Крестины

   Морозный колючий ветер впивался в лицо и выжимал невольные слезы. Щипало  глаза, расплывалась дорога. Данила  кулаком смахнул сырость и высморкался на край дороги.
    В телеге рядом с Данилой сидел молодой мужчина. Воротник его пальто был поднят и касался полей  шляпы. Черный цвет одежды придавал строгость и значимость. Мужчина достал  из кармана наглаженный белый носовой платок и со знанием дела тоже высморкался, нарочно показывая: «Вот так надо, колхозник необтесанный». Но Данила даже не взглянул.
  - Пошёл, Буран, быстрей пошёл! – хлестнул он коня вожжами по крупу.
    Еще сильнее загромыхали железные ободья колес по мерзлой мартовской земле. Низкие, почернелые сугробы, как старые подберезовики,  лежали вдоль дороги нестройными, поникшими буграми.
   - Уважаемый, не добивай коня, успеем. Корь - болезнь излечимая, - старался перекричать грохот телеги молодой попутчик.
   «Излечимая. А ведь всяко бывает», -  подумал Данила, ничего не ответив доктору.
   Он  не знал, о чём говорить, и вообще говорить не хотелось.
   - Далеко ещё?- крикнул  доктор, поежившись от холода.
   - Через мост надо,- виновато ответил Данила.
   - Так может быть по льду? Время сэкономим, - предложил доктор с нотками небольшого раздражения.
   - Лёд пологий, лошадь не поднимется на берег, - не согласился Данила.
   - На днях мясо в больницу из колхоза привозили, так сказывали, что напрямик по льду ехали,- настаивал молодой доктор.
   - Весной каждый день свое дело делает. Вчера трактором и лошадь, и телегу груженную  вытаскивали. Не стану рисковать, - настоял на своем Данила.      
   - Холод собачий, ещё ветер. Не на машине же едем,- злился доктор.
   - Если не побрезгуете, могу своей телогрейкой сверху прикрыть ,- предложил Данила.
   - Хорошо бы… А сам не замёрзнешь?- согласился доктор.
   - Нет, я привычный, - Данила  бросил вожжи на торчавшую перекладину, снял с себя телогрейку и одел на плечи доктору.
   Ветер сразу продул свитер, загрубели руки. Данила посмотрел на Бурана, но не стал подгонят. Еще доктора обратно в город везти.
   Мартовское солнце прятала последние лучи, оставляя позеленевший горизонт. Доктор, пригревшись в телогрейке, замолчал. 
   Данила не ощущал ни холода, ни ветра. Он думал о Катерине, о маленькой дочке, которая перестала улыбаться и агукать. И плакать она перестала. В слезах ходила жена. А теща всё: « Не окрестили, не окрестили вовремя, теперь ребёночек из-за родителей мается!»
   Он не против крещения, но могут с работы выгнать. Да и сказки всё это…   
   
   Буран, выдувая с ноздрей клубы пара, остановился во дворе. Данила  спрыгнул с телеги. Доктор, скинув с плеч телогрейку, неловко выбрался на землю, опираясь на руку Данилы.
   В доме их ждали. У рукомойника висело новое полотенце, а в мыльнице лежал белый, ещё не тронутый кусок мыла.
   - Мама, вы с Варей справитесь, а я пойду, кину Бурану сено,- сказал Данила тёще. Накормив коня, покрутился по двору. Руки ни к чему не лежали. Он сел на лавочку возле дома и опустил голову. Холодный ветер вздыбил чёрные волосы. «Доктор вылечит Катерину!» - надежда вытесняла из груди тревогу. Вдруг  он подскочил, как будто вспомнил что-то важное, зашёл в сени, снял с гвоздя полушубок и отнёс в телегу. Буран повернулся к хозяину, раскидывая клочки сена.  Ветер их тут же закрутил по двору. Данила потрепал коня за гриву:
   - Жуй, жуй, отдохни малость…
   
   Прошло добрых полчаса пока открылась входная дверь. 
   - Будем ждать улучшения,- сказал доктор.               
   - Он сделал Катеньке укол,  скоро жар спадёт,- шепнула тёща, и рядом докторским чемоданчиком положила в телегу объёмный сверток с деревенскими гостинцами. Данила помог доктору взобраться на телегу, заботливо накрыл полушубком  и взял в руки вожжи.
  Телега со скрипом развернулась и поехала со двора.
  Тёща вернулась в дом. В кухне у плиты стояла  дочка.
   - Легче Катеньке стало, уснула. Вот хочу поесть,- улыбнулась она.
   - И меня заодно накорми,- отозвалась мама.
   Варя поставила на стол тарелки с рисовой кашей и две кружки с молоком. Кушали  молча.
   - Пойду к дочке,- поднялась из-за стола Варя.
   - А я пойду по хозяйству управляться,- как будто ответила мама. Она  одела толстую  вязанную безрукавку, ухватила два больших ведра с запаренным зерном и, нисколько не согнувшись, поспешила кормить скотину.

   Мама Варвары была крепкой женщиной и всё хозяйство на своих плечах тащила, пока не появился в доме Данила. После войны муж израненный вернулся. Только обживаться стали – умер Тимофей.
   Еще в войну она  научилась работать на тракторе - пахала, сеяла, косила… И до сих пор на тракторе. Бригадой руководит, Ниной Карловной её кличут, а не просто Ниной. Колхоз быстро силу набрал, жить стали хорошо.  Если б не война, нянчил Тимофей внучку свою… 
   Данила со школы за Варварой ходил.  Карловне он нравился: добрый, неболтливый, всё норовил помочь по хозяйству.  Зятем и стал хозяином у них. Два месяца назад родилась  у них с Варей Катюша. Своё сердце, полное ещё не растраченной любви, Нина отдала  внучке. И только выпадет свободная от хлопот минута - бабушка уже рядом с малышкой. Варя ворчит: «К рукам приучаешь.» Но видно – рада была она этой любви...

   Нина накормила скотину и вернулась в дом. В кухню заглянула Варя:
   - Мама, Катенька ещё не просыпалась. Тревожно что-то мне.
   - Легче стало так и спит, сил набирается,- улыбнулась Нина. – Пойдём, поглядим на нашего ангелочка.
   В комнате было темно. Нина подошла к люльке и нагнулась:
   - Так тихо дышит, что и не слышно.
   - Мама, может она мокрая, надо бы проверить? – шепнула Варя.
   Нина засунула руку под кулёк с внучкой:
   - Мокрая, холодная. Зажигай свет, возьми с печки теплые пеленки и расстели на кровать.
  Чтоб не напугать ярким светом ребёнка, она легонько прикрыла личико Катеньки, завернув узорчатый уголок.
   Варя щелкнула кнопку выключателя. Комнату залил электрический свет. На большой кровати Варя ловко расстелила пелёнки. Нина положила Катеньку рядышком и развернула.
   - Ой, Господи! - вскрикнула она.
    Варя ухватилась руками за голову:
   - Мама, что с ней!?
   Катенька лежала белее пеленок, а вместо припухших островков красной сыпи по тельцу улеглись темно синие пятна.
   Варя заскулила тоненько тихо, как детстве, когда взрывались неподалёку бомбы и некуда было бежать!..
Карловну пробил холодный пот, затряслись руки:
   - Как же это так? Доктор сказал будет лучше?
   Она нагнулась и приложила ухо к груди ребенка. Сердечко внучки еле слышно медленно стучалось.
   - Жива пока! – осевшим голосом сказала она. – Перестань визжать!
      Нина Карловна навидалась за свой век, и тут поняла, что теряет свою Катеринушку.
    - Заверни по зимнему ребёнка! – строго скомандовала мать,- осевшим голосом,- не губить же невинную душу. В церковь пойдём!
   - Мама, в какую церковь? В больницу  надо,- взмолилась Варя.
   - Не довезём, если даже и до председателя с бегаю. А умереть некрещеному не дай Бог никому,- Карловна оттолкнула дочь и сама принялась пеленать Катеньку. Она старательно закутала малышку. Напоследок обвернула пуховым платком, завязала концы, чтоб закинуть через плечо.
    - Варвара, давай быстрее одевайся!- почти кричала мать.
   
   Шли по темной улице быстро, молча. У соседнего дома Нина остановилась:
   - Забегу к Антонине с Марком, в крёстные позову. Ты иди, догоним.
   Варя не успела пройти двух дворов, как подбежали мама с тётей Тоней.
   - Марка дома нет,  Максимку одного оставили,- сокрушалась  Нина Карловна
   - В первый класс парень ходит. Не маленький, дождётся отца,- успокоила Тоня.

   До церкви было недалеко. Она стояла у речки на горке за селом – маленькая старенькая. Бревенчатые стены снизу обросли мхом. Над  ветхой крышей, почерневший от времени, одиноко возвышался  крест. Рядом с церковью стоял, осунувшись в землю, маленький домик. В нём жил батюшка Геннадий такой же старый сутулый, как его домик, как церковь. Не проводились здесь службы. Колхоз хотел церковь отдать под молодёжный клуб, но из-за ветхости стен не пригодилась. Клуб построили новый, а про церковь  забыли – пусть стоит сколько простоит. Но к батюшке Геннадию тайком старушки заходили. И детей он тайком крестил. Бабушки шептались, что будто и сам председатель внука осенью окрестил.  И даже плотника к нему отправил крышу домика залатать.
  Когда на речке лёд стоит, только стемнеет, и вот - одна фигурка проскользнет в сторону церкви, а вот – другая…      
 
  - Варя, дай Катеньку понесу, ты наверно уже устала, - тронула дочку за рукав Нина.
  Варвара только крепче прижала к себе узелок,-
   - Сама донесу.
 
   За селом белело русло речки. Женщины быстро достигли берега. 
   Нина Карловна первая вступила на лёд, поскользнулась, упала и съехала вниз.
   - Варя, на ногах не устоять! – крикнула мама. – Обними покрепче ребёнка, на заднице прокатись!
   - Как опустился лёд, - удивилась Тоня, помогая Варе съехать. И в след за ней сползла сама. Держась друг за друга, женщины  дошли до другого берега.
   - Я поднимусь и подам тебе руку, - скомандовала Нина дочке, - а Тоня сзади посторожит.
    Она прошла шага четыре вперёд, упала на четвереньки и соскользнула обратно. Отошла  немного в сторону, стала опять подниматься на берег и  опять съехала вниз. Тут уже и Варя с Тоней кинулись искать место, где б можно взобраться наверх. Но подняться по скользкому льду  было невозможно.И выталкивали друг друга, и ползком, и как только не старались – скатывались вниз.
   Весеннее солнце днем разогреет, мороз ночью заморозит - пологий лед стал настоящим  катком. 
   Варя заплакала. Нина Карловна закричала во весь голос:
   - Помогите! Помогите!
   За ней закричала Тоня – вдвоем то громче, дальше слышно…
 
  - Кто тут терпит бедствие?- раздался с темного берега мужской старческий голос.
  - Наверх не подняться! – закричали женщины.
  - Вы сегодня не первые. Днём детей сельских вытаскивал, - успокоил голос с берега.
  - Как услышал крики, взял багор и пошел. Я старый, вытащит не осилю, только инструментом подсоблю.  Багор за корку льда зацеплю, а  дальше сами старайтесь. Бог вам в помочь! - подбодрил старец женщин и опустил длинный багор. Железный  крюк со всей силы прижал руками, чтоб не соскочил от кромки льда.
   Багор был длиннющий, до самих ног женщин протянулся. Нина ухватилась руками за него и выползла на берег.
   - Спасибо, наш спаситель, сам Бог Вас к нам прислал! - поблагодарила она старика. – Тоня, помоги Варе выбраться.
   Нина взялась держать багор сама. Старик встал и молча наблюдал за женщинами, как Варя одной рукой подтягивалась, а ногами упиралась Тоне в плечо. Когда Варя уцепилась уже за кромку льда, Нина ухватила её подмышки и вытащила на берег.  Багор без присмотра крутанулся, отцепился и полетел вместе Тоней вниз. Та только айкнула.
   - Ничего женщине доверить нельзя, - укорил Нину старик.
   - Толкай  багор наверх, зацеплю! – закричала Нина.
И когда Тоня уже стояла на берегу, шепнула:
   - Прости, подруга, так получилось.
   - Да ладно. Выбрались  и спасибо доброму человеку,- повернулась Тоня к старику.
   - Нужда видать у вас большая, коли ночью с младенцем в путь отправились? – спросил старик, глядя на Варю.
    - К отцу Геннадию идём, - за Варю ответила Нина. – Окрестить ребёнка надо, болеет сильно.
   - Так значит вы ко мне спешите, - покачал головой старик. – Не боитесь что дите замёрзнет.
   - Не замерзнет, отец Геннадий, я тепло внучку завернула, - смущенно ответила Нина.
   - Тепло так тепло, а пеленки болтаются, поправить бы надо, - не унимался священник.
   Нина оглянулась на Варю. Она несла Катеньку, а с боку болтался угол платка и растрёпанные концы пеленок. Голые ножки белели в темноте.
   - Боже мой, Варя, как ты смотришь за ребёнком!? – крикнула в сердцах Нина Карловна. И  подскочив, поправила пелёнки, закрепила угол платка.
   - Она в темноте не видела, мы столько кувыркались на льду, - заступилась за Варю Тоня.
   - Не надо ругаться, - сказал старик, - вы же к Богу за помощью идете.
   Старый священник шел быстро. Женщины еле поспевали за ним.

   Подошли к  церкви.
   - Крестить буду в доме, там тепло, - сказал отец Геннадий.
   Он первый зашёл во внутрь, перекрестился перед образом Христа, стоящим в углу комнаты на убранной по церковному резной тумбе. Глядя на батюшку,  перекрестились и женщины.
   Отец Геннадий подвинул стол, стоявший у окна, в середину комнаты. Зажег свечу возле иконы.
   - Крестная, возьмите младенца, - попросил батюшка.
   Антонина забрала у Вари Катерину, положила на стол  и развернула платок. Тут её сердце вздрогнуло: « Жива ли девочка?». Подошел батюшка, взглянул  на ребёнка и он отошёл в сторону. Достал с полочки на стене  маленькое круглое зеркальце, поднес ко рту младенца. Зеркальце покрылось еле заметной испариной.
   - Жива еще! Приступим, - сказал отец Геннадий.
   Варя заплакала в голос и выбежала на улицу.
   - Идите за ней, успокойте,- обратился батюшка к Нине. - Крещение это таинство. Нельзя мешать ни криком, ни страхом, - добавил святой отец.

   Варя сидела на корточках, прижавшись к стене дома и сотрясалась от рыдания.
   - Не плачь! Еще благодарить меня будешь. Ты молодая, многого не понимаешь и не отвергай то, что не знаешь, - тихо говорила Нина,  вытирая ей слёзы.
   - Мама, я поверю в Бога, я молитвы выучу, только пусть он спасёт Катеньку! –  уткнулась маме в грудь Варя.
   Нина оттолкнула дочь от себя:
   - Не реви по живому как по мертвому. Проси у Господа исцеления для ребенка. Материнская молитва – сильнее всех молитв.
   - Я не умею молиться, - прошептала Варя.
   - Своими словами, своими слезами  говори с Богом,- сказала Нина и отошла в сторону.
   Она знала – мать найдет слова во спасения своего дитя.

   Церковный  крест с высоты смотрел на поодаль стоящих женщин. У обоих шевелились губы, а сложенные руки вопили в небо... 

   Отворилась дверь, вышла Тоня с Катериной на руках, за ней следом отец Геннадий.
   - На всё воля Божия. Господь творит чудеса.  Да пребудет с вами Его благодать! – перекрестил  женщин отец Геннадий…

   Нина шла, обняв за плечи дочку. Антонина несла крестницу. Молча повернули на окружную дорогу.
  «Как же нам еще до дома добраться?»- подумала Нина.
   Навстречу загрохотала  телега.
   - Может попросить помощи? – обмолвилась Тоня. – Мир не без добрых людей.
   Телега приближалась.
   - Так кажись Буран наш скачет, - присмотрелась Нина.
   Данила развернул телегу и злобно крикнул:
   - Что вы надумали, Нина Карловна, погубит Катеньку хотите?
   - Не трогай маму. Дома разберемся, - устало сказала Варя.
   В телеге было навалено сено. «Данила кинул, чтоб мягче, чтоб
теплее… » - по доброму подумала Нина о зяте. Она и Тоня с крестницей устроились на сене, а Варя села рядом с мужем.
   - Хорошо Максимка слышал, что мама с тётей Ниной про крестины говорили. Марк за голову берётся – никогда такого не бывало, - не мог успокоиться  Данила, - хоть бы записку на стол бросили.
   - Угомонись, - приструнила его Тоня. – С Марком я сама разберусь. А Нина правильно поступила, очень правильно.
   Никто больше не промолвил ни единого слова. Только телега громыхала, цокали подковы, похрипывал Буран…         

   Женщины пошли в дом. Данила распряг Бурана,  завел его в конюшню.  В  ясли кинул большую охапку сена, почерпнул из бочки ведро воды. Когда конь напился, Данила закрыл двери конюшни и пошёл через двор.
   Дома его встретил горький плач. Катенька лежала на широкой лавке в углу кухни на том же пуховом платке постеленном снизу. Сверху тельце было накрыто белой пеленкой.   Данила сел рядом с дочкой и полушепотом сказал:
   - Хорошо не успел  стол смастерить. Новые доски Катерине на гробик пригодятся.
   Никто ему не ответил. Тоня откланялась и ушла домой. Нина Карловна  закрыла полотенцем зеркало, висящее над рукомойником. В дальней комнате скулила Варя, тонко безнадежно...
   И некому было их пожалеть. И они не жалели друг друга. И каждый погибал вместе с Катериной.

   Данила услышал мышиный писк рядом с тельцем дочери.
   - Мама, Катеньку надо убрать с лавки, мыши погрызут, - повернулся он к теще.
   - Отнеси в люльку, - отрешенно сказала Нина.
   Данила взял растрепанный сверток на руки. И услышал, что уже в самом свёртке пискнула мышь. Он забежал в комнату, на кровати быстро развернул пелёнки и ахнул!  Ему показалось, что грудка Катеньки поднялась, как при вдохе!  Данила ухом припал к её тельцу. Прямо  возле  крестика, подвязанного тонкой серой веревочкой!..
   - Тук-тук, тук- тук, - привечало его дочкино сердечко.
   - Мама, Варя, вы сума сошли! Бьется сердце! – прохрипел через слезы Данила. Он растеряно целовал дочурку в холодные ручки, холодные ножки. Дрожащими  пальцами  расстегнул рубашку и к горячей своей груди прижал голенькое тельце дочки, запахнув сверху рубашкой.
   Варя пустым взглядом уставилась на мужа.
   -  Что смотришь, накрой нас большим одеялом, - накричал на жену Данила.
   На крик пришла Нина Карловна.
   - Мама, накрой нас одеялом. Жива моя дочка, жива! – попросил зять.
   - Хорошо, сейчас , - засуетилась тёща.
   Она заглянула под рубашку Даниле. Катерина прижимала щечку к папиной волосатой груди и слабо губками искала сосок.
   - Садись рядом с мужем, дочку кормить будешь,-  повернулась Нина к оторопевшей Варе.
   Катерина на папиной груди  согревшись  всплакнула  громче.
   -  Кушать просит наша дочка,- подсмотрев сказал Данила.
   Нина, кусая губы до крови, вперемешку смеясь и плача,
достала с печки теплые пеленки и завернула внучку.
  Данила усадил Варю на кровать:
   - Ну что ты, приди в себя, а я в печку дров подброшу. Пока отлучались, наш  дом остыл.

    Катерина была ещё совсем слабой, сосать не получалось.  Варя нажимала на грудь, струйки молока текли Катерине в ротик и оставалось только глотать.
   Всю ночь не отходила Нина Карловна от своих девочек. К утру Катерина, хоть и с передышками, но кушала сама.
   Спозаранку прибежала Тоня. Она принесла большой отрез белого ситца.
   - Марк отпросится с работы, придёт Даниле поможет, - слёзно проговорила крёстная.
   - Тихо, не шуми, дети спят,- обняла её Нина. – Жива наша девочка, жива Катенька!
   Тоня от удивления шлёпнулась на лавку.
   - Сейчас будем завтракать. Побудь с нами, расскажи как крестины прошли? – попросила Нина.
   - Подруга, а ты знаешь кто крестный отец Катерины?- вопрос на вопрос бросила Антонина. – Себя отец Геннадий назвал крестным!..
    
   Данила ни словом не встревал в разговор. Он, переполненный грузом чувств и горя, и радости, вышел во двор. На востоке набухала зарница. Данила посмотрел на небо и прошептал:
   - Если ты есть на свете, Боже, благодарю тебя.