504. Он просто в парке на скамейке...

  Он просто в парке на скамейке
  сидел, сжигая "Беломор".
  Ему давно судьба - злодейка
  свой огласила приговор.

  Вокруг охапки палых листьев
  и птичий каверзный галдёж,
  и слово, краткое как выстрел
  всего в четыре буквы - БОМЖ.

  И мы сяк - так разговорились
  о том, что нынче - по душе...-
  Он выдал то, что в нём хранилось
  вот столько лет подряд уже.

  ...Моя судьба покувыркалась
  и жизнь взяла меня в прицел.
  Вот пошалила, стерва, малость.
  А я ведь в прошлом офицер.

  Сейчас - то я не мыт, не глажен
  и нет начищенных сапог,
  мне так как - будто проще даже,
  когда швырнули за порог.

  Я был отцом, а также мужем,
  был дом в родимой стороне,
  а нынче вышло, что не нужен
  совсем ни детям, ни жене.

  Да нет, я не в герои лезу,
  вот только нет одной ноги,
  а к той, что есть, да и к протезу
  вполне подходят башмаки.

  Знать, такова моя дорога,
  о нас-то ширится молва,
  а мне ни мало и ни много -
  всего от роду сорок два.

  Как сорок два? Постой, братишка -
  душа живая - не дрова.
  А где жена, а где детишки?
  Ну, знаешь, это точно слишком -
  в твои на паперть сорок два.

  А где семья? Почем я знаю,
  коль знал бы, так пошёл пешком.
  Продрог, не угостишь ли чаем,
  а лучше, знаешь, портвешком?

  Вот так душою истомилась
  за нас родимая страна.
  За что же так, скажи на милость?
  А я не продал ордена.

  Они - всё, что ещё осталось
  да фотоснимки из газет...
  А в сорок два примчалась старость.
  Тем снимкам два десятка лет...

  И я сходил, купил бутылку
  в ближайший частный гастроном
  и сухпаёк - консервы с хлебом
  и под пустым осенним небом
  с ним выпил за таких, как он.