Глава пятая

 Алексея Дмитриевича Янтарёва во дворе называют Шефом. Он надевает чёрное, строгое пальто с каракулевым воротником, папаху клинышком и идёт в библиотеку. В руках у него несколько толстых книг. Посмотреть – точно, Шеф. Возвращается он тоже со стопкой книг, исключительно про войну. Всё больше толстые мемуары - воспоминания маршалов, адмиралов о боевых действиях.
Зимой- то он читает дома на диване. А вот летом располагается на скамейке у дома, в отгороженном палисаднике. На скамейке он любит лежать в одних трусах.
Утомившись читать, может здесь же и уснуть, положив книгу шалашиком на лицо.
В общий двор он выходит так же, в трусах. На груди красуется большая татуировка орла. Он уже привык к шутке озорных мальчишек:- Дядь Лёнь, у тебя на груди орёл нагадил,- но всё равно злится. Наколки на груди и руках, как напоминание о пяти годах службы в Германии.
Начало войны он встретил пятнадцатилетним мальчиком. Их деревню быстро оккупировали немцы. Многих угнали на работы в Германию. Туда же попал и Лёнька. И освободили его наши войска только в мае 1945 года. Здесь же оставили служить в Советской Армии, так как в ту пору ему уже исполнилось восемнадцать.
Вернулся в деревню бравым парнем, в ладной военной форме, и через два года женился на красивой местной девушке. Вскоре родился сын, потом второй. А работать он пошёл на цементный завод, впрочем, как и все. Цемент был очень нужен. Здесь и помогла любовь к чтению. Писал он красивым, округлым почерком и почти без ошибок. Это было редкостью, и его вскоре поставили мастером участка упаковки в транспортном цехе.
Не меньше чем чтение Алексей Дмитриевич любил баню. По версии его жены,
Натальи Ефимовны, эту любовь ему смолоду привил коллега по работе, убедив,
что парилка - «от всех болезней». Да и как не ходить после трудовой недели в баню, которая расположена в тридцати метрах от дома. Здание бани двухэтажное, старинной постройки. На первом этаже просторный вестибюль с удобными креслами для отдыха и буфет. Здесь же змейками расползаются коридоры с душевыми кабинами. Но это «не про нас». Лёнька Янтарёв моется в общей бане с парилкой. Веники предпочитает берёзовые и заготавливает их впрок. Для этого берёт толстую верёвку, нож и идёт на опушку леса. Дети с ним. Берёзы стоят высокие и зеленеют свежим листом. Лёнька ловко забрасывает верёвку на макушку берёзы и одним движением пригибает её к земле. Верёвку крепит к другому дереву и приступает к обрезке. Большой ворох нарезанных веток грузит на спину и тяжело, но упорно, шагает домой: «своя ноша не тянет».
В этот же день, удобно устроившись у сарая, он приступает к изготовлению веников. Любовно осматривает и обрезает каждую веточку и аккуратно собирает вместе. Веники получаются на загляденье, красивые и пышные. Подвешенные на крючках в сарае, они издают неповторимый аромат леса.
Отпаренный в горячей воде, веник на глазах приобретает первозданный, зелёный вид. Лёнька, ещё раз оглядев его, шагает в парную. Здесь он наливает таз воды и шарахает его на огненно-горячие трубы отопления. Клубы пара устремляются к
потолку…По - большому счёту, парилка- то не настоящая. В хорошей парилке воду, с добавлением целебных трав, льют из деревянного ковшика на раскалённые природные камни. Пар получается идеально сухой, воздух кристально чистый. Дышится легко, хотя температура достигает ста градусов. В Лёнькиной же парной пар вьётся клубами, температура достигает едва ли шестьдесят градусов при такой- то сырости. Только спорить с ним на эту тему бессмысленно и даже вредно. Он никого не слушает. Свою парилку считает лучшей в Мире, потому что других- то и не видал.
Вылив несколько тазов воды, он ныряет в клубы пара, на верхнюю полку. Немного посидев, начинает, прямо- таки неистово, хлестать себя веником. Выйдя из парной, красный, как рак, окатывает себя холодной водой и идёт в предбанник отдыхать.
По большому счёту, баня закончена, остаётся тщательно, с мылом и мочалкой, помыться. Дети Алексея Дмитриевича, Генка и Вадик, тоже охотно ходили с отцом в баню и с малолетства парились.
Подходя к окошку буфета, Лёнька радостно сообщал: - Суворов как говорил солдатам? После бани продай портки, но выпей!,- и заказывал себе сто пятьдесят грамм водки, кружку пива и котлетку с хлебом.
Детям доставалось по большой кружке газированной воды с двойным сиропом и кремовое пирожное. И газированная вода с натуральным сиропом, и пирожные с настоящим кремом были неподражаемо вкусные. Что- то подобное отведать сейчас невозможно.
Что там говорил Суворов по поводу выпивки после бани, доподлинно неизвестно, но дети шли домой, а Лёнька оставался, и домой возвращался сильно навеселе.
К этому времени он уже пристрастился крепко зашибать.
Как говорила его сестра Шурка: « Цемент сгубил».
Как так? А вот так. За цементом приезжали на разных машинах со всех уголков страны. Очередь была всегда. И вот ловкачи, которым не хотелось дожидаться, вели Лёньку в буфет столовой «Утро», величали Алексеем Дмитриевичем, и изрядно угощали. Глядишь, на следующее утро ловкач и отгрузился без очереди.
Первые годы Лёнька гордился. И почёт ему и уважение. Рассказывал, как мужики после второго, третьего стакана скуксиваются, а он держится бодрячком.
Только с годами начал замечать, что по утрам его трясёт, как в лихорадке, жизнь адом кажется, и надо принять стакан, другой, затем третий, четвёртый и…опять с «катушек». Начались запои. На работе первое время выкручивался, но в конце концов с мастеров «слетел».
Благо дети подросли самостоятельные, умели и без родительского окрика учиться на «отлично». Поэтому Алексей Дмитриевич часто председательствовал в родительском комитете класса. Умел он и на вопрос ответить, и проблему заострить.
Жена Наташка первое время сильно нервничала во время Лёнькиных запоев, но потом свыклась. Копалась потихоньку по хозяйству, а когда дети выросли и разъехались, просто уходила к двоюродной сестре Машке на время запоев мужа.
Вот так и дожил Алексей Дмитриевич до пенсии. Хорошо он знал свою слабость и говорил: - Червяк какой- то во мне сидит, точит -. К пенсии у него сложилось так:два запоя в год. Он к ним готовился. Покупал и ставил в чулан ящик водки. И всегда его не хватало. Тогда он бегал в ближайшую аптеку за «фуфыриками» -
настойками трав на спирту.
Тут и задумаешься. Если в нашем небольшом дворе не он один погибал от спиртного, так сколько таких бедолаг, убитых алкоголем, по матушке - России. Не счесть. На надгробной плите ведь не принято писать: - Умер от вина.
Там написано: - Помним, Любим, Скорбим.