.) Милая Айседора, ты всё ещё пребываешь в мечтах о русском чуде... Неужели эта суровая действительность (Показывает жестами рук на жалкую обстановку в номере.) тебя нисколько не приземлила с небес, и ты всё ещё паришь в волшебном эфире...
А й с е д о р а.    (Непринуждённо смеётся.) Ну что ж, дела наши не так уж и плохи. По крайней мере, нас не изнасиловал красноармейский отряд, как пророчили нам в Америке перед самым нашим отъездом... Нас запугивали, что мы рискуем быть обесчещенными и даже самой жизнью... Но мы живы и ни что нам не угрожает... (Говорит мечтательно.) Если бы вы только знали, какая радость, и какие надежды охватили меня, когда я узнала о революции
В России!.. Я в тот же вечер танцевала «Марсельезу» в том первоначальном революционном духе, в каком она была написана (Берёт Ирму Мэри за руки, поднимает их со своих чемоданов, танцуют, садятся снова на чемоданы  смеются...) Я дала себе слово, что в красной тунике буду изображать в танце красную революцию пролетариев, и звать униженных во всём мире  к оружию. Я была по-настоящему счастлива и танцевала с невероятной яростной радостью при мысли об освобождении всех угнетённых, которые страдали, мучились  и умирали за свободу!..
М е р и.   (Говорит осторожно.) Пойми, милая Айседора, у тебя вскоре появится множество врагов, которые захотят погубить тебя. Весь мир не признаёт революционную Россию, а ты в России всего лишь только гость, хоть и почётный...
А й с е д о р а.   (Обнимает Мери за плечи, говорит решительно.) Господи, неужели не наступит когда-нибудь такое удивительное время, когда человек сможет разрешить себе раскрыть свою прекрасную душу, не отыскивая для этого укромных, потаённых уголков и не опасаясь быть признанным умалишённым, этими холодными, скованными мумиями, именующих себя благоразумными людьми. Когда человеку перестанут диктовать свои правила все кому не лень... Когда человек сможет жить по законам искренности, естественности?..
М е р и.   (Смутившись.) Милая Айседора, сейчас в России не до нас. Здесь правит стихия революции и может случиться всё что угодно... У нас ещё есть возможность переждать эту революционную бурю... Вот нас пригласили в Россию, но не встретили. Дали буханку чёрного хлеба и чашку чёрной икры. Это всё, что сейчас они смогут сделать для нас. Им сейчас не до нас... Пойми меня правильно, милая Айседора...
А й с е д о р а.   (Смеётся без иронии.) Да ты, Мери, как я вижу, просто трусиха...  Ради освобождения трудового человека от рабства, я готова есть только чёрный хлеб и чёрную кашу. И разделять с этими товарищами судьбу... Я сама вышла из простой трудовой семьи, что такое неволя под видом внешней привлекательной оболочки, так называемой свободной демократии... (Успокаивает Мери.) Нас пригласили в Россию, чтобы организовать школу для детей рабочих. Детям революции нужно новое, светлое искусство... Ты, Мэри, в России впервые, и незаслуженно боишься её. Мне довелось быть здесь десять лет тому назад. Я знаю, что такое Россия, что такое русский дух!.. Россия – это дивная сказка, которую могли выдумать только русские люди. В России даже горе дышит первобытной радостью. Только в России, освобождённой от ига эксплуатации людей олигархами, может создаться жизнь, дивная, как сказка, сверкающая драгоценностями легенд цветущих необъятных просторов, лучезарным утром, увеличивающая каждый час любовью и счастьем, когда нет слов, чтобы выразить это счастье... В новом государстве коммунизма не обойдётся без борьбы за счастье народное, и участвововать в этой борьбе – это истинное, настоящее счастье!.. (Айседора обнимает Мэри и Ирму, говорит мечтательно.) Вот увидите, мы с вами будем свидетелями и участниками праздника счастья простых людей. И мы понесём этот факел счастья по всему свету... Я готова провести остаток своих дней в одной скромной блузе, питаться скромно, среди товарищей, одетых с той же простотой и исполненных братской любовью. Отныне мы будем лишь товарищами среди товарищей. Прощай, неравенство, несправедливость и животная грубость старого мира. Вот он новый, прекрасный мир, который уже создан!..
М е р и.   (Совсем тихо.) Милая Айседора, русским сейчас самим нечего есть, а тут ещё мы появились... У нас даже и контракт не подписан...
А й с е д о р а.   (Дружеским тоном с нежностью.) Успокойся, Мэри... Знаешь, я сыта кабальными контрактами по горло. Да, русским сейчас возможно самим нечего есть, но это временно. Они полны решимости, сделать искусство, образование и музыку достоянием каждого человека. Я просто счастлива, что в мире есть место, где не ставят коммерцию выше, чем духовное и физическое развитие детей.    
    Я предлагаю сейчас хорошенько выспаться, и, как гласит добрая русская пословица, - утро вечера мудренее...

 Айседора села на свой чемодан и жестом руки пригласила последовать её примеру. В это время в дверь постучали, и в номер вошёл Шнейдер Илья Ильич. Айседора величественно поднялась ему навстречу.

Ш н е й д е р.   (Пожал, протянутую ему руку Айседоры, говорит виноватым тоном.) Айседора, простите великодушно за такой конфуз, что мы не очень достойно встретили вас.
А й с е д о р а.   (Улыбаясь, говорит в шутку.) Кайтесь, кайтесь, товарищ... (серьёзным тоном)  Не беспокойтесь, пожалуйста, всё очень хорошо...
Ш н е й д е р.   (всё ещё извиняющимся тоном)  Понимаете, Айседора, мы ожидали вас встретить лишь на следующей неделе и надо же, как неловко получилось. Ваш приезд оказался для нас неожиданным, и нам с трудом удалось найти человека, который смог встретить столь желанную гостью. В этот отель «Саввой» мы поселили вас временно и завтра всё уладим самым наилучшим образом...
А й с е д о р а.   (Приветливо улыбаясь.)  Вы напрасно так беспокоитесь, для этого решительно нет ни малейших причин...
Ш н е й д е р.  (Немного успокоившись.) За остаток нынешнего дня и завтра мы приведём в порядок дом балерины Балашовой, что на Пречистенке. Дом был опечатан сразу после отъезда балерины за границу...
А й с е д о р а.    (Говорит искренне.) Поверьте, мне от всей души хочется помочь России. Хочется забрать в этот дом обездоленных детишек, обогреть их и научить радоваться подаренной им жизни. Я искренне хочу помочь этим маленьким страдальцам. Мы создадим свою школу-театр, в который на концерты будут приходить простые люди. Им в этой школе не надо будет платить за своё обучение...
Ш н е й д е р .  (Говорит с некоторым сочувствием.) Ах, Айседора, Айседора, вы слишком рано народились на свет... Мы только ещё вырубаем мраморные глыбы, а вам хочется сразу оттачивать и шлифовать их. Мне немало пришлось выслушать от своих коллег, что устройство школы-театра сейчас в России – это совершенно немыслимое дело в растерзанной стране, где царит сыпной тиф, холера, разруха, голод... От беженцев в Москву со всей России нет никакого спасения. Повсюду толпами ходят сироты, попрошайки,  беспризорники. Дети беззащитны, худы, грязны, вшивы. Они промышляют только воровством и живут, где доведётся: в подвалах, на чердаках, на помойках. Вот уже и поэты эту тему стали поднимать на щит (Читает стихотворение.)
Если волк на звезду завыл,
Значит небо тучами изглодано...
Ржавые животы кобыл,
Чёрные паруса воронов.

Не просунет когтей лазурь
Из пургового кашля смрад.
Облетят под ржанье бурь
Черепов златохвостый сад...

Слышите ль? Слышите звонкий стук?
Это гробни зари по пущам
Вёслам отрубленных рук
Вы гребёте в страну грядущего...
А й с е д о р а.   (Взволнованно.) Кто этот поэт?
Ш н е й д е р.   Это Сергей Есенин...
А й с е д о р а.   Он большой мастер слова...
Ш н е й д е р.   Это первый поэт в России,  нет ему равных...
А й с е д о р а.   (Говорит задумчиво.) Вот посмотрите, Илья Ильич, я вынуждена была продавать своё искусство танца по пять долларов за место. Мне надоел современный театр больше напоминающий дома проституции, чем храм искусства, где артисты, которые должны занимать места первосвященников, вынуждены прибегать к уловкам лавочников, продающих свои слёзы и душу, - сколько-то за вечер. Я хочу танцевать для свободных людей... Я хочу танцевать для них даром и быть уверенной, что их привела ко мне не изощрённая реклама и деятельность прожжённых импресарио, а желание увидеть искусство...
Ш н е й д е р.   Я не стану более вас занимать своим присутствием. Вам сейчас надо хорошо отдохнуть, и мы за вами приедем... (Шнейдер уходит.)
А й с е до р а.    (Простодушно смеётся.) Подумать только, мы будем жить в доме балерины Балашовой, в то время, как она бежала из Советской России в Париж и поселилась там в моём доме... (Все вздохнули облегчённо и засмеялись.) Вот уж чистая, правда: мир этот тесен... А теперь отдыхать, отдыхать... Мы заслужили этот отдых... 

                КАРТИНА ВТОРАЯ

    Большая зала в доме балерины Балашовой. На роскошном диване и на дорогих стульях с изогнутыми тонкими ножками, гордо восседали официальные гости из культпросвета. Нарядные гости с нетерпением ожидали Айседору Дункан.

Д а м а   с   д е к о л ь т е.    (Садиться за рояль.) Товарищи, что-то мадемуазель Дункан слишком задерживается.
Д а м а   в   в у а л и.    Уж не потерял ли голову наш любезный Илья Ильич Шнейдер с Айседорой. (Смеётся.) Танцовщица легко может вскружить голову мужчине...
Д а м а   с   д е к о л ь т е.    (Играет на рояле, негромко поёт.)
В том саду, где мы с вами встретились,
Ваш любимый куст хризантем расцвёл,
И в моей груди расцвело тогда
Чувство яркое нежной любви...

Отцвели уж давно
Хризантемы в саду,
Но любовь всё живёт
В моём сердце больном...

    Появляется Айседора Дункан и Илья Ильич. Айседора одета в красную тунику, на голове повязана красная шаль.

И л ь я   И л ь и ч.   (Представляет Дункан обществу.) Товарищи, вот и сама хозяйка  этого дома Айседора Дункан. Вижу, что вы нас заждались, да извозчик нерасторопный попался. Но вот мы перед вами. Анатолий Васильевич Луначарский рекомендовал мне познакомить вас  с Айседорой Дункан. Он просил оказывать ей содействия в первые дни её проживания в доме Балашо-вой. По крайней мере, обеспечить этот дом всем необходимым и в первую очередь дровами и продовольствием. Думаю, что вы сдружитесь с Дункан и поможете ей освоить детскую танцевальную школу-театр...
Д а м а   с   д е к о л ь т е.   (Подошла вплотную к Айседоре Дункан.) Мадемуазель Дункан, позвольте мне представиться вам...
Д у н к а н.  (Отвечает резко, говорит с акцентом.) Я не мадемуазель, а товарищ Дункан... (Все присутствующие переглянулись и многозначительно улыбались.) Признаться вам, я сразу не поняла, где нахожусь, может быть в очаровательном салоне в стиле Людовика четырнадцатого (Присутствующие насторожились и перестали улыбаться.) Дамы все наряжены и украшены драгоценностями... (Неожиданно для присутствующих громко восклицает.) Так вот она, какая есть большевистская Россия!.. для чего совершалась Великая кровавая революция? Ничего не изменилось, кроме актёров... Вы забрали их драгоценности, мебель, одежду и даже их манеры перенимаете... И я скажу вам откровенно, что играете вы их роль несравненно хуже, товарищи!..
     Вы совершили революцию. Вы строите новый, прекрасный мир и что же в итоге выходит?.. Надо ломать всё старое, ненужное, обветшалое. Надо, надо ломать!.. Ломка должна быть во всём: в образовании, в морали, в быту, в одежде.
     Строя новый мир, создавая  новый тип людей, надо бороться с ложным пониманием красоты. Вы сумели выкинуть на свалку истории сахарных, водочных и табачных королей из их дворцов. Но почему же, вы решили сохранить дурной вкус их жилищ? Выбросьте в окно их пузатые тонконогие кресла и хрупкие позолоченные вазочки, графинчики и стульчики. Снимите со стен эти слащавые картины - идиллии пастушков и пастушек. Я думала увидеть сегодня здесь новое, а вам не хватает только фраков и цилиндров... (Обращается к Илье Ильичу.) Илья Ильич голубчик, я не смогу пригласить своих учеников  в этот дом, который имеет такой мещанский вид. Мне будет просто совестно перед ними. Они никогда не привыкнут к этому вычурному, уродливому, неестественному мирку. (Берёт за руку Шнейдера, подводит его к краю авансцены. Все присутствующие с недоумением пожимают плечами. Айседора говорит Шнейдеру дружественным тоном.) Голубчик Илья Ильич, не сердитесь на меня. Я и во Франции никогда не носила  украшений и стремилась жить проще, а здесь в революционной России мне нестерпимо видеть эту роскошь, когда вокруг царит нищета, голод и разруха... Простите меня, Илия Ильич, что я не сдержалась и говорила, может быть излишне резко. Я не могу лицемерить.
Ш н е й д е р.    (Говорит в тон Айседоре.)  Успокойтесь, Айседора, вы сказали то, что следовало бы сказать мне... (Все присутствующие на сцене начинают постепенно расходиться поодиночке.)          
Д у н к а н.    (С воодушевлением.) Илья Ильич, прошу вас только об одном, помочь мне с дровами. Консервы у меня есть. Я добьюсь помощи от моих друзей в Европе. Мне же самой нужен только чёрный хлеб и вода. Мы уже сейчас можем начать работать. Дайте в газете объявление о том, что в Москве на Пречистенке открывается школа танцев для детей в возрасте от четырёх до десяти лет...
Ш н е д е р.    Такое объявление будет сделано уже завтра.
Д у н к а н.     Вот и хорошо... Голубчик Илья Ильич, раздобудьте, пожалуйста, молоток, гвоздей и другие необходимые инструменты я буду в этом доме менять здешний интерьер. Мы повесим голубое сукно на стены в этом танцевальном зале. А на пол положим гладкий ковёр (Почти восклицает.) Пусть будет больше солнечного света!.. Эту люстру поменять невозможно? Сколько в ней тонн?
Ш н е й д е р.   (Пожимает плечами, говорит с улыбкой.) Тяжела, тяжела эта старушка люстра...
Д у н к а н.    (Говорит в тон Шнейдеру.) Если её нельзя поменять, то мы её преобразим... Революция, так революция!.. Долой Наполеона! Солнца! Солнца!.. Пусть здесь будет тёплый солнечный свет, а не этот мертвяще-бледный свет... И никаких здесь не должно быть прожекторов. Солнечные лучи не бегают за человеком...
Ш н е й д е р.   (Оглядевшись по сторонам.) Как я вижу, мы с вами остались одни...
Д у н к а н.    (улыбается) Мы с вами станем добиваться успехов не числом, а умением... Таков, кажется мне, лозунг у настоящих нынешних большевиков?..
Ш н е й д е р.    (улыбается) Совершенно верно. И ещё есть лозунг: «Ни шагу назад!..»
Д у н к а н.     Замечательно!.. Ирма и Мери нам в этом помогут... За дело, товарищи!.. (Илья Ильич, Айседора, Ирма и Мери весело смеются.)
Ш н е й д е р.    Засучиваем рукава и с песней дружно примемся за дело...
Д у н к а н.    За работу, товарищи!..
               
                АКТ ВТОРОЙ

                КАРТИНА ТРЕТЬЯ

        В художественной студии Якулова вечеринка московской Богемы (поэтов, музыкантов, художников). На сцене появилась Айседора Дункан в танцевальном наряде – длинной тунике, на ногах золотые сандалии, на голову накинут золотой газовый шарф. Якулов встретил гостью и поднёс ей рюмку водки. Под возгласы: «Пей до дна!..» Айседора опорожнила рюмку. Зазвучала музыка чувственная, беспокойная. Айседора подошла к вешалке, сняла с неё чей-то пиджак, кепку и шарф, надела их и превратилась во французского хулигана-апаша, с сигаретой во рту и исполнила танец с шарфом. Айседора исполнила роль хулигана, а шарф служил ей партнёршей в танце.
    Узкое, розовое тело шарфа извивалось в её руках. Апаша ломал своей «партнёрше-танцовщице» (шарфу) хребет, сдавливал ей горло, своими жестокими, беспокойными руками. Танец закончился тем, что «тело» шарфа распласталось на ковре, судорожно вздрагивая и, наконец, вытянулось и осталось недвижимым трупом...
    Все были потрясены от этого страшного, но прекрасно исполненного танца. Айседора выпила из бокала шампанского и устроилась на софе в своей излюбленной позе, свойственной профессиональным танцовщицам «вытягивая кончики пальцев ног».
    На сцену из-за кулис буквально влетел Сергей Есенин, в светлом сером костюме.

Е с е н и н.    (Выкрикивая прямо с порога.) Мне сегодня сказали, что в студии у Якулова гостит Айседора Дункан!.. Где же она?.. (Ищет Дункан взглядом.) Я так хотел бы посмотреть на неё!.. (Вновь обводит взглядом всех присутствующих.) Где же она?! Я так хотел бы посмотреть на неё!.. (Заметив Айседору, он подлетел к ней, словно сокол к лебеди...) Господи, это вы... это вы... (Есенин  опустился перед ней на колено.)  Мне сказали, Что вы у Якулова и я, сам себя не помня, со всех ног примчался сюда...
А й с е д о р а.  (Гладит Есенина по голове и, запустив свои пальцы в золотую копну его волос, с удовольствием повторяла): Залатая галава! Залатая галава! Залатая галава!.. Сергей Есенин взял её за руки и увёл за собою во двор, к всеобщему удивлению всех присутствующих. Слышался звонкий голос поэта.
Гей вы, рабы, рабы!
Брюхом к земле прилипли вы.
Нынче лужу с воды
Лошади выпили...

Листьями звёзды льются
В реки на наших полях...
Да здравствует революция
На земле и на небесах!

Души бросаем бомбами
Сеем пурговый свист.
Что нам слюна иконная
В наши ворота ввысь?

Если это Солнце
В заговоре с ними, -
Мы его всей ратью
На штыки подымем.

Если это месяц
Друг их чёрной силы –
Мы его с лазури
Камнями в затылок.

Разметём все тучи,
Все дороги взмесим,
Бубенцом мы Землю
К радуге повесим!..

  Послышался топот копыт лошади  и возглас Сергея Есенина: Ей, ямщик, стой!.. А теперь, брат, гони по Москве, что есть духу!.. Послышался удаляющий топот копыт...

                КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ

     Занавес поднимается. В глубине сцены изображено большое полушарие Земли, к которому был прикован цепями раб (роль раба исполняла Айседора Дункан). Мимикой, жестами и пантомимой Айседора передавала невыносимые страдания прикованного к Земле раба. Внезапно прозвучала мелодия  Российского гимна «Боже, царя храни»... В глубине сцены возник образ двуглавого орла, который устремился к прикованному рабу, мучая и терзая его. Гимн гремел всё громче. Раб мужественно сопротивлялся в напряжённой неравной борьбе. Послышались звуки Марсельезы, рабу удалось освободить от цепей одну руку, и он схватил ею двуглавого орла. Марсельезу сменил мотив «Интернационала». Рабу удалось сбросить с себя остальные цепи. Лицо Айседоры засветилось торжеством  и  радостью, и она вихрем пронеслась по всей сцене в ликующем танце освобождения...

                АКТ ТРЕТИЙ

                КАРТИНА ПЯТАЯ

     (Айседора в своей комнате на Пречистенке. Подошла к зеркалу и долго рассматривала в нём свое лицо.)

А й с е д о р а.    (говорит с грустью) Как я изменилась. Сколько на моём лице стало морщинок, глаза мои потускнели, потяжелел подбородок (вздыхает).  Серёжа стал часто уезжать из дому с этим противным Мариенгофом. Понятно, что Мариенгоф часто нашёптывает Сергею, что я слишком стара для него и некрасива... Какая странная метаморфоза произошла со мной: так полюбить этого непутёвого юношу и не иметь ни малейшей возможности освободиться от этого сверхъестественного чувства, всецело поглощающего меня... Боже, как же тяжела моя любовь! И никуда, никуда мне от неё не скрыться. Серёжа меня сторониться. Его страсть ко мне прошла, она всегда бывает недолговечной... (Берёт со стола томик стихов Сергея Есенина, открыла его и позвала Шнейдера.) Илья Ильич голубчик!.. (Появляется Шнейдер.) Илья Ильич, прочтите, пожалуйста, мне вот это стихотворение. Объясняться по-русски я хоть и с трудом могу, но вот читать так и не научилась...
Ш н е й д е р.   (Взял в руки томик стихов Есенина, взглянул на стихотворение, потом на Айседору.) Вот что, Айседора, давайте-ка мы с вами  выпьем по чашечке чаю...
А й с е д о р а.    (Отрицательно покачала головой.) Вначале прочтите стихотворение, Илья Ильич, пожалуйста...
Ш н е й д е р.    (озабоченно) Знаете, у вас сегодня усталый вид, вы слишком много трудитесь со своими милыми учениками... Послушайте доброго совета своего преданного друга. Вам надо отдохнуть...
А й с е д о р а.   (Говорит решительным тоном.)  Нет, нет, Илья Ильич, я хочу знать, что написано в этом стихотворении у Серёжи...
Ш н е й д е р.   (Глубоко вздохнув, покачал головой и начал читать.)
Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.

До вечера она их ласкала,
Причёсывая языком,
И струился снежок подталый
Под тёплым её животом.

А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.

По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать...
И так долго, долго дрожала
Воды незамёрзшей гладь.

А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из её щенков.

В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.

И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звёздами в снег.

   (Айседора горько плакала, свернувшись комочком в углу огромного кресла. Илья Ильич стоял растерянный с томиком стихов Есенина в руках...)

А й с е д о р а.   (тихо спросила) Скажите, Илья Ильич, откуда он знает о такой боли?.. Он сам со мной, с этой собакой пережил её?.. За такие стихи можно простить всё... всё... (Прибежали дети, ученики Айседоры и стали ластиться к ней с нежностью, понимая детским чутьём её грустное настроение.)
А й с е д о р а.   (Приласкала деток и стала читать им стихотворение Уильяма Блейка о маленьком трубочисте.)
Малыш чумазый – в метель и в мороз, -
На гребне крыши ослеп от слёз.
- Куда вы ушли, отец и мать?
- Молиться Богу, спасенья ждать...

- Не унывал я июньским днём,
Не горевал я в метель, в мороз.
Мне сшили саван вы, мать с отцом,
На гребне крыши, в юдоли слёз.

Не унываю – пляшу, пою, -
А вы и рады: работа впрок.
Весь день на небе – да не в раю,
В раю – священник, король и Бог.

       Дети в танце изображали неприкаянное состояние маленького, чумазого человечка. Одна девочка так вошла в роль, что даже расплакалась от жалости. Айседора взяла её на руки и пыталась успокоить. Всю эту картину застал неожиданно вошедший Сергей Есенин.

Е с е н и н.   (Очарованный и потрясённый  увиденной сценой, произнёс тихо.) Айседора, милая Айседора...
    (Попытался остаться неприметным в стороне. Дети заметили присутствие Есенина и удалились. Сергей подошёл к Айседоре, показал свою новую книгу.)
    Смотри-ка, Айседора, чего я принёс... Моя книжка вышла. Понимаешь, моя новая поэма «Пугачёв»... Слушай, я тебе прочитаю...
Яблоневым светом брызжет душа моя белая,
В синее пламя ветер глаза раздул.
Ради Бога, научите меня, научите меня,
И я, что угодно сделаю, сделаю что угодно,
                Что б звенеть в человечьем саду!..
     (Есенин открыл страницу, где было написано посвящение Айседоре, и прочитал вслух.) За всё, за всё, за всё тебя благодарю я...
А й с е д о р а.    (Прижимая тоненькую книгу к своей груди, повторила с особым чувством.) За всё, за всё тебя благодарю я...
И л ь я    И л ь и ч.    (Принёс бутылку шампанского, откупорил, разлил в бокалы.) Сергей Александрович, предлагаю выпить за твой успех, за новую твою книгу, за Айседору!.. (Звенят бокалы, выпивают.)
Е с е н и н.   (Исполняет песню на свои стихи, Айседора танцует.)
Дорогая, сядем рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.

Это золото осеннее,
Эта прядь волос белесых –
Всё явилось, как спасенье
Беспокойного повесы.

Я давно мой край оставил,
Где цветут луга и чащи.
В городской и горькой славе
Я хотел прожить пропащим.

Я хотел, чтоб сердце глуше
Вспоминало сад и лето,
Где под музыку лягушек
Я растил себя поэтом.

Там теперь такая ж осень...
Клён и липы в окна комнат,
Ветки липами забросив,
Ищут тех, которых помнят.

Дорогая, сядь же рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.

            Есенин обнимает,  танцующую Айседору.               
      
                КАРТИНА ШЕСТАЯ

     В концертном  зале Петербурга Сергей Есенин и Айседора Дункан дают совместное представление. Звучит шестая симфония Сергея Прокофьева. По сцене вихрем закружилась Айседора Дункан в красной тунике. Сделав несколько кругов по всей сцене, она скрылась за кулисами, и на сцене  появился Сергей Есенин.

Е с е н и н.    (Тихо произнёс.) Каким стал страшным город Петербург. Мы с Айседорой Дункан много бродили по городу, разговаривали с жителями Петербурга. Мы ужаснулись. Страшная картина... Петербург живёт и умирает просто, он грязен, потому что устал. Зимой в городе замёрзли все уборные, это ещё хуже голода. Замёрзла вода. Нечем мыться. На город напала вошь. Люди сожгли всю свою мебель и книги, разбирают и сжигают малые дома, чтобы согреться. Вот и сейчас, здесь в зале вы не снимаете пальто, шапок и перчаток. А в это время избранная элитная категория кучки «товарищей» живут в удобных квартирах, не зная ни в чём недостатка.  Эти «товарищи» живут зажиточно, даже лучше, чем в дореволюционное время. Но верьте, друзья, правда восторжествует (Читает свои стихотворение.)   
Средь туманов сих
И цепных болот
Сниться сгибший мне
Трудовой народ.

Слышу, голос мне
По ночам звенит,
Что на их костях
Лёг тугой гранит.

Оттого подчас,
Обступая град,
Мертвецы встают
В строевой парад.

И кричат они,
И вопят они.
От такой крични
Загашай огни...

   ( Есенин поднял вверх правую руку, требуя тишины после оваций, начал читать своё новое стихотворение.)

Храня завет родных поверий –
Питать к греху стыдливый страх,
Бродил я в каменной пещере,
Как искушаемый монах.

Как муравьи кишели люди
Из щелей выдолбленных глыб,
И, схилясь, двигались их груди,
Что чешуя скорузлых рыб.

В моей душе так было гулко
В пелёнках камня и кремней.
На каждой ленте переулка
Стонал коровий вой теней.

Визжали дроги, словно стёкла,
В лицо кнутом грозила даль,
А небо хмурилось и блекло,
Как бабья сношенная шаль...
    (Исполняет свою песню «Не жалею, не зову, не плачу».)
Не жалею, не зову, не плачу,
Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.

Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна берёзового ситца
Не заманит шляться босиком.

Дух бродяжий! ты всё реже, реже
Расшевеливаешь пламя уст.
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.

Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя? Иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.

Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льётся с клёнов листьев медь...
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.

Не жалею, не зову, не плачу,
Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.

     Звучит шестая симфония Сергея Прокофьева. На сцене появляется Айседора Дункан. Сергей Есенин покидает сцену и неожиданно сцена медленно погружается во мрак, смолк оркестр.  Илья Ильич вынес на сцену фонарь «Летучая мышь» и попросил зрителей не зажигать огня во избежание пожара. Он зажёг свой фонарь, горевший красным светом. И поставил его у рампы, у самых ног Айседоры и фонарь едва освещал её. Наступила тишина. Было слышно, как потрескивает пламя в фонаре. Илья Ильич набросил на плечи Дункан красный плащ. Айседора подняла фонарь высоко у себя над головой. Её красная одежда и красный свет фонаря создавали сильное революционное впечатление. Зал зааплодировал.

А й с е д о р а   (Сделала шаг вперёд, и обратилась к зрителям.)  Товарищи!.. Прошу вас пойте ваши революционные песни!..

 Огромный зал, заполненный до отказа людьми, запел. Он пел без дирижера, без аккомпанемента... Пели одну за другой русские песни. Айседора так и стояла с высоко поднятым фонарём на протяжении всего пения зрительного зала. Песня нарастала. Пели всё громче, наливаясь неслыханной мощью. По лицу Айседоры катились слёзы. Пели песни: «Ермак», «Ей, ухнем!», «Утёс», «По диким степям Забайкалья», «Раскинулось море широко», «Замучен тяжёлой неволей», «Вы жертвою пали», «Варшавянка», «Смело, товарищи, в ногу!», «Наш паровоз», «Там, вдали за рекой». Наконец, в зале начал появляться свет. Взметнулся красный платок Айседоры Дункан.               

                СОЛНЦЕ ПРАВДЫ
                Музыкальная пьеса о жизни Иисуса Христа

На молитвенную память
Моего отца - Александра Фёдоровича,
Моей мамы - Дарьи Михайловны.
Да простит Господь по вашим молитвам
Все их грехи вольные и невольные -
Мыслями, словами и делами.
С надеждой, что Богородица и меня
Вашими молитвами помилует...
   
                Действующие лица:
 
Иисус-дитя
Иисус Христос -   помазанник Божий, основатель христианской веры;
Мария -  непорочная мать Иисуса Христа
Иосиф -  муж непорочной девы Марии;
Иоанн Креститель (Иохан) -  пророк, основоположник крещения водой;
Пётр -  ученик Иисуса Христа;
Фадей -  ученик Иоанна Крестителя;
Пилат (Понтий) -  римский прокуратор в Иерусалиме;
Клавдия  Прокула - жена Пилата Каифа,  первосвященник Синедриона в Иерусалиме;
Миферкант -  казначей Синедриона;
Гермидий -  биограф Иудеи;
Махель -  фарисей-книжник;

   В сценах:  ученики Иисуса Христа и Иоанна Крестителя, стража, римские воины, народ, детский хор;
  Место действия: акт первый – Назарет; акт второй – берег реки Иордан; акт третий – Иерусалим;
  Время действия: начало первого века новой эры.
   Музыкальным вступлением к каждой картине и лейтмотивом пьесы является мелодия песни «Божья коровка»;
    Нотное оформление музыкальной пьесы представлено в приложении.
    
                АКТ ПЕРВЫЙ

                КАРТИНА ПЕРВАЯ

   (Иисус-дитя играет в песке – лепит из песка жаворонков. Подходит книжник-фарисей Махель, обращается к ребёнку-Иисусу.)
М а х е л ь.   (Говорит, подчёркнуто строго.) Как ты можешь, малыш, в день субботы совершать работу - лепить себе игрушки? Кто тебя научил так себя вести?
И и с у с.  (невинно улыбается) В этом есть что-нибудь плохое?
М а х е л ь. (повысив голос) Ты разве не знаешь, что в субботу нельзя работать, а тем более заниматься глупостью.
И и с у с. (продолжает улыбаться) Я вовсе не занимаюсь глупостью. Вот смотрите (Иисус трижды хлопает в ладоши, жаворонки, сделанные из песка, ожили, вспорхнули и улетели.) Видите, жаворонки оживают. Я дарю им жизнь…

Махель, приставив ладонь к бровям, смотрит в небо с изумлением; хотел что-то сказать, но с досады махнул рукой и быстро ушёл за кулисы.   Иисус сорвал травинку, на которой красовалась божья коровка.

И и с у с. (Скороговоркой.)  Божья коровка, полети на небо, там твои детки – кушают конфетки! (Исполняет песню «Божья коровка».) *

                И и с у с.
                (Поёт.)
Страсть, какая и сноровка! –
Вся в малиновом соку,
Божья – в крапинку – коровка
Вверх ползёт по стебельку.

Не свернёт, и не вернётся,
Как бы ни был путь далёк.
Всё сильней под нею гнётся
И пружинит стебелёк.

Не клянёт она дорогу,
На препоны не глядит.
И всё ближе, ближе к Богу.
И уже летит, летит…

* слова В.Бояринова

                КАРТИНА ВТОРАЯ

   Паломники идут на празднование в Иерусалим из Галилеи. Делают привал. Среди паломников Мария с Иосифом и юный Иисус со своими сводными братьями.

И о с и ф. (обращаясь к Марии) уже много лет каждой весной мы ходим всей семьёй на праздник пасхи в Иерусалим, и всякий раз получаем новые неповторимые впечатления.
М а р и я.  (мягко улыбается) особенно мне нравится остановка на ночлег
в этом сказочном уголке Аинь – Эль – Харамье. Как прекрасны эти холмы и долины. Вот и вода течёт прямо из скал. А удивительный ковёр цветов поражает своей неповторимой свежестью (С удовольствием вдыхает аромат воздуха.) Смотрите, дети, какие лёгкие, резвые горлицы, а рядом с ними – сизые дрозды. Они так воздушны, что под ними не гнётся даже трава. А вот и хохлатые жаворонки садятся прямо у самых наших ног. Не чудо ли всё это?!
И о с и ф.  (Говорит в тон Марии.) Смотри, Мария, какие стыдливые аисты. Нас ничуть не пугаются. Подходят к нам так близко, словно манят за собой… (Немного помолчав). Завтра рано утром мы будем уже в Иерусалиме. Так что ободритесь, мои дорогие!.. Отдохнём и снова отправимся с караваном в путь; (Обращается к Иисусу.) почему наш молодой мудрец Иисус не восхваляет природу Галилеи, в которой столько чудес, свежей воды и плодов. Смотри: дома утопают в тени виноградников, смоковниц, яблонь, орехов и гранатовых деревьев. А чего стоят галилейские масленичные сады!..
И и с у с.  Я всегда нахожусь под благоговейным впечатлением от путешествия. Мне так радостно от общения с родителями и братьями.    
Удивительное царство земное, но не сравнить его с Царством Небесным!..
И о с и ф.   (С умилением.) Ты так изменился, Иисус!.. Суждения у тебя стали такими возвышенными.  Мне все соседи говорят: «Иосиф, Иосиф, какой необыкновенный у тебя сын…»

   (Детский хор исполняет песню  «Невыразимы».)

                Детский хор

Невыразимы: Божий свет
И каждая былинка,
Дорога, посох и сума,
Росистая тропинка.

Невыразимы: небеса,
Зарей, венчая землю…
И эту тихую красу
Мы всей душой приемлем…
И солнца луч нам шлёт привет,
И шлют приветы звёзды…
Сверкает в росах лунный свет
На виноградных гроздьях.

Невыразимый ты, Господь,
Что даришь нам понятья:
Как можно этот белый свет
Нам заключить в объятья!..

  ( Смолкает песня хора. Постепенно гаснет день. Все укладываются на ночлег. Появляются в небе звёзды и луна. Царит тишина.)
               

                АКТ ВТОРОЙ

                КАРТИНА ТРЕТЬЯ

  ( Берег реки Иордан. Иоанн Креститель, одетый в шкуры, окропляет людей водой из Иордана, посвящая в таинство крещения, проповедует):

И о а н н.  (Говорит неторопливо.) Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное. Не просите у Господа наград земных.  Отец Небесный лучше нас знает, что нам с вами нужно. Всякий дол да наполнится, и всякая гора да понизится. Надлежит вам исправить всю жизнь (Появляется Иисус Христос с двумя учениками; Иоанн обращается к Иисусу.)
Не мне следует крестить тебя, но от тебя я должен принять обряд крещения, ибо ты не от мира сего.
И и с у с.  (Обращается к Иоанну.) Только ли сыновей Авраама посвящаешь ты в таинство крещения?
И о а н н.  (Решительно.) Нет, не книжники-фарисеи, не учёные священники достойны, носить титул сыновей Авраама. Бог мог бы их сделать из придорожных камней. Сынами Авраама являются только те, кто напрямую общается с Отцом своим Небесным.

  (Иоанн окропляет Иисуса и его учеников водой). Над головой Иисуса появляется голубь – символ Духа Святого, послышался голос свыше): «Это сын Мой возлюбленный, Я одобряю его!..»

И о а н н.  (Вдохновлённый видением и голосом свыше.) У меня не осталось сомнений, что тебя, Иисус, послал Всевышний Господь…
И и с у с.   (Говорит, обращаясь к Иоанну.)  Блажен, кто уверовал в Отца Моего Небесного. (Иисус, вместе со своими учениками, уходит за кулисы. Иоанн, в окружении своих учеников,  исполняет песню «Горние звёзды»)*.
               

                И о а н н
                (поёт)
Слава нетленному чуду,
Перлом, украсившим свод,
Скоро к голодному люду
Пламенный вестник придёт.

Вот она, вот голубица,
Севшая ветру на длань.
Снова зарёю клубится
Мой луговой Иордань.

Месяц, как лилия, нежен,
Тонок, как профиль лица.
Мир неоглядно безбрежен.
Высь глубока без конца.

Славлю тебя, голубая,
Звёздами вбитая высь.
Снова, до отчего рая,
Руки мои поднялись.

Будьте ж душой непреклонны
Вы, кому свет не погас,
Ткут золотые хироны
Звёздные руки для вас.

Вижу вас, злачные нивы,
С стадом буланых коней.
С дудкой пастушеской в ивах
Бродит апостол Андрей.

                С песней уходят

* Слова С.Есенина и Н.Клюева

                КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ

  ( Иисус сидит на возвышении у берега озера, залитого лучами солнца, проповедует своим ученикам.)

И и с у с . (Говорит с большим чувством.) Истинно говорю вам, блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царствие Небесное. Не искажайте свою жизнь пустыми мелочами. Земля для нас - не родина. Родина нам – небо над головой. Человек стоит выше и впереди гражданина. Не книжники, не богатые, не священники будут основателями Царствия Божьего. Это будут женщины, люди из народа, униженные и дети. Истинная религия без жрецов, без обрядностей, основанная на чистом сердце и совести. К чему посредники между человеком и его Отцом Небесным?
   Бог видит одно сердце и чистое чувство, но не лицемеров фарисеев молящихся и творящих милостыню напоказ, ряженных в богатые одежды. Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют их и где воры подкапывают и крадут; собирайте себе сокровища на небе, ибо, где сокровище ваше, там и сердце ваше будет.
   Что может быть бессмысленнее накопления богатства для наследников, которых никогда не увидишь. Вот вам образец человеческого безумия, когда человек накопив богатство на многие годы, умер, не насладившись ими.
   Если есть здесь среди нас сребролюбивые фарисеи, говорю им: «Горе вам, презирающим хижины бедняков и строящим свои дворцы потом и кровью других. И ещё скажу вам: «Господь не племенное божество, но Единый Всеобщий Бог».
   Кому уподоблю род учеников своих? Он подобен детям, играющим на улице и простодушно говорящим товарищам: «Мы играли на свирели, и вы не плясали, мы пели вам печальные песни, вы не рыдали».
   Царствие Божье принадлежит детям, чтобы войти в него, надо стать, как дитя.
   Вот вижу, подошли к нам двое учеников Иоанна Крестителя, узнаю их и приветствую всей душой (Все присутствующие хлопают в ладоши в знак приветствия.)
Ф а д е й.  (Обращается к Иисусу.) прежде чем сказать о цели своего прихода, позволь спросить у тебя (Иисус одобрительно кивает головой.)
Ты ли тот, кто должен прийти в мир? Надлежит ли нам ждать другого?
И и с у с.  (Обращается к Фадею.) О делах моих спроси у присутствующих здесь людей. Я же скажу: блажен тот, кто не усомнится во мне…
Ф а д е й.  (Удовлетворённый ответом.) Мы принесём твой ответ нашему учителю Иоанну Крестителю. Надеемся, что этот ответ застанет его в живых. Сейчас он томится в застенках темницы царя Антипы в крепости Махерон. Мы утешим его уверенностью, что возвещённый живёт уже в мире.
И и с у с.  (Говорит с большим чувством.) Наши учения очень схожи. Но я говорю перед лицом всех собравшихся, что не замалчиваю всех заслуг Иоанна Крестителя и его превосходства. Среди сынов человеческих никто не был выше его. И порицаю фарисеев и книжников за то, что они не приняли его крещения, не последовали его проповедям, но бросили его за решётку и готовы погубить. Но чтобы не случилось, мы в памяти нашей ревностно будем хранить имя его и дела его. Этот постник, питавшийся акридами и диким мёдом, этот суровый каратель неправды, является полынью, приготовивший наши уста к вкушению Царства Божьего.               
                Х о р. (Исполняет.)
                На старом камне мох ковром
И роза белая на нём
Растёт чудесная на нём.
Одна печальна и бледна
Цветёт, как нехотя она,
Но надо цвесть – пришла весна…

ПРИПЕВ:
Порою бурный вихрь промчится,
И грянет гром, и дождь прольёт,
А роза всё цветёт, цветёт,
Встречая ласковый восход.
И ей поёт в тиши ночей
Свои напевы соловей:
- Цвети, цветок, благоухай,
Не увядай, не увядай!..

Тоскою ли посажена,
Томится грустная она –
Весна ей будто – не весна…
Едва повеет ветерок,
Уже и страшно за цветок,
Трепещет каждый лепесток.

                ПРИПЕВ:


                АКТ ТРЕТИЙ

                КАРТИНА ПЯТАЯ

   Резиденция Понтия Пилата, римского прокуратора в Иерусалиме. Пилат, одетый в тунику ходит озабоченный, скрестив руки у себя на груди. У входа стоят два воина.

П и л а т.   (Обращается к одному из воинов.) Скажи первосвященнику Каифе, пусть входит (Воин выходит и вскоре входит первосвященник Каифа и двое слуг вводят связанного Иисуса.)
К а и ф а.  (Едва заметным кивком приветствует Пилата, Пилат отвечает тем же.) Тебе следует подтвердить приговор Священного Синедриона о смертной казни преступника Иисуса.
П и л а т.  (Не скрывая своего недовольства.) Что совершил этот человек?
К а и ф а.  (Говорит непочтительно резко.) Он – мятежник, государственный преступник и богохульник. Он присвоил себе звание «Царь Иудейский», а кроме того, он обращается к народу с призывом не подчиняться римскому правителю, не платить ему подати.
П и л а т.   (Пристально смотрит на Иисуса, обращается к нему.) Что на это обвинение скажешь?
И и с у с.  (отвечает не сразу)  Судите сами…
К а и ф а.  (повышая голос) Здесь есть свидетели, которые могут подтвердить обвинение. Могу позвать их…
П и л а т.  (Вздыхая) Не надо свидетелей. Развяжите Иисуса и оставьте нас с ним одних; я сам допрошу его (Воины развязывают Иисуса; Каифа и его слуги удаляются;  Пилат обращается к Иисусу). Это правда, что ты призывал народ к мятежу против римлян и запрещал платить подати Кесарю?   
И и с у с.  (Отвечает спокойно.) Нет ничего более несправедливого, чем это обвинение. Мое учение никогда не было тайным. Можете спросить всех, кто меня слышал. Зачем смущать жизнь пустыми мелочами, существующий мир не стоит того, чтобы о нём заботиться. Для человека не земля его родина. Его родина – небеса. А настоящая свобода для него – это Истина.
П и л а т.   (Заинтересовавшись.) Что есть Истина?
И и с у с.  (Говорит вдохновенно.) Над силой можно восторжествовать благодаря чистоте души.  Всё, что есть высокого в глазах людей, всё это в глазах Божьих – ничто, ибо всё земное дережируется с Небес. Свобода и право не от мира сего…
П и л а т.   (После небольшой паузы.) Но свидетельствуют, что ты провозгласил себя  «Царём иудейским»
И и с у с.  (Убедительно.)  Царство моё не от мира сего. Царство есть Истина и моя цель провозгласить Истину.
П и л а т.  (Колеблется.) Мне труден для понимания этот высший идеализм. Непонятно, что из-за таких пустяков требуют казни
(Входит жена Пилата Клавдия Прокула; отводит Пилата в сторону.)
К л а в д и я   П р о к у л а.  (Говорит негромко.) Я сегодня видела во сне этого героя - Иисуса. Мне было сказано, что кровь его будет незаслуженно пролита. Опасайся, друг мой, несправедливого приговора...
П и л а т.  (Заинтересовавшись.) Скажи, как это было?
К л а в д и я   П р о к у л а.  (Исполняет песню «Шел он от дома к дому».)*                Д а р о н а.  (Поёт.)
               
              Ходил он от дома к дому,
И в двери чужие стучал.
Под старый дубовый пандури
Нехитрый напев звучал.

В напеве его и в песне,
Как солнечный луч, чиста,
Жила великая правда –
Божественная мечта.

Сердца, превращённые в камень,
Будил одинокий напев.
Дремавший в потёмках пламень
Взметался выше дерев.

Но люди, забывшие Бога,
Хранящие в сердце тьму,
Вместо вина отраву
Налили в чашу ему.

Сказали ему: - Будь проклят!
Чашу испей до дна!..
И песня твоя чужда нам,
И, правда твоя, не нужна!


* слова И.Сталина (Джугашвили), пер. с грузинского Л. Котюкова.

П и л а т.  (Задумавшись.) Благодарю тебя, Клавдия! Попробую спасти его от смерти, чтобы совесть наша была спокойной. (Клавдия Прокула уходит; Пилат трижды хлопает в ладоши; входит Каифа; Пилат обращается к нему.) Предлагаю, по существующему в Иудеи обычаю, по желанию народа в честь праздника пасхи отпустить этого несчастного «Царя иудейского» (Указывает на Иисуса; Каифа с недоумением пожимая плечами, уходит; вскоре послышались недовольные голоса толпы с улицы.)
Т о л п а.  (Скандирует с улицы.) Распни его! Пригвозди его!
П и л а т. (Открывает балкон, обращается к толпе, поднимая правую руку вверх, успокаивает их.) А если кровь Иисуса окажется невинной?!
О т д е л ь н ы е   г о л о с а.  «Да падёт его кровь на нас и на наших детей!»
Т о л п а.  (Ревёт.) Распни его! Пригвозди к столбу! (Входит Каифа.
К а и ф а. (Обращается к Пилату с вызывающим цинизмом.) От имени Священного Синедриона объявляю, что закону угрожает опасность, если преступник и богохульник Иисус не будет казнён. Народ всё труднее сдерживать от прямого мятежа. Тиберий твоей лояльностью к преступнику будет недоволен.
П и л а т.  (После некоторого молчания.) Что ж берите его и по закону вашему судите…
К а и ф а. (Не задумываясь.) Нам не повелено римскими законами никого предавать смерти. Пусть твои воины казнят его. Пусть они пригвоздят его к позорному столбу, как этого требует народ…
П и л а т.  (Говорит Каифе, указывая на Иисуса.)  Кровь этого несчастного будет не на мне, а на вас. Я умываю свои руки (Пилат подаёт знак воинам. Иисуса уводят. Каифа уходит. Пилат, оставшись один, восклицает.) Воистину, фанатизм не знает границ!..

                Уходит
               
                КАРТИНА ШЕСТАЯ

 Лунное, звёздное небо. В глубине сцены едва заметны очертания скалы и двух стражников. От стражников медленно идёт к авансцене Миферкант; одновременно вдоль авансцены неторопливо идёт  Гермидий. При встрече они приветствуют друг друга.

М и ф е р к а н т.  (Уважительно.) Это ты, Гермидий, приветствую тебя!
Г е р м и д и й.  (Почтительно.) Я тоже не сразу узнал тебя, Миферкант, также прими и мои приветствия!
М и ф е р к а н т.   Ты идёшь ко гробу Христа?
Г е р м и д и й.   Да, хочу окончательно убедиться, что Христос был обманщиком, выдавая себя за Сына Божьего. Вот уже пошёл третий день, как он лежит мёртвый в гробнице, как и подобает, лежать обычному смертному. А ты идёшь от гроба Христа?
М и ф е р к а н т. (Утвердительно кивает.)   По распоряжению Пилата я, как казначей Синедриона ежедневно прихожу сюда выплачивать деньги страже, которая стоит у гроба Христа (Вдруг, небо стало быстро светлеть.) 
Г е р м и д и й. (Восклицает.) Смотри, смотри, становится светло, как днём. Откуда этот свет?!
М и ф е р к а н т.  (указывая рукой вверх) Гляди, сверху сияющее облако!
Оно быстро спускается к гробу Христа, и над землёй показался человек, как бы весь светящийся!

 (Раздался удар грома на небе и на земле. Стражники у гроба Христа попадали ниц лицом, послышались крики и вопли стражников: «Христос воскрес! Христос воскрес!» Миферкант и Гермидий поспешили к гробнице Христа.)

Г е р м и д и й.   (обращаясь к Миферканту) смотри, Миферкант, камень от гробницы отвален, а сама гробница пуста. Нет тела погребённого Иисуса!.. Что теперь нам следует делать?
М и ф е р к а н т.  (решительно) Срочно идём к Пилату!.. (Появляется множество людей и все кричат): «Христос воскрес! Христос воскрес!»

Происходит невероятная суматоха и шум. Появляется малыш, одетый в белые одежды. Все стихают. Мать-Мария берёт малыша на руки, ходит с ним и поёт песню «Легенда».*. Детский  хор вторит ей припевом.)

                М а р и я   и   д е т с к и й   х о р
                (поют)
Был у Христа-младенца сад
И много роз взрастил он в нём.
Он трижды в день их поливал,
Чтоб сплесть венок себе потом.
Когда же розы расцвели
Детей еврейских созвал он;
Они сорвали по цветку
И сад был весь опустошён.

ПРИПЕВ:
Взрастятся цветы,
Воскреснет любовь,
Коль живы мечты
В счастливую новь!..

- Как ты сплетёшь себе венок,
В твоём саду нет больше роз?
- Вы позабыли, что шипы
Остались мне, - сказал Христос.
И из шипов они сплели
Венок колючий для него,
И капли крови вместо роз
Чело украсили его…
 
ПРИПЕВ:

*  слова А.Плещеева

 (Все присутствующие на сцене торжествуют. Празднуют победу добра.)
Г е р м и д и й.  (Громко  восклицает.) Вот оно – восходящее Солнце Правды!..
                Конец спектакля

ИУДА ИСКАРИОТ
                Музыкальная пьеса

                Действующие лица и исполнители:
Иисус
Иуда
Иоанн
Пётр
Фома
Матфей – ученики Иисуса
Мария Магдалина - спутница Иисуса
Анна  - первосвященник)
Пилат -  римский наместник в Иудеи
Каифа - зять первосвященника Анны

     В сценах: ученики Иисуса, Народ Иерусалима, римские воины, ангелы, детский хор.
 
     Место действия – Палестина, Иудея.
     Время действия 30 – 33 год н.э.

                МУЗЫКА

     Драма, лежащая в основе пьесы, развёртывается на фоне безмятежно - го странствия Иисуса и его учеников по прекрасным холмам и долинам Галилеи, утопающих в зелени садов. Между Иисусом и его учениками царит мир и согласие, исполненные братской Любови и нежности, простоты и одухотворения.
     Музыкальное вступление, основанное на мелодии песни «Город святых», является одновременно и лейтмотивом всей пьесы.  Музыка вводит в обстановку тяготения души к Небесному Духовному Граду и связана с драматической коллизией пьесы. Могут быть использованы   музыкальные контрасты на протяжении всей пьесы и в каждом отдельном акте по желанию музыкального постановщика этой пьесы.
     Между отдельными актами пьесы желательно использование оркестровых антрактов, где музыка предвосхищает настроение последующих актов. В предпоследнем и, особенно, в последнем акте преобладает напряжённое сценическое действие. Финальная монологическая сцена Иуды отличается здесь  наличием музыкального речитатива и включает островки песенной мелодики; для углубления трагизма образа Иуды.  Этот приём даёт почувствовать в нём всю глубину черт злодея, замаскированную словесным туманом, балагурством, со зловещим оттенком.
В последней сцене преобладают мрачные, тяжёлые аккорды, подчеркивая жуткий колорит ситуации. Монолог Иуды полон лихорадочного возбуждения; в нём чередуется страх, бешеная ярость, ненависть ко всему на свете. Напряжение непрерывно нарастает.
     Последние моменты пьесы в детском дуэте скрашены наивностью и простотой, искренностью и чистотой, символизируя победу добра и света над ложью, мраком и предательством.

                ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

                АКТ ПЕРВЫЙ

     В глубине сцены, на камне, у берега озера сидит Иисус, одетый в светлые одежды, любуется красками заходящего солнца и чертит палочкой на песке какие-то знаки.
     Поодаль от Иисуса сидят на камнях два его ближайших ученика Иоанн и Пётр Симонов. Они стараются не нарушать раздумий Иисуса. Слышится тихий плеск волны и щебет птиц. Доносится нежная, лёгкая песня «Город Святых» (Слова народные), которая, постепенно замирая, становится, лишь фоном разворачивающегося действие пьесы.

                Детский хор. (Поёт.)

Вечность святых видится мне,
Дом мой небесный в родной стороне.
Ночью и днём вижу, как наяву,
Город святых, а над ним – синеву...
Странник я здесь, мне трудно в пути.
Но уж немного осталось идти
Цепью земных бесконечных дорог,
Где даже сны в ожиданье тревог.

Припев:
Там, только там – небо чисто от гроз,
Там, только там – в небе тесно от звёзд.
Там звуки арф и повсюду цветы,
Там – моей жизни святые мечты...

К небу возносится песня моя:
«Господи, я умоляю Тебя:
В дом к себе блудного сына прими,
С лаской отцовской меня обними...»
Ночью и днём вижу, как наяву
Город святых, а над ним – синеву...
Вечность святых видится мне,
Дом мой небесный в родной стороне.

Припев:

П ё т р.  (Положил свою руку на плечо Иоанну, обращается к нему негромко.) Ты замечаешь, брат Иоанн, с тех пор, как пристал к нам Иуда, словно рыбка-прилипала, наш учитель Иисус часто стал грустить?
И о а н н.  (Отвечает, глубоко  вздыхая.) Знаешь, брат Пётр, признаюсь сердечно, что с этой поры и мне стало как-то не по себе...
П ё т р.  (Говорить с некоторым возбуждением.) Я не знаю никого, кто бы мог сказать об Иуде хоть одно доброе слово. Все в один голос говорят, что он корыстолюбив и коварен, на каждом шагу притворствует и лжёт.
И о а н н . (Говорит, с состраданием к Иуде.) Зачем он ссорит нас всех постоянно? - это же для него самого, в первую очередь, не хорошо...
П е т р. (Подымается с камня, говорить громче.) Он всегда думает о чём-то своём. Заползает тихо, словно уж, а выходит вон – с шумом, как скорпион. Даже у воров, грабителей и лжецов есть друзья-товарищи, кому они говорят правду, а Иуда и честных, и воров поносит, хотя сам первый плут, вор и безобразен - до невозможности. Не наш он, этот противный, рыжий, как бес Иуда из Кариота...
И о а н н.  (Осторожно дотрагивается до руки Петра, говорит негромко.)   Прошу тебя, брат, говори поспокойней и не так громко, нас учитель Иисус может услышать. Не станем его беспокоить за ненадобностью.
П е т р.  (понижая голос) Что я могу поделать, у меня такой нрав, мне невмоготу терпеть всякое зло... (Задумчивый садится на камень.)
И о а н н.  (Обращается к Петру извинительным тоном.) Не обижайся на меня, Пётр, я не в обиду тебе сказал, но ради любви к тебе и к Иисусу.
П ё т р.  (Скрестил руки у себя на груди.) Вот ещё новости. С чего ты взял, что я обиделся на тебя? Я действительно бываю несдержанный в подобных  вопросах и не скрываю этого. Иуда и свою семью бросил на произвол судьбы, ничего не оставил им на пропитание, кроме камней в своём дворе. Вот уж много лет блуждает он от моря и до моря без всякой цели, всюду высматривает своим воровским глазом, где и что плохо лежит. И везде он лжёт и изворачивается хитрый и злой, как кривой бес...
И о а н н.  (Старается говорить как можно мягче.) Я даже не заметил, как Иуда оказался среди нас?
П ё т р.  (Снова говорит громко и взволнованно.) Да и я не припомню точно, когда впервые оказался рядом с нашим Иисусом этот безобразный рыжий иудей? Ведь он уже давно неотступно, словно тень идёт по нашему пути и хоть ты кол ему на голове теши, хоть ты плюнь ему в глаза, а он утрётся и снова бредёт за нами. С него, всё, как с гуся вода. Так и лезет он ко всем со своими разговорами, пресмыкается перед каждым, заискивает, низкопоклонствует, угождает всем и ехидно улыбается. Он так и бросается всем в глаза и в уши, эта невидаль безобразная и омерзительная...
И о а н н.  (Говорит с волнением.) Прошу тебя, брат Пётр, пожалуйста, успокойся немного, говори чуть-чуть потише, видишь, Иисус размышляет. Сегодня вечером он снова будет проповедовать. Согласись, ведь это не просто...
П ё т р.   (Говорит тихо.) Сколько раз я пытался суровыми словами отгонять Иуду от Иисуса. Он на короткое время пропадёт, прячется от нас где-то в придорожной пыли и снова незаметно появляется среди нас хитрый, услужливый, льстивый, этот кривоглазый бес. Я всем своим существом чувствую, что в его желании приблизиться к нашему учителю, скрыт какой-то тайный, злой, коварный умысел... Но Иисуса неудержимо влечёт к отверженным и нелюбимым, каким-то светлым, таинственным духом противоречия. Удивительно, что он так решительно принял Иуду. Включил его в круг своих избранных учеников (Долго молча, потирает свои ладони, заговорил совсем тихо.) Вот и сейчас, мы, его ученики, волнуемся, сдержанно ропщем, а Иисус тихо, задумчиво сидит, молча, смотрит на закатное солнце и, может быть, слышит наши волнительные речи, но виду не подаёт.

                Пётр. (Музыкальный речитатив.)

Хранит Христос в прозрачной глубине
Своей души, внимательной и чуткой -
Недвижимый прозрачный воздух чистый;
Прекрасен Он - с Отцом наедине...

Всё, что кричит, и плачет и поётся
Людьми, листвою, птиц многоголосьем, -
Хранит его душа и плачь, и пенье,
Прекрасен Он с Отцом в уединенье...

Мольбы, молитвы, жалобы, проклятья
И голоса иной, незримой жизни -
Всё - мир единый, в нём - все люди – братья...
Прекрасен он с Отцом в Его Отчизне.

Вот солнца шар, скатившись к горизонту,
Кострами небеса воспламеняя,
В лице Иисуса, словно отражаясь –
И стал Христос для нас подобен Солнцу
И всё вокруг красно: сады и люди...
И всех Иисус Христос нас равно любит!..

     Появляется Матфей. Все ученики Христа поочерёдно обнимаются.        Иуда приближается к ним  крадучись, с оглядкой, окидывает всех подозрительным, недоверчивым взглядом. Все от него отворачиваются. Иуда, низко кланяясь, выгибая спину, осторожно и пугливо вытягивает свою безобразную голову, чтобы на него обратили внимание. Неизвестно зачем он стал припадать на одну ногу, будто хромает; стал притворяться хилым, больным и несчастным. Не добившись сочувствия и внимания к себе, Иуда отошёл в сторону, присел невдалеке на камень, растирая своё колено, будто ушибленное, потирая рукой у себя в области левой груди, будто у него болит сердце, потирает свои виски, словно его мучительно беспокоит головная боль...

М а т ф е й.  (Говорит громко, чтобы слышал Иуда.) Братья, вот уже несколько дней подряд я пытаюсь вытащить из своих ушей шершавые, отравленные занозы лжи и клеветы Иуды. Его безобразные язвительные насмешки над добродетельными людьми, внушают тревогу, что он может и о нас такое говорить. В его голове нет тишины и согласия, во всём ему чудится злой умысел. Недаром лицо его так безбожно деформировано, и чёрный острый глаз его всегда остаётся также неподвижно-застывшим, как и второй его слепой глаз...
П ё т р. (Говорит также громко.) Когда я впервые увидел, как в припадке робости слезиться его единственный полузакрытый глаз, я понял, что такой человек не может принести нам добра...
М а т ф е й. (Говорит в полголоса.) А наш Иисус приблизил его и даже посадил этого Иуду рядом с собой.

     Иуда быстро приблизился к ним, уставив на них свой единственный настороженный глаз, и стал лихорадочно прислушиваться. Ученики приумолкли. Иоанн брезгливо отодвинулся от него, а остальные потупились неодобрительно, искоса поглядывая на Иуду. Иуда сел рядом с Иоанном и стал ему громко жаловаться на свои болячки.

И у д а.  (Обращается к Иоанну с притворством.) Вот уж кажется, что я со своими болячками сжился душа в душу, они всё же меня донимают. Особенно беспокоит меня грудь (Иуда  потирает свою грудь своей огромной ладонью и притворно кашляет.) По ночам меня грудь сильно беспокоит, а когда я восхожу на горы, то сильно задыхаюсь, у меня кружится голова.
М а т ф е й.  (С отвращением.) Иуда, вот ты говоришь нам всё это, чтобы разжалобить нас, будто сам не знаешь, что все болячки у человека от несоответствия его поступков с заветами Отца небесного...
И у д а.  (Обиженным тоном.) Вот вы не верите мне, братья, а сегодня у меня так прострелило в поясницу, что мне теперь и сама жизнь стала немила...
И о а н н.  (Возмущ1ённо.) Тебе самому не противна эта ложь, Иуда? Я не могу более выносить твои притворства и уйду от тебя куда подальше...
П ё т р.  (Взглянул на Иисуса, встретил участливый взгляд своего учителя, подошёл быстро к Иоанну, положил ему руку на плечо, желая остановить его.) Подожди, брат... (резко подошёл к Иуде, словно большой камень, скатываясь с горы, похлопал его по согбенной спине, заговорил громко, с подчёркнутой приветливостью.) Теперь ты с нами, Иуда... Это ничего, что у тебя такой безобразный череп и скверное лицо, в наши сети заплывали и более ужасные уродины, но когда мы их сварим, они оказывались вполне съедобными. Рыбаки Господа не выбрасывают из своего улова рыбин только потому, что они в слизи, колючие и одноглазые.    Когда я впервые поймал осьминога, я так напугался этого чудища, что поначалу хотел убежать от него и спрятаться где-нибудь в ущелье (Обращается к Иоанну и Матфею.) помните, братья, когда я вам рассказывал об этом случае, вы так смеялись, что долго не могли успокоиться? Наш брат Иуда очень похож на того осьминога, особенно своей левой половиной лица. Я поначалу тоже хотел убежать от него подальше и спрятаться. Теперь я уже привык к нему, и когда он надолго исчезает, мне его очень не хватает.

     Все засмеялись, Иуда улыбнулся,  но тягостное состояние у него осталось. Слишком уж это сравнение с осьминогом было правдоподобным. Огромный единственный глаз, жуткие щупальца, которыми он в любую минуту готов обнять, раздавит и равнодушно высосет жизнь у своей жертвы. Пётр и Матфей уходят за кулисы.

И у д а.  (Приблизился к Иоанну, обратился к нему.) Почему ты молчишь, Иоанн, твои слова подобны золотым, молодильным яблокам из волшебного сада, подари хоть одно из них своему брату Иуде, который беден и нелюбим всеми... (Иоанн пристально посмотрел в широко раскрытый единственный глаз Иуды и молчал. Иуда, словно уж отполз от Иоанна и скрылся за кулисами.)
Ио а н н.  (Подошёл к Иисусу, присел рядом с ним на траве, приветливо обратился к учителю.) Нам пора идти, учитель, люди уже собрались, хотят услышать твою проповедь в саду у храмовой стены... (Иисус с Иоанном  уходят)

                АКТ ВТОРОЙ

     Утро в летнем саду. Слышно разноголосое пение птиц. На лужайке сидят небольшими группами все двенадцать учеников Иисуса. Рядом с Иисусом расположились Иоанн, Пётр, Фома и Иуда. Иисус исполняет песню «Разве друга ищут», ученики подпевают ему на припеве (последние две строки каждого куплета).

                И и с у с.  (Поёт.)

Так уж получилось, что сошлись дороги
Вовсе незнакомых, но сошлись в одну...
Если вдруг в дороге грусть вас потревожит,
Знайте: я с любовью руку протяну!..

Если же несчастье вдруг на вас нагрянет,
На ресницах ваших заблестит слеза,
Знайте: сквозь туманы я с любовью гляну
Очень осторожно – в самые глаза...

С другом можно плакать, можно и молиться,
С другом можно просто сесть и помолчать...
Кто сказал, что с другом можно не считаться?
Друга первым делом надо уважать.

Разве друга ищут, разве выбирают?
Друг приходит в сердце просто невзначай.
Разве другом в жизни всякого считают?
Недруга от друга надо отличать...

     После исполнения песни все ученики разом живо заговорили, каждая группа говорила о чём-то своём. Послышались смех и шутки. Иисус встал, воцарилась тишина, и все ученики встали. Иоанн подал Иисусу небольшой общинный денежный ящик, Иисус протянул его Иуде. Иуда расплылся в улыбке, и единственный его живой глаз засверкал невероятным таинственным блеском.

И и с у с.  (Вручая Иуде денежный ящик, говорит очень просто.) Иуда, учитывая твою деловую смекалку, наше братство доверяет тебе  общинную кассу. Вместе с этим, на тебя ложатся все хозяйственные заботы: покупка необходимой пищи и одежды, раздача милостыни, а во время странствований, ты будешь приискивать нам место для остановок и ночлега.

     Иуда принял из рук Иисуса общинную кассу с нескрываемой радостью, но слишком  суетился: он перекладывал  ящик с одной руки на другую, или словно прятал его у себя за спиной. Как-то странно улыбался, благодарил и кланялся так низко, что вызвал всеобщий смех, но при этом он и сам Иуда  громче всех смеялся. Иисус сел, и все ученики последовали его примеру.

И у д а.  (Быстро заговорил, окидывая всех торжествующим взглядом.) Вот увидите, братья, я оправдаю ваше доверие. Я удовлетворю все ваши ожидания и предвосхищу самые смелые ваши мечты. Вы увидите, что не прогадали, поручив мне свою денежную кассу, напротив, скоро вы скажите: «Нам так не хватало казначея-Иуды!..» (Заметив, что все ученики иронически улыбаются, Иуда решил поменять тему разговора.) Я вижу, что мои слова делают вашу жизнь похожую на смешную, а иногда и на страшную сказку - это хорошо. Иначе жизнь может покрыться болотной тиной. Я хорошо знаю всех людей. Каждый человек совершил в своей жизни какой-либо дурной поступок или преступление и не признаётся себе в этом. Стоящие люди умеют основательно скрывать свои дела и мысли. Но если такого человека окружить вниманием и приветом, да с умом выспросить, то из него потечёт всякая мерзость, как из проколотого гнойника... Я сам иногда лгу, чего греха таить, но нет в мире людей обманутых более чем я.
     Меня легко обманывают даже животные. Известное дело, что если захочешь приласкать собаку, то она может укусить за пальцы. Станешь  колотить собаку палкой, так она начинает лизать ноги и смотреть преданно  в глаза. (Иуда окинул всех испытывающим взглядом.) Однажды я не рассчитал, когда воспитывал палкой одну кусачую собаку; я прибил её до смерти. Потом закопал её, а сверху положил большой камень и, чтобы вы думали? - она по ночам стала приходить ко мне и тревожить меня своим весёлым лаем, словно она сошла с ума. А я не пойму, то ли мне снится это, то ли наяву... (Все смеются над ним, Иуда говорит с притворной обидой в голосе.) Вам  вот смешно, а мне было не до смеха, она приходит ко мне каждую ночь и лает вот так (Иуда стал на четвереньки, изображая собаку и начал лаять): тяф, тяф, гав...  гав, гав, тяф!.. (Все присутствующие громко смеялись. Иуда смотрел на всех с торжествующим взглядом, и высказал признание): Но если сказать правду, то я пошутил. Собак я никогда не убивал. Мне просто хотелось развеселить вас...
П ё т р.  (Говорит строго.) Иуда, меня ты не развеселил. И что у тебя за привычка такая: всегда говорить неправду? Часто ты рассказываешь нам неправдоподобные вещи, обвиняешь всех без разбору, даже самых почтенных людей во всяких невероятных грехах. Ну, а твои родители, разве были они лишены добродетелей?
И у д а.  (Уставился  единственным неподвижным глазом на Петра долго, с подозрением смотрел на него.) Разве я могу знать, кто был мой отец, об этом надо спросить у моей матери. Может быть, у меня было много отцов – козлов и индюков... (Все присутствующие с возмущением смотрели на Иуду.)
М а т ф е й. (С возмущением.) Разве не сказано было Соломоном: «Кто злословит отца своего и мать свою, того светильник погаснет среди глубокой тьмы?
И о а н н.  (Спросил, выговаривая по словечку.) А что ты скажешь о нас, Иуда из Кариота?..
И у д а.  (С притворством замахал на Иоанна обеими руками, заныл голосом нищего, безуспешно просящего подаяния у прохожих.) Ну, зачем, скажи, Иоанн, ты так немилосердно искушаешь бедного Иуду? Зачем вы смеётесь и хотите принизить бедного, доверчивого Иуду?..
П ё т р.  (Взял Иуду за рукав одежды, отвёл в сторону, приблизил его к себе и тихо, но грозно спросил.) А что ты думаешь об Иисусе? Только не шути, прошу тебя...
И у д а.  (Злобно взглянул на Петра, ответил громко.) А ты сам что думаешь?
П ё т р. (Вздрогнул оттого, что Иуда пытается громко решить этот вопрос, и снова тихо произнёс.) Я думаю, что Иисус – возлюбленный сын Всевышнего Господа нашего.
И у д а.  (Говорит  вызывающе громко.) Зачем же ты спрашиваешь меня о том, в чём сам убеждён?
П ё т р. (Снова говорит тихо.) Но, а ты любишь Иисуса, ведь судя по твоим словам, Иуда, ты никого не любишь...
И у д а.  (Ответил отрывисто со злобой.) Люблю... но кому, какое дело... (Резко повернулся и ушёл за кулисы, унося с собой ящик с деньгами.)
                ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

                АКТ ТРЕТИЙ

     У входа в грот, выложенного из камней в виде арки, увитой мелкими белыми цветочками, сидят Иуда, считает деньги, рядом с ним сидит Фома, плетёт корзину.
     Иуда достаёт из ящика монеты играет ими: набирает их целыми пригоршнями и сыплет их снова в ящик, с удовольствием слушает их звон, или берёт по одной монетке, рассматривает их на солнечном свете и пробует на зуб. Разговаривает громко сам с собою или обращается к Фоме.

И у д а  (Говорит с восторгом.) Ну вот, денежный ящик у Иуды сделался почти полным, уже и носить его стало тяжеловато. А я, грешным делом, думал, что все люди плохие, но они хорошие, легковерные и не скупятся давать мне деньги, когда я после проповеди Христа «причаливаю» к ним и прошу не скупиться. Вот вы меня осуждаете, говорите, что я слишком привязан к деньгам. Ну конечно, Иуда плохой. Снова и снова Иуда обманут, вечно из меня хорошего - делают плохим. Обманывают бедного, доверчивого Иуду из Кариота на каждом шагу. (Обращается к Фоме, голосом полным притворства.) Согласись со мной, Фома, что в деревне, из которой мы только что ушли, обитают нехорошие люди, по-моему, они даже намеревались побить нас, будто мы прошлой ночью украли у них козу. А ведь я говорил Иисусу, что не нравится мне это селение, лучше б его было обойти стороной. Но Иисус меня не послушал. Когда вы уже все ушли из села, мне не просто было остудить их гнев, они хотели догнать вас и побить камнями. А что сделал Иуда? Я разыграл такую сцену, изображая то разгневанного безумного, то кроткого ангела; я умолял их, я падал на землю и бился в припадке, я бешено метался перед ними, умолял их и лгал им, я раздирал на себе одежду. Меня даже грозились убить, но оказалось, что они вскоре нашли свою козу, которая запуталась в высоких, колючих кустах шиповника. Но Иисус не оценил мой подвиг. Напротив, даже перестал замечать меня, хотя я всегда пытаюсь быть у него на глазах... Раньше он всегда улыбался на некоторые мои удачные шутки и, если долго не видел меня, то спрашивал: где же наш Иуда? А теперь глядит на меня и точно не видит Иуду, или поворачивается ко мне спиной. Не оценил Иисус моего подвига, а ведь я, возможно, спас всех вас... Что же ты молчишь, Фома, будто каменный?.. (Фома ничего не ответил Иуде.)

                Ф о м а  (Поёт.)

Мужайтесь, братья-моряки,
Хоть грозен бурный вал,
Вдали видны уж маяки,
Их свет нам засиял.

Душой Свободу возлюбя,
Кладём предел скорбям.
Пристать достойно надо нам
К небесным берегам.

Награда, братья, уж близка:
В той гавани покой.
Долой, унынье и тоска.
Возрадуйтесь душой!..

Сплотимся, как одна семья,
Крепите паруса,
На берегу нас ждут друзья,
Слышны их голоса...

Не падать духом, моряки,
Нам унывать нельзя.
Всё ярче светят маяки,
Бог в помощь вам, друзья!..

И у д а.   (Жалуется Фоме.)  Эх, Фома, Фома!.. Вот и ты, пытаешься не разговаривать со мной, а ведь ещё недавно, ты допытывался о каждом моём слове, так что мне не было от тебя никакого спасения. И мне всё только говорил: это надо доказать. Ты сам это слышал? А кто ещё там был кроме тебя? А как его зовут?.. Докапывался до каждой мелочи так, что я иногда и закричу на тебя: Ну, чего ты хочешь? Я всё сказал тебе, всё!.. Но ты также невозмутимо продолжал меня допрашивать, пока я не закричу на тебя: какой ты глупый, Фома, как это вот дерево, стена или осёл. Вот только тогда ты отставал от меня на минуту, а в следующую минуту снова спокойно говорил мне: нет, ты всё-таки докажи мне... Я просто готов был уже упасть без памяти, а ты всё твердил своё... А что случилось теперь? Почему ты всё молчишь и молчишь, Фома, а? Почему ты ни о чём меня не спрашиваешь, а? а?  (Фома продолжал плести свою новую корзину и хранил молчание, Иуда заныл голосом несчастного.) Вот так и Иисус. Для всех он нежный и прекрасный цветок, благоухающий, как нежная иорданская лилия, а для Иуды достаются взгляды, колючие, как шипы у розы... Словно у Иуды каменное сердце и нет души... (Садится рядом с Фомой, трогает его за рукав.) Скажи, Фома, ты любишь нежную иорданскую лилию, у которой лёгкий румянец на щеках и стыдливые глаза?..
Ф о м а.  (Долго молча, смотрит на Иуду, отвечает неохотно.) Иорданскую лилию я обожаю и мне приятен её благоухающий запах, но я никогда не встречал лилию с румянцем на щеках и чтобы у неё были стыдливые глаза...
И у д а.  (Противно смеётся.) Ой, Фома, Фома, как же трудно достучаться в твои ворота. Разве ты забыл, что вчера рукастый кактус своими острыми ногтями разодрал твою новую одежду, которую только что мы купили на деньги, взятые из нашей кассы, вот в этом самом ящике. (Указывает Фоме на ящик с деньгами; Фома посмотрел на ящик и молча, пристально стал с удивление рассматривать Иуду.) Если у кактуса есть руки, то почему у лилии не может быть глаз? (противно хихикает) Что ты на меня так смотришь, Фома, как будто никогда меня не видел?.. Вставай, поднимайся, Фома, доплетёшь свою корзину для продуктов в следующий раз. Видишь, наши братья снова отправились в путь. Посмотри они идут по пыльной дороге гуртом, как стадо баранов. А ты умный, Фома, поэтому всегда ходишь позади их. А я, прекрасный, бесценный Иуда, словно жалкий раб, буду идти следом за тобой...
Ф о м а.  (Спрашивает у Иуды с простодушием.) Чем это можно объяснить, Иуда, что ты сам себя величаешь прекрасным и бесценным?
И у д а.  (Смеётся.) Я красив в поступках, Фома, и бесценен денежными сокровищами, которые я оставляю в надёжных местах под камнями на каждом нашем привале и готов с тобою, Фома, поделиться. Ты ведь не глупый, Фома, но если к этому прибавить ещё и богатство, цены тебе не будет...
Ф о м а.  (Резко встал со своего места, подошёл к Иуде вплотную.) Ты что, Иуда, всерьёз предлагаешь мне такую предательскую, подленькую сделку?..
И у д а.  (Быстро отошёл от Фомы в сторону.) Да пошутил я... Ты что, Фома, совсем шуток не понимаешь? То-то я и вижу, Фома, что у тебя лоб, как медный... Пошли догонять братьев, а то мы сильно отстанем от них... (Фома уходит,  то и дело, оглядываясь, перекладывая ящик с деньгами, из одной руки в другую.)
Ф о м а.  (Кричит ему вслед.) Ври, ври, да знай же меру...

Поднимает камни один за другим, осматривать под ними. Он с трудом переворачивал и отваливал их в разные стороны. Под  камнем, на котором сидел Иуда, он вдруг  увидел деньги и воскликнул:

Так, так!.. Пошутил, говоришь, Иуда!.. Говоришь, что Фома шуток не понимает... Хорошие у тебя шуточки, братец Иуда!.. Вот почему ты стонешь и скрипишь зубами по ночам. Вот почему ты жаловался мне, что не любит тебя Иисус. Ты лжёшь, крадёшь и злословишь постоянно; как же ты хочешь, что бы мы любили тебя? (Берёт под камнем, спрятанные Иудой  деньги и, словно спохватившись, громко восклицает.) Господи, братья мои теперь ушли далеко (Поспешно уходит.)

                АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ

     Между двумя высокими камнями  ученики Иисуса мастерили для него как бы шатёр для отдыха от полуденного солнечного зноя. Рядом со своим учителем были все ученики кроме Иуды, Фомы и Петра. Пока делался шатёр, другие ученики, расстелив свои плащи, сели на них вокруг Иисуса, развлекали его весёлыми речами и шутками. Иоанн сплетал из цветов венок для учителя. Звучала негромкая песня детского хора. *

Белые, бледные, нежно-душистые
Грезят ночные цветы.
С лаской безмолвной лучи серебристые
Шлёт им луна с высоты.

Силой волшебною, силой чудесною,
Эти цветы расцвели;
В них сочетались с отрадой небесною
Грешные чары земли.

Трудно дышать... Эта ночь опьянённая,
Знойной истомой полна.
Сладким дыханьем цветов напоённая,
Душу волнует она.

Шепчут цветы свои речи беззвучные,
Тайны неведомой ждут.
Вплоть до рассвета, с луной неразлучные,
Грезят они и поют!..

* слова Е. Варжевской

     Смолкла песня хора. Иоанн закончил плести свой цветочный венок, с нежностью возложил его на голову Иисусу, под радостные возгласы всех учеников. Затем Иоанн нашёл между камней, голубенькую, маленькую ящерицу, и с нежностью, тихо смеясь, передал её из своих ладоней Иисусу. Иисус с улыбкой рассматривал ящерицу и раскрыл свои ладони. Ящерица быстро убежала за камни под весёлые улыбки собравшихся.
     Закончив сооружение шатра, и, увидев усталость Иисуса от жары, ученики предложили ему отдохнуть в тени. Иисус лёг в шатре, а ученики удалились на небольшое расстоянии, стали вокруг Иоанна и о чём-то вели тихую, мирную беседу. Появились Пётр, Фома и Иуда. Разгневанные Пётр и Фома, почти волоком притащили Иуду к Иисусу, держа за ворот его платья. Испуганный, бледный Иуда не сопротивлялся. Он двумя руками прижимал ящик с деньгами к своей груди, принимая покорный вид раскаявшегося вора.

П ё т р.  (Говорит с возмущением, громко обращаясь к Иисусу.) Учитель, полюбуйся на него... Вот он вор!.. Он крадёт наши общие деньги и прячет их под огромными камнями...
Ф о м а.  (Гневно, обличает Иуду в воровстве.)  Он только прикидывается немощным и больным, но поднимает огромные камни и прячет под ними наши деньги. И меня пытался подговорить стать его сообщником... (Иисус молчал. Он внимательно и строго взглянул на Петра и Фому. Они смутились, разжали руки, отпустив ворот Иуды.)
И у д а.   (С видом глубоко раскаивающегося преступника, смиренно взглянул на Петра и на Фому, проговорил голосом полным  страдания.)
Простите, братья, меня бес попутал... (Иисус строго взглянул на Петра и на Фому, и они отошли в сторонку. Иоанн приблизился к шатру, но не решился приблизиться к Иисусу и Иуде. Постояв у входа в шатёр, Иоанн подошёл к своим братьям.)
И о а н н. (Обратился к братьям.) Учитель сказал... что Иуде можно брать денег, сколько он захочет и что никто не должен его осуждать за это. Он сказал, что деньги принадлежат ему, как и всем остальным братьям. Учитель сказал Иуде, что братья его тяжко обидели и за это им должно быть стыдно... (Пётр сердито засмеялся.)
И о а н н. Не хорошо, брат. Зачем ты сейчас смеёшься?.. (Из шатра вышел Иуда, криво улыбаясь; Иоанн подошёл к нему и трижды поцеловал его; все братья, кроме Фомы, последовали примеру Иоанна.)
П ё т р. (Подошёл к Иуде последним, говорит извинительным тоном.) Все мы тут глупые и слепые, Иуда, одному Иисусу дано истинно видеть твою душу, а потому не таи на нас обиды. Позволь тебя поцеловать, Иуда...
И у д а.  (Скривился в улыбке.) А почему бы и тебе не поцеловать меня, брат Пётр? (Пётр целует Иуду и  говорит Иуде на ухо громко, чтобы все слышали.) А я по своей глупости, чуть было тебя не удушил; брат Фома схватил тебя за шиворот, а я ухватил тебя прямо за горло; тебе, наверное, больно было, Иуда?..
И у д а.  (Страдальчески потрогал себя за горло.) Да вот и сейчас ещё немного побаливает, но это ничего, это всё пройдёт...
И о а н н. (Обращается к Фоме.) Ну а ты, Фома, что же не целуешь своего брата Иуду?..
Ф о м а.  (Смутившись.) Брат Иоанн, я ещё не решился на этот мужественный поступок, мне надо подумать, надо побороть в себе отвращение...

Все отошли в сторонку, Фома сел на землю там, где он только что стоял, стал чертить на песке пальцем... Иуда присел с ним рядом. Он раскрыл свой денежный ящик и, звеня монетами, пристально уставился на Фому, стал громко с притворством считать деньги.

И у д а.  (Считая деньги вслух.) Одна, две, три... Смотри Фома, снова мне дали фальшивую монету. Какие же всё-таки люди мошенники? Они даже жертвуют фальшивые монеты. Четыре, пять, шесть... а потом опять кто-то из вас скажет, что Иуда крадёт деньги... Семь, восемь, девять...
Ф о м а. (Встал, подошел к Иуде.) Я всё понял, Иуда. Иисус, безусловно, прав. Не надо нам на больных обижаться. Позволь мне поцеловать тебя в знак примирения?..
И у д а.  (засмеялся) Ты решил меня осчастливить своим поцелуем, Фома, тридцать один, тридцать два, тридцать три. Вот тридцать три динария, Фома, не хочешь ли проверить?..
Ф о м а.   Зачем проверять, мы и так тебе верим, если тебе на что-то нужны деньги, ты можешь брать себе, Иуда, сколько хочешь...
И у д а. (Зло смеётся.) И тебе, Фома, потребовалось дополнительное время, чтобы лишь повторить слова своего учителя? Боже, боже, ну можно ли Иисусу похвасться такими учениками, как Фома, который может только повторять за своим учителем, как попугай?..
Ф о м а.  (Говорит спокойно.) Не надо так грубо, брат. Я теперь всё понял и больше не сержусь на тебя.
И у д а.  (Ехидно.) Сегодня в полдень ты назвал меня вором, ближе к вечеру называешь меня братом. О!.. Как ты назовёшь меня завтра утром, Фома? Вот мы сейчас подошли к горе, упёрлись в неё головами словно ослы. А этот ветер вольный, он легко перелетает через эти скалы и мчится дальше вольный и могучий.

(Иуда показывает рукой, как ветер, легко преодолев преграду, летит по белому свету, всё дальше и дальше. Иуда с иронией взглянул на Фому и рассмеялся.)

Ф о м а.  (Смотрит на Иуду безмятежно.) Это хорошо, что тебе весело даже в такие позорные моменты в твоей жизни, Иуда. Ты смейся, смейся больше. Беспричинный смех – это твоё единственное лекарство...
И у д а. (Говорит с чувством превосходства.) Как же не посмеяться мне, Фома, меня все нынче целуют и просят прощенья и я так необходим вам с вашим ущербным умишком, весь источенный прожорливой молью.
Ф о м а. Я чувствую, что мне лучше сейчас отойти от тебя...
И у д а.  (Поучительным тоном.)  Эх, Фома, Фома, ты даже и шуток не понимаешь. Я шутил с тобой с тем, чтобы узнать: истинно ли ты желаешь поцеловать Иуду и не раскаешься ли потом, когда узнаешь, что те три динария, которые я припрятал под камнем, предназначались для блудницы, которая ничего не ела уже целые три дня...
Ф о м а.  А ты уверен, Иуда, что блудница действительно ничего не ела эти три дня?
И у д а.  Еще, как уверен. Все эти три дня я был рядом с ней, и она ничего не ела, она лишь пила красное вино...
Ф о м а.  (С возмущением.) Если в тебя сейчас не вселился дьявол, то, что всё это значит?.. (Повернулся и пошёл от Иуды прочь.)
И у д а.  (Рассмеялся вслед Фоме.) Эх, Фома, Фома, ты неисправимый чудак. Никаких шуток ты не понимаешь...

                ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

                АКТ ПЯТЫЙ

       В доме Лазаря в Вифании Иисус возлежал на невысоком ложе, так, что его ученики, Иоанн и Пётр, сидя у его изголовья, могли общаться с ним, глядя ему прямо в очи. Мария Магдалина сидела у ног своего Иисуса неподвижно, как изваяние и любовалась его лицом. И ученики, и Иисус были молчаливы и навеяны мягкой задумчивостью, из которой тихо рождалась песня. Пелось о чём-то загадочно-прекрасном и величественном в вечности. Иоанн  очень осторожно прикоснулся к одеждам Иисуса, стараясь не побеспокоить его, тихо запел нежную песню, Мария и Пётр вторили ему припевом, стараясь петь мягко и с большим воодушевлением.
.
Едва, едва в степи проснулось утро
И зорькой зарумянился Восток,
Как вдруг, сверкнул фонарик изумрудный –
То засиял росинкой лепесток.

Той капелькой, что небо отражает
И звёздный всплеск - в предутренней тиши.
По ней брильянтов чистоту равняют,
По ней равняют чистоту души!

Росинка живо, радостно светила,
Но песню света вдруг оборвала –
Она собой ромашку напоила,
Чтоб та - к восходу солнца расцвела!..

Жила росинка лишь одно мгновенье,
Жила в тени лишь до начала дня, -
Но разве - недостойно поклоненья,
Что прожила она - не для себя?!

      (Смолкла песня, все блаженствовали в молчанье. К двери осторожно, крадучись подошёл Иуда и прислушался.)

П ё т р.  (Обращаясь к Иисусу.)  Учитель, когда я не смог поднять камень, который поднял Иуда, выдававший себя немощным, я просил тебя помочь мне, ибо не хотел, чтобы Иуда был сильнее меня. Но ты отказал мне тогда. Почему, скажи, учитель?
И и с у с.  (Улыбнулся.) А кто поможет Искариоту?.. И чтобы ты не возгордился... Смотрящий кротко помилован будет, а стоящий в воротах стеснит других...
П ё т р.  (С удовлетворением.) Учитель! Тебе ведомы все глаголы жизни...
Воцарилось молчанье.
И у д а.  (Негромко в сторону. Почему Иисус не любит меня? Разве я не сильнее, не умнее, не лучше всех остальных братьев? А сколько я добра им сделал и всё не в счёт. Иисус словно не замечает моих достижений. Ведь это он про меня сказал, что неплодоносную сухую смоковницу надо срубить секирою. Но они боятся меня смелого, сильного, мудрого Иуду! Иисус любит этих безвольных, раболепных людей, которые при первом же серьёзном испытании покинут его.  А ведь какого бы я мог дать ему Иуду, если бы полюбил Иисус  меня хоть немного... И я мог бы стать любимым учеником Иисуса, не хуже Иоанна, но теперь он погибнет, а вместе с ним погибнет Иуда... (Плачет.) Я, Иуда не отдам своего места возле Иисуса ни здесь, на этой земле (Указывает пальцем в землю.) ни там, на небе (Указывает пальцем в небо.) Желают ли они все этого или не желают, мне всё равно. Слышите ли вы там, на небе? (Плачет, простирая обе руки к небу.)
      Наконец-то мне, сегодня, удалось встретиться с первосвященником Анной и убедить этого недалёкого фарисея в необходимости арестовать Иисуса. Анна не сумел  разобраться в моих хитросплетениях правды с ложью, что Иисус опасен настолько, что заслуживает казни.
      Насколько же алчный Анна, что за моё столь невероятное предательство, он предложил мне всего только тридцать сребреников. За Иисуса Назарея тридцать сребреников! Вы слышите, там - на небесах: тридцать сребреников! За Иисуса!  Да эта цена не стоит и единой слезы Иисуса. А сам он, Анна, сколько  заработает на этом деле? Хе-хе! Он, этот глупец, вздумал ограбить меня, вырвать у меня кусок хлеба. Хотел бы я посмотреть на него, скудоумного, когда я выйду на площадь и закричу на весь Иерусалим, что Анна ограбил бедного Иуду! Пусть меня люди спасут от этого вора и мошенника...
     (Иуда вздохнул и решился войти. Пётр собирался уже накрывать на стол вечереть, увидев Иуду, Пётр обратился к нему по обыкновению громко.)
П ё т р.  (Обращаясь к вошедшему Иуде.) Где ты всегда пропадаешь, непоседливый брат Иуда? (Иуда настороженно улыбнулся.) Ну-ка, умный, благоразумный Иуда, подтверди-ка, что ты мне недавно говорил, кто будет первым возле Иисуса в царствии небесном Иоанн или же я? (Иуда посмотрел на Иисуса и молчал.)
И о а н н.  (Обращаясь к Иуде.) Не стесняйся, подтверди, брат Иуда, как ты мне недавно сказал, что я буду первым возле Иисуса? Так кто же будет первым?..
И у д а.  (Не отрываясь, смотрел на Иисуса, ответил с важным видом.)  Первым возле Иисуса буду я!.. (Иуда ткнул себя в грудь для большей убедительности.) Я никому из вас не уступлю своего достойного места возле Иисуса... (Иисус медленно опустил свой взор; Иуда резко повернулся и вышел. Ученики молчали, поражённые дерзостью Иуды.)
П ё т р.  (Наклонился к Иоанну, проговорил негромко.) Ты слышал, брат Иоанн!.. Так вот какие мысли-то гнездятся в голове у нашего брата Иуды (Все пребывали в задумчивости.)

                АКТ ШЕСТОЙ

      Мария Магдалина держит в своих руках необыкновенно нежные белые цветы. Она исполнена тихой радости и нежной грусти, улыбается, а то и засмеётся, разговаривает сама с собой, любуясь нежными, молоденькими весенними цветами.

М а р и я.   (Прижимая к себе букетик нежных цветов.) Господи, сама нежность эти цветы!.. И где только находит их Иуда? Сам их не дарит Иисусу, а просит меня об этом и наказывает, что бы я не говорила Иисусу от кого эти цветы, пусть сам догадается... Какой же он странный этот безобразный Иудей. В последнее время он так трогательно внимателен к Иисусу. Стал какой-то стыдливый и робкий, как девушка в пору первой любви. И ко мне он стал относиться иначе, с таким интересом расспрашивает меня о милых привычках Иисуса. Стал приносить маленьких, смешных детей, чтобы мог, позабавился с ними Иисус (Смотрит на цветы задумчиво.) Странный какой-то этот рыжий Иуда. То до страсти не любил Галилею, а теперь стал искусно заводить разговоры о Галилее, столь милой Иисусу; с её тихой водой, зелёными берегами и удивительно нежными цветами. Иисус, вспоминая о Галилее, словно оживает после пустынного зноя Иудеи (Мария тихо смеётся.) Наш Иисус стал подобен благоухающей лилии.  Господи, я уже сейчас чувствую себя как на небе, как же тогда можно чувствовать себя в раю?!
     Эти нежные цветы я положу на столе рядом с Иисусом (Поёт с большим чувством.)
      
 Ах, зачем на земле расцветают цветы,
Эти милые божьи создания?
Расцветают на миг, как порою мечты
Среди горькой юдоли страдания.

Но не плачут они, и не ропщут они
В этом празднике жизни для Бога;
Что так кратки их ясные, светлые дни,
И что дышат они так не долго.

Как прекрасен у них этот милый наряд,
Ароматный, воздушный и нежный.
Как ласкает порою усталый наш взгляд -
Этот милый цветок безмятежный.

И поникнут головки, увянут цветы,
Подарив волшебство на мгновенье, -
В увяданье их, сколько немой красоты,
Столько в них простоты и терпенья!..

     (Появляются Фома, Матфей, Иоанн и Пётр. Они принесли фрукты, хлеб, вино. Поставили на стол.)

П ё т р.  (Обращается к Марии.) Сестра Мария, помоги, пожалуйста, нам разложить всё это на столе, чтобы красиво было на нынешней вечере в день опресноков, в который по обычаю надлежало закалывать пасхального агнца (Внимательно смотрит на Марию.) Что это с тобой происходит? ты сегодня не такая как всегда, а словно с неба ангелом к нам слетела... Что это у тебя за цветы, такие дивные? Где ты смогла их - такие удивительно-нежные цветы отыскать?
М а р и я.  (Смутившись.) Эти цветы для Иисуса. Вот его место за столом и здесь самое место для цветов.

(Бережно, с любовью кладёт цветы на стол, и несколько раз поправляет их. Начинает незамедлительно разбирать продукты, раскладывать их на столе, и мыть фрукты. Пётр, Иоанн и Матфей помогают ей, а Фома присел на скамью, наблюдает... Появляется Иуда. Принёс два меча в ножнах. Стал брать их по одному, вытаскивать из ножен, любоваться ими. Некоторое время никто на Иуду не обращал внимания.)

И о а н н.  (Обращается и Иуде.) Откуда у тебя эти мечи и для чего они нам нужны? Мы же не воины...
И у д а.  (Произносит не громко, словно говорит про себя.) Всё это, конечно, так, брат Иоанн, вы не воины, но ведь вы собираетесь покорить Иерусалим для полного торжества дела Иисуса. А такое путешествие небезопасно, ибо весьма грозная ненависть фарисеев к Иисусу (Иуда поднял меч над головой.) Нужно беречь Иисуса! Может быть, придётся заступиться за него, если возникнет такая необходимость...
И о а н н.  Они не посмеют тронуть Иисуса, они видели, как народ встречает его в Иерусалиме. Весь народ идёт за ним...
И у д а  (Повысив голос.) А что если они всё-таки посмеют, что тогда вы станете делать?..
П ё т р.  (Подошёл к Иуде, взял у него меч, вытащил его из ножен, полюбовался им.) Хороший меч нам не помеха. Но не думай, Иуда, что только ты любишь Иисуса и заботишься о нём!..
И у д а.  (Словно крючок, зацепился за слово Петра.) А ты, Пётр, основательно любишь Иисуса? Смотри, если наступит страшное время испытания для нас - не дрогни тогда...
Ф о м а. (Настороженно.) На какое испытание ты намекаешь, Иуда?
И у д а.  (Пронзительно смотрит на Фому.) Если сам ты, Фома, не догадываешься, то послушай Марию Магдалину, которая постоянно отговаривает Иисуса от предстоящего путешествия в Иерусалим. А ты вот не выбрал себе меч из тех, которые я принёс.
Ф о м а.  (отвечает рассудительно) Мы не умеем обращаться с оружием, так как владеют им римские воины. Уж не хочешь ли ты всех нас погубить, Иуда?
     (Иуда ничего не ответил Фоме, только махнул на него рукой и подошел к Марии.)
И у д а.  (Обращаясь к Марии.) Вижу я, Мария, что ты положила мои цветы на стол для Иисуса, умница. А те лилии, что я вчера давал тебе, ты предложила их Иисусу? (Мария одобрительно кивнула головой.) Умница, Мария, хвалю тебя за это. Рад ли он был моим цветам?
М а р и я.  Да, он очень обрадовался и сказал, что таких лилий много в Галилее.. Ты просил, чтобы я не говорила ему о том, чьи это цветы, и я не сказала ему об этом...
И у д а.  (С досадой.) Эх, женщины, женщины, что вы за племя такое? Ты, Магдалина, конечно, правильно поступила, что не сказала – от кого цветы, но ведь ты могла же об этом просто проговориться, будто невзначай...

    (Иуда не получил ответа, ушёл в тёмный угол и сел там никем  неприметный. Собрались все ученики. Иисуса вошёл в дом следом за своими учениками.)

И и с у с.  (Подавляя печаль в душе своей, окинул учеников своих ласковым взглядом.) Вот какая горница большая и красиво устлана для братского пира. Возляжем мы, братья, за праздничным столом. Очень желал Я с вами отметить сию пасху прежде Моего страдания, ибо сказываю вам, что уже не буду, есть её, пока она не совершится в Царствии Божьем.

     (Все ученики возлегли, как можно удобней вокруг праздничного стола. Пётр и Иоанн расположились рядом с Иисусом, а Иуда – рядом с Фомой.)

И и с у с.  (Взяв чашу и, благодарив, сказал.) Примите её и разделите между собою, ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не придёт Царствие Божие. Сия чаша есть Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается. Рука, предающая Меня со Мною за столом; впрочем, Сын Человеческий идёт по предназначению, но горе тому человеку, которым Он предается.  (Ученики зашумели, но Иисус остановил их гомон.) Вы, кто пребывает со Мною в напастях Моих, я завещаю вам, как завещал Мне Отец Мой, Царство. Да едите и пьёте за трапезою моею в Царствие Моём, и сядете на престолах судить судом праведным.
П ё т р. (Говорит твёрдо.) Господи! С тобою я готов в темницу и на смерть идти.
И и с у с.  Говорю тебе, Пётр, не пропоёт петух сегодня, как ты трижды отречёшься, что не знаешь Меня.

     (Иисус взял хлеб и, благодарив, преломил и подал ученикам своим, говоря: Сие есть тело Моё, которое от вас предаётся; сие творите в Моё воспоминание. Ученики снова зашумели, как пчелиный рой.)

Ф о м а.  (Обращается строго к Иуде, глядя пристально ему в глаза.) Ты знаешь, кто предаст Иисуса?
И у д а.  (Криво улыбнулся.) Да я знаю, Фома (Задумался и ответил язвительно.) Ты, Фома и все братья предадут Иисуса... Иуда поднялся (Говорит в сторону, в полголоса.) Иисус, зачем ты так смотришь на Иуду? Вели мне остаться, и приблизь меня к себе. Что же Ты молчишь? Позволь мне остаться, или Ты не хочешь, а может быть, Ты не можешь остановить сильного Иуду? Ты всё молчишь? Ты приказываешь мне идти? Я иду предавать тебя в руки врагов твоих. Я иду... (Иуда уходит.)

                АКТ СЕДЬМОЙ

      Светит яркая луна. Ученики робко двигаются толпой по Гефсиманскому саду, пугаясь даже собственных теней, они медленно идут, с робостью придерживаясь друг за друга. Большая часть учеников осталась в начале сада, расстелив свои плащи, легли на них для ночлега. Иисус вместе с тремя ближайшими учениками ушли вглубь сада и остановились, раскинув плащи, возлегли на землю в сени деревьев при лунном свете.

И о а н н.  (Тихо.) Холодна сегодня ночь...
П ё т р. (В тон Иоанну негромко.) Паломников собралось много, а в саду только мы одни...
И и с у с.  (Поднялся.) Душа Моя скорбит и тоскует смертельно; вы побудьте здесь и бодрствуйте со мной, а я отойду, помолюсь в уединении (Иисус удалился и только его скорбные молитвы доносились до слуха ближайших его учеников.) Отче! о, если бы Ты благословил пронести чашу сию мимо меня! Впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет.
Авва Отче! всё возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего я хочу, а чего Ты.
     Отче мой! Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить её, да будет воля Твоя. (Иисус вернулся к своим ученикам и, застал их спящими.) Вот уж третий раз подхожу я к вам, а вы всё спите и почиваете. Всё кончено, наступил час и вот уже предаётся Сын Человеческий в руки грешников. Встаньте, пойдём; вот приблизился, предающий Меня.

     Ученики быстро вскочили, не понимая спросонья, что происходит: сквозь чащу сада приближалась к ним толпа людей с фонарями и зажжёнными факелами, с шумом, топотом и лязганьем оружия. Впереди воинов уверенно продвигался Иуда из Кариота.

И у д а  (Шепнул воинам.) Кого я сейчас поцелую, тот и есть Иисус. Когда возьмёте его, не поступайте с ним грубо, прошу вас...
     (С другой стороны сада к Иисусу торопливо подбежала другая часть учеников. Они испуганно спрашивали друг друга: «Что это за люди с факелами?  Что им нужно от нас?»)
Ф о м а.  (Обращается к Петру.) По-моему, они явились за нами...

     Иисуса и Его учеников окружили, освещая их факелами и фонарями. Иуда, выискивал своим единственным глазом Иисуса, словно фонарём, наконец, он увидел и резко шагнул к нему.

И у д а. (Сказал Иисусу громко, то ли угрожая, то ли приветствуя его.) Радуйся, равви!..  (Иисус молчал. Ученики Иисуса с ужасом и презрением взирали на коварного предателя. Иуда, в каком-то сатанинском порыве, рванулся к Иисусу, и поцеловал его в щеку.)
И и с у с.  (Спросил сдержанно.) Целованием ли своим, Иуда, ты предаёшь Сына Человеческого?

(Иуда молча, укрылся за воинами. Словно беспомощное, испуганное стадо овец перед стаей хищных волков теснились ученики друг к другу. Только Пётр выступил вперёд, извлёк из ножен свой меч, ударил первосвященческого раба Малха, и отсёк ему ухо.)

И и с у с.  (Обратился к Петру строго.) Вложи свой меч в ножны, ибо кто подымает свой меч, тот от меча и погибнет. Неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?

Пётр бросил меч на змею; воины и служители иудейские в ярости растолкали учеников, схватили и связали Иисуса; ученики его все бежали, теряя на ходу свои плащи, спотыкаясь, они натыкались на деревья и камни, падали, вскакивали и снова бежали в горы... Пётр и Иоанн, опомнившись от испуга, последовал за Иисусом, прячась за деревьями и камнями...

И у д а.  (Прячась за деревом, злорадно смеётся.) Так, так, братья, никому не уступайте своего первенства возле Иисуса и на этом, и на том свете... (Пошёл прочь, шатаясь, до слуха его доносится стоны истязаемого Иисуса, крики звериных и человеческих голосов.) «Смерть ему! Распни его! Варраву отпусти нам! Его, Иисуса распни! Распни! Распни!.. Принесите воды! Я неповинен в пролитии крови этого праведника. Смотрите: я умываю руки». (У Иуды начались галлюцинации: все в него тычут пальцы, говорят с презрительностью и с ненавистью.) «Смотрите, - это Иуда предатель! Иуда предатель! Иуда предатель!..» – (повторяют разные голоса. Слышится прерывистый ядовитый шёпот.) «Ты мудрый, ты сильный, ты благородный, Иуда! Ты будешь всегда рядом с Иисусом! Ты пойдёшь за ним, и никому не уступишь своего первенства!..»)
И у д а  (Показывает небу кулаки, восклицает.) Вы слышите меня! Я вечно буду рядом с Иисусом!.. Все, все предали Иисуса, только я один последую за ним!.. (Хватается двумя руками себя за грудь, вопит.) «Ты ещё, подлое сердце, кричишь истерично: Осанна! Так громко, что все вокруг слышат: Осанна, осанна! Что ты, сердце, так бездарно разбрасываешь, выдаёшь мои тайны... Молчи, молчи, несчастное сердце!..»

     Слышатся громкий возглас Иисуса: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают». Слышатся глухие стуки молотка и тяжкие стоны Иисуса.    Иуда двумя руками закрывает уши, но всё также ему слышится: «Если ты царь иудейский, спаси Себя Самого»
     Слышится громкий возглас Иисуса: «Отче! В руки твои предаю дух Мой... Свершилось...»

И у д а.  (Говорит торжественно.) Осуществились ужас и мечты. Никто теперь не вырвет победу из рук Искариота! Будут стекаться народы всей земли к Голгофе и вопить: Осанна! Осанна! И прольют они море слёз и крови во имя Христово. Иуда обманул всех и этих умников фарисеев, которые будут преданы проклятью во веки вечные. Припомнятся им эти жалкие тридцать сребреников. Эта цена вашей крови, грязной и зловонной, как помои. Припомнят и этого глупого Анну, и этого Каифу, красного как клопа, напившегося чужой крови. Я бросаю в лицо вам первосвященникам и судьям эти ваши жалкие тридцать сребреников (Бросает себе под ноги сребреники и топчет их ногами.) Вот вам, вот вам, ещё вот вам!.. Нет, не заплачет Иуда из Кариота в великий день мести всем жалким существам на земле, дабы не залить пламени мести моими слезами...
      И вас вспоминаю я в этот час, жалкие трусы – ученики Иисуса. Не вы, нет, не вы пойдете следом за учителем, это я один смело следую за ним. Кто запретил сегодня ученикам Иисуса погибнуть вместе с ним геройски? Никто не запретил, только трусость одна. Сможете ли вы искупить свою вину перед праведной смертью Иисуса, не заплатив за Его любовь ценой своей жизни?
      Ты слышишь меня, Иисус, я иду к тебе, сразу, следом за тобой. Так кто же будет рядом с Иисусом: Иуда, или Иоанн и Пётр? Пусть небо нас рассудит. Вот оно - корявое, полузасохшее, одинокое дерево, стоящее над пропастью, на этой горе - высоко над Иерусалимом. Я давно его приметил, никто мне здесь не помешает совершить мой беспримерный подвиг. Вперёд, Иуда к вечному позору, к вечной славе!.. Встречай меня ласково, Иисус, я очень устал. Иуда хочет вечного покоя... (Уходит за кулисы, гордый и надменный, уверенный в своём  величии.)
      (На сцене появляются двое детей - (девочка и мальчик. Они несут веночки из живых цветов навстречу восходящему солнцу, поют молитву.)

Мы умом ходили в город Вифлеем,
Были мы в вертепе и видали в нём:
Наш Христос Спаситель в ясельках лежал,
И пастух ягнёнка на руках держал.

Вдруг Христос Спаситель громко зарыдал
И Его Иосиф долго утешал.
Дева нам сказала: «Плачет он о том,
Что Адам и Ева взяты в плен врагом».

Но благословенье нам Христос послал:
И слова простые эти нашептал:
«Зацветёт весною яблоневый май,
И вернётся людям долгожданный рай!..

                Конец спектакля


СТРАНА НЕГОДЯЕВ
Музыкальная пьеса по одноимённой поэме С. А. Есенина

Действующие лица и исполнители:

Ведущий
Рассветов - комиссар российских приисков
Китаец
Американец
Номах - бродяга
Барсук – сообщник Номаха
Чекистов – комиссар охраны ж.д. путей
Замарашкин  - стрелочник
Кабатчица  (Дуня)
Первый поэт
Второй поэт

Место действия – Москва
Время действия – после окончания гражданской война в России.

В сценах: Богема, маклеры-деловары, бомжи, беспризорники, питейных и курительных дел мастера, балалаечникики, гитаристы, гармонисты, пантомимы.

КАРТИНА ПЕРВАЯ

   На авансцену выходит Ведущий, жестами приглашает выйти к зрителям Россиянина, Китайца, Американца. В стороне, неподалёку от них, стоит Замарашкин, с красным фонарём в руке. Время от времени прислушивается к собеседникам, внимательно приглядывается к ним… 

ВЕДУЩИЙ.

Я человек Великого Бессмертного театра,
Не пытайтесь угадать: в чём моя сила?
Я за железную терпимость трёх братьев, -
Китая, Америки и России!

Вы не смотрели «Страну Негодяев»?
Вы «Страну Негодяев» не читали?
Много чего всякого вы потеряли,
Коль нет орденов, - то не награды  медали…

Россия, Америка и Китай!..
Вот, полюбуйтесь на парней этих…
Но, между нами: увидел, услышал, - не болтай!
Стоит ещё пожить на этом свете…

Посмотрите «Страну Негодяев»,
Почитайте на досуге, советую вам…
Там совет даётся, - как из дармоедов, лентяев –
Сотворить буржуазный хлам…

Там советуется, - как собак очеловечить…
Как лучше - особачить людей…
Почитайте, совет безупречный,
Как поцелуи девиц-лебедей…

(Замарашкин, заинтересовавшись приглашением Ведущего к содружеству, старается приблизиться подойти к нему поближе. Человек театра грубо  отталкивает Замарашкина подальше от себя, но подталкивает  Рассветова ближе к краю авансцены, давая ему слово.)

РАССВЕТОВ.

Чем больше гляжу я на снежную ширь,
Тем думаю всё упорнее.
Чёрт возьми! Да ведь наша Сибирь
Богаче, чем жёлтая Калифорния.

С этими запасами руды -
Нам не страшна никакая мировая блокада.
Только работай! Только трудись!
И в республике будет, что кому надо.

Можно ль представить, что в месяц один
Открыли пять золотоносных жил.
В Америке это было бы сенсацией,
На бирже стоял бы рёв.
Маклера бы скупили акции,
Выдавая один пуд за шесть пудов.

АМЕРИКАНЕЦ.

(Курит трубку, бесцеремонно отталкивает в сторону Рассветова.)
Послушай, Рассветов, please,
Ведь это не написано в брамах,
Чтобы без wiski и miss –
Мы валялись с тобою в ямах.

У меня в животе лягушки
Завелись от голодных дум.
Я хочу хорошо кушать
И носить хороший костюм.

Есть у меня затея,
И если ты не болван,
То без всяких словес, не потея,
Соглашаешься на этот план.

Нам нечего очень стараться,
Чтобы расходовать жизненный сок.
Я знаю двух-трёх мерзавцев,
У которых золотой песок.

Они нам отыщут банкира,
То есть, самые мерзавцы эти,
И мы будем королями мира…
Ты понял, мистер Рассвети?

РАССВЕТОВ.

Открой мне секрет, Джим! –
То есть, - в чём, Джим, твой есть секрет?

АМЕРИКАНЕЦ
(Пуская кольца дыма)

Мой ответ ясен, как этот дым,
У меня от друзей секретов нет!..
Просто мы возьмём два ружья,
Зарядим золотым песком,
И будем туда стрелять,
Куда нам укажет Том…

КИТАЕЦ.
(Становится  между Американцем и Рассветовым.)

Ниет Амиэрика,
Ниет Евыропе.
Опий, опий,
Сыамый лыучий опий.

Шанго курил,
Диеньги дыавал,
Сыам лиубил,
Есыли б не сытрадал.

Куришь, колица виюца,
А хыто пыривык,
Зыабыл ливарюца,
Зыабыл большевик.

Ниет Америка,
Ниет Евыропе.
Опий, опий,
Сыамый лыучий опий.

Диеньги пирёт.
Хыодя очень бедыный.
Тывой шибко живёт,
Мой очень быледный…

ВЕДУЩИЙ.

Обнять бы вас всех троих
И отца вашего и мать вашу!
Ей-богу, мы здесь можем сварить
Такую презнатную кашу…
Я вам открыто скажу, - за всё это и за всё то:
Расцеловать бы вас всех и больше вы никто…

(Все, кроме  стрелочника-Замарашкина, уходят за ширму, шумно тараторя между собой. Появляется Номах в мотком верёвок в руке. Замарашкин испуганно берёт Номаха за рукав, говорит взволнованно, поминутно заглядывая за ширму.)

ЗАМАРАШКИН.

Слушай, дружище,  оставь это ломовое дело.
Как бы чего худого не вышло, -
Как бы ни на столбе очутилось наше тело…

НОМАХ.

Ну, так что ж! Для ворон будет пища.

ЗАМАРАШКИН.

Но ты должен щадить других, а так – не дело…

НОМАХ. (Декламация.)

Что другие? Свора голодных нищих.
Им всё равно в этом мире немытом…
Душу человеческую ухорашивают рублём,
И если преступно здесь быть бандитом,
То не более преступно, чем быть королём…
Человеческая жизнь, это тоже двор,
Если не королевский, то скотный.

ЗАМАРАШКИН.

Помнишь, мы зубрили в школе?
«Слова, слова, слова…»
Я слушаю вас всех неохотно.
У меня есть своя голова.
В тебе ж я люблю старого друга.
Моя помощь к твоим услугам.

НОМАХ. (Речитатив.)

Со мною несчастье всегда.
Мне нравятся жулики и воры.
Мне нравятся груди, от гнева спёртые.
Люди устраивают договора,
А я посылаю их к чёрту.
Кто смеет мне быть правителем?
Пусть те, кому дорог хлев,
Называются гражданами и жителями
И жиреют в паршивом тепле.
Это все твари тленные!
Предмет для навозных куч!
А я – гражданин вселенной,
И живу, как сам хочу!

ЗАМАРАШКИН.

Слушай, Номах… Я знаю,
Быть может ты дьявольски прав,
Но всё ж… Я тебе желаю,
Хоть немного смирить свой нрав.
Подумай… Не завтра, так после…
Не после… Так после опять,
Слова ведь мои не кости,
Их можно легко прожевать.

НОМАХ. (Музыкальный речитатив.)

Ты думаешь, меня это страшит?
Мне здесь на всё наплевать, решительно.
Я теперь вконец отказался от многого,
И, в особенности, от государства.
Оттого, что постиг я, что всё это договор,
Договор зверей окраски разной.

Мне до дьявола противны и те, и эти.
Я потерял равновесие… и знаю сам –
Конечно, меня подвесят
Когда-нибудь к небесам.
Ну, так что ж! Это ещё лучше!
Там можно прикуривать о звёзды…
Но… главное не в этом.
Сегодня проходит экспресс,
В два ночи – сорок шесть мест.
Красноармейцы,  рабочие и золото в слитках…
Что, Замарашкин, скривил улыбку?
Ты поднимешь красный фонарь…
Или разберёшь рельсы…

ЗАМАРАШКИН. (В испуге.)

Номах!..
Ты подлец! Хочешь меня под расстрел…
Ты хочешь, чтоб трибунал…

НОМАХ.

Не беспокойся! Ты будешь цел.
Я двести повстанцев сюда пригнал.
Коль боишься расстрела, бежим со мной.

ЗАМАРАШКИН.

Я? С тобой? Да ты спятил с ума!

НОМАХ.

В голове твоей бродит непроглядная тьма.
Я думал – ты смел, я думал – ты горд,
А ты только лишь лакей узаконенных держиморд.

ЗАМАРАШКИН.

Я не был никогда слугой.
Служит тот, кто трус.
Я не пленник в моей стране,
Ты меня не заманишь к себе.
Уходи! Уходи! Уходи, ради дружбы…

НОМАХ.

Ты, как сука, скулишь при луне…
Все вы носите овечьи шкуры,
И мясник пасёт для вас нож…
Ты не поймёшь, всё здесь – обман и ложь…
Послушай, я тебе скажу:
Коль я хочу, так значит, надо.
Ведь я башкой своей не дорожу
И за грабёж не требую награды.
Всё, что возьму, я всё отдам другим…
Мне не нужны: ни слава и ни злато.
Приятно мне под небом голубым
Утешить бедного и вшивого собрата.

(Набрасывается на Замарашкина, скручивает его верёвками, затыкает ему рот тряпкой, уходит. Слышится скрипы и стук останавливающегося поезда. После выстрелов, криков, наступает тишина.) 

КАРТИНА ВТОРАЯ

Большой кабак, полный посетителей. Заходит Номах с тремя повстанцами, занимают отдельный столик. Кабачница встречает их приветливо, как частых дорогих гостей.

КАБАЧНИЦА. (Обращается к Номаху.)

Для вас у меня спирт всегда чистейший, настоящий,
Заходите чаще! Заходите, любезные, чаще!..

НОМАХ. (Не снимая шляпы и пиджака.)

Так что, Дуня, сегодня пьём за деньги или бесплатно?

КАБАТЧИЦА. (Кокетливо.)

Для Вас, господин, будет завтра бесплатно, а сейчас – платно…
НОМАХ. (Шутливо.)

Ты же вчера говорила, словно рублём дарила:
Пейте сегодня за деньги, а завтра – бесплатно…

КАБАТЧИЦА. (Ещё больше кокетничает.)

Так, ведь сейчас-то – сегодня, а бесплатно будет завтра…

НОМАХ. 

На всё у тебя есть ответ,
А если, например, у нас денег нет?
Откуда у меня деньга заведётся,
Если в карманах, только вошь с блохой дерётся?..
Ладно, неси нам чего-нибудь побольше, да поживей,
Не мори голодом дорогих гостей…

(Напевает стишок.)
В запахе изысканном
Свойство есть - дурман,
Полюбила госпожа
Знатного гурмана.

ПРИПЕВ:
Ой, погубит госпожа -
Знатного гурмана;
Ой, зарежет без ножа -
Запахом дурмана!..

Засмотрелся и гурман -
На одежды разные,
Как блестел её карман
Блёсками алмазными…

ПРИПЕВ:

КАБАТЧИЦА.

Как с Вами приятно… Очень, очень мило,
Заходите чаще, заходите, милый…
Ой, как ваши вкусы – хорошо я знаю!
Самым чистым спиртом я вас вдохновляю!..
(Кокетливо улыбается.)

(В центр кабака выходит мужчина с гитарой, в длинной расшитой рубахе-косоворотке; подпоясанный шёлковым кушаком. Играет на гитаре, поёт.)

Наши души, братья, не убиты, -
В нашем сердце - алая мечта!..
Не бросайте розы под копыта -
Табунов заморского скота.        - 2 раза

Смолкнем, братья, время не такое,
Чтобы нежность белого цветка, -
Разбудила гордое в герое,
Увлекла на подвиг дурака…   - 2 раза

Всё мертво: ни песен, ни улыбок,
Стыд и муть, и вялость без конца,
Крепко цепь стянула наши жилы,
Повязала руки и сердца…                - 2 раза

Нет, не мы - моральные калеки,
Ведь не зря сложили песню мы,
Прославляя доблесть в человеке,
И о тихом шелесте травы!..            – 2 раза

Не поймут, не вникнут, хоть убейте,
Наши песни примут за обман.
Не играйте им, друзья, на флейте,
Но стучите громче в барабан!..      – 2 раза

Не бросайте розы под копыта -
Табунов заморского скота…
Наши души, братья, не убиты, -
В нашем сердце - алая мечта!..     – 2 раза
 (Все присутствующие дружно аплодируют исполнителю.) 

НОМАХ. (Обращается к кабатчице, указывая в сторону группы людей, сдвинувших свои в общак.)

Откуда это столько ряженых гостей?

КАБАТЧИЦА.

Это богема. Справляют чей-то юбилей…
(Кабатчица живо обслуживает гостей. Намах и его друзья внимательно смотрят на собрание Богемы. Два поэта попеременно читают свои стихи.)

ПЕРВЫЙ ПОЭТ.

Издалёка, кулачным ударом –
Ветер в уши ворвался мне…
Эх, теперь бы, пожалуй, по-старому, -
Позабыться в любви и в вине…

Заблудиться в девичьей блузке,
Грубиянить, ломать и бить…
Я недаром родился русским,
Я умею любить и пить…

Хорошо, поднимаясь в драку, -
Кружкой метить в чьё-то лицо…
И с улыбкою бросить на кон -
Золотой твоё кольцо!

Хорошо на дивичьи колени -
Опуститься уже без сил…
И услышать в любовном томленье:
Ну, зачем ты так много пил?!

И, впиваясь в упругое тело, -
Разбазарить себя дотла…
И не жаль мне, что жизнь отзвенела!
И не жаль мне, что юность прошла!..

ВТОРОЙ ПОЭТ.

Я живо смазал карту будняя,
Плеснувши краски из стакана,
Я показал на блюде студня
Косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы -
Прочёл я зовы новых губ…
А вы ноктюрн сыграть смогли бы, -
Не флейте водосточных труб?..

НОМАХ . (Резко встал с места, подошёл к богеме и громко обратился ко второму поэту.)

Давайте попробуем с вами, товарищ-господин, -
Сделаем совместный поэтический турнир…
Вы читаете один стих, какой на ум придёт,
А я в ответ прочту второй. Ну, как? Идёт? 

ВТОРОЙ ПОЭТ. (Дружески улыбается, читает очень громко.)

Я волком бы выгрыз бюрократизм,
К мандатам почтения нету.
К любым чертям с матерями катись,
Любая бумажка. Но эту…

НАМАХ. (Спокойно.)

Товарищ, не тот уже бюрократизм,
Который ты б выгрыз и даже…
У нас в бюрократах, такой бандитизм, -
Ты точно б с ним в схватке - не выжил… 

ВТОРОЙ ПОЭТ. (Читает чуть тише.)

По длинному фронту купе и кают, -
Чиновник учтивый движется…

НОМАХ. (Негромко.)

У Европы во всём и всегда уют;
Бродяги не те, что у нас беженцы…

ВТОРОЙ ПОЭТ. (Негромко.)

Глазами доброго дядю выев,
Не переставая кланяться;
Берут, как будто берут чаевые –
Паспорт американца…

НОМАХ.

 Владимир, чаю ваше негодование.
Чувствую бурю в вашей тональности…
Хорошо, что не потеряли наше звание, –
Что мы русские по национальности…

ВТОРОЙ ПОЭТ. (Громче.)

И вдруг, как будто ожогом рот
Скривило господину…
Это господин чиновник берёт -
Мою краснокожую паспортину…

НОМАХ.

Но слышал я, что им не только рот
Не скривишь паспортом краснокожим;
Они, напротив, даже наоборот, -
Плюют на наш паспорт, чужеземные вельможи…

ВТОРОЙ ПОЭТ.

С каким наслаждением жандармской кастой -
Я был бы исхлёстан и распят,
За то, что в руках у меня молоткастый,
Серпастый Советский паспорт…

НОМАХ.

Товарищ, я вашего мнения не отрицаю,
Жандармы везде и всегда те, что надо!
Но вы ещё не знаете, с какими полицаями -
Доведётся иметь дело нам, бедолагам?

ВТОРОЙ ПОЭТ. (В полный голос.)

- Я волком бы выгрыз бюрократизм,
К мандатам почтения нету;
К любым чертям с матерями катись,
Любая бумажка, но эту…

НОМАХ.

Что ж наслово поверю вашим словам,
Что наше государство - опора нации…
Но, ещё неизвестно, какие счета
Предъявляют нам наши доморощенные иностранцы!

(В это время в трактир врываются вооружённые люди во главе с Рассветовым).

РАССВЕТОВ. (Громко вскрикивает.)

Всем живо стать к стене!..

(Многие из присутствующих заметались из стороны в сторону. Номах, ловко перемахнул через винную стойку, устремился к чёрному выходу. Рассветов стреляет в потолок. Устремляется за Номахом.)

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Непогодица. Ветер свистит со снегом-вьюгой.
У железнодорожной будки, склонив голову, стоит Замарашкин, перед ним ходит взад-вперёд Чекистов, заложив руки заспину, с наганом в руке.

ЧЕКИСТОВ.

Ну и ночь! Что за ночь!
Чёрт бы взял эту ночь…
С этим адским холодом,
С этим безумным народом…
Размозжить бы череп каждому живому,
И вдобавок, загнать бы им пулю в живот!..

ЗАМАРАШКИН.

Товарищ, хоть немного угомонись,
Хоть на малость, поменьше бранись…
Даже будки краснеют, товарищ чекистов,
Ты так зол, взбешён и неистов…

ЧЕКИСТОВ.

Будешь тут взбешён! Будешь неистов, -
В этой тварной стране погостов…

ЗАМАРАШКИН.

Что же делать, такой вот выдался год!
Скверный год! Отвратительный год!
Есть от чего у нас быть не в духе,
Коль люди едят друг друга с голодухи…

ЧЕКИСТОВ.

Чёрт бы с ними! Пусть они  съедят друг друга!
А тут вот такая пурга, такая вьюга!..
Ветер, как сумасшедший свистит всю ночь,
А народ ваш, бездельник не желает себе же помочь…
Нет бездарней и лицемерней,
Чем ваш русский равнинный мужик!
Коль живёт он в Рязанской губернии,
Так о Тульской не хочет тужить.
То ли дело Европа? Там тебе не вот эти хаты,
Которым, как глупым курам,
Головы нужно давно под топор…

ЗАМАРАШКИН.

Слушай, Чекистов!.. С каких это пор
Ты стал иностранец? Я знаю, что ты еврей,
Фамилия твоя Лейбман, и чёрт с тобой, что ты жил за границей,
Всё равно в Могилёве твой дом.

ЧЕКИСТОВ. (Декламация.)

Ха-ха-ха! Нет, Замарашкин!
Нет, нет, нет, Замарашкин!..
Я гражданин из Веймара,
И приехал сюда не как еврей,
А как, обладающий даром, -
Укращать дураков и зверей.
Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас, хоть тысячу лет,
Потому что… хочу я в уборную,
А уборных в России нет.
Странный, смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы божие…
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.
Ха-ха-ха! Что скажешь, Замарашкин? Ну?
Или тебе обидно, что ругают твою страну?..
Оставайся тут, ходи вдоль полотна, и в оба гляди, -
Я в будке, отогреюсь, отосплюсь, ночь ещё вся впереди…

(Поёт.)

Я  – адово отродье,
Мой Бог – чревоугодье;
Живого места нету
От ран: к дыре – дыра…

Люблю я сквернословить,
Украсть, убить и молвить
Словечки золотые:
Да здравствует! Ура!

В награду – ада мало,
Пройдоха я бывалый;
Мне гром сыграть рабам -
Пришла пора!

Сварю погуще кашу:   
Пускай рабы попашут,
Пускай они попляшут –
Да здравствует! Ура!..

(Чекистов уходит в будку. Замарашкин уходит в снежную пургу.) 

КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ

(Номах сидит в притоне. Торопливо входит Барсук, сообщник Номаха.)

БАРСУК.

Номах, нам нужно скорей в побег.
Всем нам одна дорога – Поле, леса и снег,
Пока доберёмся к границе, а там нас лови! Грози!

НОМАХ. (Речитатив.)

Я не привык торопиться, когда вижу опасность вблизи…
Теперь, когда судорога душу скрючила,
И лицо, как потухший фонарь в тумане,
Я не строю себе никакого чучела.
Мне только осталось – озорничать и хулиганить…
Всем, кто мозгами бедней и меньше,
Кто под ветром судьбы не был нищ и наг,
Оставляю прославлять города и женщин,
А сам буду славить преступников и бродяг…
Банды! Банды! По всей стране,
Куда ни вглядись, куда не пойди ты –
Видишь, как в пространстве, на конях и без коней,
Скачут и идут закостенелые бандиты.
Это всё такие же разуверившиеся, как я…
А когда-то, когда-то… Весёлым парнем,
До костей весь пропахший степной травой,
Я пришёл в этот город с пустыми руками,
Но зато с полным сердцем и не пустой головой.
Я верил…я горел… Я шёл с революцией,
Я думал, что братство – не мечта и не сон,
Что все - в единое море сольются,
Все сонмы народов, и рас, и племён.
Но к чёрту всё это! Я далёк от жалоб.
Коль началось – так пускай начинается.
Лишь одного я теперь желаю,
Как бы покрепче… Как бы покрепче -
Одурачить американца и китайца!..

БАРСУК.

Признаться, меня всё это, кроме побега, не устраивает, -
Пока мы тут ведём беседы, нас, может быть, уже окружают…

МОНАХ.

Только без паники, друг мой, без паники,
Тебя никто не знает, оставайся здесь, мы крепко сошлись…
На песок купишь валюты, не разоряйся на пряники,
Остальное зарыть, у меня созрела гениальная мысль…
Часть песка я возьму с собой в Киев, дело начну с нуля,
Часть отправим в Польшу, не станем играть в короля,
Мы в правители не лезем, хочется просто погулять на воле,
И дышать вольным воздухом вволю…

  (Монах берёт рюкзак, прощается, быстро уходит. Занавес опускается. На авансцену выходит Первый  Поэт.)

ПЕРВЫЙ ПОЭТ. (Говорит выразительным речитативом.)

Россия! Сердцу милый край!
Душа сжимается от боли.
Уж сколько лет не слышит поле
Петушье пенье, пёсий лай.

Уж сколько лет наш тихий быт
Утратил мирные глаголы.
Как оспой, ямами копыт
Изрыты пастбища и долы.

Немолчный топот, громкий стон,
Визжат тачанки и телеги.
Ужель я сплю и вижу сон,
Что с копьями со всех сторон
Нас окружают печенеги?

Не сон, не сон, я вижу въявь,
Ничем не усыплённым взглядом,
Как, лошадей пуская вплавь,
Отряды скачут за отрядом.

Куда они? И где война?
Степная водь не внемлет слову.
Не знаю, светит ли Луна
Иль всадник обронил подкову?

Всё спуталось, - но понял взор:
Страну родную в край из края,
Огнём и саблями сверкая,
Междоусобный рвёт раздор.

Зловещий смрад! Зловещий смрад!
Веками шли пиры за пиром,
И продал власть аристократ
Промышленникам и банкирам.

Конец спектакля

  МОНАСТЫРСКИЕ  ПРЕДЕЛЫ
                Музыкальная монодрама.
на сюжет поэмы из дневника А.Н. Апухтина «Год в монастыре».
( К 170-летию со дня рождения русского поэта А.Н. Апухтина.)

                МУЗЫКА

     Занавес опущен. Для музыки монодрамы в целом и во вступлении в частности, характерны соединение поэтичности, высокого духовного переживания и суровой жизненной правды, господство певучей, выразительной мелодии, лиризм. Наряду с мелодическим стилем народной музыки, ощутимо влияние музыки классического стиля, сказывающееся на обрисовке главного и единственного действующего лица (говорящего и поющего). Драматургия музыкальной пьесы отличается непрерывностью развития. Важную роль играют музыкальные антракты и  эпизоды; они связывают воедино сюжетно разобщённые сцены, концентрируют в их в идейно-эмоциональный смысл, дополняют и комментируют речь и пение актёра, раскрашивают их в музыкальные тона.
     Проникновенно и сердечно звучит оркестровое вступление спектакля, настраивая на духовное переживание добровольного затворника. В картинах чередуются мелодизированный речитатив с мелодекламацией, поэтическое слово, исполнение песен и романсов.
     В первой картине господствует возбуждённый, тревожный характер музыки, которая передаёт переживание героем неясной перспективы пребывания в монастыре.
     Вторая картина сопровождается музыкой вдохновения от  русской природы, от вдохновенного труда; привольная мелодия певца, наполненная чувством причастности к небесному началу, сопровождается особой душевной теплотой вызванной чувством от контраста с отринутой бессмысленной жизнью в удушливой атмосфере общества.
     В третьей картине преобладает музыка, раскрывающая глубину раскаивания, внутренней борьбы, самоупрёков в маловерии.
    Четвёртая картина образует драматургический центр пьесы борьбы души, склоняющейся к подвижнической жизни, духовному очищению, торжества чувства обретения пристани святой. Звучат светлые песни: «Утро» и «Без надежды надеюсь».
     В пятая картина характеризуется тревожным чередованием борьбы искушения, вызванных воспоминанием с весенним пробуждением природы и Воскресением Христовым. Мелодия напряжена тревожной затаённостью. Навеяны теплотой и любовью песни «Заря вечерняя» и «Город святых».
     Шестая картина распадается на две контрастные сцены. В первой преобладает нарастание драматизма борьбы молодой души, завершаясь исполнением «Элегии», вторая исполнена решимостью покинуть монастырские пределы во имя любви «она меня зовёт...», завершаясь песней «Из мая в май».

                ВСТУПЛЕНИЕ
 
    Занавес опущен. Тихо звучит музыка.  На авансцене появляется Апухтин. Читает «Посвящение» к «Году в монастыре».

 А п у х т и н. (Мелодекламация.)
О, возврати мне вновь огонь, и вдохновенье,
И светлую любовь недавней старины,
И наших первых встреч счастливое волненье,
И красотой твоей навеянные сны!

Останови на мне чарующие взоры,
Когда-то ласково встречавшие мой стих,
Дай мне услышать вновь былые разговоры,
Доверчивый рассказ надежд и дум твоих.

Опять настрою я ослабленную лиру,
Опять я жить начну, не мучась, но любя,
И пусть погибну я – но на прощанье миру
Хочу я бросить песнь, достойную тебя.

Исполняет песню «Роза».*

Ты улыбнулась мне улыбкой светлой рая...
Мой сад блестит в росистых жемчугах,
И на тебе, жемчужиной сверкая,
Одна слеза дрожит на лепестках.

То плакал эльф о том, что вянут розы,
Что краток миг цветущей красоты...
Но ты цветёшь, - и тихо зреют грёзы
В твоей душе... О чём мечтаешь ты?

Ты вся любовь, - пусть люди ненавидят!
Как сердце гения, ты вся одна краса, -
А там, где смертные лишь бренный воздух видят, -
Там гений видит небеса!..

* (Слова Г.Х. Андерсена.)


                КАРТИНА ПЕРВАЯ

     Звучит тихая мелодия, которая является ведущим мотивом, музыкальной темой, повторяющегося на протяжении всего спектакля (лейтмотив). Диапозитивом слайда на опущенном занавесе изображены монастырские врата с иконой Спасителя над ними.
 
А п у х т и н.  (Снимает шляпу, крестится, кланяется монастырю, с большим чувством декламирует.)
О, наконец, из вражеского стана
Я убежал, израненный боец...
Из мира лжи, измены и обмана
Полуживой я спасся, наконец!

В моей душе ни злобы нет, ни мщенья,
На подвиги и жертвы я готов...
Обитель мира, смерти и забвенья,
Прими меня под свой смиренный кров!

Крестится, кланяется монастырю, уходит за кулисы. Занавес открывается. Сцена в монашеской келье. В окнах видны следы поздней осени – голые ветви деревьев, покрытые инеем.  Царит тишина.

А п у х т и н. (В монашеской одежде говорит негромко, взволнованно.)
Итак, свершилось: я монах!
И в первый раз в своей одежде новой
Ко всенощной пошёл. В ребяческих мечтах
Мне так пленительно звучало это слово,
(Исполняет ариозо «Хлеб насущный», слова народные.)
Если ты обездолен людьми и судьбой,
Если горе к тебе залетело,
Если тяжкий недуг присосался змеёй,
Как огнём иссушил твоё тело;
Если нет от тоски тебе сна по ночам,
Если труд твой в руках не спорится,
Приходи в монастырь приложиться к мощам,
Приходи в монастырь помолиться!..

Припев:
О Боже, ты для родины моей
Даришь тепло и дождь – дары благие неба;
Но хлебом золотя простор её полей,
Мне также, Господи, духовного дай хлеба.

Если друг у тебя из окружных людей,
Если счастье не сходит с порога, -
Я желаю тебе в этой песне моей:
Не бывать и минуты без Бога.
Если нету друзей среди многих людей,
Нелегка твоей жизни дорога...
Пожелание есть в этой песне моей:
Обрести себе в Господе Друга.

Припев:

А п у х т и н. (Говорит негромко.)
Уж две недели я живу в монастыре
Среди молчания и тишины глубокой.
Наш монастырь построен на горе
И обнесён оградою высокой.
Их башни летом вид чудесный, говорят,
На дальние леса, озёра и селенья;
Меж кельями разбросанными – сад,
Где множество цветов и редкие растенья.

(Исполняет песнь «Сады напевают».)
)
Сады напевают...
Люблю их напевы,
Где  птицы смолкают,
Тот сад омертвелый.

Песня вспорхнёт и смолкнет,
Вновь зазвучит, пропадёт...
В руки даваясь – вскрикнет.
Снова, стихая, замрёт.

В песне многих дум звучанье,
Но в одной душе звучит,
Если скрипка говорит,
То скрипач хранит молчанье.

И сад в тени задумчивых аллей,
Таит напевы поднебесной сказки,
И жаворонок, не страшась огласки,
Взовьётся песней в тишине полей!..

Я среди тех, кто жаждет песнопенья,
Ведь песни вечны, хоть не вечны мы,
Весна в цвету и слышатся напевы:
И пенье птиц, и мерный плеск волны...

Побудьте с песней этой одинокой,
С моей невестой неба – синеокой...
Как упоительны напевы в тишине,
Она поёт о вас и обо мне.

(Мелодизированный речитатив.)

Цветами монастырь наш славился давно.
Весной в нём рай земной, но ныне
Глубоким снегом всё занесено,
Всё кажется мне белою пустыней,
И только купола церквей
Сверкают золотом над ней.
Направо от ворот, вблизи собора,
Из-за дерев, едва видна,
Моя ютится келья в два окна.
Приманки мало в ней для суетного взора:
Дощатая кровать, покрытая ковром,
Два стула кожаных, меж окон стол дубовый
И полка книг церковных над столом
В киоте лик Христа, на Нём венец терновый.

(Исполняет песню «Легенда».) *

Был у Христа-младенца сад
И много роз взрастил он в нём,
Он трижды в день их поливал,
Чтоб сплесть венок себе потом.
Когда же розы расплели
Детей еврейских созвал он;
Они сорвали по цветку
И сад был весь опустошён.

Припев:
Взрастятся цветы,
Воскреснет Любовь,
Коль живы мечты
В счастливую новь!.. – 2 раза

- Как ты сплетёшь себе венок,
В твоём саду нет больше роз?
«Вы позабыли, что шипы
Остались мне», - сказал Христос.
И из шипов они сплели
Венок колючий для него,
И капли крови вместо роз
Чело украсили его...

Припев:

* слова А. Плещеева)

(Говорит задумчиво.)

Жизнь монастырская без бурь и без страстей
Мне кажется каким-то сном беспечным.
Не слышу светских фраз, затверженных речей
С их вечной ложью и злословьем вечным,
Не вижу пошлых, злобных лиц...
Но Бог поможет мне; Его любви нет меры
И милосердью нет границ!..

(Исполняет песнь «Заря вечерняя.)

У ручья за рощей –
Монастырский сад.
Солнце – лик Твой, Отче,
Лик Христа – закат.
И, венчая вечер,
Снизошёл Христос,
Умащая сердце
Сладким током слёз.

Припев:
Сделай мне, Боже, сердце открытым
Для покаяний и для молитвы... – 2 раза

Зорька угасает
Над распятьем дня,
Звон вечерний тает
В пенье соловья!
И царица ночи
Звёздный ткёт узор...
Воскрешает рощу
Соловьиный хор...

Припев:

Душу грусть не точит,
Так легко дышать...
Сердце – лик Твой, Отче,
Лик Христа – Душа!..
Если б каждый вечер
Явлен был Христос,
Умащая сердце
Сладким током слёз...

Припев:

 (Креститься, говорит негромко.)

Проснувшись, каждый день я к старцу Михаилу
Иду на послушанье в скит.
Ему на вид лет сто, он ходит через силу,
Но взор его сверкает и горит.

Он говорит со мной сердечно,
И показал мне гроб, в котором тридцать лет
Спит, как мертвец, он, саваном одет,
Готовясь к жизни бесконечной...

Я с умилением и горестью сердечной
Смотрел на этот дар унынья и борьбы.
Но старец спит в нём только летом;
Теперь в гробу суровом этом
Хранятся овощи, картофель и грибы.

                КАРТИНА ВТОРАЯ

     Звучит тихая музыка, предвосхищая встречу с холодной серебрящейся красотой зимнего леса, одного из четырёх русских чудес времён года – зимы. Из окон кельи видны деревья с большими хлопьями снега на их ветвях.

А п у х т и н.  (Мелодекламация.) 
День знаменательный, и как бы я его
Мог описать, когда бы был поэтом!
По приказанью старца моего
Поехал я рубить дрова с рассветом
В сосновый бор. Я помню, в первый раз
Я проезжал его, томим тяжёлой думой;
Октябрьский серый вечер гас,
И лес казался мне могилою угрюмой:
Так был тогда он мрачен и уныл!
Теперь блеснул он мне красою небывалой.
В восторге, как ребёнок малый,
Я вежды широко раскрыл...
(Следует музыкальный речитатив.)
Покрыта парчовым блестящим одеяньем,
Стояла предо мной гигантская сосна;
Кругом глубокая такая тишина,
Что нарушать её боялся я дыханьем.
Деревья стройные, как небеса светлы,
Вели, казалось, в глубь серебряного сада,
И хлопья снежные, пушисты, тяжелы,
Повисли на ветвях, как гроздья винограда.
И долго я стоял без мыслей и без слов...
Когда же топора впервые звук раздался,
Вес лес заговорил, затопал, засмеялся,
Как бы от тысячи невидимых шагов.

А щёки мне щипал мороз сердитый,
И я рубил, рубил один в глуши лесной...
К полудню возвратился я домой
Усталый, инеем покрытый.
О, никогда, мои друзья,
Так не был весел и доволен я
На ваших сходках монотонных
И на цинических пирах,
На ваших раутах игриво-похоронных,
На ваших скучных пикниках!
(Исполняет песнь «Невыразимы».)
Невыразимы: Божий Свет
И каждая былинка,
Дорога, посох и сума,
Росистая тропинка.

Невыразимы небеса,
Зарёй, венчая землю...
Всю эту дивную красу
Душою я приемлю.

Невыразимый солнца свет,
Невыразимы звёзды
И лунный свет, и санный след
Рябиновые гроздья.

Невыразимый ты, Господь,
Даруешь нам понятье, -
Как весь Твой необъятный свет
Нам заключить в объятья...

                КАРТИНА ТРЕТЬЯ

     Монашеская келья. Мерцает зажжённая  лампада и свечи перед святыми образами. Царят тишина и покой.
 
А п у х т и н.  (Говорит негромко.)
Неверие моё меня томит и мучит,
Я слепо верить не могу.
Пусть разум веры враг и нас лукаво учит,
Но нехотя внимаю я врагу.
Увы, заблудшая овца я в Божьем стаде...
Наш ризничий – известный Варлаам –
Читал сегодня проповедь об аде.
Подробно, радостно, как будто видел сам,
Описывал, что делается там:
И стоны грешников, молящих о пощаде,
И совести, и глаз, и рук, и ног
Разнообразные страданья...
Я заглушить в душе не  мог негодованья.
Ужели правосудный Бог
За краткий мир грехопаденья
Нас мукой вечною казнит?
И вечером побрёл я в скит,
Чтоб эти мысли и сомненья
Поведать старцу. Старец Михаил
Отчасти только мне сомненья разрешил.
Он мне сказал, что, верно, с колыбели
Во мне все мысли грешные живут,
Что я смердящий пёс и дьявольский сосуд...
Да помыслы мои успеха не имели!..
(Исполняет музыкальный речитатив «Элегия».)
В холодной синеве природа онемела,
Поднялся белый сон над стынущим ручьём.
И где-то далеко за рощей отзвенела
Осенняя печаль отлётным журавлём.

И чудится душе, встревоженной мечтами,
Безглазый лик времён дохнул из прошлых бурь,
Ветлою гнётся жизнь, и мчатся дни за днями
Певучей желтизной в предвечную лазурь.

В заоблачных путях, где звёздной нет печали.
Но там, где нет тебя, я всё отверг, как зло,
И за тобой лечу, в твой белый круг объятий,
В безбрежные края, где Солнце расцвело.

И всё вперёд гляжу – над белою страною,
Мелькнёт ли вновь, Господь, сияющий Твой лик,
Сольёмся ли с тобой сладчайшею струёю,
Твой, орошая сад и огненный цветник.

Я долго тешил взор в забаве бесполезной.
Живые горы звёзд держал в ладонях рук.
И вот спустилась ночь, и бросил я мой звёздный,
Мой звонкий, звёздный дождь в пустой её сундук...
(Драматический речитатив.)
                Увы! меня открыли! Пишет брат,
Что всюду о моём побеге говорят,
Что все смеются до упаду,
Что басней города я стал, к стыду друзей,
И просит прекратить скорей
Мою, как говорит он, «ескападу».

Я басня города! Не всё ли мне равно?
В далёкой, ранней юности, бывало,
Боялся я того, что может быть смешно,
Но это чувство скоро миновало.
Теперь, когда с людьми все связи порваны,
Как сами мне они и жалки и смешны!
Мне дела нет до мнений света,
Но мнение одно хотел бы я узнать...
Что говорит она? Впервые слово это
Я заношу в заветную тетрадь...
Её не назвал я... но что-то
Кольнуло сердце, как ножом.
Ужель ничем, ничем: ни трудною работой,
Ни долгою молитвой, ни постом
Из сердца вырвать не придётся
Воспоминаний роковых?
Оно, как прежде, ими бьется,
Смешно ли лгать перед самим собою...
Но этих помыслов я старцу не открою!
(Исполняет песнь «Город святых».)
Вечность святых видится мне,
Дом мой небесный в родной стороне.
Ночью и днём вижу, как наяву,
Город святых, а над ним синеву...

Припев:
Там, только там – небо чисто от гроз,
Там, только там – в небе тесно от звёзд.
Там – звуки арф и повсюду цветы.
Там – моей жизни святые мечты...

Странник я здесь, мне трудно в пути.
Но уж немного осталось идти
Цепью земных бесконечных дорог,
Где, даже сны в ожиданье тревог.

Припев:

К небу возносится песня моя, -
«Господи, я умоляю Тебя:
В дом к себе блудного сына прими,
С лаской Отцовской меня обними...

Припев:

                КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ

     Ночь перед Новым годом. Из окна монастырской кельи видна монастырская башня, освещённая пылающим факелом. На башне пробило полночь...

А п у х т и н.  (Говорит негромко.)
На монастырской башне полночь бьет,
И в бездну падает тяжёлый, грустный год.
Я с ним простился тихо, хладнокровно,
Один в своём углу: всё спит в монастыре.
У нас и службы нет церковной,
Здесь Новый год встречают в сентябре.
В миру, бывало, я, в гостиной шумной стоя.
Вел тихий разговор с судьбой наединк5е.
Молил я счастья, - теперь молю покоя...
Чего ещё желать, к чему стремиться мне?
А год тому назад... мы были вместе с нею,
Как будущее нам казалося светло,
Как сердце жгла она улыбкою своею,
Как платье белое к ней шло!..

Не помню, как я с ней расстался,
Могучей страсти пыл мой рос и поднимался;
Как вышел я в тумане на крыльцо...
Когда ж немая ночь пахнула мне в лицо,
Я понял, что меня влечёт неудержимо
К её ногам... и в сладком забытьи
О, мимо, мимо, воспоминания мои!
    ( Исполняет мелодический речитатив «Небесные покои», слова неизвестного автора.)
Душе видны небесные покои,
Звезда лучом взглянула на цветы;
Не чудо разве это неземное.
Что встретились лучами я и ты?

Вращенье сфер излечит все невзгоды,
Вот новая румянится заря...
Куда-то исчезают наши годы,
В которые не тонут якоря.

Прощайте удивительные страны,
Российские прощайте города...
В лесах России, как это не странно,
Нашёл приют я этот навсегда...

Душа омылась счастьем и покоем,
И ждёт весны, как расцветут цветы...
Мне видятся небесные покои,
Где встретились лучами я и ты!..
(Мелодекламация.)
Зачем былого пыл тревожный
Ворвался вихрем в жизнь мою,
И разбудил неосторожно
В груди дремавшую змею?

Она опять вонзила в сердце жало,
По старым ранам вьётся и ползёт,
И мучит, мучит, как бывало,
И мне молиться не даёт.

А завтра пост. Дрожа от страха.
Впервые исповедь монаха
Я должен Богу принести...
Пришли же, Господи, мне силу на пути,

Дай мне источник слёз и чистые восторги,
Вручи мне крепкое копьё,
Которым, как Святой Георгий,
Я б раздавил прошедшее моё!
(Исполняет песнь «Без надежды надеюсь».)
Прочь печальные думы седые!
Нынче время поры золотой!
Неужели года золотые
Беспросветной пройдут чередой?

Нет, я петь и в слезах не устану,
Улыбнусь и в ненастную ночь.
Без надежды надеяться стану,
Буду жить! Прочь, печальные, прочь!

Я цветы на морозе посею
В грустном поле, в убогом краю.
Те цветы я горючей своею,
И горячей слезой окроплю.

И холодного снега не станет,
Ледяная растает броня.
И цветы зацветут и настанет
День весны и зимой для меня.

Всю студеную ночку промаюсь,
Буду в темень глядеть пред собой,
Королевы ночи дожидаясь –
Путеводной звезды голубой.

Да и в горе я петь не забуду.
Улыбнусь и в ненастную ночь.
Без надежды надеяться буду,
Буду жить! Прочь, печальные, прочь!..
(Понижая голос, исполняет лирический речитатив.)
Труды говения я твёрдо перенёс,
Господь послал мне много тёплых слёз
И покаянья искреннее слово...
Но нынче – в день причастия святого, -
Когда к часам я шёл в собор,
Передо мною женщина входила...
Я задрожал, как лист. Вся кровь во мне застыла.
О, Боже мой! Она!.. Упорный, долгий взор
Её заставил оглянуться.
Нет, обманулся я. Как мог я обмануться?
И сходства не было: её походка, рост –
И только... Но с тех пор я исповедь и пост –
Всё позабыл, молиться я не смею,
Покинула меня святая благодать,
Я снова полон только ею,
О ней лишь я могу и думать, и писать!
Два месяца безоблачного счастья!
Пусть невозвратно канули они,
Но как не вспомянуть в печальный день ненастья
Про тёплые, про солнечные дни?

Постылый век... Мне монастырь святой
Казался пристанью надёжной,
Расстаться надо мне и с этою мечтой!
Напрасно переплыл я океан безбрежный,
Напрасно мой челнок от грязных спасся волн, -
На камни острые наткнулся он нежданно,
И хлынула вода, и тонет бедный чёлн
В виду земли обетованной.
(Исполняет песнь «Бурное море».)
Долей враждебною, волею страстною,
Сердце изранено битвой напрасною.
Вечное море, бурное море,
Ты усмири мои боли и горе...

Припев:
Мой парус, наполненный ветром ненастья,
Полощется трепетно в поисках счастья.
Срывает одежды мне ветер забвенья,
О вечность надежды, часы и мгновенья!..

Вечное море, бурное море,
Гимны-псалмы я пою на просторе.
Ты осени лучезарным покровом,
И вдохнови меня Божеским словом.

Припев:

                КАРТИНА ПЯТАЯ

     Весенний тёплый вечер. Через открытое окно в келье слышна весенняя капель и слышно, как с горы, бегут, журчат ручьи.

А п у х т и н.  (Декламирует задумчиво.)
Как медленно проходит день за днём,
Как в одиночестве моём
Мне ночи кажутся и долги, и унылы!
Всю душу рассказать хотелось бы порой,
Но иноки безмолвны, как могилы...
Как будто чувствуют они, что я чужой,
И от меня невольно сторонятся...
Игумен, ризничий боятся,
Что я уйду из их монастыря,
И часто мне читают поученья,
О нуждах братии охотно говоря;
Но речи их звучат без убежденья.
А духовник мой, старец Михаил,
На днях в своём гробу навеки  опочил.
(Исполняет песню «Город Святых».)
Город Святых видится мне,
Дом мой Небесный в родной стороне.
Ночью и днём вижу, как наяву,
Город Святых, а над ним – синеву...

Припев:
Там, только там – небо чисто от гроз,
Там, только там – в небе тесно от звёзд.
Там звуки арф, неземные цветы,
Там моей жизни святые мечты...

Странник я здесь. Мне трудно в пути.
Но уж немного осталось идти
Цепью земных бесконечных дорог,
Где, даже сны в ожиданье тревог.

Припев:    
 
(Художественное чтение, сопровождаемое музыкой (мелодический речитатив.))         
          Христос воскрес! Природа воскресает,
Бегут, шумят весенние ручьи,
И теплый ветерок и нежит, и ласкает
Глаза усталые мои.
О, Боже мой! Зачем томлюсь я тут?
Мне тридцать лет, совсем здоров я телом,
И наслаждение, и труд
Могли бы быть ещё моим уделом,
А между тем я жалкий труп душой.
Мне места в мире нет. Давно ли
Я полной жизнью жил и гордо жаждал воли,
Надеялся на счастье и покой?
От тех надежд и тени не осталось,
И признак юности исчез...
А в церкви громко раздавалось:
«Христос воскрес! Христос воскрес!»

«Она была твоя!» - шептал мне вечер мая,
Дразнила долго песня соловья,
Теперь он замолчал, и эта ночь немая
Мне шепчет вновь: «Она была твоя!»
И некуда бежать, и мучит ночь немая,
Рисуя, милые, знакомые черты...
О незабвенная! О вечно дорогая!
Откликнись, отзовись, скажи мне: где же ты? 

(Говорит речитативом, с чувством раскаянья, понижая голос.)
Сейчас ударит колокол соборный,
По всем дорожкам сада там и тут
Монахи медленно в своей одежде чёрной,
Как привидения идут.
И я туда пойду, попробую забыться,
Попробую унять бушующую страсть,
К ногам Спасителя упасть
И долго плакать и молиться!
Теперь я не прошу ни счастья, ни забвенья,
Нет у меня ни сил, ни слёз...
Пошли мне смерть, пошли мне смерть скорее!
Чтоб мой язык, в безумье цепенея,
Тебе хулы не произнёс;
Чтоб дикий стон последней муки
Не заглушил молитвенный псалом;
Чтоб на себя не наложил я руки
Перед Твоим безмолвным алтарём!

Вдруг образ матери передо мной предстал,
Давно забытый образ. В колыбели
Меня, казалось, чьи-то руки грели,
И чей-то голос тихо напевал:
(Исполняет песню «Соло соловья».)
В саду, где растут ивы и цветы, -
В раю благословенной музыки,
При бледном свете полной луны –
Внезапно запел соловей...

Припев:
Утром весенним солнце взойдёт,
Иве плакучей слёзы утрёт;
И над рекою – в гуще ветвей
Соло исполнит солист соловей!..

Пусть с ветки ивы вспорхнул чародей,
Встряхнувший росу с ветвей.
В саду, где растут ивы и цветы,
Вновь запоёт соловей!..

Припев:

                КАРТИНА ШЕСТАЯ
 
  Монастырская келья. За окнами осень. Видны тяжелые алые гроздья рябины и золотые листья клёнов, тополей и берёз. Апухтин молится и делает земные поклоны с чётками в руках. Встаёт с колен, подходит к окну...

А п у х т и н   (Распахивает окно. Декламирует, взволнованно, но сдержанно (выразительный речитатив.)
За дерзкие слова, за ропот мой греховный
Господь достойно покарал меня:
Да так, что иноки на паперти церковной
Нашли меня с восходом дня
И в келью принесли. Я помню, что сначала
Болезнь меня безжалостно терзала.
То гвоздь несносный, муча по ночам,
В моём мозгу пылавшем шевелился,
То мне казалось, что какой-то храм
С колоннами ко мне на грудь валился;
И горем я, и жаждой был томим.
Потом утихла боль, прошли порывы горя,
И я безгласен, недвижим
Лежал на дне неведомого моря.
Среди туманной, вечной мглы
Я видел только волн движенье.
И были волны те так мягки и теплы,
Так нежило меня прикосновенье
Их тонких струй. Особенно одна
Была хорошая, горячая волна.
Я ждал её. Я часто издалёка
Следил, как шла она высокою стеной,
И разбивалась надо мной,
И в кровь мою вливалася глубоко.
Однажды я проснулся, и ясней
Во мне явилося сознанье,
Что я ещё живу среди людей
И обречён на прежнее страданье.
Какой тоской заныла грудь,
Как показался мне ужасен мир холодный,
И жадным взором я искал чего-нибудь,
Чтоб прекратить мой век бесплодный...
(Понижает голос, говорит с паузами, словно размышляя вслух.)
                Теперь меня игумен посетил
И объявил мне с видом снисхожденья,
Что я болезнью грех свой искупил
И рясофорного достоин постриженья,
Что если я произнесу обет,
Мне в мир возврата больше нет.
Он дал мне две недели срока,
Чтоб укрепиться телом и умом,
Чтобы молитвой и постом
Очиститься от скверны и порока.
(Исполняет музыкальный речитатив.)
И вот смотрю, на бедный тополь мой
Я долго взором, полным муки.
Туман окутал белой пеленой,
Он к небу ветви голые простёр,

Как бы молящие, беспомощные руки.
И листья жёлтые всю землю покрывали –
Символ забвенья и печали,
Рукою смерти вытканный ковёр!

Последний день свободы, колебанья
Уж занялся над тусклою землёй,
В последний раз любви воспоминанья
Насмешливо прощаются со мной.

А завтра я дрожащими устами
Произнесу монашества обет.
Я в божий храм, сияющий огнями,
Войду босой и рубищем одет.

И над душой, как в гробе мирно спящей,
Волной неслышной время потечёт,
И к смерти той, суровой, настоящей,
Не будет мне заметен переход.

По тёмной, узкой лестнице шагая,
С трудом спускался я ... Но близок день:
Я встрепенусь и, посох мой роняя.
Сойду одну последнюю ступень.

Засни же, сердце! Молодости милой
Не поминай! Окончена борьба...
О Господи, теперь прости, помилуй
Мятежного, безумного раба!
(Исполняет песнь «Элегия»)
В холодной синеве природа онемела,
Поднялся белый сон над стынущим ручьём.
И где-то далеко за рощей отзвенела
Осенняя печаль отлётным журавлём.

И чудится душе, встревоженной мечтами.
Безглазый лик времён дохнул из прошлых бурь,
Ветлою гнётся жизнь, и мчатся дни за днями
Певучей желтизной в предвечную лазурь.

В заоблачных путях, где звёздной нет печали,
Но там, где нет тебя, я всё отверг, как зло,
И за тобой лечу, в твой белый круг объятий,
В безбрежные края, где солнце расцвело.

И всё вперёд гляжу – над белою страною,
Мелькнёт ли вновь, Господь, сияющий Твой Лик,
Сольёмся ли с Тобой сладчайшею струёю,
Твой, орошая сад и огненный цветник.

Я долго тешил взор в забаве бесполезной,
Живые горы звёзд держал в ладонях рук.
И вот спустилась ночь, и бросил я мой звёздный,
Мой звонкий, звёздный дождь в пустой её сундук.

В холодной синеве природа онемела,
Поднялся белый сон над стынущим ручьём.
И где-то далеко за рощей отзвенела
Осенняя печаль отлётным журавлём...

     В открытое окно кельи падает на стол письмо. Апухтин быстро вскрывает конверт бегло читает. Прижимая конверт к своей груди невольно восклицает.

Она меня зовёт!.. Как с неба гром нежданный
Среди холодного и пасмурного дня,
Пять строк её письма упали на меня...
Что это? Бред иль сон несбыточный и странный?

     (Взволнованный оглядывается, прислушивается, снова бегло читает письмо, и, прижимая его к своей груди, говорит тихо.)

Пять строк всего... но сотни умных книг
Сказали б меньше мне. В груди воскресла сила,
И радость страшная, безумная на миг
Всего меня зажгла и охватила!
О да, безумец я! Что ждёт меня? Позор!
Не в силах я обдумывать решенья:
Ей жизнь моя нужна, к чему же размышленья?
Когда уйдёт вся братия в собор,
Я накануне постриженья
Отсюда убегу, как вор,
Погоню слышащий, дрожащий под ударом...
А завтра иноки начнут меня судить.
И будет важно им игумен говорить:
«Да, вы его чуждалися недаром!
Как хищный волк он вторгся к нам,
В обитель праведную Божью;
Своей кощунственною ложью
Он осквернил Господний храм!»

Нет, верьте: не лгала душа моя больная,
Я оставляю здесь правдивый мой дневник,
И, может быть, хотя мой грех велик,
Меня простите вы, его читая.
А там что ждёт меня? Собранье палачей,
Ненужные слова, невольные ошибки,
Врагов коварные улыбки
И шутки плоские друзей.
Довольно неудач и прежде рок суровый
Мне сеял на пути: смешон я в их глазах;
Теперь у них предлог насмешки новый:
Я – неудавшийся монах!
А ты, что скажешь ты, родная, дорогая?
Ты засмеёшься ли, заплачешь надо мной,
Или, по-прежнему, терзая,
Окутаешь себя короной ледяной?
(Лирическая мелодекламация исполняется взволнованно.)
Но жизнь моя нужна, разгадка в этом слове –
Возьми ж её с последней каплей крови,
С последним стоном сердца моего!
Как вольный мученик иду я на мученье,
Тернистый путь не здесь, а там:
Там ждёт меня иное отреченье,
Там ждёт меня иной, бездушных храм!
Прощай же, тихая, смиренная обитель!
По миру странствуя, тоскуя и любя,
Преступный твой беглец, твой мимолётный житель
Не раз благословит, как родину, тебя!
Прощай, убогая, оплаканная келья,
Где год тому назад с надеждою такой
Справлял я праздник новоселья,
Где думал отдохнуть усталою душой!
Хотелось бы сказать ещё там много, много
Того, что душу жгло сомненьем и тревогой,
Что в этот вечно памятный мне год
Обдумал я в тиши уединенья...
Но некогда писать, мне дороги мгновенья:
Скорее в путь! Она меня зовёт!..

                Конец спектакля

                ОДИССЕЯ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА
                Музыкальная  пьеса

                Действующие лица.

Сергей Есенин
Айседора Дункан
Чёрный человек
Белый ангел
Мариенгоф Анатолий
Шнейдер Илья
Кредиторы
Шарманщик

   В массовых сценах: прохожие, коробейники, скоморохи, празднующий народ, хор, музыканты;
   Музыкальное вступление к картинам, мелодекламации и речитативы сопровождаются мелодией песни «Тебя позвать».

                АКТ ПЕРВЫЙ

                КАРТИНА ПЕРВАЯ

   Действие происходит в Берлине. Занавес опущен. В зрительном зале погашен свет. На авансцену, освещённую световым лучом, выбегает немецкий мальчик  и, размахивая газетой над головой, выкрикивает: «Не проходите мимо! Покупайте газету! Спешите, торопитесь приобрести последние, чудом оставшиеся экземпляры газеты!  Фантастические новости! Русское чудо в Германии! Сенсация! Русский большевистский поэт Сергей Есенин прилетел на аэроплане в Германию! Сергей Есенин и Айседора Дункан  покоряют Европу! Покупайте свежий номер газеты! Потрясающие новости! Мальчик убегает за кулисы.      
   Поднимается занавес. Под звуки «Марсельезы» Айседора Дункан, одетая в лёгкую тунику, босая танцует в своей оригинальной манере танец - модерн. В руках её развивается красное полотнище.  Манера её танца не связана с канонами какой-либо танцевальной школы и включает в себя такие элементы, как различные пластические движения тела в ритме какой-либо классической музыки, не обязательно танцевального характера. Простые движения свободной походки сменяются прыжками, вращениями и тому подобное. Исполнив   танец под музыку «Марсельезы» Айседора убегает за кулисы, размахивая красным полотнищем.
   Звучит мелодия песни «Тебя позвать». Сцена ярко освещается. На сцене появляется Сергей Есенин, читает отрывки из своей поэмы «Пугачёв».
Есенин начинает читать медленно и тихо, почти шёпотом, а затем всё громче, временами читает во всю свою мощь.

                Сергей Есенин. (Музыкальный речитатив.)
Ох, как я устал и как болит нога!..
Ржёт дорога в жуткое пространство.
Ты ли, ты ли, разбойный Чаган,
Приют дикарей и оборванцев?

Мне нравится степей твоих медь
И пропахшая солью почва.
Луна, как желтый медведь,
В мокрой траве ворочается.

Наконец-то я здесь, здесь!
Рать врагов цепью волн распалась,
Не удалось им на осиновый шест
Водрузить головы моей парус.

В солончаковое ваше место
Я пришёл из далёких стран, -
Посмотреть на золото телесное,
На родное золото славян.

Люди ведь все со звериной душой, -
Тот медведь, тот лиса, та волчица,
А жизнь – это лес большой,
Где заря красным всадником мчится.

Нужно остаться здесь!
Нужно остаться, остаться,
Чтоб вскипела месть
Золотою пургою акаций,

Чтоб пролились ножи
Железными струями люто!
Слушай! Бросай сторожить,
Беги и буди весь хутор.

Знаете ли вы, что по черни ныряет весть,
Как по гребням волн лодка с парусом низким?
По-звериному любит мужик наш на корточки сесть
И сосать эту весть, как коровьи большие сиськи.

Уж слышится благовест бунтов,
Рёв крестьян оглашает зенит,
И кустов деревянный табун
Безлиственной ковкой звенит.

Каждый платит за лепту лептою,
Месть щенками кровавыми щенится.
Кто же скажет, что это свирепствуют
Бродяги и отщепенцы?

Это буйствуют россияне!
Я ж хочу научить их под хохот сабль
Обтянуть тот зловещий скелет парусами,
И пустить его по безводным степям, как корабль.

Я стращать мертвецом вас не стану,
Но должны ж вы, должны понять,
Что этим кладбищенским планом
Мы подымем монгольскую рать!

Кто бы знал, кто бы знал, как бурливо и гордо
Скачут здесь шерстожёлтые горные реки!
Не с того ли так свищут монгольские орды
Всем тем диким и злым, что сидит в человеке?
 
Уж давно я, давно скрывал тоску
Перебраться туда, к их кочующим станам,
Чтоб разящими волнами их сверкающих скул
Стать к преддверьям России, как тень Тамерлана.

Кто хихикает там исподтишка,
Злобно отплёвываясь от солнца?
…Ах, это осень!.. Это осень вытряхивает из мешка
Чеканные сентябрём червонцы.

Это она, она, она,
Разметав свои волосы, зарею зыбкой,
Хочет, чтоб сгибла родная страна
Под её невесёлой холодной улыбкой.

Вот всплывает, всплывает синь ночная над Доном,
Тянет мягкою гарью с сухих перелесиц.
Золотою извёсткою над низеньким домом
Брызжет широкий и тёплый месяц.

Где-то хрипло и нехотя кукарекнет петух,
В рваные ноздри пылью чихнёт околица,
И всё дальше, всё дальше, встревоживши сонный луг
Бежит колокольчик, пока за горой не расколется…

Неужели пришла пора?
Неужели под душой так и падаешь, как под ношей?
А казалось… казалось, ещё вчера…
Дорогие мои… дорогие… хор-рошие…

   На сцене появляется «Чёрный человек» с огромным чёрным  мешком за спиной, битком набитый деньгами. На мешке нарисован большой знак американского доллара.  «Черный человек» танцует с элементами пантомимы вокруг Есенина  под мелодию джаза, предлагая поэту своё богатство, подкупая искусство. Есенин решительно отталкивает его от себя. «Черный человек», не скрывая своей злобы, сверкая обезумевшими очами, удаляется за кулисы, угрожая поэту кулаком…
   На сцене появляется светлый ангел с букетом цветов в руках и с венком из цветов на голове. Есенин принимает цветы из рук ангела. Ангел надевает ему на голову свой венок, и они вдвоём, взявшись за руки, уходят за кулисы. 

                КАРТИНА ВТОРАЯ

   Роскошная комната в доме Айседоры Дункан в Берлине, украшенная цветами с большим вкусом. Айседора сидит в кресле у камина. Сергей Есенин стоит посреди комнаты, скрестив руки у себя на груди. Есенин,   обращаясь к Айседоре Дункан, читает своё стихотворение «Заметался пожар голубой»; музыкальное сопровождение – мелодия песни «Тебя позвать».
                Сергей Есенин. (Музыкальный речитатив.)
Заметался пожар голубой,
Позабылись родимые дали,
В первый раз я запел про любовь.
В первый раз отрекаюсь скандалить.

Был я весь - как запущенный сад,
Был на женщин и зелие падкий.
Разонравилось пить и плясать
И терять свою жизнь без оглядки.

Мне бы только смотреть на тебя,
Видеть глаз златокарий омут.
И чтоб, прошлое не любя,
Ты уйти не смогла к другому.

Поступь нежная, лёгкий стан,
Если б знала ты сердцем упорным,
Как умеет любить хулиган,
Как умеет он быть покорным.

Я б навеки забыл кабаки,
И стихи бы писать забросил,
Только б тонкой касаться руки
И волос твоих цветом в осень.

Я б навеки пошёл за тобой
Хоть в свои, хоть в чужие дали…
В первый раз я запел про любовь,
                В первый раз отрекаюсь скандалить.

   Айседора встаёт с кресла, направляется к Есенину и в знак признательности протягивает ему обе руки. Раздаётся звон колокольчика в двери. Резко открывается дверь и в комнату шумно входят два кредитора, требуют от Айседоры срочно возвратить им долги по векселям.

П е р в ы й   к р е д и т о р.  (Подошёл к Айседоре почти вплотную.) Мы требуем срочно возвратить нам долги по векселям. Сколько можно кормить нас обещаниями?..
В т о р о й   к р е д и т о р.  Мы не уйдём отсюда, пока не получим все долги сполна…
П е р ы й   к р е д и т о р.  (Громко.) Это возмутительно, что вы столько времени водите нас вокруг да около!..
А й с е д о р а.   (Невозмутимо.)  Господа, успокойтесь, прошу вас. Вы же знаете, что мой особняк уже продан и со дня на день я должна получить за него деньги. Поверьте мне: скоро я расчитаюсь с вами. Обещаю вам…
В т о р о й   к р е д и т о р.  (После небольшой паузы.)  Хорошо, сейчас мы уйдём, но учтите, что после завтра мы придём снова и если не получим все долги сполна, то устроим грандиозный скандал…
   (Кредиторы  поспешно выходят из комнаты, Сергей Есенин, обращаясь к Айседоре.)
Е с е н и н.   Изадора, объясни, пожалуйста, что всё это значит?
А й с е д о р а.  (Отвечает уклончиво.)  Да пустяки всё это, Серёжа, не обращай внимания…
Е с е н и н.   (С дружеским участием.) Изадора,  ведь ещё недавно ты мне говорила, что у тебя  большие капиталы  в европейских банках, и ты владеешь замками по всей Европе… Что же случилось? Почему ты задолжала кредиторам?
Д у н к а н.  (Отвечает не совсем любезно.) Наивный ты, Серёжа. Какие у нас, артистов капиталы? Пошутила я, понимаешь?..         
Е с е н и н. (Недоумевая,  пожимает плечами, садится в кресло.) Вот это да!..
Д у н к а н. (Обиженно.) Смотрите, какие мы ангелы. Так вот крылышками и машем!..

  ( Сергей Есенин достаёт из кармана своего пиджака самодельную свирель,  играет. Дункан садится рядом с Есениным на спинку кресла.)

   Серёжа, пожалуйста, не обижайся на мои неприветливые слова. Понимаешь, мои адвокаты сплутовали. Они продали мои дома в Берлине и в Париже за бесценок. Имущество расхитили. На мои деньги в банке наложили арест… (Берёт из рук Есенина свирель, играет…)
 
                АКТ ВТОРОЙ

                КАРТИНА ТРЕТЬЯ

   Занавес опущен. Через зрительный зал быстро идёт мальчик, размахивая газетами у себя над головой, восклицает: «Леди и джентльмены, покупайте газеты! Удивительные новости Сергей! Есенин и Айседора Дункан, словно две  «кометы» из России и Америки, летают над туманным Альбионом.… Не упускайте шанс узнать потрясающие новости первыми!.. Ловите Жар-птицу удачи! Покупайте, покупайте свежий номер газеты!..» (Мальчик убегает за кулисы.) 
   Занавес открывается. В Лондонском доме Айседоры Дункан гостинная комната выполнена в английском стиле. На столе установлен патефон (портативный граммофон). Сергей заводит патефон и ставит пластинку, звучит музыка Ф. Шопена – этюды, сочинение 10. Перед большим зеркалом Айседора разучивает отдельные фрагменты движений танца.

Е с е н и н.  (Обращается к Дункан.)  Представь себе, Изадора, наши с тобой английские друзья телеграфировали в американскую полицию, чтобы нас не впускать в Америку... Как тебе это нравится?..  Лично я – в гневе!..
Д у н к а н.  (Обращаясь к Есенину.) Серёжа, успокойся, пожалуйста. Чему быть, того не миновать!..
Е с е н и н. (Подходит к Дункан, бережно берёт её за плечи.) Изадора, напиши, пожалуйста, письмо Литвинову. (Дункан без промедления усаживается за письменный стол, пишет письмо под диктовку Есенина.) Уважаемый товарищ Литвинов. Будьте добры, сделайте так, чтобы мы выбрались из Англии в Америку. Обещаем держать себя корректно и в публичных местах «Интернационала» не петь. Уважающие Вас, Сергей Есенин и Айседора Дункан.

   Зазвенел колокольчик, установленный в двери, Есенин открывает дверь. В гостиной комнате появляются Мариенгоф и Шнейдер. Друзья обнимаются, смеются громко и искренне, как дети…Дункан с большим интересом наблюдает за бурной сценой встречи друзей.

Е с е н и н.  (Не скрывая своего волнения.)  Как это замечательно, друзья, что мы с вами собрались здесь, у самых берегов Атлантики!.. Скоро мы с Изадорой зальёмся в Америку, а там, сами знаете, в бетонных джунглях штатов так легко затеряться… (Обращается к Шнейдеру.) Друг любезный мой Илья Ильич, расскажи скорее о России! (Шнейдер берёт гитару.) 
Ш н е й д е р. (Обращаясь к Сергею Есенину.) Слушай, Сергей Александрович, я принёс тебе песенную весть с родимой сторонки, ведь краше песни о Руси не скажешь…(Поёт, аккомпанируя себе на гитаре, песню «Тебя позвать».)*
Тебя позвать, как воздуха вдохнуть,
Пройдя сквозь ужас нового рожденья,
Утратить всё, чтоб видеть чистый путь
Тяжёлого достойного служенья.

Тебя позвать, как стать под образа,
Покаяться при всём честном народе,
Вновь выбрать жизнь, узнав твои глаза,
Вернуться к человеческой природе.
Тебя позвать в мертвящей тишине,
В глумленье зла всемирного бедлама
И счастье знать, что ты ответишь мне,
Ты подойдёшь, и ты укроешь, мама…

Утратить всё, чтоб видеть чистый путь
Тяжелого достойного служенья.
Тебя позвать, как воздуха вдохнуть,
Пройдя сквозь ужас нового рожденья.

Слова Н.Шевцовой.

Е с е н и н.  (Обнимая Шнейдера.) Спасибо тебе, милый друг! Как же ты сполна утолил мою душу! Спасибо, брат, за глоток из чистого родника моей родимой сторонки!..
М а р и е н г о ф.  (Обращаясь к Есенину и Дункан.) А мне так хочется подарить Айседоре все цветы, выращенные Сергеем Есениным (Читает отрывок из стихотворения Есенина «Цветы».)
Цветы мне говорят прощай.
Головками, кивая низко.
Ты больше не увидишь близко
Родное поле, отчий край.

Любимые! Ну что ж, ну что ж!
Я видел вас и видел землю,
И эту гробовую дрожь
Как ласку новую приемлю.

Весенний вечер. Синий час.
Ну как же не любить мне вас,
Как не любить мне вас, цветы?
Я с вами выпил бы на «ты».

Ах, колокольчик, твой ли пыл
Мне в душу песней позвонил
И рассказал, что васильки
Очей любимых далеки.

Я не люблю цветы с кустов,
Не называю их цветами.
Хоть прикасаюсь к ним устами,
Но не найду к ним нежных слов.

Я только тот люблю цветок,
Который врос корнями в землю,
                Его люблю я и приемлю,
Как северный наш василёк.

Любовь моя, прости, прости.
Ничто не обошёл я мимо.
Но мне милее на пути,
Что для меня неповторимо.

Цветы, скажите мне прощай,
Головками, кивая низко,
Что не увидеть больше близко
Её лицо, любимый край.

И потому, что я пою.
Пою и вовсе не впустую,
Я милой голову мою
Отдам, как розу золотую.
Е с е н и н.  (обнимает Мариенгофа) Милый Толя! Позволь крепко прижать к моему горячему сердцу, твою бесценную голову, как розу золотую!.. Друзья мои, в знак признательности мне хочется одарить вас песней...

 (Берёт гармонику, играет и поёт романс на свои слова «Вот оно глупое счастье», Айседора Дункан танцует.)

Вот оно глупое счастье
С белыми окнами в сад!
По пруду лебедем красным
Плавает тихий закат.

Здравствуй златое затишье,
С тенью берёзы в воде!
Галочья стая на крыше
Служит вечерню звезде.

Где-то за садом несмело,
Там, где калина цветёт,
Нежная девушка в белом
Нежную песню поёт.

Стелется синею рясой
С поля ночной холодок…
Глупое, милое счастье,
Свежая розовость щёк!

По пруду лебедем красным
Плавает тихий закат.
Вот оно глупое счастье
С белыми окнами в сад!..

                (Друзья обнимаются, танцуют все вместе).
 
                КАРТИНА ЧЕТВЁРТАЯ

   На набережной Невы шарманщик зазывает прохожих в походный кукольный театр.

Ш а р м а н щ и к.   (громко восклицает) Заходите, люди русские, ворота мои неузкие! Покажу вам Париж, город – взглянешь – угоришь! Любо, недорого, мило, - не проходите,  хорошие, мимо!.. Заходите в театр смелее, медный грошик не жалейте!.. (Играет на шарманке, поёт песню «Вернулся на родину», слова И. Лысцова.)
Вернулся на родину – веру обрёл.
И я припадаю в деревне
К избе, полонённой со всех со сторон
Хмелеющей маем сиренью.

Ах, нет у меня Айседоры Дункан,
Чтоб мне показать и Европу,
И хищной Америки злобный капкан,
Где вёл бы себя я неробко.

Свой век провожу я в объятьях своей
Страны об ином, не мечтая.
Но тайная родинка словно на ней,
Милей мне деревня родная.

Я жемчуги в море глубоком нашёл –
От взоров не смог утаить их.
К деревне родимой я лугом прошёл –
И выдали слёзы открытий.
П е р в ы й   п р о х о ж и й.  (Обращается ко второму прохожему.) Скажи мне, брат, что тут за кутерьма? Пошто, тут народу – тьма?
В т о р о й   п р о х о ж и й.  (Смеётся.) Да говорят, будто резинового козла американского надули, и полетят на нём Машка Распутина и Мишка Горбатый…
П е р в ы й   п р о х о ж и й.  (Чешет свой затылок.) А может – брехня всё это?
В т о р о й   п р о х о ж и й.  (Смеётся.) Да какой там, к лешему, брехня! Нэпманы хорошо им заплатили и водки дали, так они и рады стараться. Видишь, вон их к козлу надутому под руки ведут, а они и ногами уже передвигать не могут.  Гляди, гляди: верёвками-то их, прямо-таки наудавку к козлу привязали. Мишка-то, похоже, совсем умом рехнулся. А баба-то дура, слышь ты, частушки матерные запела!.. Господи, прости их души грешные, они не ведают, что творят…
П е р в ы й   п р о х о ж и й.  (Чешет свой затылок.) А пошто вся эта комед-то разыгрывается?
В т о р о й   п р о х о ж и й. (Смеётся.)  Как я прослышал, будто Сергей Есенин из Америки в Сан-Петербург на пароходе возвращается. Вот нэпманы и устроили ему увеселительную встречу. Деньги-то им всё равно куда-то девать надо, так вот они и решили потешить народ. Гляди, гляди, Мишка Горбатый козла заморского наглаживает и кричит: «Пошла, пошла, поехала!..»
П е р в ы й   п р о х о ж и й.   (Кричит во всё горло.) Мать честная, гляди-ка козёл-то взлетает!.. Высоко уж взлетел!.. Однако же ведь, того и гляди – лопнет эта резиновая махина, тогда уж добра-то пахучего не оберёшься…
В т о р о й   п р о х о ж и й.   (Смеётся.) Ай да Машка!.. Ай, да сукина дочь! Даром что ли она незаконная дочь самого Гришки Распутина!..
П е р в ы й   п р о х о ж и й.  Куда это все разом ринулись? Ей-богу, не миновать нам нынче беды. Уж лучше дома хлебать щи из лебеды…
В т о р о й   п р о х о ж и й.
  (Крестится двумя руками.)  По-всему видно, что народ уже на пароходную пристань валом повалил. Не иначе, что Сергей Есенин из Америки на пароходе причаливает. Ну, брат, дело тут может выйти не малое: одни пришли поприветствовать великого русского поэта, а другие – не хотят подпускать его даже близко к пристани… (Толкает локтем своего собеседника.) Слышишь? Сергей Есенин читает стихи прямо с палубы парохода. (Есенин читает отрывок из своей поэмы «Пугачёв», сцена каторжанина Хлопуши.)

                С е р г е й   Е с е н и н.
                (Музыкальный речитатив.)
Чёрта ль с того, что хотелось мне жить?
Что жестокостью сердце устало хмуриться?
Ах, дорогой мой, для помещика мужик –
Всё равно, что овца или курица.

Ежедневно молясь на зари жёлтый гроб,
Кандалы я сосал голубыми руками…
Вдруг… три ночи назад… губернатор Рейнсдорп,
Как сорвавшийся лист, взлетел ко мне в камеру…

«Слушай, каторжник! (Так он сказал.)
Лишь тебе одному поверю я.
Там в ковыльных просторах ревёт гроза,
От которой дрожит вся империя,

Там какой-то пройдоха, мошенник и вор
Вздумал вздыбить Россию ордой грабителей,
И дворянские головы сечёт топор –
Как берёзовые купола в лесной обители.

Ты,  конечно, сумеешь всадить в него нож?
(Так он сказал, так он сказал мне.)
Вот за эту услугу ты свободу найдёшь
И в карманах зазвякает серебро, а не камни».

Уж три ночи, три ночи, пробиваясь сквозь тьму,
Я ищу его лагерь, и спросить мне некого.
Проведите ж, проведите меня к нему,
Я хочу видеть этого человека!..   
(Послышался ликующий шум людского собрания.)

В т о р о й   п р о х о ж и й.   (Обращаясь к своему собеседнику.) Ты, брат, смотри сейчас в оба, если толпа тебя понесет, не сопротивляйся, а просто подгибай колени и пусть она несёт тебя, куда ей Бог велит. (Крестится двумя руками. Слышится мелодия песни «Тебя позвать».)

                Конец спектакля

                ВИДЕНИЕ МАХАБХАРАТЫ
                Музыкальная ведическая драма
 
   В данной пьесе «Махабхарата» представлена, как современная мировая драма. Автор попытался максимально приблизить текст настоящей пьесы к оригиналу по смыслу и мелодике санскритских шлок (стихов).

                Действующие лица и исполнители.

Д х р и т а р а ш т р а - царь Кауравов слепой от рождения олицетворяет слепоту духовную нашего века безумия, лицемерия, стяжательства;
С а н ь д ж а я - ясновидящий мудрец при дворце царя Дхритараштры, живописец;
А р д ж у н а - прославленный легендарный воин-кшатрий династии Пандавов, ставший на путь нравственного, духовно очищения;
К р и ш н а - «Инструмент» Бога, давший наставления – Гиту (песнь Бога) Арджуне перед началом сражения на поле битвы Курукшетра;
Б х и ш м а - воин на стороне Кауравов против Пандавов, неодолимый, подобно всеперемалывающим современным средствам массовой информации, вся сила которых основана на насилии и сексуальном беспределе;
Д у р ь о д х а н а - старший сын слепого царя Дхритараштры, олицетворяющий собой все дурное, наподобие современных безумцев, одурманивающих себя всеми видами наркотиков;
А ш в а т т х а м а н - последний, ставшийся в живых воин, после великой битвы на поле боя Курукшетра;
В д о в а - женщина в черном, оплакивающая мужа, погибшего с великом сражении;
В сценах принимают участие воины, вдовы, ангелы.

                ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

                КАРТИНА ПЕРВАЯ

На переднем плане сцены, в углу, установлен мольберт в виде треножника, на котором закреплен холст на подрамнике для работы художника. Художник Саньджая рисует картину. Он время от времени отступает от картины, рассматривая ее со стороны.

С а н ь д ж а я.  (Разговаривает сам с собой.)  Картина получилась просто потрясающая. Я и сам не ожидал, что получится – истинный шедевр! (Ходит вдоль картины, скрестив руки у себя на груди.) В самом деле, картина получилась такая, как не от мира сего…Господи! Боже мой!.. Что всё это значит?! Мною написанная картина словно оживает?! (Ладонью дотрагивается до своего лба, трет виски, говорит в полголоса, успокаивая себя.) Главное спокойствие, ничего особенного не произошло. Однако же взгляните, люди добрые. (Обращается к зрителям, указывая кисточкой на свою картину.) Полюбуйтесь, пожалуйста: герои моей картины идут прямо сюда, на сцену. Подскажите, что делать будем, если они сейчас все разом выскочат на эту сцену!.. Слышите: они уже бают в барабаны?! (Слышится отдаленный гул барабанов и топот копыт лошадей, которые все усиливаются, словно приближаясь издалека.) Нет, не могу больше этого видеть и слышать! (Саньджая закрывает ладонями свои уши, хочет удалиться, но его схватывают могучие древние воины,  и он оказывается перед лицом слепого царя Кауравов - Дхритараштры).

                КАРТИНА ВТОРАЯ

    Слепой царь Дхритараштра по совету своих мудрецов принимает Санджаю за всевидящего и приказывает Санджае рассказывать о том, что происходит на знаменитом поле битвы Курукшетре, как обладающего даром видения на далёком расстоянии. Санджая смотрит на свою картину и ясно видит поле боя Курукшетры, где происходит междоусобное братоубийственное сражение между Кауравами и Пандавами, и рассказывает о ходе битвы слепому царю Дхритараштре.

Д х р и т а р а ш т р а. (Обращается к Саньджаю.)
-Что сделали? – скажи, Саньджая,
Мои и Панду сыновья,
Собравшись в месте поклоненья –
На поле Куру для сраженья?
Пандавы, ведь не шутки ради,
Грозят мечом родному дяде?..

С а н ь д ж а я.
О, царь - опора Кауравов!
О Дхритараштра, дело в том:
- Сокровище – рассудок здравый,
Но им владеет только тот,
Кто им владеет; и по праву
Арджуна стал на поле брани…

(На сцене появляется колесница с воином-кшатрием Арджуной и возничим Кришной.)

А р д ж у н а.  (Обращается к Кришне.)
Друг Кришна, пока у врагов не в окружье –
Мне дай наставленье, я сверю оружье.
Меж вражеских ратей, как раз посредине,
Мою колесницу поставь между ними;
Там вражеские разгляжу я порядки,
Коль с ними нам биться начертано в схватке…

К р и ш н а.  (Обращается к Арджуне.)
По-твоему будь, друг Арджуна кудрявый,
Смотри, оцени: каковы Кауравы,
Но только прошу не для красного слова –
Меня не забудь – помни снова и снова.
Меня не забудь – как бы ни было тяжко,
Со мною повсюду в одной будь упряжке…

(Колесница приезжает по сцене на некоторое расстояние и останавливается. Арджуна прикладывает ладонь к бровям, всматривается вдаль.)

А р д ж у н а. 
Друг Кришна, я вижу: там деды и внуки,
Дядья, сыновья их – так смотрят жестоко.
И прочие все – так близки нам по крови,
Но в бой с нами насмерть идти все готовы.
Зачем убивать я сородичей буду?!..

(Качает головой из стороны в сторону. Кладет руку на плечо Кришны, смотрит ему прямо в лицо, говорит с жаром):

Да лучше я сам лягу мертвым на поле –
За блага земные сражаться нет воли…
Пускай - Кауравы полны вероломства,
Все ж их истреблять – мой позор на потомства.
Мы жизнью самой наслаждаться не сможем,
Когда Дхритараштры сынов уничтожим.
Честней – без оружья и всякой защиты,
Испить свою чашу – быть тут же убитым!..

(Решительно бросает свой лук и стрелы на землю, закрывает лицо своими руками.
Из глубины сцены выходят немного вперед Саньджая и Дхритараштра.)

С а н ь д ж а я. (Обращается к Дхритараштре.)
Вот выбросил лук свой Арджуна на поле,
Как видно, предался он Божеской воле.
В ладонях лицо - все слезами залито…
К чему ему стрелы и лук знаменитый?

К р и ш н а.
(Кладет свою руку на плечо Арджуны, обращается к нему с дружеским наставлением.)
Да как перед битвою - битвы страшиться?
Смятенье такое - не красит Арийца.

А р д ж у н а. (Обращаясь к Кришне, говорит уже более сдержанно.)
Да как же сражаться мне с Бхишмой и Дроной?
Ведь слава о них, как у Солнца корона!
Чем их убивать – столь великих деяньем,
Мне краше в безвестности жить подаяньем!..

К р и ш н а. (Говорит Арджуне более решительным тоном.)
Пойми ты, Арджуна, проникнись до сути:
Враги уж без жизни, как сонные трутни…
Сейчас же и здесь, и не поздно, не рано –
На поле вот этом закончится драма,
Чтоб новыми красками сочно играя,
Открылась вновь пьеса – свежа и живая!..
Для духа нет смерти, как нет и рожденья,
И нет сновиденья, и нет пробужденья.
Как плащ, обветшавший свой, с радостью сбросив,
Мы, счастливо новый плащ с радостью носим.
Рожденый - умрёт, чтобы вновь народиться,
Кто мудрый, тому горевать – не годиться!..
Воитель, вступая в сраженье - считает:
- Сквозь битву – ворота распахнуты в рае!
И если от битвы откажешься правой –
Навеки расстанешься с честью и славой.
И скажут потомки: «Он струсил в сраженье»,
Потеряно будет к тебе уваженье!
Герою – победа  само пораженье,
Долой малодушье, вступая в сраженье.
Герой к наслаждениям вкус уничтожит,
Лишь только увидеть он Истину сможет.
И, их поборов – к высшей цели приходит:
Само свое сердце, даруя свободе!..
Душа же бессмертна в любом воплощенье,-
Так может ли смерть приносить огорченье?
Исполни свой долг, назиданье усвоив:
Героя рождает миг правого боя!
Убитый – достигнешь небесного сада,
А что ещё сердцу геройскому надо!..

А р д ж у н а .
(Обращаясь к Кришне, говорит нерешительно, но спокойно и сдержанно.)
Друг Кришна, но если ты мне в назиданье
Превыше деяний всех ставишь познанье,
Тогда для чего, разуменьем богатый,
К столь пагубной сече толкаешь меня ты?
Мне мутишь сознанье искусною речью;
Ты прямо ответь мне: где благо я встречу?

К р и ш н а.
(Встает во весь рост в колеснице, протягивая обе руки Арджуне, приглашая подняться и его, говорит убедительно, вдохновенно.)
Без дела никто не достоин блаженства,
Без праведных дел – нет пути к совершенству.
Поэтому – действуй, бездействию дело
Всегда предпочти и сражайся умело!
Коль истинно ты ни к чему не привязан,
Тогда делай то, что ты делать обязан!

А р д ж е н а. (Говорит взволнованно и страстно.)
Друг Кришна, светла и ярка твоя милость,
Как зорькой восток вся душа озарилась!
Мне чужды отныне сомненья былого,
Исполню твое вдохновенное слово!
Преградой душа  моя уж не смутиться.
Возьму снова лук, чтобы с честью сразиться!

                Конец первого действия

                ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

                КАРТИНА ТРЕТЬЯ

В глубине сцены установлен царский трон. Появляются царь Дхритараштра и ясновидящий мудрец Саньджая. Дхритараштра, держась за плечо Сандьджаи, усаживается на трон. Саньджая располагается рядом с троном на коврике в позе лотоса и рассказывает Дхритараштре о ходе сраженья на поле боя Курукшетра, находящегося вдали от Хастинапура. Ясновидящему Саньджае не представляет труда созерцать картину боя происходящего на большом расстоянии. По ходу его рассказа на сцене разворачивается действие, соответствующее повествованию.

С а н ь д ж а я.  (Рассказывает Дхритараштре о происходящем сражении с большим воодушевлением, вселяя в расстроенное сердце царя уверенность в победе Кауравов.)
Кому ж неизвестно такое явленье,
Сколь Бхишма могуч, коль на поле сраженья!
И всякий, оружие, бросив, не бается,
При виде столь яростного полководца.
Ему не помеха и темень ночная,
Хоть многим она, даже ум затемняет…

На сцене появляется колесница прославленного воина Бхишмы. На поясе у него висит знаменитый меч, за плечами - лук и стрелы. Голова Бхишмы украшена золотым шлемом. На плечах его легкая накидка. На груди его, на руках и на голенях ног золотые защитные пластинки. Колесницей воина Бхишмы управляет возничий, сидящий впереди, на возвышении. Колесницу Бхишмы украшает флаг, на котором изображен Кама – бог любви. Возничий с подобострастием и большим удовольствием обмахивает опахалом  Бхишму, ожидающего нападения врага.   
Появляется колесница прославленного воина Арджуны с его возничим Кришной. На колеснице Арджуны развивается флаг с изображением Ханумана (Существо с туловищем человека и с головой обезьяны.) Колесница Арджуны остановилась напротив колесница Бхишмы.

А р д ж у н а. (Обращаясь к Кришне.)
Вчера мне в сраженье увиделось к ночи
Вся сила и мощь Бхишмы, видел волчью!
Как войско Пандавов мертвит и кровавит:
Так слон тростниковые заросли давит…
И войско смертельно он все поражает,
Как пламя сухую траву пожирает…
А раны от нас он легко переносит…
Что делать нам, Кришна?

К р и ш н а.
(Отвечает, улыбаясь, но не сразу, но после небольшой паузы.)
Давай его спросим…

А р д ж у н а.
(Некоторое время вопросительно смотрит на Кришну,  наконец, встает в своей колеснице, поднимает руку, указывая в сторону Бхишмы, обращается к нему.)
Эй, Бхишма-герой, ты нам с Кришной поведай:
Как битву с тобой нам закончить победой?..

Б х и ш м а.   (Отвечает неторопливо, с чувством  превосходства.)
За жизнь свою, честно скажу: я спокоен,
Пока этот лук мой  здесь, рядом со мною.
Но, если оружья лишусь боевого,
Легко свою смерть я приму от любого…
Когда впереди войска Пандавов дети,
Невесты их, брошу оружия эти!
Тогда ты, Арджуна, столь мощный и смелый,
Вонзи в мое тело каленые стрелы,
Повергнув меня, остальных всех преследуй
Так царство своё возвратишь ты с победой!..

(Арджуна, едва заметным поклоном благодарит Бхишму, садится в свою колесницу в задумчивости. Кришна его успокаивает, кладет ему на плечо свою руку, о чём-то тихо говорит ему…)

(Саньджая и Дхритараштра все это время находились на сцене. Саньджая продолжает рассказывать царю о событиях, разворачивающихся на поле боя Курукшетре.)

С а н д ж а я.  (Обращаясь к Дхритараштре.)   
Вот с Бхишмой Арджуна и Кришна простились,
Воздав ему почесть, на хитрость пустились,
Так войско своё подготовили к бою:
Поставив детей и невест пред собою…

(После этих слов Саньджая, перед колесницей Арджуны стали два ангела в образе невесты и ребенка и начали танцевать. Бхишма выбросил свой боевой лук и стрелы на дно своей колесницы.)

Напали Пандавы на Бхишму седого,
Разили его в битве снова и снова…

(Арджуна имитирует стрельбу из своего лука, используя вместо стрел цветы, которые вручил ему Кришна, как символ духовного Знания.)

Но, залитый кровью и  корчась от боли,
Стоял, не покинул он бранного поля…

(Бхишма получая поток цветочных стрел, реагирует так, будто этот цветочный дождь причиняет ему нестерпимые физические муки. Наконец, он не выдерживает, нарушает свое обещание, берет другой лук и стрелы, имитируя беспрерывную ожесточенную стрельбу по своему противнику Арджуне.)

Лук новый, в бою этом Бхишмой добытый,
Сгорает, как в топке, стрелою прошитый.

(Бхишма вынимает свой знаменитый меч, и начинает размахивать им с безумной неистовостью, оскаливая зубы и сверкая очами…)

Как вихрь, раздувающий пламень – секира,
И сам он, как пламя в день гибели мира!..
Так воины в страхе на Бхишму глядели,
Что волосы дыбом вздымались на теле!..
 
(Арджуна изображает смятение на своем лице. Он словно отмахивается руками от Бхишмы. Бхишма бросает свои лук и меч, выхватывает длинный дротик и начинает им жестикулировать так, словно мечет не копьё, а молнии. Арджуна, наконец, словно опомнился от полного смятения,  и возобновил стрельбу из лука своими цветочными стрелами.)

Как молния вспыхнул в руке Бхишмы дротик,
Арджуна пять стрел ему выпустил – против,
И дротик расколот. Как это случилось,
Что молния на пять частей раздробилась?
И Бхишма оглушен был грохотом громким,
Смотрел, как безумный на эти обломки…

(Сверкает молния, раздаются громовые раскаты и, дротик Бхишмы раскололся у него в руках на пять частей…)

Б х и ш м а  (поднимая руки к небесам)
Врагов поразил бы я всех очень скоро,
Коль Бог не служил бы Пандавам опорой!

(Руки у Бхишмы опустились, голова его беспомощно упала на грудь.)

Как видно у жизни достиг я предела
И смерти моей, верно, время приспело…


С а н ь д ж а я  (Обращаясь к Дхритараштре.)
От стрел не искал Бхишма больше защиты,
Сквозь щит и броню многократно пробитый.
Арджуна, порывистый в схватке и в спорах,
В грудь Бхишмы метнул девять стрел златоперых.

(Колесница Арджуны вплотную подъезжает к колеснице Бхишмы, и Арджуна осыпает Бхишму лепестками и бутонами цветов.)

Но Бхишма не дрогнул: спокойна вершина
Хотя у подножья трясётся равнина.
Воитель Арджуна в сраженье счастливый,
Метнул двадцать стрел он из лука Гондивы!..
В противнике двадцать пробил он отверстий,
Но Бхишма не дрогнул, исполненный чести…
Не дрогнул. Хоть хлынула кровь из отверстий.
И стрел оперённых вошло в него двести!..
Стоял, не колеблясь, как мира основа,
Арждуна же, силою, движимый новой,
Разбил его лук, удивлявший величьем,
Свалил его знамя совместно с возничим.
 
(Арджуна взял из колесницы Бхишмы его лук и знамя. Положил их на сцену и осыпал все это лепестками цветов. Из колесницы вышел возничий Бхишмы, и лег рядом с луком и знаменем, осыпанными цветочным дождем.)

А Бхишма, все новых приняв приношений,
Ни в чём не искал уж защиты в сраженье.
На землю нахлынули крови потоки,
В которых и ближний тонул и далёкий.

(Арджуна осыпал лепестками цветов Бхишму, и вокруг него, бросая пригоршни цветов в зрительный зал (цветы знания Истины).

Теряя колёса и оси, и дышла,
Сшибаясь в бою колесницы. И пришлый,
И здешний, в мученьях терзались.
Слоны в гущу всадников грозно врезались.

(Колесница Арджуны движется вокруг колесницы Бхишмы, а колесница Бхишмы стоит на месте. Иногда колесница Арджуны задевает колесницу Бхишмы, и тогда раздаётся мелодичный звон колокольчиков.)

Топча лошадей колесницы и конных.
И стрелы впивались в слонов разъяренных.
И падали в груду слоны друг на друга,
И рёвами их оглашалась округа.
И люди стонали, и лошади ржали.
И долы тряслись и вершины дрожали,
Пандавы на Бхишму исполнены гнева
Напали со стрелами справа и слева:
- Хватай, опрокидывай, бей в поясницу!-
Кричали бойцы, окружив колесницу…

(Арджуна снова и снова осыпает Бхишму потоками цветов знания Истины.)

И места не стало у Бхишмы на теле,
Где б стрелы, как струи дождя не блестели б: 
Торчали, как иглы средь крови и грязи,
Как на ощетинившемся дикобразе!..
Так Бхишма упал на глазах своей рати,
Упал с колесницы своей на закате.

(Бхишма вышел из своей колесницы и лег на ложе из цветов.)

К востоку упал головой, грозноликий –
Бессмертных и смертных послышались крики,
Упав на закате - на поле кровавом,
Он смелости, твердости придал Пандавам.
Но это, сильнейшего в роде, – паденье,
Тогда Кауравов повергло в смятенье.
- То ствол, - причитали, - упал с колесницы,
Без меры отмерил он Куру границы.
От битвы губительной в страхе отпрянув,
Воители двух межусобленных станов…

(Колесница Арджуны отвозится от колесницы Бхишмы на некоторое расстояние.)

Они без щитов и воинственной стали,
Вкруг Бхишмы, известного воина стали…
К Бхишме подошли Арджуна, Кришна, Дурьодхана.
Друзьями он был окружен и врагами,
Как мира творец окружён божествами
Почтить храбреца, позабывши о месте,
Пандавы пришли с Кауравами вместе!..
Тогда, своему и враждебному стану
Он молвил:
Б х и ш м а  (простирая свои руки к небу)
Я вам докучать уж не стану,
Но виснет моя голова мне на горе:
На стрелах покоясь, нуждаюсь в подпоре…
С а н ь д ж а я  (обращаясь к Дхритараштре)
Арджуна был доброму верен порыву:
Калёные стрелы достал и Гандиву.
И выстрелил доблесный, полный печали,
И стрелы под голову Бхишмы попали.

(Арджуна выпускает из лука цветок, осторожно, бережно бросая его под голову Бхишмы.)

Упёрлись в затылок ему опереньем,
И Бхишма, боровшейся долгим бореньем,
Доволен был этой подушкой походной.

Б х и ш м а.  (Обращается к Арджуне.)
Арджуна, ты муж превосходный!..
- Ты волю постиг мою, - молвил он внуку,-
Хвала твоему благородному луку!..
Теперь я доволен, теперь я спокоен:
На ложе из стрел умереть должен воин!..

С а н ь д ж а я.  (Обращаясь к Дхритараштре.)
Затем Кауравам сказал и Пандавам,
Царевичам юным, царям седоглавым:

Б х и ш м а.  (с чувством высокого достоинства)
С исполненным долгом пришел я ко благу:
На ложе из стрел с опереньем возлягу.
Лишь Солнце сокроет свой блеск за горами,
Сокроюсь и я, провожаемый вами,
Когда колесницы владетель багряной
Отправится к Солнцу в места Вайшраваны.
Покину я жизнь, как любимого друга.
Костер мне пусть станет последней супругой.
На ложе из стрел я взошел ради чести,
Теперь – на кострище со стрелами вместе.
А вы, кто всего мне дороже на свете,
От битв и вражды откажитесь о, дети!..

С а н ь д ж а я.
И Бхишма дышал, как змея, проявляя
Спокойствие, тяжкую боль подавляя.

Б х и ш м а.
Друзья,  Я калеными стрелами мучим,
Как будто охвачен я пламенем жгучим.
На ложе из стрел я лежу, ожидая,
Чтоб Солнце взошло и Луна молодая.
Мой рот пересох и горит мое тело;
Воды принесите – она охладила б…

С а н ь д ж а я.
Арджуна взял лук свой победный – Гондиву,
Вложил он стрелу в тетиву, горделивый,
И вот, вокруг Бхишмы свершив круг почёта,
Стрелу вонзил в землю с сыновей заботой.
И светлый источник забил в этом месте.
И влага явилась с прохладою вместе
И, жажду свою, утолив той водою,
Старик вдохновился отвагой святою.
Деянье Арджуны так всех поразило
Невиданной, чистой, божественной силой.

(На сцене появляются ангелы. Надевают Арджуне цветочные гирлянды на шею.)

И Бхишма сказал ему перед кончиной:

Б х и ш м а.  (Приподнимая свою голову.)
Не диво, что мужества стал ты вершиной.
Из смертных никто здесь тебе не подобен,
Коль, чудо содеять такое способен,
Как Брахма – Создатель, и Вишну – хранитель,
Оружьем извечным владеет воитель!..
В сей битве победу одержат Пандавы –
Чисты, правоверны, воздержанны, правы!..
Да будет с кончиной моей мир народам,
Пусть мир будет в добром согласии с родом.
Брат с братом, открыто и радостно глядя,
И с сыном – отец, и с племянником – дядя.
Голова Бхишмы опускается и остается без движения.

С а н ь д ж а я.
И, боль, обуздав свою, праведник строгий,
Навеки умолк, поручив себя йоге…

(Ангелы торжественно поднимают знамя Бхишмы с изображением бога любви – Камы, и уносят со сцены.)

                ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

                КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

(В глубине сцены на троне сидит царь Дхритараштра, рядом с ним на коврике сидит мудрец Саньджая продолжает свое повествование о великой битве на поле боя Курукшетре.)

Д х р и т а р а ш т р а.  (Обращается к Саньджаю.)
Скажи мне теперь о, мудрец мой Саньджая,
Когда сыновей моих рать поражая,
Пандавы её разгромили в той схватке,
Что сделали воинов наших остатки?..

С а н ь д ж а я .
(Уже не в состоянии скрыть от царя Дхритараштры полное поражение Кауравов.)
О, царь Дхритараштра, из нашего стана
Бежали подруги и жены отважных.
Живыми, лишь братья – Пандавы остались,
И царствовать станут в столь царственном стане.
Им выпал для счастья и храбрости жребий,
Им здесь. На земле хорошо и на небе.
Дурьодхана ж с берега в озеро сходу,
Нырнул с колесницы в озёрную воду.
И сын твой Дурьодхана, царь всепобедный,
Уснул, окружённый водою озерной.
Пандавы ему говорили с усмешкой:
- Вставай и сражайся геройски – не мешкай!
Довел свое войско до битвы позорной,
И скрылся под тиной зеленой, озёрной…   
А он отвечает: «А как мне сразиться?
Где кони мои? Где моя колесница?
Могу ль я сразиться, врагом окруженный,
Друзей, и коней, и оружья лишённый?!
Но вашей обиды я вынесть не в силах.
Кого-то из вас в поединке сразил бы…
И если дадите на то разрешенье:
С Пандавом на палицах будет сраженье.
И вот, свой зеленый приют покидая,
Дурьодхана в единоборство вступает…

(Появляется Дурьодхана, он шатается из стороны в сторону, словно пьяный. Проходит по сцене неуверенной походкой, опираясь на булаву в виде винной бутылки.)

Едва в поединок вступил рукопашный,
Как бедра раздроблены палицей страшной.

(Слышится пронзительный звук тормозов  современного автомобиля. Дурьодхана падает.)

И сын твой упал и на поле печали
Слоны затрубили и кони заржали…
Раздаются звуки сирены скорой помощи.
Вокруг него хищников целая стая,
И воют шакалы, еду предвкушая…
Он умер, зарывшись в песок головою:
Не вынесло сердце шакального воя.
На бранное поле, лишь ворон летает,
Да чья-то вдова голосит, причитая:

В д о в а
Господь мой Всевышний,
Ужель не права я?!
Пускай оживёт он:
Без друга – мертва я…
Без друга не надо
Мне хлеба и крова!
Без друга не надо
Мне неба дневного!
Вез друга не надо
Мне вешнего цвета!
Без друга не надо
Мне счастья и света!
Не надо мне дома,
И поля, и сада!..
Без друга мне жизни
Не надо! Не надо!..
Пускай оживет он!
Без друга мертва я!
Господь мой Всесильный,
Уже ль не права я?!

Два ангела поднимают ее с земли, дают ей цветы, надевают цветочную гирлянду ей на шею и уводят ее с места трагедии за кулисы. Дхритараштра и Саньджая уходят со сцены. Затем,
Все актеры выходят на сцену для приветствия. Поднимается Дурьодхана. Все кланяются и уходят со сцены.


СОДЕРЖАНИЕ

От автора………………………………………………….............1
1. Алмазные цветы…………………………………….....3
2. Бахчисарайский фонтан……………………………14
3. Египетские ночи……………………………………...23
4. Клеопатра……………………………………………......35
5. Флейта из садов Семирамиды………...84
6. Пришелец и Кателина………………………………128
7. Непутёвый самозванец………………………….155
8. Босоножка…………………………………………….....169
9. Солнце Правды……………………………………...…181
10. Иуда Искариот………………………………………...189
11. Страна негодяев……………………………………..207
12. Монастырские пределы………………………..221
13. Одиссея Сергея Есенина…………………….239
14. Видение Махабхараты…………………………….249