Napoleon Intermediate III Герои меча и мистики

У Наполеона была самая совершенная в мире биография после Иисуса Христа. Самая смысловая и сюжетная. У святых - не биографии, у них - жития, и очень редко совершенные. Святые никогда здесь - не реализуются, их здесь - мало, их вообще без Бога - мало, а его было - много, и - здесь. Я не могу его представить - там. У героев не может быть Валгаллы, в которой они отдыхают, потому что герои - не отдыхают. Как только начали отдыхать - уже не герои.. Загробный мир, если бы его не было, обязательно выдумали бы - из-за незавершенности земной жизни. Тут недодали, недовзяли, недожили - там доживем, долюбим, возьмем свое. У Наполеона нечего доживать или додавать - он и взял, и отдал, и расплатился - и с чем пришел, с тем и ушел - описав полный круг (точнее, спираль). Ему нечего компенсировать. Ему нужно или умереть совсем - или не умирать вовсе, жить вечно Наполеоном, архетипом среди архетипов, где-то в обителях литературных героев рядом с Ахиллом и Остапом Бендером. И рай у него - та самая белая лошадь, dove si corre e non si suda mai.

Наполеон вообще непостижим с материалистических позиций. Его вне судьбы невозможно рассматривать. Точнее, рассматривать можно, и еще как, но вот рассмотреть нельзя, и проделывающий такую операцию историк неизбежно остается, как говорят итальянцы, с горстью мух - рассыпающихся, разлетающихся в стороны деталей, стоит только историку поставить последнюю точку и разжать онемевшую от напряжения руку. Пара раздавленных мух все-таки остается при этом на ладони - и получается, что Наполеон, строго говоря, был таким или сяким - но проблема в том, что тут нельзя говорить строго. И поэтому лучше всего о Наполеоне говорили поэты, и те историки, которые невольно или вольно сами сбивались на поэтический лад. Поэты прощали ему все, не зная, что прощают, но зная, за что прощают. Наполеон был сугубый практик, но мистика вокруг него вихрилась непонятным образом, пространство как-то искривлялось, прогибалось под него пространство, а то и против него обращалось, загибалось и падало, и если счастливые случайности можно объяснить наполеоновской гениальностью, то случайности несчастливые ни из чего не выводятся, кроме разве что из их сюжетности. В самом Наполеоне не было демонизма, но он был - вокруг. В Наполеоне не было богоборчества, за неимением у него Бога; он не переступал черты, за неимением черты. Богоборчество появлялось потом у других, у Жюльенов Сорелей и Раскольниковых, потому что Наполеон, увиденный извне, а не изнутри - соблазн и безумие. Наполеоновская судьба состоит из политики, то есть самой материальной вещи на свете, гениальности (его собственной), и мистики, которая выражалась в очень сюжетном стечении неконтролируемых обстоятельств. Будь Наполеон добрым католиком, посетителем мессы и блюстителем постов, в его судьбе не изменилось бы ни йоты, - ну, разве что, Мария Луиза не получила бы от кардинала Феша совет запустить мужу тарелкой по голове. Даже папа и тот все равно оказался бы в Фонтенбло. Правда, мы, возможно, получили бы теологию от Наполеона - а он очень интересно высказывался бы о вере, разбирайся он в вопросе. "Я не создаю обстоятельств, я их слушаюсь" - судьба Наполеона была в том, чтобы слушаться обстоятельств наилучшим образом, а у него были лучшие в истории данные для того, чтобы наилучшим образом слушаться обстоятельств. Подъезжая к святой Елене, он сказал "лучше бы я остался в Египте" - правильно, тут у него был переходный пункт, возможно, единственный, и третий после Лоди и Сен-Жан-Д'Акра существенный для судьбы момент. В Наполеоне не было тех чувств, с которые он вызывал и с которыми ассоциировался: в нем не было гордости ("je n'ais pas d'aplomb"), в нем не было дерзновения (кто дерзостнее сделает?), в нем не было даже властолюбия (любовь к искусству была). То, что в других вызывало потрясение всей личности, для него было естественным, обыденным даже, и более того - обязанностью. "Он не гордился своим умением вести войну, которое было у него врожденным, а скорее своим умением делать еще и многое другое". Если умение подчиняться обстоятельствам есть смирение, то Наполеон - гений смирения, чего совсем не кажется извне его, но хорошо видно изнутри. Наполеон был смиренен в том, что использовал свой талант весь без остатка, не переходя за его пределы и не оставляя ничего не использованного. Он не пользовался талантом, но положил его на алтарь - чего? Отечества, что ли, или судьбы, судьба свела его с Отечеством, и с Отечеством они общались уже на равных. "Я сплю с Францией, она за это дает мне то, и это" - да, спит. Мистик сказал бы, оплодотворяет ее своей творческой энергией, но период был не мистический, а Наполеон выражался сугубо практически. Он жил в мистике, и ощущал ее практически, практически и высказывал то, что ощущал, а было ли это Богом, софийностью мира, благодатью, духом, дьяволом, следовало бы разобраться опять же мистикам, в которых тогда был недостаток. Мистические функции зато выполнялись поэтами, и поэты с ними вполне справились. Наполеон отдал то, что судьба взяла, но у него осталось еще, что отдать - поэтому предыдущее рассуждение неверно, и ему есть с чем отправляться в рай. Не чтобы взять, а чтобы отдать. Тем более, что в рай, по всей видимости, берут героев, они причастны Богу, хотя христианство и обошло этот вопрос, но он был хорошо известен еще язычникам. Именно потому и обошло, что он был слишком хорошо известен. Как там кончается книжка у Мережковского? Ну да, аминь.


Наполеон в целом:

http://www.stihi.ru/2013/06/19/3027
http://www.stihi.ru/2013/06/19/3027
http://www.stihi.ru/2013/06/20/4502
http://www.stihi.ru/2013/06/22/4627
http://www.stihi.ru/2013/06/26/3203
http://www.stihi.ru/2013/06/29/3179
http://www.stihi.ru/2013/07/03/3079
http://www.stihi.ru/2013/07/13/5271
http://www.stihi.ru/2013/07/06/5030
http://www.stihi.ru/2013/07/17/3952
http://www.stihi.ru/2013/07/20/4535