Азазель

Войдя в храм, начал выгонять продающих и покупающих в храме;
и столы меновщиков и скамьи продающих голубей опрокинул;
и не позволял, чтобы кто пронес через храм какую-либо вещь.
От Луки
Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая
подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод.
И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон
с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим.
Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю.
Апокалипсис Иоанна

Азазель

Идеи вечные я заключил в слова,
Божественное – в зримый облик. И начал торг.
В соборе Ангелов, как зелья дивные
волхвов, я тайны Бога всем явил открыто!
О, как я счастлив был! Свобода, равенство
и братство в познаньи Бога пьянили грозных духов.
Мы плод добра и зла вкусили прежде Евы.
Пришли Князья, Титаны гор небесной славы,
венцы свои у ног моих слагали, щедро
я кровью Бога их наполнил чаши. Очи
закрытых вежд открылись. Свет и тьму Предвечных
узрели мы. Уста немели от блаженства.
Святые слёзы пили мы, не зная слаще
любви и боли. О, Архонт! Зачем скрижали
разбил Ты в Храме, и сжёг шелков моих вуаль?

Логос

Два зеркала литых – твои скрижали, вечность,
что замкнута в себе. Но Я – иное. Сердце
Моё не день второй, но Третья ипостась.
Не в силах день и ночь постичь златую грань
Моих дорог над сотворённым.

Азазаель.

Селах! Постой!
А Каин, мой священник древ?! Прими его!
Твой Авель так жесток к невинным агнцам…

Логос

Пойми,
не может солнце лун, и луны звёзд достичь
златую нить, что ускользает горизонтом
от взора всех зеркал. Напрасен был твой труд,
твоих монет стеклянный звон не станет морем
Моих гармоний. Музыка ветров высоких
не твой удел. А в дом уж свой ты не вернёшься,
стези неверной Херувим, венцов познанья
Серафим.

Азазель

Схожу с ума! Моя сума
полна Твоих даров. Кивот Иуды – жернов,
а жернов тянет дух на дно. Моё вино
позволь мне вновь испить, и боль Твою забыть,
и стать как образ Твой слепой! Возьми меня
к червонным зеркалам литого града дня.

Логос

Кто трон Мой дальний зрел за гранью жизни снов,
кто жизнь как смерть познал, не может видит вновь
Мой лик в иконах катакомбы, движенье звёзд
сфирот ротонды. Рассыпан чёток жемчуг белый
в огне Набу, в смоковниц царских пурпур зрелый.
Зачем в печи Моей свою расплавил клеть?
Навек свой дом златой ты разменял на медь.
Идеи вечные ты заключил в слова,
Божественное – в зримый облик. И начал торг.
В соборе Ангелов, как зелья дивные
волхвов, ты тайны Бога им явил открыто!
О, если б в притче лоз витых иль в звуках струн,
тогда бы хлеб небес вкушала немощь лун.
А ты пьянил вином гордыню сытых псов,
и Образ мой, Кристалл, распял крестом весов.

Азазель

О, Дождь Руах. На медных зеркалах моих
алеет окись. Прошу, Архэ, закрой гробницу
от ветра среброкудрой Юно. В альков миров
внеси ковчег Твоей Пандоры. Гибнут лица
Твоих мистерий, Вакх-Орфей. Разбились маски,
мои капканы снов незримых мной идей.
Я слышу Океан! Но путь к нему закрыт
завесой. Тлеет пояс у рек цветов Евфрата,
где Ирмия узрел в земле виссон червлёный.


Christ Driving the Traders from the Temple

Valentin de Boullogne, known as Le Valentin

Early 1630s