Глава XI. После симпозиума

И боль, как ток, прошла по тонкой коже.
Он побежал, искал ее кругом.
Но не нашел… как не нашел и позже,
И лишь мечтал о дальнем, дорогом.

Какая грусть в душе, какая жалость!
Порвалась с вечным тоненькая нить.
“Ракушка” задымилась и сломалась.
Да что с того? Зачем ее чинить?

Ведь сам он тоже, будто бы, сломался,
Остыл, как вечер в сонной бирюзе,
Но много лет наукой занимался,
Другой проблемой… на другой стезе.

И шелестели, как весной растенья,
Листы докладов. Был, порой, азарт.
Заказы были и изобретенья,
Вот только счастья не было в глазах.

И чтобы не погибнуть в этой драме,
Бродил он при закате, при луне,
Писал он голубыми вечерами
Стихи о милой, о своей весне.

Он пел о жизни интересной, трудной.
Хранил записку. Где ж она сама?
И лишь мечты лозою изумрудной
Вплетались в буквы из ее письма.

И, чтобы помнить сказки и желанья,
И тот цветок, что обнимал его,
Он выбил фразу из ее посланья
На козырьке подъезда своего.

Слова ласкала лунность желто-лисья,
Кусали зубы первых холодов.
Он жил всю жизнь один, и жухли листья,
Как жух он сам от прожитых годов.

Когда дожди под осень отрыдали,
И двор накрыл морозный плед пурги,
Ушел он ввысь, в нехоженые дали,
Чтоб возвратиться… но уже другим.

И годы шелестели, будто клены.
Дом покосился, как такой же клен.
И надпись зарастала мхом зеленым
Лет отгоревших и былых времен.