Гермес...

...




      
  Сегодня он – единственный бог, который может реально доказать свою вездесущность: он постоянно меняет обличия, награждает и карает в этом мире, а не сомнительном том, разрешая своим приверженцам отплясывать вместе с целым кордебалетом смертных грехов, позволяя своему культу из политических соображений прикрываться мантией христианства, и обладая всемогуществом, по крайней мере, по эту сторону могилы. Иисус иронично говорил своим слушателям, чтобы они водили дружбу с Мамоной неправды, который может предложить им вечное пристанище на небесах. Однако я уважаю настоящего жреца Мамоны. Он не столько стремиться к тому, чтобы наслаждаться властью, которую ему дает богатство, сколько хочет видеть свое влияние на торговлю, промышленность, науку, искусство, литературу, политику, досуг, секс, религию, образование и многое другое. Служа своему богу, он благочестиво проповедует жестокосердие и ощущает весь ужас познания этого грязного мира, презирая всех, кто не хочет верить, что в мире все покупается и продается, и смеясь над любовью так же искренне, как любовь смеется над слесарями .

Тем не менее, его жизни не позавидуешь: ему грешно отказываться даже от маленьких сумм или испытывать трепет благоговения перед невероятно большими. Преданность Мамоне исключает всякую привязанность: богач не дарит дорогих подарков друзьям, с которыми некогда пребывал в бедности. Конечно, он может помогать родителям или бедным родственникам из страха потерять к себе доверие; он может платить солидные суммы за то, чтобы оказаться в компании эффектной блондинки-фотомодели, но это никогда не будет душевной слабостью или проявлением чувства. Какие бы предметы роскоши он ни покупал себе – будь то произведения искусства, загородные дома или яхты (даже если он ненавидит море) следует рассматривать либо как уход от налогов, либо как обязательное доказательство членам своего круга, что дела у него идут неплохо. Ему не избежать круглогодичных переездов из одного роскошного отеля в другой; он должен охотиться на куропаток в Шотландии, кататься на лыжах в швейцарском Гштааде, делать ставки на бегах в Эскоте, ездить к портному на Савиль-Роу, возить жену в Париж на показ модных коллекций, присутствовать на ярмарке feria Севилье и на всех премьерных спектаклях мюзиклов на Бродвее,- и это все при том, что эти события для него не имеют большого значения и требуют, чтобы он проводил несколько дней в салоне реактивного самолета. Правда, он не должен, как индийская каста ростовщиков бания, совершать по определенным дням пуджи перед высокой кучей золота. Или все-таки он ее совершает тайно, когда посещает свои подвалы? Кто знает…

  Хотя он знает, что ничего из того, что у него есть, он не возьмет с собой в могилу, он не доволен тем, что его наследники получат большое наследство, а пока получает наслаждение оттого, что держит их без средств, если, конечно, они сами не могут посоревноваться с ним в богатстве. Часто основную часть своей собственности он оставляет различным фондам для того, чтобы его имя как мецената смогло его пережить. Он тщательно отмеряет свои чаевые, чтобы не подумали, что он экстравагантен или жаден, и его редко можно встретить среди финансистов рангом поменьше или простых людей. Иногда он может проявить благотворительность, чтобы улизнуть от налогов, но при этом в списке спонсоров он должен стоять первым. Бедные завидуют ему, а все принадлежащие ему компании расширяются и процветают.

В прошлом году один журналист с острова Майорка брал интервью у богатого лапландца, приехавшего на наш остров , и спросил, сколькими оленями тот владеет. Лапландец через двух переводчиков ответил: «В моей стране таких вопросов не задают; это все равно что спросить, сколько у вас денег на счету».

  Или такой момент. Попробуйте английского рабочего спросить, сколько он получает в неделю, и очень редко такой вопрос останется без ответа, поскольку ему платят по всем известным ставкам. Но если этого же человека спросить: «Сколько денег вам удается отложить?» – то в ответ вы услышите: «А вам какое дело?» – в том смысле, что: «Уж не хочешь ли ты «стрельнуть» пятерку?» Настоящий финансист не признается даже своей матери на смертном одре, сколько у него денег, из-за боязни, что сиделка может подслушать. Однажды, когда я задал этот вопрос в порядке эксперимента одному независимому в финансовом отношении молодому человеку, тот ответил: «лучше спросите меня о чем-нибудь другом: о политике, религии, о том, какой секс я предпочитаю, но то, о чем вы спрашиваете, разглашению не подлежит».