Армейские восп. Ч. 5. Капитан Кафель

 После принятия присяги отделение новобранцев для проведения политзанятий объединили с основным составом ребят срочной службы части. Примечательно то, что политзанятия проводил капитан Кафель, при упоминании фамилии которого многих нерадивых военнослужащих, да и некоторых офицеров бросало в дрожь. Капитан служил в нашем полку, но занимал должность коменданта гарнизона и начальника дивизионной гауптвахты. Он любил воинскую службу. К возложенным на него обязанностям относился очень серьезно.

     Политзанятия с солдатами и сержантами срочной службы полка, которых насчитывалось около четырех десятков, он проводил своеобразно, разъяснял – доходчиво, спрашивал – строго. Но на перерывах, в курилке, располагающейся на открытом воздухе на улице, он на равных с каждым солдатом мог вести беседы, на любые темы от достоинств тех или иных автомобилей и мотоциклов, до темы о вреде курения, в том числе и для него самого.

     – Вспомним Россию: старую, замызганную, оборванную, в лаптях. А сегодня утром выхожу из дома, вижу, как соседский мальчонка Мишка с радиоприемничком в школу идет. Преступничек растет… Но вы, я уверен, не встанете на гнилую дорожку, потому, что вы теперь знаете что такое Марксизм-Ленинизм, знаете миролюбивую политику нашей Партии и Правительства, знаете, к чему люди должны стремиться не только на воинской службе, но и на гражданке… – нередко, примерно так капитан начинал свое очередное  занятие.

     У капитана Кафеля была феноменальная память на лица, на имена и фамилии людей, с которыми ему когда-либо доводилось беседовать, особенно он помнил ребят, побывавших на гауптвахте.

     Кстати. На гауптвахте у него были свои законы. Зимой, к примеру, он приказывал вынести девять лопат и построить на площадке десять штрафников. По его свистку штрафники должны были броситься к лопатам и быстро начинать убирать снег. Кому лопаты не досталось – он смело добавлял еще пару суток ареста за нерасторопность. А если заметит лодыря, который захватив лопату, плохо работает – тому добавляет трое суток ареста за обман и очковтирательство. Летом – с метлами подобное практиковал.
 
     Георгию до мелочей помнится заключительное политзанятие, проходившее в один из последних дней мая 1966 года. Началось оно с очередного рассказа капитана:

     – Вчерашний воскресный день лично для меня прошел очень неудачно. За весь день ни один из патрулей, ни одного самовольщика не задержал. Места свободные на гауптвахте простаивают. В гарнизоне все тихо и спокойно. В прекрасный солнечный воскресный день ни одного самовольщика – нутром чувствовал, что такого не может быть. Уже поздно вечером возвращаюсь из Сертолова домой в Песочную. Пошел не по дороге, а по прямым солдатским лесным тропинкам. И вот, думаю, удача: встречаю пьяненького сержанта из танкового полка. Задержал, а тот, указывая в сторону кустиков толкует, что, дескать, я и выпимше, но сам своим ходом в часть к вечерней проверке спешу. Посмотрите, говорит, там за кустиками трое солдат пьяные в стельку отсыпаются. Я ринулся к кустам, а там – никого. Оглянулся, а сержантика и след простыл. Меня, кадрового разведчика так хитро провести… Молодец сержантик! Находчивость проявил.
 
     В полнейшем расстройстве, уже подходя к Песочной, встречаю ефрейтора Мигунова – всем нам известного гарнизонного свинаря. Пьяненький, веселый такой, бредет по тропинке, песенки напевает. Ну, думаю, хоть этого арестую. А он мне весело так лопочет: – Товарищ капитан, помните, осенью я вам на огород навоз привозил. Могу и еще привезти, хоть несколько телег, пока посевная не началась. У меня есть хороший, перепревший навоз. Такого нигде не найдете. Под перекопку лучшего не придумаешь. И овощи и цветники Ваши лучшими во всем поселке будут. И Вам хорошо, и Вашей супруге приятно будет…

     Одним свободным местом на гауптвахте меньше – это хорошо, а навоз для огородика,  думаю, – лучше!  Пришлось отпустить бедалагу под честное слово и под будущий навоз. Прошлой весной, помнится, когда ефрейтор нам навоз на огородик привозил, жена потихоньку от меня сунула ему в телегу завернутую в газетку бутылочку клюквенной настойки. Жалеет она солдатиков…

     После столь интересного рассказа капитан выставил военнослужащим годовые оценки по политической подготовке. Все ребята третьего года службы получили «отлично», второго года службы – хорошо, а первого года – тройки.
 
     Многим ребятам, как говорит моя младшая внучка, было «по-барабану», а Георгий  внутренне возмутился. В перерыве посоветовавшись с командиром отделения, и с его одобрения обратился к капитану:

     – Товарищ капитан, разрешите обратиться?
     – Обращайся, рядовой Назаров. О чем хотел спросить?
     – Товарищ капитан, я без троек закончил техникум. Не знаком с подобной оценкой. Я лично оцениваю свои знания по пройденному материалу значительно выше.

     Капитан тут же задал Георгию несколько вопросов, на которые он ответил без запинки.

     – Хорошо! Ставлю Вам, рядовой Назаров, по итогам учебного года оценку «хорошо».

     – Товарищ капитан! – огорчился Георгий, – весь пройденный материал я знаю на отлично…

     – Сегодня, рядовой Назаров, я Вам «отлично» не могу поставить. При пересдаче экзамена не положено оценку повышать через две ступени. Сегодня весь пройденный материал еще раз повторите, а завтра ровно к одиннадцати прибудьте ко мне на гауптвахту, там побеседуем.

     Все, не только новобранцы, но и сержанты третьего года службы были шокированы подобным беспардонством Георгия в обращении с самим капитаном Кафелем.
 
     Приказ начальника – закон для подчиненного. На следующий день в сопровождении командира отделения он прибыл на гауптвахту. Лучше бы ему там не бывать! И не видеть… Но капитан, вместо опроса по материалам политзанятий, провел его по коридору гауптвахты, приказал заглянуть в глазок каждой камеры. Внутри камер идеальная чистота. Постели на жестких топчанах заправлены «в стрелочку». Арестованные неподвижно сидят, не двигаясь на солдатских табуретках. Таков там установленный порядок. Кто нарушит – получит от капитана несколько дополнительных суток. Теоретически так может продолжаться до бесконечности, но даже самые ретивые нарушители не могли выдержать более десятка суток. Смирялись и сидели неподвижно.

     – Ну, как? Не появилось желание попасть сюда? – заметив обескураженный вид Георгия, уточнил капитан.

     – Никак нет, товарищ капитан. Я лучше буду честно служить, чем сутками сидеть истуканом в этих камерах.

     Так Георгию удалось, может быть первому в этой воинской части, стать отличником политической подготовки на первом году службы, получив наивысшую оценку от самого капитана Кафеля.
 
     Зная, что это отделение молодых технарей является резервом непосредственно зампотеха дивизии, Кафель не мог удержаться, чтобы не рассказать Ольховскому, с каким упорством рядовой Назаров добился отличной оценки по политической подготовке. Как рассказывал Георгию капитан, полковник в своей записной книжке сделал для себя какую-то пометочку.

     До самого окончания армейской службы, даже когда Георгий проходил службу в другой части в этом же гарнизоне, они с капитаном относились друг к другу, как давние хорошие друзья. После положенного «отдания чести» и «здравия желаю, товарищ капитан», к изумлению сослуживцев, офицер первым подавал Георгию руку, интересовался делами по службе, здоровьем матери и учебой младшей сестренки. Таких друзей, как Георгий, у капитана Кафеля было не менее сотни. Всех помнил по имени и фамилии, знал их Малую Родину и даже семейное положение. А для Георгия эта дружба была и лестной, и ценной, и престижной.