XIV сонетов Марине Талановой

                « …угасла не совсем»
                А.С. Пушкин
                I

Я вышел в полночь, чтоб закончить повесть.
Струился млечный одинокий путь.
Луна(её чумой изрыта совесть)
Чужое злато превращала в ртуть.
Я вышел в полночь за одно мгновенье,
Как небо повернёт на новый круг,
Нет, чуда я не звал, не ждал знаменья,-
Я просто вышел вымолвить вокруг,
Что вновь пою не оды и не гимны
Я голосом не добрым и не злым,
Чтоб для людей потом, когда мы сгинем,
Чтоб находился как огонь и дым
Твой образ или, лучше, имя
Твоё в ассоциации с моим.

               II

Бегут секунды весело и споро,
Плетутся утром дети на урок
Топорщится и опадает штора
На пике спора: яд или курок
(неплохо сложенная Хоэфора,
Красивое надгробье в виде тора,
Девиз на греч.: «Да здравствует порок!»,
«Not heart»-буквально ломаном английском,
(девиз-эпиграф, спич- как эпилог)),
А шторе вторят пол и потолок,-
Любимой женщины (далёкой,близкой)
Отсель услышишь милый говорок?

Люблю отдельно каждое твоё:
«Да,брось, ты, тётка, шило и аллё!»
               
               III

Корабль полон золотой картечи,
Держу штурвал, разглядывая даль,
Я запретил себе словесной течи,
Теперь мой клад: молчанье и печаль.
С востока опускался южный вечер,
Твой призрак  плечи кутал ровно в шаль.
Как сумрак вдруг налился темнотой,
В чаду наперебой трещали свечи,
Бесилась одураченная сталь,
И долгота боролась с дурнотой,
И всё - таки, тебе немного жаль,
Что я молчу, что мне ответить нечем.

«Я Вас люблю»- я выцедил угрюмо,
Как чёрная вода рванула трюмы.

               IV

Девятый день пути. Пустыня Гоби.
Барханы хмуро морщат свои лбы,
По щедрости природной, а не злобе
Засыпаны дороги и столбы.
Весёленькое, в общем, с ветром лобби
Выигрывает место без борьбы.
«Такое замечательное хобби!»-
Заметили верблюды и рабы.
И я, залив стакан свинцовой дроби,
Приладил ствол к испекшейся утробе,
И отлетел от пятки до губы
На поиски фаянсовой трубы.

Потом ещё, я помню, миражи,
Ты в мираже. Одна. Без паранджи.

              V

Что в имени тебе моём? Дороже?
Шести жемчужин порванная нить
(вторая и последняя похожи),
И нежеланье их соединить….
«М» упадёт в Атлантику и воды
Как Айсберг будут «М» свою качать,
Немного обалдеют пароходы,
Обычный «SOS», размытая печать.
Но в каждом деле, главное – начать!
На анкерах поставят «А» в Париже,
На месте ржавой Эйфелевой башни,
Привычные французы, с ними иже
Возобновлять с француженками шашни,
Лишь только кончат плотники стучать.

              VI

Восток,- тот не останется в накладе,
И ночь у королевского дворца,
Носильщики с горбами разной клади,
И ропот, мол, чего это всё ради…
Спустя семь лет, при новом президенте,
Владелец измождённого лица,
Плывущий через джунгли на брезенте,
С трубой в чехле, с глазами мертвеца,
С неторопливым вирусом в крови,
В истоке Ганги, городе Любви
Найдёт твоё сияющее «И»
(за радостью не видно и конца).

И всем вдруг станет ясно, что комета
Лишь миг не дотянула до Тибета.

              VII

Дурная, бесконечная жара
Под небом безымянного атолла.
Здесь Фаренгейта уже в час утра
Не выручит ни квас, ни coca – cola,
Не снизойдя до гольфа и футбола,
Играет в кости (близких) детвора,
Удит сельдей специального посола,
Дымит соломой, чистой, без ментола,
И кашей априори топора.
Проходит ночь, пылает воскресенье,
Встревоженная самка комара
Нутром предчувствует землетрясенье.

Для тех, кто чудом спасся, стало снами
«Madame N» - бездомное цунами.

              VIII

Заносит след полозный снежный дым.
Иркутск, Иркутск, два месяца без соли.
Отпетым, непричастным, молодым
Шагну я в крепость горечи и боли.
И приговор мне будет не скупым:
Меня снесут и бросят где – то в поле..
(Марина, Мальчик,море, южный Крым).
По неожиданной, морозной воле
Я припущусь густой ночи вдогонку
На первое свидание с ребёнком
И, милая, с тобой! с тобой! с тобой!
Причастный, неотпетый, молодой.

Никто и не заметит, что нечисто
Подтёрта «Р» в бумагах декабриста.

             IX

Как много в вас, любимые глаза!
Вы - лунное базальтовое плато.
Здесь первая весенняя гроза,
Здесь счастье, мука, молодость и дата.
И взгляд их свеж и полон, как лоза,
Как тихое прощание «Талатта!»
В нем нежность электрического ската
(могила неизвестного солдата),
Бежавшая оправы бирюза.
И на манер курчавого мулата
Я издаю любовное фрулатто,
Завешиваю в спальне образа.
 
Простишь ли мне, на миг сомкнувши вежды,
Что я люблю без боли и надежды.

              X

У времени неброская черта,-
Всегда узреть прошедшее в грядущем.
Я молод, и люблю, и не устал
Вести любовь сквозь временные кущи.
Грустит молочный, радужный опал
О бабушкиной, темноту крадущей,
Слегка старинной, дорогой шкатулке,
Где голоса, волнения извне
Звучат, преувеличенны и гулки,
И пальцы остановятся на мне,
Лежащем навзничь четверть века втуне.
Тогда мне станет ясным накануне
Твой взгляд внимательный и мой, в огне
Серп золоченой пыли, столп тумана

              XI

(смешная жертва грустного тумана),
Моё блаженство в неге и на дне
Твоей ладони, царственной и нежной,
Умеющей дарить и слыть небрежной
К поклонникам, подругам и родне,
Сияющей груди, искристой, снежной,
На самом видном, полагаю, месте,
(ещё немного, - упаду до лести),
Вступив в короткий с родинкою спор,
Как инородец, раб меча и чести
И  местный житель белоснежных гор,
О том, кто ближе по родству….невесте.

Ревниво наблюдал наш разговор
Свинцовый, неказистый с виду крестик.

             XII

И вот, покуда Музыка звучала,
Слова и мысли обращались в прах,
Любовь и разум, доброта и страх:
Всё стало вновь – пылинка аммонала.
И дело было, в общем не в словах.
Был взмах! Был чей – то яркий взмах,
Вспугнувший призрак праздничного бала,
Зловещий шорох, писк во всех углах
(но говорят: лиха беда начало!)…
Горела лампа, палочка стучала,
И тёмное, гигантское зерцало
Пошло вдруг на невидимых осях.

А завтра утром солнце впопыхах
В который раз наткнётся на лекало.

            XIII

Трамвай является часам к шести,
Скрипит зубами он на повороте,
Совсем в другую сторону идти
Железной содрогающейся плотью
Ему хотелось. Но лежат пути,
И их не обойти: он – русский гений!
Недолго. Вот он – редкостный злодей,
Потом он битый час Владимир Ленин
(Саяны, шишки, тушки соболей…),
Покуда сладкий ладан и елей
Не переплещет кислый запах прений.
И находящихся внутри людей
Тревожат эти вихри диссонанса.
Как скрещенные бубны двух эпох:

             XIV

«Хорош он, губернатор, или плох,
А в Оперном опять дают брейк-Брамса…»
Но медь и простота осенних стансов
Знакома нумизмату хлебных крох.
Но взмах крыла, как судорожный вдох,
Но взоры смерти под узором танца.
Мускатный вкус и одинокость шанса,
Сидящий одиноко в сквере Бог.
А сколько их в плену, невыразимых,
Свободных от словесной немоты.
Когда-нибудь я пробужусь счастливым,
Когда со мною рядом будешь Ты.
Но мой язык не вымолвит, не сложит:
« Я Вас любил, любовь ещё, быть может…»