Вальс на прощание

      
                Реквием               

  С годами меня всё чаще и чаще одолевают воспоминания детства далёких пятидесятых.
  Вроде заново осмысливаешь те времена. Жили - не голодали, но и в роскоши не купались, как большинство после войны. В первый класс пошёл в пальтишке, перешитом из отцовской шинели. Военная форма тогда была для многих повседневной одеждой. Мама, часто болевшая, любила песни и, управляясь по дому, с удовольствием пела. Она мечтала, чтобы её сын стал баянистом. Я рос любознательным. Записывался почти во все школьные кружки, но судьба артиста в мои планы не входила. В двенадцать лет мне подарили очень дорогую по тем временам вещь - баян. Как позже выяснилось, музыкальным слухом природа меня не одарила, но чтобы не огорчать родителей, старательно пробовал себя на музыкальном поприще. В музыкальную школу принимали, в основном, по знакомству. Поэтому за моё обучение взялся слепой сосед по лестничной площадке, который виртуозно исполнял русские народные песни и даже полонез Огинского. Я слушал, удивлённый и немного испуганный. Самоучитель, купленный на барахолке, стал моим единственным учебником. За два года кропотливого труда удалось в совершенстве овладеть двумя произведениями. "Амурскими волнами" и " Киевским вальсом" "угощал" по заявке подвыпивших гостей. А те нахваливали, как они выражались, "будущего артиста". Проигрывание гамм выматывало не только меня. Сосед, живущий сверху, если ему надоедали мои потуги, стучал по батарее. Но в тот августовский вечер было тихо... Мама уже два месяца лежала в больнице, отец, вернувшийся с работы, ушёл с моей младшей сестрёнкой в магазин. В дверь позвонили. Я пошёл открывать. На пороге стояла молодая девушка, представилась медсестрой. Узнав, что дома, кроме меня, никого нет, ушла. Я вернулся к занятиям на баяне, продолжая вымучивать "Киевский вальс". Вдруг мне показалось, что опять кто-то позвонил в дверь. Я с негодованием побежал открывать. Откуда ни возьмись, в квартиру заскочила чужая чёрная кошка. Она прямиком проскочила в кухню под стол, откуда была быстренько выдворена мною в подъезд. После этого "Киевский вальс" мне в голову уже не лез. Вскоре вернулся отец. Он обнял меня за плечи и тихо сказал:"Мамки у нас больше нет..." Через сорок с лишним лет у меня родились такие строчки:               
                Прикипал я душою к баяну, 
                извлекая "Амурские волны",
                нотной гаммой одаривал маму,
                обречённую в сорок неполных.
               
                И старался, наяривал польку
                семиклассник, с рождения ушлый.
                Холодок, пробегая у койки,
                мне приглаживал чуб непослушный.
   
                Помню, август со Спасом под крышей.
                Помню, гвоздь забивали тем летом
                в мой баян. Он пока ещё дышит
                в мамин профиль, срываясь фальцетом.
   
                Не случилось блеснуть баянистом -    
                под землёй прошагал с коногонкой. 
                Не суди меня, мама, артиста,
                образ твой я храню, как иконку.