Терапия максима

Тот сентябрьский день оказался не очень спокойным.  Вначале исчез завлаб, оставив меня за себя. Потом  позвонил  начальник отдела и, не обнаружив завлаба, оставил меня и за себя.  А за полчаса до конца работы замдиректора  по науке  вызвал начотдела, а фактически меня.  Я же работал в институте чуть не первый месяц; найти нужный кабинет, расспросив встречных, я еще смог. А вот ответить на вопросы – нет. Не удалось мне и  «через десять минут достать того хотя бы из-под земли».

Выслушав много интересного о себе и своем отделе,  покидал я  работу ошарашенный и без вины виноватый.  Шел пешком – и тут пришла мне спасительная мысль: для успокоения поехать к брату, благо вокзал оказался на пути.  Жил и работал он в прекрасном пригороде Питера. Я бы сказал – лучшем, если бы не любимый Павловск.

Встретил брата на подходе к дому. Как всегда, он тащил огромный портфель, набитый медицинскими книгами и бумагами.  Часто засиживался и за полночь, обдумывая  детали предстоящих операций.
- Представляешь, нигде не могу портфель оставить. Как ни спрячу, а кто-нибудь найдет и коньяк засунет.
- И что сегодня?
- Наполеон.  Тяжеленная бутылка, зараза. Как от шампанского.
- А от кого, знаешь?
- Нет. Тактичный народ – никаких имен и записок.
- Что же, живут у тебя по году – узнали твои нравы.

Мы оставили вещи и по тихой улице с двух-трехэтажными домиками пошли на пруд искупаться. 

Окаймляющие пруд деревья уже отражались разноцветьем – почти так же, как в соседних знаменитых парках, но более естественно и ново.  Вода была по-осеннему прохладной, но еще не обжигающей, а одновременно успокаивающей и бодрящей.  Постепенно обида отходила в прошлое, как в водах Леты.


Пруд был очень длинный, и мы долго плавали вдоль него.  Я не очень уверенно чувствую себя на воде, но с братом не боялся. Еще  в детстве, помню, я восхищался тем, как он заплывал в самые опасные места коварной Оредежи.

Дома нас ждал нехитрый ужин, приготовленный  женой брата: картошка с селедкой  и коньяк. Правда, слишком парфюмерный, на мой вкус.  Положить в портфель вместо коньяка кусок колбасы, видимо, стеснялись. И зря: по тем временам это было бы актуальнее.

За разговорами и воспоминаниями заснул я поздно.  Среди ночи проснулся от постепенно нарастающей боли в боку.  Сомнений не было: вернулся очень  редкий, но неприятный гость. То ли от волнения, то ли от холодной воды, то ли от коньяка… Но жить всего боясь – все равно что закладываться на восьмую семерку.   Пока я готовил горячую ванну, проснулся и брат.  На рассвете ему пришлось все-таки выйти звонить в скорую: ампул с обезболивающим у него не было, увы.

Фельдшерица сделала мне обычный укол,  врач заполнил свои бумаги, пообещал, что теперь до следующего раза может еще десять лет пройти, и встал из-за стола.  Вероятно, впервые толком посмотрел на брата,  замер, что-то вспоминая, и вдруг восторженно вскричал.  Оказалось, они с братом учились в медицинском одновременно.

И врач вернулся на свое место за столом.
-  Терапия максима, - скомандовал он фельдшерице.
Та послушно разложила снова свои скатерти-самобранки.
Первый раз я видел, как из заветной темной бутылочки с притертой пробкой набирают шприц и делают  укол.  Было и еще, и еще  что-то.
 
Странно, что они не встретились раньше в небольшом городке; правда, скорая к брату не привозила.  Я так и не узнал, почему,  но чужой врач был страшно рад и все вспоминал, вспоминал…  Он предлагал сделать хоть  что-нибудь хорошее и брату, но у того ничего не болело, и все внимание досталось мне.  И вообще брат сдержаннее отнесся к встрече.

Ну вот, думал я: вчера ругали за других, а сегодня лечат за всех...

Наконец все разошлись по своим работам.  Боль прошла давно, сразу.  Вот только  пришлось еще два дня прожить здесь же. Ходил я как в полудреме, держась за стенки.

Зато по ночам я видел яркие цветные сны – все больше из детства, где и родители живы и почти молодые, и все  еще впереди…  А неприятности как будто остались в прошлом веке.  Действительно, - терапия максима, или, как любил говорить брат, лечение в комплексе.