Небесные хляби и земная жизнь Сергея Константинови

       Холодные молнии кромсали черное небо на тучные и увесистые куски. Небу было больно. Было слышно, как оно кричит: "Что же вы со мною делаете, изверги!?" И оно заплакало. Поначалу по детски всхлипывая, роняя редкие слезы. А через несколько минут - навзрыд. Капли были огромные. Огромные и частые. Земля вскипала пузырями, тут же разрывавшимися на тысячи брызг.       
 
        Сергей Константинович, не обращая внимания на прилипшие к телу рубашку и брюки, шел по полю. Шел, задрав голову к небу, и получал удовольствие от опрокинутой  на него воды. Он шел к Москве, еще не видимой, но уже приближавшейся. Это чувствовалось по смене шумов, по неясному свечению перед ним.
         Дождь стих. Тучи стали похожими на отжатые жгуты белья. А небо увиделось Сергею Константиновичу внезапно прекратившим рыдать ребенком, получившим трепку от родителей: за какой-то проступок или совокупность таковых, а может, "по-цыгански" - наперед, авансом.
 
       Улыбнувшись пришедшим образам, Сергей Константинович задумался о ночлеге.
 
        Ему хотелось войти в Москву на рассвете. "На рассвете - это здорово, - думалось ему, - на рассвете - это даже символично".
 
        Посмотрев по сторонам, он увидел подходящий приямок под корнями согнувшейся в дугу березы. Снял одежду. После дождя та показалась ему особенно чистой и свежей. И ему не хотелось извозить ее землей. Развесил рубашку и брюки на кустах орешника. Сгреб листья в приямок и улегся в него, накрывшись лопухами и папоротником. Сладко зевнул и утонул во сне..       
          Проснулся от буравящего его взгляда мухи. Взгляд одновременно возмущенный, настороженный, но не лишенный любопытства. Муха вибрировала, чувствовалось, что внутри нее идет борьба. Возможно, между чувством самосохранения и непонятной тягой к познанию. - Спасибо тебе, Муха, уже  давно никто мне не уделял столько внимания. Муха спохватилась, улыбнулась, пожала плечами , расправила крылья, потоки воздуха подхватили ее и унесли.      
 
      Потянувшись, похрустывая залежалыми суставами, Сергей Константинович неспешно вылез из своего ночного логова. Стряхнул на себя остатки дождя, дрожавшие на молодой березовой поросли. Умыт и бодр. Оделся и пошел. Уже через несколько минут за возвышавшейся железнодорожной насыпью  пред ним предстала Москва. Он любил утреннюю Москву. Ему казалось, что другую ее любить и не возможно.
 
      Москва стояла умытая, будто подготовленная к сдаче стеклотара. Загорелые узбеки наводили в просыпающемся городе последний лоск.      
 
       Все: воздух, свет, величавый покой еще не проснувшегося морского чудовища, а может и не морского, а вполне сухопутного, но еще спящего, и потому - не страшного, - все это - ах, как хорошо!
 
         На работу он пришел первым. Поставил чайник, размышляя,чай или кофе ему заварить. По обыкновению, последние 3-4 года заваривал кофе. Заварил. Прием кофе незаметно перешел в прием посетителей.
 
- Доброе утро, Сергей Константинович.
 
- Доброе, доброе, Лена. Как здоровье? Справились с последствиями Дня рождения?
 
- Да я, вообще-то, весьма умеренна в еде, так, чуточку. Совсем-совсем почти не ем.
 
- Ага. Солнцем питаетесь.
- Я люблю солнце, - смущаясь, произнесла Лена.
 
- Так вот кто виноват в его недельном отсутствии! Вы его просто съели. И эти дожди - тоже ваши проделки?
 
Лена, виновато улыбаясь, выпалила: - А дождь у меня муж любит.      
 
     Забавно. Примерно в таких, в целом расслабленных и пустоватых, разговорах прошло большинство приемов этого дня. Все посетители, прощаясь, говорили "Спасибо". И большинство - искренне. Он, возможно, уже потерял смысл в своей работе, и держался ее по инерции, иногда, правда, извлекая из нее вторичные выгоды.   
 
     Втечение дня неоднократно звонила жена. О чем-то спрашивала. Он что-то отвечал.         Сам неоднократно звонил другой. Напрягался, вслушиваясь в ее интонации. Ему думалось: "Ее чувства остыли и умерли. И она отвечает ему из деликатности, не желая сильно ранить его".         Все-таки, иногда казалось, что она любит его. Еще вчера при встрече в ее глазах он видел радость. А нынче, стоя под липой, прячась от дождя, он слушал ее голос в трубке и улавливал учительские, суховатые нотки. Она выговаривала ему: о расставленных им приоритетах, о том, что все это итак длится безумно долго, и что так у нее еще не было, и что с женой у него все   будет хорошо, да и так хорошо, да и всегда было хорошо.
 
        Пытался возражать. Дерево не спасало от хлябей небесных. Перед глазами стояли кадры из "Клуба кинопутешествий": глыбы льда, отваливаясь от махины айсберга, обрушиваются и поглощаются пучиной океана. На смену этому кадру пришла картинка с рукой тонущего вслед за "Титаником" красавчика Ди Каприо.Ужасно хотелось слышать из телефонной трубки только одно:"Сереженька, я люблю тебя".      
 
      Дома было спокойно. Жена что-то рассказывала. Он отделывался дежурными фразами.       
 
       Не удержалась: - Ты совсем, ты совсем... я тебе не нужна. Ты - безответственный и жестокий. И дело не в твоей голове, а дело в твоей душе. Вернее, в ее отсутствии.
 
       Она выпускала пар. Ей было больно. Он старался не реагировать.
 
- Ну, что ты завелась?.. Затихла.
 
- Выключить свет?
 
- Нет, не надо. Достал в коридоре сотовый. На его сообщения не ответили.
 
- Чем ты там столько времени занимаешься?,  голос жены ворвался в его голову. Сергей Константинович выскочил из туалета. Раздраженно, шумно ударил по выключателю.
 
- Что ты мне рвешь последние нервы? - закричала она.
 
- Я ухожу. И стал одеваться. Доля секунды в ожидании: - Останься, поздно.
 
Остался. Разделся. Лег.
 
- Какая же ты сволочь все-таки. Как вы меня унижаете!
 
Сбросил одеяло. Сел... Оделся.
     Вышел из подъезда. Дождь прекратился. Опускался туман. Вдогонку, по телефону: - Ты ей не Сбросил одеяло. Сел... Оделся. Вышел из подъезда. Дождь прекратился. Опускался туман. Вдогонку, по телефону: - Ты ей не нужен, ты знаешь это, и срываешь злость на мне.
      Сбросил. Стал набирать сообщение... Подумал: "Хотя, там уже спят". Тем не менее, написал: "Я ушел". Ответа не последовало.
 
      Небо кромсали молнии. Оно снова будто рыдало от боли. Сергей Константинович накрылся куском полиэтилена, возможно посланного ему сердобольным Богом. Но, осмотревшись, сбросил его и полез на дерево. На нем, под самой кроной, обнаружилось подходящее дупло. Оно оказалось занятым птичьим семейством... Птенцы спали. Их пернатая мать сердито нахохлилась и нацелилась ему клювом в лоб, намокший, взъерошенный. Глаза его - не глаза - тоской наполненные лужи, остановили ее, и она, вздохнув, приподняла крыло, приглашая в гнездо. Сергей Константинович благодарно влез в дупло под крыло жалостливой птицы.
 
        Спалось хорошо. Перышки щекотали ему нос, и, может быть от этого, он улыбался. И снилось ему: Первомай, демонстрация, разноцветные надувные шарики, смородиновое мороженое и большие машинки с педальным приводом.