Упыри, НЛО и не только

Период моего интенсивного стихописания и рифмования совпал с началом перемен - в моей личной жизни, и - в жизни СССР. Одно время я даже заинтересовался исполнением своих вирш под гитару. Было время…

 31 декабря 1988 года
Льдинки светятся в иголках.
Лунный свет лежит на елках.
В хороводе скачет дед Мороз
Рядом с ним – старуха Вьюга
И Метель – ее подруга
Сыплют перхоть из седых волос.
Сегодня новогодний бал!
Присядь на время, коль устал!
Гуляй, ребята, веселись, ух,
Так, чтоб захватывало дух!
В соболях Снегурка-внучка
С дядей Инеем – под ручку;
Этот дядя – старый ловелас!
И Змея мигает томно
Трехголовому Дракону,
Мол, пойдем, станцуем лишний раз!
Змея собою хороша -
Умеет делать антраша,
И хоть ей много тысяч лет,
Скачет лучше, чем кордебалет!
Но Дракон хвостом виляет –
Он бокалы наполняет
И соображает «на троих»;
Смотрит тупо на танцоров;
Он, как видно ищет ссоры,
На закуску съесть мечтая их!
Дракон – алкаш и террорист,
Из танцев любит старый твист,
И любит, под тяжелый рок
Пить из горла глинтвейн и грог!
Дед Мороз и бабка Вьюга
«На рогах» пошли по кругу –
крепок новогодний самогон.
Самогон Метель варила
И при этом говорила
«Наплевать мне на сухой закон!».
Метель забыла про года;
Любила бражничать всегда!
Она танцует гопака
Покуда силы есть в ногах.
А Снегурочка и Иней
Изогнули в танго спины,
Слышен торопливый шепоток:
«Десять?» «Мало! Двадцать!» «Много!»
«Как же так? Побойся Бога!»
«Ладно, так и быть… Отдам потом!».
У ней имеется лишь дед.
А вот отца и мамы нет.
Снегурке нужен «Мерседес»
Чтоб ездить за грибами в лес!
Льдинки светятся в иголках.
Лунный свет лежит на елках.
Веселится сказочный народ.
Бал полночный дарит радость,
Кружат в танце люди, гады…
Здравствуй, долгожданный Новый Год!
1988

Астрономическая поэма
В степи уж давненько
Стоит деревенька –
Се не опишешь стихом.
Живет в ней старушка
С хохлаткой – несушкой
И рыжим лихим петухом.
Из города к бабке,
В подарок взяв тяпку,
Приехала в гости сноха…
Смахнувши украдкой
Слезу, жарит бабка
Для гостьи своей петуха.
Жаркого отведав-
Ши, после обеда
На двор вышла дама.
Жара! Стянув юбку-мини,
В одном лишь бикини
Решила она загорать.
В соседней избушке
Другая старушка
С сынами живет до седин.
Пятнадцать млодшому,
Лет тридцать старшому,
А среднему – двадцать один.
… Сидели и ели,
В окошко глядели,
Крошили в тарелки укроп…
И вдруг старший – Ваня –
Спросил: «Слышь, маманя,
А где бы купить телескоп?
Известно всем с детства,
Что нет лучше средства
Иные миры рассмотреть…
Охота на звезды,
Пока что не поздно
Взглянуть. А без звезд, мама, – смерть!»
Тут средний – Степаша,
Отставивши кашу,
Ивану добавил вослед:
«Тебя понимаю…
И я, брат, страдаю,
Увы, но в сельмаге их нет!»
Братья помрачнели,
В окно поглядели –
Какая досада, ей-ей!
Тут встал младший – Коля,
Сказавши, что в школе
Им даст его дядя Матвей.
…Веселой гурьбою,
Взяв дядю с собою
Вернулись из школы они.
И дни полетели…
И братья потели…
Ох, жаркие ж были те дни!
  *    *    *
Сноха и доныне
Гуляет в бикини,
Спасаюсь от страшной жары.
А братья с Матвеем,
Укрывшись репеем,
Глядят на «иные миры».
На небе ни тучки,
В репейных колючках
Под солнцем блестит телескоп…
Ночами у братьев
Скрипят их кровати –
В том, верно, повинен укроп!
1989

Большое путешествие Степана
Я работал на комбайне от зари и до темна,
Намолачивал три нормы в день отборного зерна,
И, когда страду закончил, председатель объявил,
Что в Италию поеду – раз такой передовик.
1
Я в ответ: «Ты, что ж, Савельич?
Вот тебе и первый приз …
Там же запросто пристрелят!
Там же этот … терроризм!
Или ножик в спину острый
Мафиози мне воткнут!
Там же банда Козья ностра!
Лучше уж кончайте тут!
Лучше здесь зарежьте, сразу,
Чтоб на Родине, без мук…».
Он в ответ такую фразу:
«Опоздал, мой милый друг!
Уж отправлены бумаги.
Из Москвы пришел ответ.
Так что, Степ, начисти краги,
И заказывай билет!
Не пугайся злого року,
Чтоб не сгинуть в цвете лет,
Ты возьми с собой в дорогу
Кистенек, или кастет!
Не робей там, Степа, милый –
Бог не выдаст, черт не съест…
А погибнешь – на могилу
Мы жалеть не будем средств!
Отольем тебе статую –
Будешь с шашкой, на коне;
И – ограду золотую,
Чтоб на зависть всей стране!
Напечатаем некролог:
Смертью храбрых, так сказать…
Ну, ступай, не хмурься строго –
Вот обрадуется мать!
Повезло Лукерье с сыном –
Там в Италии тепло.
Впрочем, если ножик в спину,
То – не очень повезло!».
2
Как услышал родные
Про награду за труды,
Вой подняли, как шальные.
Мать кричит «Воды! Воды!»;
Дед сломал зубами вилку –
Даром, десять лет глухой;
Батя с ходу – за бутылку,
Хлоп – стакан, за ним – другой;
Зарыдала бабка Фекла –
Не пущу внучка на смерть! –
Задрожали в окнах стекла,
Будто в избу лез медведь;
Федор-брат, десантник бывший –
Даже этот впал в экстаз…
А в программе «Время» слышим
Про Италию рассказ:
Пристрелили прокурора
И спалили банк дотла…
Путч фашистов будет скоро…
Словом – мрачные дела!
И от этаких известий
Мать с папашею молчат,
Бабка всех с размаху крестит,
Так что челюсти трещат,
Дед на зубы каплет йодом.
Вилкой сломанной гремит,
И тогда брательник Федор
С мрачным видом говорит:
«Делать нечего, Степаша,
Но – как водится в Руси –
Не позорь семейство наше.
Честь фамилии спаси.
Зря себя пока не мучай:
Может сгинешь, может – нет?
Я тебе на всякий случай
Дам с собой бронежилет.
Прихватил его с Афгана –
Мне служил он хорошо.
Мать, отец не плачьте – рано!
Может, свидимся еще?!».
… Вся деревня, беспокоясь,
Провожать меня пришла.
Я садился в скорый поезд
«Липяги тире Москва».
3
Гад-таможенник забрал парашют!
Мол, нельзя с ним на спине – и в салон.
Мол, не бойся – самолет не взорвут.
Эх, видать, не знает мафию он!
И пока до Рима «Ил» наш летел,
Я все взрыва ждал – чего уж таить!
Плащ на тело безразмерный надел –
Хоть велик он, да в нем можно парить!
А потом, когда в отель привезли,
Я расслабиться не мог ни на миг:
Дверь с соседями столом подперли,
А вдоль окон – баррикады из книг!
Круглосуточно дежурства несли…
Даже спал в бронежилете, с ножом…
Хоть умаялись, но жизни спасли –
Чует сердце: был отель окружен!
На экскурсиях я видел не раз,
Надрываясь с чемоданом обнов,
Как глядели итальяшки на нас
И зловеще ухмылялися, но!
Не посмели, в Бога душу их мать,
Ни в Венеции, ни в Пизе стрелять!
И смогли мы честь страны отстоять,
Хоть и пыльно под кроватями спать…
Две недели, как два года прошло!
Наконец, летим в родную Москву.
Скоро встречусь я с любимым селом,
И смогу тогда развеять молву –
Вот, скажу, живой пришел, земляки,
И не так она страшна, их страна.
Итальянцы против нас – слабаки.
Выпьем, братцы, за Россию до дна!
… Самолет садится мягко в порту.
Я сажусь в «Москву тире Липяги».
Сплю спокойно под колес перестук –
Промахнулися со мною враги.
… Спал спокойно. А проснулся – вспотел:
Ни соседей по купе, ни шмотья…
***
Все ж не зря я за рубеж не хотел:
Хорошо, что хоть живой еще я!
1990

Дракула
Над землею туманный закат золотится,
Но, ненастьем грозя, низко туча висит.
Граф Дракула – вампир и уюийца, влюбился,
И, бедняга, совсем потерял аппетит.
Ах, Дракула, Дракула, ну где твои зубы,
Наводящие страх на людей по ночам?
Что же в грустной улыбке кривишь тонкие губы,
И слезливо страдаешь по любимым очам?
Исхудал, побледнел, а она – ветрогонка,
На высокие чувства ей, как видно, плевать!
И смеется бесстыдно она – ветрогонка, шалунья –девчонка,
А несчастный влюбленный не может покинуть «кровать».
Он совсем ослабел, он не может подняться из гроба,
Да к тому же паралич – опять отнялася нога…
Триста лет жил на свете, и вечно им двигала злоба,
А теперь злобы нет. Лишь под глазом – огромный фингал.
Этот знак негодяйка поставила пылкому графу,
Когда чувства свои попытался он ей изложить,
И от боли Дракула поддался животному страху,
Убежал… Убежал, а теперь вот – лежит.
…За окном мелкий дождик шумит, не смолкая.
Воцарился покой над притихнувшим миром.
Только в замке тоскливо, и граф, умирая,
Сожалеет о том, что всю жизнь был вампиром.
23.03.1985

Дядя Зуй
По путевке за ударный труд
Дядя Зуй поехал за границу,
И среди таких же дядь
Начал Лондон изучать –
Англичан дождливую столицу.
Побывал наш дядя на Уэмбли,
Посетил музей мадам Тиссо,
Щупал Тауэр рукой,
В магазине тряс деньгой,
Но назад вернулся – без часов!
Снял часы с руки у дяди Зуя
Боб Мак-Грегор – знаменитый вор.
Дядя Зуй был сам не свой,
И, вернувшися домой,
Поспешил скорей на скотный двор.
Он работал скотником в деревне –
Трудовой являя героизм…
И среди своих коров
Проклял лондонских воров,
Англию, и империализм!
Март 1985

Колготки
Вот вам детки рассказ, да рассказ не простой,
А кошмарный, про юную деву,
Что в деревне жила, колдовской красотой
Повторяя библейскую Еву.
И газетный редактор, прослышав о ней,
Дав наказ – интервью взять, и фотки
(Чтоб газету читало побольше людей)
Репортера отправил к красотке.
… На столе кабачки. И колбаска лежит.
Репортер водку пьет и хмелеет.
За беседою время, как речка бежит,
Небо зимнее быстро темнеет.
Вот и все. Уж пора. Но уйти от нее
Нету сил – за окном холод лютый.
А хозяйка небрежно снимает белье…
И помчались часы, как минуты!
Он был счастлив и сыт с кабачков-колбасы,
Опьянел от любви и от водки…
Только страшно пробили двенадцать часы,
И ожили внезапно колготки!
Почему? Отчего? Не понять ничего!
Только злобно колготки шипели
И, обвив хищно шею, душили его,
Как голодные черные змеи!
Он рванул из избы, перевесть не мог дух,
Но спастися сумел бы едва ли,
Если вдруг бы спросонок не крикнул петух –
И проклятые зомби удрали!
… Репортер взаперти дома ждет их с тех пор
День за днем. Руки заняты делом:
В левой – с газом баллон, в правой – крепкий топор.
Ловит каждый он шорох несмело
А, как ночь наступает, не может уснуть.
Коль уснет – сны-кошмары коротки:
В виде кобр, да гадюк давят шею и грудь
Колдовские убийцы-колготки!
И рыдает в бреду по-мужски тяжело,
И ругается матерно-грубо…
Но ему, надо думать, еще повезло:
Он не знался с ее черной шубой!
1995

Колдуны
Когда-то в средние века
Попы валяли дурака:
Громила церковь беспощадно чародеев.
Был «Молот ведьм» в большой чести,
И удалось тогда почти
Под корень вывести огнем их и елеем.
Те бедолаги, что в живых еще остались,
От инквизиции проклятой кто куда
По всей планете, словно мыши разбежались,
И часть – в стране у нас осела. Навсегда.
Как хорошо, что на Руси
Терпимей были к ереси,
И на кострах сжигать не принято их было!
Колдуньи-бабки в деревнях
Не извивалися в огнях,
А помогали людям чародейской силой.
И время шло. И вот настали наши дни.
Теперь они еще нужнее стали всем:
По телевизору, по радио они
Нас избавляют от болезней и проблем.
Они гадают по руке,
Мигрень снимают при тоске,
Знакомы с тайнами развития планеты,
Бесплодье лечат у девиц,
Наводят кару на убийц
И неплательщиков находят алиментов,
Предметы двигают, не трогая руками;
Они отныне – золотой запас страны!
Чумак и Джуна, Кашпировский и Кулагина –
У нас советские простые колдуны!
И это, кстати – хорошо,
Ведь до чего народ дошел?
Почти до грани … По талонам – колбаса!
А сахар? Мыло? А носки?
Тут в воду бросишься с тоски,
Но, слава Богу, есть на свете чудеса!
Пусть население растет, а производство
Товаров падает, все в очередь встают –
В годной нации надежда остается:
Нас наши маги никогда не подведут!
Пускай изделий номер два
Мы наберем едва-едва
Со всей страны лишь на армян да на аджарцев –
Чумак с экрана нам мигнет,
И не один уж детский рот
На свет ни явится, хоть трижды расстарайся!
А если кто-то из живущих хочет кушать,
То Кашпировский может чарами увлечь:
Не нужно пищи никакой, лишь нужно слушать,
Закрыть глаза и поудобнее прилечь!
Нас Джуна лечит без лекарств –
Вся сила у нее в руках,
Пожалуй, скоро все больницы позакроют,
И, вместо выпуска пилюль
Мы увеличим выпуск пуль
И баллистических ракет примерно втрое!
***
Пройдет еще немного лет, и я уверен:
Весь мир разинет рот на наши чудеса,
Лишь дайте время нашим людям, дайте время,
И задрожат от чар могучих небеса!
1998

Контакт
Есть в России городок
В перекрестии дорог
С речкой быстрой меж крутых берегов…
А вокруг шумят леса,
По утрам блестит роса
На высоких травах вольных лугов.
И однажды летним днем
На лужок пришли вдвоем,
Взяв закусочку, да три «огняка»
Рубщик мяса Алексей,
Да шуряк его Евсей,
Чтоб природой насладиться слегка.
Доставая «Арпачай»
Шурин молвил «Не скучай,
Леха-друг, давай по первой. За нас!»
Только в этот самый миг
Свист раздался, или крик,
И свет солнечный, как будто, погас!
… Дальше видел, как в бреду.
Рубщик мяса ту беду,
Что случилась с шуряком на лугу:
Шар открылся, из него
Вышло не-поймешь-чего
С черным глазом на блестящем рогу!
Эта тварь шуряка
Ухватила за бока
И, как трактор, за собою повлекла,
Прогундосив на ходу.
Мол в трехтысячном году
Возвернет назад таким, как брала!
А пока, мол, увезет
Ихний шар-звездолет
Шуряка с собой в созвездие Весов:
Ведь такие, как он –
Золотой генофонд,
И в Галактике нет лучше хромосом
Чем Евсеевы, а тут –
Убивают, грабят, бьют;
Вдруг случайно и Евсея прибьют?
Пусть до лучших же времен
На Весах побудет он –
Там давно уже комфорт и уют!
Упирался Евсей.
«Помоги, - кричал, - Ляксей,
Одному-то мне не сладить никак!
На хрена мне ихний Рай,
Мне ж еще чинить сарай!
И сегодня матч «Динамо» - «Спартак»!
Образина в ответ
Сперла пачку сигарет,
Длинной лапой загребла «Арпачай» -
Ведь в созвездии Весы
Алкоголь – дефицит.
Влезла с Шурином в шар и – прощай!
С той поры наш мясник
Стал печален. Весь сник.
Смотрит с грустью в небосклон голубой…
Жалко шурина, но
Больше жалко вино
Что лахудра та уперла с собой!
1988

Крысы
Не в кино, не в сне кошмарном.
Не в бреду у наркомана –
Наяву, у нас в столице по ночам из-под земли,
Словно Божбе наказанье
Появляются созданья
Пред которыми бледнею все фантазии Дали.
Нынче в метрополитене
Будто смерть крадутся тени
Длиннохвостые, размером чуть поменьше верблюда!
И без видимой причины
Стали женщины-мужчины
Пропадать в метро советском безо всякого следа!
Пропадают в страшных муках,
Не успев издать ни звука;
Этих ужасов не знали ни Гоморра, ни Содом…
В общем, коротко: в столице
Объявились монстры-крысы.
Им тоннели – будто норы,
А метро – как отчий дом!
Кто он? Взялись откуда?
Может быть – природы чудо?
Может – радиомутанты, или – чары колдунов?
Может – происки масонов?
Может, кто-то из ученых
Ставил опыт и случайно вывел из мышей слонов?
Нет ответа на вопросы,
А подземная угроза,
Не страшась ни пуль спецназа, ни синильной кислоты,
Разрастается все шире…
Запершись в своей квартире
Ждет со страхом каждый житель наступленья темноты.
Лишь зайдет на Запад солнце,
Визг в столице раздается…
Слава Богу, в нашем граде, что отмечен был Петром,
Хоть в продаже нету мяса.
И отсутствуют колбасы,
Но зато – какое счастье – не построено метро!
1989

Луна-парк
Пускай в воскресенье дождь сыплет тоскливо
И солнечный лучик пропал,
А я все равно улыбаюсь счастливо:
Мы с папой идем в Луна-парк!
Пришли. Теснотища. И толпы народу.
Все мятые деньги суют.
Толкутся, кричат, не смотря на погоду,
Как будто талоны дают!
Четыре часа нас давили у кассы,
Но, с пачкой билетов в руке,
Отец все же вылез с фингалом под глазом,
Весь мокрый, как рыба в реке!
Мы начали отдых с пещеры кошмаров –
Вагон нас во мраке повез…
Мены испугали скелеты там малость,
А папа смеялся до слез.
А он хохотал, он вовсю веселился
В пещере. Но вышли на свет:
В часах электронных в вагон он садился,
А вышли – часов уже нет!
Он горько сказал: «Не скелеты, а - воры!
Уперли такие часы!»
Достал из авоськи бутылку «Кагора»
И грамм пятьдесят колбасы.
«Пойдем-ка, дружок, покататься на горку, -
Сказал он поздней, - ты ж хотел!»,
Но тут наступил на арбузную корку
И в лужу с размаху влетел!
Промокший и грязный несчастный папаша
От лужи уйти все не мог,
И шарил рукой в ней, поскольку, упавши,
В нее утопил кошелек.
«Не плачь, милый папа – забудется это,
пошли!» - я его попросил.
И мы с ним залезли кружиться в ракету…
Он в ней свой язык прикусил.
Потом мы кидали шары в кегельбане,
Набрали каких-то конфет…
И все б хорошо, но от них мой папаня
Надолго ушел в туалет.
Вернулся, и мы на цепной карусели,
Устав от толпы и ходьбы,
На креслах-скамейках с комфортом уселись.
Жаль, он пристегнуться забыл…
Сказал он «Сынок, центробежная сила
Прижмет нас сильнее, чем слон!».
Как только слегка карусель закрутилась,
Из кресла он вылетел вон!
… Отец слез с киоска, как пьяный с постели,
Промолвил «Как будто живой?».
Один лишь ботинок найти мы сумели
И двинулись после домой.
Стемнело. Огни разноцветно и ярко
Сияли. Прожектор мигал.
Но ярче всех-всех фонарей Луна-парка
Светился папашин фингал!
Ах, как хорошо было нам в Луна-парке!
Запомню тот день навсегда.
Когда из больницы вернется мой папка,
Мы снова пойдем с ним туда!
1989

Ниндзя
Какие вещи - черт возьми! –
Творятся разными людьми:
Вот телепаты, например, читают мысли.
Один силача поднял коня.
В Бомбее йог не пил три дня.
А есть совсем уже загадочные ниндзи!
Вдали от шума городов в глухих местах
Их обучают разным таинства борьбы.
И могут все они ходить на головах
(Да тихо так, что не услышишь их ходьбы!).
Когда ниндзя стоит с мечом
Ему сам Дьявол нипочем –
Он ловит стрелы и отбить умеет дротик,
По стенкам ползает, как клоп,
А, коль кого ударит в лоб,
Того и сам господь уж к жизни не воротит!
И вот один из черных ниндзь – Маваши Юти,
С заданьем дерзким (без нужды не рисковать!)
Заброшен был в СССР на парашюте,
Чтоб храм Василия Блаженного взорвать.
Случилось это, между прочим, к Рождеству,
И, с пьяных глаз пилот, сказавши «Прыгай, корешь!»,
Забросил ниндзю-бедолагу не в Москву,
А – чуть южней. В старинный русский град Воронеж…
В те времена еще у нас
Вовсю свирепствовал Указ,
Велась борьба с Зеленым Змием не на шутку:
Орава женщин и мужчин
Давила винный магазин
И тут … Маваши опустился с парашютом!
Ему быстрее б убежать, да вот беда:
Был перекрыт от магазина всякий путь –
Со всех сторон народ стремился лишь сюда…
И засосало ниндзю бедного в толпу!
Он потянулся за мечом,
Но кто-то двинул так плечом,
Что в черепке Маваши разом помутилось…
Какой к чертям собачьим меч?
Тут хоть бы косточки сберечь!
Он чуть дышал, и сердце еле колотилось…
Его толкали мужики, душили бабы!
Рюкзак с тротилом оторвал прыщавый хмырь…
Черт с ним, с тротилом, думал он, уйти хотя бы
Живым отсюда на какой-нибудь пустырь!
Потом Мавашу повалили,
Ногами чуть не раздавили
Под звон бутылей тренированное тело…
Но вот и праздник – Новый Год,
Все разбежалися, и вот,
Шатаясь, встал он, изможденный до предела.
Что было дальше с ним? – мне знать не суждено.
Но стой поры в степном воронежском краю
Безумный нищий появился в кимоно;
Он очень грустно напевает песнь свою.
Худой, как лом, всегда небрит,
По-русски он не говорит,
По селам бродит, подаяния прося.
И песню все поет, поет…
О чем, сам черт не разберет –
В ней слово часто повторяется «ниндзя».
1989

Ночная история
Я – простой рабочий парень -
Не Каспаров, не Гагарин –
Уважаю рестораны и технический прогресс,
У людей с акцентом южным
Я купил себе видюшник
И кассеты фирмы «Сони» хоть в долги по брови влез.
Не теряя ни минуты
Завалил – как есть обутый! –
В полутемную квартиру и в розетку шнур воткнул.
Вставил первую кассету,
Съел куриную котлету,
Поудобнее уселся на тамбовский венский стул.
… Первый фильм был про шпиона –
Нарушителя закона.
Отравил он президента там – у них за рубежом.
Дал прохожему по уху,
Изнасиловал старуху,
А потом его пришили полицейские ножом!
А потом – пошла порнуха…
Что там бедная старуха!
Тут такое началося – не отыщешь слов и букв!
Мне мгновенно стало жарко.
Я еще добавил яркость,
Скинул верхнюю одежду и слегка убавил звук.
Незаметно ночь настала,
Но, хоть чувствовал усталость,
Я кассету за кассетой заправлял в магнитофон…
Полицейские, вампиры,
Музыкальные кумиры,
Звезды секса и пришельцы – все слилось в единый сон.
… Вдруг в двенадцать ночи ровно,
Насосавшись вдоволь крови
С полутемного экрана на пол спрыгнул вурдалак,
Страшно клацая зубами,
С посиневшими губами
Сунул под нос мне с размаху окровавленный кулак!
Я, понятно, сразу – в ванну:
Вот так шуточки с экрана!
Да, какие к черту шутки – там клычищи – ого-го!
Трепеща, как мышь от страха,
Шпингалет задвинул махом,
И для верности уперся в дверь негнущейся ногой.
Ох, и выл же он, паскуда!
«Выходи!» - орал оттуда.
Дверь долбал, как дятел шишку, и царапал, будто бес;
Но потом, как видно, понял,
Что ни дам ни грамма крови –
Он тогда рванул на кухню.
К холодильнику полез.
Ох, на кухне как гремело!
Что-то чавкало, шумело!
До утра, пока снаружи не сошла ночная тьма,
Я сидел, как суслик в ванной,
Удивляясь звукам странным,
И при этом пел куплеты неприличные весьма!
***
Я сижу перед экраном
Сам себе – баран-бараном.
Я не знаю, что подумать: было это, или - нет?
Мирно тикает будильник…
Но смущает холодильник:
Не хватает в нем пол-литра и тринадцати котлет…
1988

О воронежских девицах
Говорят, в Москве богатство,
А вот в Питере – культура,
И Воронежу тягаться с ними - не дано.
Жить в столицах веселее,
Там еда-питье вкуснее,
А у нас не платят пенсий и вообще, не очень… Но!
Ни в одной из двух столиц
Не найти таких девиц –
Украшают славный город, будто стая райских птиц:
Что фигурка, что лицо…
Если грудь – то колесо!
Позавидуют и Невский, и Садовое кольцо!
Говорят, что наши “Илы”
Не имеют прежней силы,
Говорят, ВАСО не платит работягам уж давно,
“Электронику” прикрыли,
ВЭЛТ голландцы разорили,
Шинный шинами завален, в общем, все не очень … Но!
Не в одной из двух столиц
Не найти таких девиц –
Украшают славный город лучше всяких райских птиц:
Что фигурка, что лицо,
Если грудь – то колесо,
Позавидует им шинный (вместе с “ВЭЛТом” и ВАСО)!
Говорят, у нас дороги
Довели до стресса многих,
Говорят, что всех потравят левой водкой и вином…
Говорят, что “ножки Буша”
Наших кур намного хуже,
Да - проклятые! - дешевле, в общем, все не очень… Но!
Обойди сто заграниц -
Не найдешь таких девиц:
Украшают славный город лучше всяких райских птиц.
И пускай считает Буш,
Что Воронеж – это глушь…
Наши ножки – лучше ихних!!
И доступнее к тому ж!!!   
1998

ВОРОНЕЖ
На Пигали в Париже красоток полно –
Всех размеров: и выше, и ниже.
Все нежны и стройны, как артистки кино…
Хорошо жить, ей Богу, в Париже!
Воронеж – это не Париж,
Но и у нас не загрустишь:
В Кольцовском сквере побывай, когда стемнеет …
Девиц увидишь – хоть куда!
Им даже водка – как вода!
А ножки - Эйфелевой башни подлиннее!
Будто днем светит ночью нью-йоркский Бродвей:
Кабаки, магазины – открыты.
И фланируют ночью там толпы людей –
Все довольны, здоровы и сыты.
У нас, конечно, не Нью-Йорк,
Но сервис вызовет восторг:
За доллар Птицу с неба Синюю доставят.
А наш “Бродвей”, хоть темноват,
Фонарь на тыщщу киловатт
Вам очень запросто бесплатно здесь поставят!
В минаретах белеет Стамбул – рай земной,
В небе чайки с бакланами спорят,
И под солнцем лазурною плещет волной
Средиземное теплое море.
У нас, конечно, не Стамбул,
Но море есть, хоть без акул,
Песок на пляжах, где с апреля загораем,
Нам светит солнце, чайки есть,
И рай земной – он точно здесь,
И мы Воронеж ни на что не променяем!
1998

ГИМН ВОРОНЕЖУ
Берег правый - высок, берег левый – полог,
Между ними – волна за волной…
Между двух берегов - и поэзии слог,
И пожар, принесенный войной,
И Петровской флотилии юный разбег,
И небесный полет кораблей,
И спортивную славу, и скрипы телег
Под зерном с черноземных полей.
   Этот город – он все: ты и я,
   Смех ребенка и ветер степной.
   Это – русская наша земля –
   Милый сердцу Воронеж родной!
Город-труженик, путь прошагал ты большой:
Были радости, были бои…
Словно Дон в половодье, широк ты душой,
Как душа твоя – песни твои!
Кто узнал, не забудет уже сквозь года,
Ты – как добрый отеческий дом.
И в далекой земле вспоминаем всегда
Сквер Кольцовский с Чернавским мостом.
Свет небесный с высот озаряет кресты
Куполов, что на двух берегах.
Мы – Воронежа дети, и будем чисты,
И прославим свой город в веках!
Будем стойки, верны до скончанья времен
Нашим прадедам, дедам, отцам…
И соборов святых переливчатый звон
Пусть всегда согревает сердца!
2002
 
Пиво, вино, водка
Рыжего мамонта на вертеле
Жарили предки, куски отрывали…
Хоть век и каменный, навеселе
Были, поскольку вином запивали!
А, много позже, средь пыльных полей,
После горячих боев на привале
Вещий Олег пил с дружиной своей
То, что потом люди водкой назвали.
Быстро летели века над страной,
Время - как конь конь с перепутанной гривой…
После охоты, иль драки хмельной
Пили деды наши доброе пиво.
Ну-ка, подпойте, подпейте нам Крым,
Балтика, Каспий, Сибирь и Чукотка:
Вот три кита, на которых стоим –
Пиво, вино и, конечно же, водка!
Пусть нам, увы, суждено умереть –
Через столетья нетвердой походкой
Будут потомки в авоськах греметь
Пивом, вином и – конечно же – водкой!
2001

   РУСАЛКА
Август. Ночь. Уходит лето.
В небе желтою монетой
Спит луна. Уснул и город.
Только плеск волны в тиши.
Только ветер дует легкий.
Пьяный спит на остановке.
Да о чем-то шепчут тихо
Меж собою камыши…
Хорошо ты, наше море,
Я скажу, с другими споря!
Чтобы там ни говорили…
Впрочем, песня не о том,
А о девушке-русалке,
Что жила, как в коммуналке,
Любопытных глаз стесняясь
Под Вогрэсовским мостом.
Ночью лунною девице
Не всегда бывает, спится.
И однажды смотрит:
Ишь ты, под мостом мужик плывет!
Только вот какое дело –
Неподвижно что-то тело,
И лицо слегка опухло,
И не дышит грудь-живот…
Соскользнув в волну с коряги
Подплыла она к бедняге:
Был он юн, хорош собою –
Жить еще бы, да гулять.
За волосья ухватила,
Да на берег затащила,
И рот-в-рот (известный метод!),
Стала дядю оживлять.
Было так, уж мне поверьте,
Что спасла его от смерти!
Задышал. Раздвинул веки.
Взгляд в красавицу уткнул.
А увидел – сразу ожил.
(Впрочем, всяк бы ожил тоже.
Я и сам, как все представлю,
Не могу всю ночь уснуть).
У красотки были груди –
Да, таких и в Голливуде
Не сыскать, ей Богу, братцы,
Хоть в лепешку расшибись!
Дядя понял – это чудо.
И не нужно Голливуда.
Ох. Не зря такая краля
В рот ему вдохнула жизнь!
Он на локоть приподнялся,
Упустить момент боялся,
Он повел глазами ниже
(Хитрован наш был не прост!).
… Только там, где ниже пупа,
Под Луной блистая глупо,
Весь чешуйчатый и скользкий
Начинался рыбий хвост!
Дядя бледен стал, как призрак.
А мужской первичный признак,
Сам собою вдруг возросся –
Гордый, твердый, полный сил…
И любовное томленье
Довело до иссупленья
Оживевшего мужчину,
Так что, блин, удар хватил!
Он не выдержал нагрузки:
Он хотел ее по-русски,
По-простому… Где же ноги?!
Хвост проклятый вместо ног!
Он хотел… Но где же ЭТО?
Почему под пупом нету???
И такой кошмарной пытки
Организм стерпеть не смог…
           *         *         *
По ночам  грустит русалка.
Мне до слез бедняжку жалко:
Видно, ей нельзя к мужчинам
И одной страдать в тиши…
Август. Ночь. Уходит лето.
От заката до рассвета
Тихо шепчутся про это
Меж собою камыши.
1996

Случай на свадьбе
… И была образцовая свадьба:
Собирались родители, братья,
Сестры, тетки, деды да дядья…
Ну, конечно, жених со невестой –
Молодой и весьма интересной,
Да еще их подружки-друзья.
Ох, как быстро мгновенья летели!
Теща с милой свекровью потели,
Обнося всех едой да питьем,
Ну, а свекор с товарищем тестем
Засосали три раза по двести –
Хорошо им, ей Богу, вдвоем!
Вот и танцы. Завыли «Ямахи».
Раскраснелые сваты и свахи
Приглашают гостей на паркет…
Только тут запоздалая гостья
В зал вошла. И жених сразу костью
Поперхнулся. А может, и нет?
Может, вовсе не в этом причина?
Ведь жених – хоть дурак, все ж мужчина,
А у гостьи в осеннем пальте –
Обратите внимание, кстати! –
Находилось роскошное платье
И на платье … того … ДЕКОЛЬТЕ!
И свидетель, разинув рот, охнул!
И упали очки с носа свекра,
А у тестя – полезли на лоб.
И один господин (кто – не знаю)
Рухнул, словно бы сбитый трамваем,
Так что, в пору заказывать гроб!
Впрочем, может он это от пьянки?
Снова взвыли «ямахи»-шарманки,
Барабанщик усилил свой бой…
Заплясали, но странное дело –
Мужики, кто несмело, кто смело,
Вкруг той дамы завились гурьбой.
Тесть, забывши про сватью с женою,
Оттирал свекра тощей спиною;
Свекор пер, словно танк, к декольте;
И свидетель вертелся юлою,
Оттесняя пиджачной полою
Жениха. Тот же страстно потел!
Время мчалось. «Ямахи» играли.
У невесты все туфли украли,
И была она черной с тоски.
Свахи с горя, как совы, упились,
Бабы с девками дулись и злились,
Но забыли про них мужики!
***
Эх, была ж образцовая свадьба!
Собирались родители, братья,
Сестры, тетки , деды да дядья…
Видит Бог, дама только хотела
Показать свое юное тело.
А в итоге распалась семья!
1996

Семен
Со мной живет сосед Семен –
Он был по штанге чемпион,
И с детских лет привык пупок и жилы рвать.
Нелегок у штангистов труд:
Года идут, веса растут…
Он проиграл, и начал с горя выпивать.
Он, в общем, парень неплохой,
Когда особо не бухой,
Но, как напьется, так кричи, иль не кричи –
Ревет, как разъяренный зверь,
Ногами вышибает дверь
И заявляется ко мне среди ночи!
Я ростом от рожденья мал.
Я сроду штанг не поднимал –
Был вундеркиндом, и все в шахматы играл…
А тут – какой вам шах и мат,
Когда стоит в квартире мат,
И чемпион ковер из Персии порвал!
Мне Капабланку изучать,
А он с портвейном на кровать,
Горланит песни, поднимает жуткий шум,
Так, что мурашки по костям…
Короче, шахматы к чертям,
И записался я на секцию ушу.
Ушу – китайская борьба.
Пускай ты хлюпик и слабак,
Пусть до горшка не можешь ночью доползти,
Но через год, а может – два,
Коль целой будет голова,
Сумеешь всех врагов под корень извести!
Я не жалел здоровья, сил;
Я в гипсе месяц нос носил,
А под глазами – два огромных синяка,
Но – хоть забыл про королей,
Ладей и всяких там коней –
Зато ушистом стал, какого не сыскать!
И ночью я к нему теперь
Пинками отворяю дверь –
Не скрыться бывшему штангисту от судьбы.
А я доволен, пью вино…
Меня смущает лишь одно –
Он стал ходить зачем то в секцию стрельбы.
1990

Сказка для Натальи Косяковой
В двенадцать часов, ни минутою ранее
Откроются двери фамильного склепа,
И выйдет оттуда, творя заклинание
Старуха-графиня – страшна и нелепа!
Колышутся ветром белесые волосы,
Луна освещает лицо бледно-желтое,
На жилистой шее – кровавые полосы,
Тусклы и ужасны глаза ее мертвые.
Голодным оскалом она озирается,
С постели поднятая черными силами,
И с визгом и криком гробы отворяются,
И сонм мертвецов уж стоит над могилами.
Обводит их взглядом голодным графиня,
И выбравши жертву, довольно бурчит:
«Пожалуй, вон с тем позабавлюся ныне!».
И тащит его, а желудок урчит!
Суровые нравы в том мире могильном,
Полнощным кошмарам не видно конца:
Зубами скрипя, в своем склепе фамильном
Графиня-колдунья грызет мертвеца
Запомните, детки, навечно урок –
Пусть даже вы очень туда захотите,
Устав от нелегких житейских дорог –
На кладбище в ночь – НИКОГДА НЕ ХОДИТЕ!
Март 1985


Легенда, или сказка для Эрики
На крутой карпатской горе
Среди буков, берез и елей,
Старый замок, поросший мхом
Сотни лет стоит в тишине.
Только камни, да Тисса-река
Еще помнят царей-королей,
Что гостями бывали в нем,
Проезжая по этой стране.
В замке жил старый князь Голем
Со своей молодой женой –
Был большим негодяем он,
Много слуг своих загубил,
В лютой злобе на Божий мир
Помыкал несчастной княжною,
И, ревнуя ко всем ее.
Алкоголь без просыху пил.
Раз под вечер в ворота замка
Постучался король Полоний –
Он, охотясь в лесу на зайцев
С парой слуг, отдохнуть решил.
Князь ворота открыл и низким
Гостя встретить решил поклоном,
Предложил и рома, и виски.
Быстро сон короля сморил.
…Он лежал – молодой, красивый,
И княжна на него глядела,
Машинально жуя фазана,
И боясь одного – уснуть.
Князь ликер пил. Внезапно ревность
В его сердце бурей вскипела:
Показалось ревнивцу Голему,
Что король украдет жену!
И мгновенно ножом булатным
Он ударил по шее гостя!
Кровь потоком хлынула на пол,
Голова покатилась в зал…
Князь склонился над телом низко
И лицо, искаженное злостью,
Исказилось зловещим смехом –
Так, что замок весь задрожал!
В тот же миг жена негодяю
Сзади в голову вилку воткнула,
(Князь упал, предсмертно промолвив:
«Это что еще за каприз?»),
Подбежала к оконной раме,
С громким воплем ее отворила,
И с высокой замковой башни
Словно камень, бросилась вниз.
Рано утром нашли лакеи
Короля, и князя с женою;
Всех троих закопали в землю,
И решили, сказав «Аминь!»,
Что довольно терпели лишений,
И, в связи с холодной зимою,
Проживут в тепле и богатстве
Безо всяких князей и княгинь!
Но лишь ночь опустилась  с неба,
И двенадцать часы пробили,
Разбежались в страхе лакеи,
Побросав и меха и шелк:
Короля Полония призрак,
Весь в крови, паутине и пыли,
С головой, зажатой под мышкой,
Отыскать убийцу пришел!
…И доныне каждую ночь -
Всех земных кошмаров страшней –
Ходит он (не слыхать шагов),
Ищет жертву в могильном сне…
На крутой карпатской скале
Среди буков, дубов и елей
Старый замок, поросший мхом
Сотни лет стоит в тишине…
3.07.1985

Сны
С каждым днем дела все хуже:
С каждым днем, как боров в луже,
Я в трудах, делах, заботах – и молись тут, не  молись!
Все на свете дорожает,
Все куда-то исчезает,
И одно есть только средство осчастливить нашу жизнь:
Пусть прорвало трубы в ванной.
Одолели тараканы,
За окошком воет вьюга, или буйствует гроза –
Вмиг уходят все заботы,
Словно «черные субботы»,
Стоит только лишь раздеться, лечь в постель, закрыть глаза!
Улетают, как виденья.
Исчезают в отдаленье
Вместе с треснувшей кроватью, визгом из чужих квартир
Шкаф, старинный, как кольчуга,
Разжиревшая супруга…
Я усталый, засыпаю, погружаясь в чудный мир.
В этом мире – все иначе:
Никогда никто не плачет,
В нем – безоблачное небо, и кислотных нет дождей,
В нем больных и бедных нету.
В кассах есть всегда билеты,
И совсем-совсем, ей-Богу, в кассы нет очередей!
В нем - душой и телом чисты -
Все красивы, как артисты,
В нем раз в пять надежней, лучше «Мерседеса» «Жигули»,
А колхозные коровы
Будто мамонты здоровы
И ценнее нет валюты, чем советские рубли!
… Мир волшебный, мир беспечный,
Жаль, увы, что ты не вечный:
На столе звенит будильник, что ж, пора открыть глаза…
За окном – гроза, иль вьюга,
За плечом храпит супруга
Толщиной в три Пугачевых! Ишь, расперла телеса!
В мойке – грязные стаканы.
В свете лампы тараканы
Удаляются неспешно, прекратив на время пир.
Настроение – не очень.
Ничего -  дождуся ночи,
И опять тогда отправлюсь в свой счастливый светлый мир!
1990

Старый стол
Я старый стол. Мне двести лет.
Я долго жил и много бед,
А также радостей узнал на этом свете.
За мной сидел когда-то князь,
К бумаге гербовой склоняясь…
Он в золотой катался, лысый хрен, карете!
Я жил, подобно господину, во дворце,
Там каждый день меня от пыли протирал
Лакей с улыбкой на угодливом лице;
И лак на мне огнями яркими играл.
Бывало, Пушкин заходил,
Достав бумаги и чернил,
Строчил стихи. Вы мне не верите? Поверьте!
С ним приходила Натали.
Беседы светские вели
Они с хозяином о жизни и о смерти.
Ах, как приятно мне бывало вечерком
Послушать умный их неспешный разговор!
В камине уголья мерцали огоньком,
И подо мной лежал из Персии ковер…
Шел без эксцессов прошлый век
Под крик гусей и скрип телег,
И во дворце звучал французский без акцента.
Фарфор из Дрездена. Хрусталь.
А рядом у окна – Рояль.
Моя Рояль… Моя любовь… Ах, где все это?
Счастливый век прошел, и князь давно в могиле.
Меня забрал к себе домой кутила-граф.
Я увидал разврат впервые при кутиле:
Он был картежник и имел веселый нрав.
На мне играли в покер, вист.
Стекал коньяк рекою вниз,
При мне допились граф с бароном до дуэли…
Каких актрис я повидал!
Какой однажды был скандал…
И тут октябрьские события приспели.
Дворян, буржуев, кулаков
(Освободивши от оков
Народ трудящийся) в расход пускали смело:
За мной уселся комиссар,
Он мелким почерком писал
Постановленья об арестах и расстрелах.
Кровь полировке не страшна –
Легко стирается она,
Да вот стирать лакеев не было, как прежде –
Годков примерно через пять
Меня пришлося им списать,
И я попал в квартиру к писарю невежде.
Я с ним с трудом, но пережил
Морозы, войны, грабежи…
Попал к какому-то геройскому матросу,
А от него затем – в притон.
Там был хозяином «Батон» -
Он об меня гасил, мерзавец, папиросы!
Ох, нахватался у него я фраз крылатых!
Ох, сколько вынюхал мархушки с гашишом!
Ох, как дрались на мне охальники патлатые,
И девки голые скакали нагишом!
Но вот нагрянули менты,
Всех повязали и – в «Кресты».
Меня на склад свезли. И, кажется, забыли.
Я здесь стою который год,
Никто к себе уж не берет…
Похоже – все! На крышке слой пушистый пыли.
На этом складе теплом, в общем-то неплохо.
Вот, только мыши донимают иногда…
Да вспоминаются стихи поэта Блока
Про вечный бой. И жаль минувшие года.
Прошедший век – такой наивный … фразы … лица…
Звон колокольный из раскрытого окна…
Летит, летит вперед степная кобылица,
А я – один, как узник в камере-темнице,
И колесница мне отсюда – не видна…
1990

  О нелегкой женской доле,
  и влияньи алкоголя
Какая жизнь в колхозе
Для баб? Весь день в навозе.
Зимою - на морозе.
А летом – грязь иль зной…
Супруг-алкаш «под-мухой»
Все норовит дать в ухо.
Там в сорок лет старухой
Становишься больной!
Нет выхода и входа,
Но женская порода –
Погода ль, непогода –
Не склонна унывать!
Пример: доярка Тая,
«Известия» листая,
Такое прочитая,
Что страшно расказать…
Писал какой-то малый,
Что есть транссексуалы,
Которым горя мало –
Они сменили пол.
Стать женщине мужчиной –
Раз плюнуть! Медицина
Поможет. Есть причина –
Ложись к врачу на стол!
Доярка возмечтала:
А я ж-то и не знала…
А им и горя мало…
Эх, стать бы мужуком!
…Прощальный вой дворняги
Замолк. Нагнавши браги,
В столицу взяв две фляги,
Отправилась тайком.
Дней пять врача искала,
Чтоб стать транссексуалом.
Такого испытала,
Что вся сошла с лица.
Питалась, как попало,
Худей в два раза стала,
Но все-же раскопала
Какого-то «спеца»!
…Сперва дантист Ненашев
Был страшно ошарашен.
Ругался громко, даже
В милицию звонить
Пытался, но доярка
Подмигивала жарко,
Да подносила чарку –
Мол, бражки – на, испить!
И убедила… В полночь
Упившийся, как сволочь,
Ненашев бабе помощь
Решился оказать,
Хоть ни шиша не смыслил
В том транссексуализме
И все, что мог он в жизни,
Так это - зубы рвать!
Не знаю, как и что там,
Но знаю, что работа
Промокшему от пота
Дантисту удалась.
Стирая пот обильный,
На стул присел бессильный,
Забывшись сном могильным,
Как жареный карась.
… «Доярка» веселится:
Остался жить в столице
И думает жениться
Когда-нибудь потом…
Ну, а дантист - бедняга -
Стал сморщен, как коряга
От горя. Бабу с брагой
Ругает контральтом!
Ругает, стонет, плачет,
И ходит в женском платье –
За бабью прихоть платит
Разбитою судьбой:
Когда от сна очнулся,
Взглянул – и содрогнулся –
Спьяна он для доярки
Пожертвовал собой!
1991

Эх, дороги…
Две беды, по-мненью многих –
Дураки, да, блин, дороги
Не дают российским людям
Жить счастливо, без забот.
С дураком, положим, ясно:
Будь он белый, будь он красный,
У него одна забота –
Только собственный живот.
Дураки у нас в России
Видно, вечно будут в силе,
Ничего уж не поделать,
Так в народе говорят.
К ним не будем слишком строги,
Но, дороги-то… дороги!
Их же строят-починяют
Каждый день весь год подряд.
Впрочем, разве ж, чинят-строют?
Просто, землю рогом роют:
Понаделают заплаток
На дорожном полотне –
Вроде, как, асфальт хороший,
Снег зимой все припорошит,
А оттает – снова ямы,
Как могилы в жутком сне!
Отчего так? Непонятно.
Только ездить неприятно,
Напрягаются машины,
Как в припадке столбняка…
Я скажу вам по-секрету,
Что постигнул тайну эту:
Вот история со смыслом,
Как везли покойника.
… Труповозная машина.
В ней шофер – лихач-детина.
Да девица-практикантка –
Медучилища краса.
Труп везли. Все чинно вроде.
Только вдруг на повороте
Простынь с тела соскользнула,
Приоткрывши телеса.
Практикантка покраснела –
Лицезрев мужское тело,
А у тела встало НЕЧТО –
Вот вам чудо из чудес!
Увидав такое диво
Газанул лихач-водила,
Дверца сзади распахнулась,
И мертвец в нее исчез…
Кувыркувшися, с размаху
Зацепил асфальт и махом
Этим НЕЧТО, будто плугом,
Стал асфальт-бетон рыхлить,
Презирая плод усилий
Всех дорожников России.
Только МАЗ, груженый углем,
Смог его остановить!
Изуродовавший трассу
Труп лежал ничком под МАЗом,
И торчал огромный НЕЧТО
Из под МАЗовских колес.
… Впрочем, черт с тем голым телом,
И не в нем конкретном дело –
Дело глубже, дело шире,
Потому, как встал вопрос:
Сколько мрет мужчин в России,
Вы хоть раз себя спросили?
Мчат их, бедных, труповозки –
В них водители лихи…
А теперь представьте только:
Практиканток юных сколько
Наблюдают этих дядей?
     *          *          *
Вот дороги и плохи!
1995