Связка к стихотворению 4. 12

Изучая историю двух районов Москвы, связанных с моими тропками вокруг  да около Боткинской больницы, - Хорошевского и Бегового -  я удивлялась, отчего мало кто из писателей, поэтов воспел эти московские места.

Ведь здесь, на перекрещении Беговой улицы и Хорошевского проспекта, был знаменитый писательский дом: Союз писателей раньше был сильным профсоюзом, писатели получали квартиры в построенных с его участием домах. И в доме на Беговой долгое время жили Николай Заболоцкий, Мария Петровых… Прекрасные поэты! В гостях дома на Беговой бывала Анна Ахматова…

 Об этом доме можно писать отдельное исследование, - а я проштудировала томики  Заболоцкого и Петровых в поисках знакомых мне реалий района… Но – не нашла ничего. Они же здесь гуляли каждый день! Правда, Заболоцкий написал о пруде в глубине дворика – был такой прудик… Но то, чем была очарована я – не отразилось в их творчестве… Они смотрели на район своими глазами, глазами жителей этой местности.

 Склады в здании храма Утешения и Отрады были просто строением, анатомический театр в церкви Козьмы и Дамиана – просто скорбное место, архивные комнаты в нем – просто кладовка с пыльными папками, а не драгоценный кладезь со скудными алмазами сведений о моем герое… Не было причин поэтам вглядываться в эти закрытые дубовые вековые двери и следить за кленовыми листьями, падавшими около…

Крыльцо старой почты не будило никаких ассоциаций – для них это было просто учреждением, услугами которого они пользовались как жители. И вряд ли они горели желанием пользоваться услугами Боткинской больницы – у них не было причин даже смотреть в её сторону…

Я же смотрела на эту местность не своими глазами – а глазами своего лирического героя. Герой был значим для меня, значимы и неизвестны крупицы его жизни, поэтому и каждый уголок местности, хранящий знание о нём, образную память его ощущений – был невероятно притягателен и значим.

Сливаясь с этой местностью, я старалась слиться с душой героя.

И не только с душой героя-врача, но и с тем, что можно бы назвать «духом медицины», но чему нет названия в нашем языке. Вот, например, в татарском фольклоре есть «Дух Музыки» - «Мин Иясе». Он водит рукой вдохновенного музыканта… Это то, что мы зовём «вдохновением» вообще. В испанской мифологии есть понятие «Дуэнде» - так обозначают присутствие «духа вдохновения» в танце, поэзии… Нет «Дуэнде», не появился он – и танец знаменитой плясуньи неинтересен зрителю, а появился – и от танца неумелой танцорки не отвести глаз… Вот этот «дух врачевания», «вдохновение врачевания» я пыталась уловить, вглядываясь в окна больницы и силуэты врачей – будто они что-то могут рассказать… Наверное, всё рассказать могла только душа, а момент внимания – возможность услышать её тихий голос…

А теперь я скажу два слова о мистическом внимании души, о том, что нашим душам действительно всё может быть изветсно… Скажу не для того, чтобы удивить читателя, - а только потому, что, кроме меня, никто не скажет, - а если промолчу, это моё свидетельство о всеохватностных возможностях души человека останется неизвестным.

Итак, я своим вниманием  была связана с облаком жизни моего героя. Я не хочу говорить здесь никаких слов ни о «биополе», ни о «телепатии» - только «облако жизни», душа.

Четвертого декабря 2008 года я проснулась в два часа ночи – и поняла, что не засну.  Я никогда не посыпаюсь ночью – для этого меня надо будить… Ложусь поздно – и сплю крепко.  Кроме того, в постельках сопели мои дети – одной почти три года, другой – год… А я была мамочкой работающей: ни на какое пособие детей не прокормить, со вторым ребенком я не уходила в отпуск по уходу. Кто сведущ, тот знает, что на те «уходные» деньги в 2008 году можно было купить буханку хлеба и бутылку газировки в день, совершенно ненужные младенцу и недостаточно ценные для мамы… Хотя да… Есть на земле условия, когда и это казалось бы вожделенным…

Так что я, ни на что не сетуя, осталась на работе и ездила, хоть и не слишком часто, на лекции, а свободная работа супруга, художника, позволяла мне отлучаться ненадолго в любое время дня. Но тем не менее усталость не скинешь ни со счетов, ни с тела -  разбудить после полуночи мамочку двух малюток могут только звуки ребенка или мирового пожара.

Я проснулась. Дети мирно спали. Я поняла, что не засну. Лежать в постели без сна и без дел было глупо. Даже не одеваясь, я прошла в другую комнату. Села в кресло, думая, что захочу спать. Но нет – у меня было абсолютно активное состояние.

И это было удивительным для меня настолько, что я сидела и думала: почему? Что от меня требуется? А поэт, как волхв, всегда готов к этим «вызовам мира», и постоянно сам на них «напрашивается» - без этого не написать истинных стихов – а тут «мир» вызвал меня сам… И не говорил ничего – у меня не было ни чувства тревоги, ни чувства опасности – просто бодрствование в пору, когда я бы, как говорят, «дрыхла без задних ног».

Я взяла блокнот и ручку, чтобы «высидеть» хотя бы стихи. И стихи быстро записались, как бы из воздуха – я не «придумывала» их. Вообще в любых истинных стихах есть некоторая степень «непридумывания», только в одних – больше, в других – меньше. И автор знает про свои стихи – что там в каких, если помнит свои ощущения при написании. Эти же стихи целиком пришли из эфира, поэтому они чуть нелогичны, чуть «ни о чём», хотя на основе реалий, виденных мной… Двери храма, старинные, тяжёлые, я видела… Кленовые листья – месяц назад, но видела… Но дальше…

Я поняла, что стих продолжает цикл «Рябина Ходынского поля», поняла, что он пишется о докторе Гаджи. Но тогда – почему в стих вошли христианские образы? В стихи о докторе мусульманской культуры, и коммунисте по убеждениям? Он верил в светлое будущее для человечества именно как коммунист, и жил, приближая это светлое будущее – Эру милосердия, Эру Добра… Не задумываясь о том, что идеалы коммунизма, христианства, мусульманства, иудаизма в своем чистом виде сходятся в одну надмирную точку – или проецируются из неё… Он был просто настоящим коммунистом и настоящим врачом…

Я стала думать о том, как назвать стихотворение. Название пришло само: «16.12». Это те цифры на алых часах в блоке Розановского корпуса, когда я их впервые увидела, как-то запали цифры в душу.   

Поставила название и  посмотрела на стихотворение.  Какие глупости, - подумала я – стихотворение названо числом. Я никогда так не называла свои тексты. И тем не менее – это его органичное название.

А сам текст? Задворки Боткинской больницы, больничная церковь Козьмы и Дамиана, врачей-бессеребренников, настоящих врачевателей… Двери, за которыми – архив, и там где-то есть личное дело молодого доктора Гаджи, прибывшего на повышение квалификации… И я ещё собиралась туда зайти… Моё удостоверение международной прессы открывало многие двери… Но за дверью в стихотворении речь велась о Семье истинной, в которую двери не каждому откроются… А герою-доктору – открылись, какие-то надмирные, Райские двери, где Козьма и Дамиан встречают его, как братья.

И тут я поняла, что его больше нет.

Оглушённая этим открытием, я так и сидела, свернувшись  в кресле, с блокнотом на коленях, где записался стих. Я плакала – и сквозь слёзы не могла даже толком прочесть новые для меня строки – строки нового стихотворения. Между строк оно мне всё ясно сказало – так, если бы я получила телеграмму. 

Только по прошествии времени я узнала, что так и есть – в тот день, в то время, когда я записывала стих, закончилась земная жизнь доктора Гаджи.

Между Подмосковьем и Нагорным Дагестаном – не одна сотня километров… И это расстояние, оказывается, в каких-то масштабах ничего не значит…

Я пишу это только для того, чтобы сказать: будьте внимательны к своей душе. Это какая-то совершенно особая субстанция, которая знает о нас – всё, мы же о ней – ничего… У обычного человека, даже поэта, она проявляет себя лишь в некоторые моменты жизни – и надо быть внимательным к этим проявлениям и благодарным за них… И сколь же счастливы духовные люди, кто живёт со своей душой в братстве и постоянном  взаимодействии!

Когда я публиковала цикл «Рябина Ходынского поля» в книге «Святорусье», в 2009 году, я немного изменила название стихотворения: не «16.12», а «4.12».  Что ж, это тоже время, и даже практически то же самое, но это ещё и дата памяти доктора Гаджи Дибирова, дата его последнего земного дня.



4.12.


Всё в мире – ложь, мир – океан обмана, -
Мне говорят, - культура – лишь игра.
…Больничный храм Козьмы и Дамиана
Стоит за корпусами. Вглубь двора
Я прохожу. Темны, массивны двери.
Храм невеликий стар и неказист.
Как бы с высот гордыни и безверья,
К земле припасть спешит кленовый лист.

Откроешь дверь – на смену безразличью
У озарённых светом райских врат
Снисходит необычное величье –
Сознание всего, чем ты богат.
Творенье Божье, ты средь океана
На тверди веры: здесь твоя семья.
Мария – Мать, Христос – твой Брат желанный,
Козьма и Дамиан – друзья.