1.
Иван Игнатьич проснулся от страстного желания покушать. Готовить мужичок никогда не умел и поэтому постоянно ходил в гости или в рестораны. Конечно, за услуги профессиональных поваров и официантов нужно было платить, но зато в ресторанах в дополнение к еде всегда можно было получить бесплатное развлечение – разговоры за соседними столиками. Но этот приступ голода застал Ивана Игнатьича ещё до рассвета, все ближайшие забегаловки в такое время закрыты, и поэтому бородач решил позвонить своему давнему другу Ёсимото:
- Ёсимото? Как спалось?
- Иван Игнатьич?... Что?... Зима, 5 утра, воскресенье – хорошо спалось!..
- Ёсимото, посмотри, какой рассвет! Ты чувствуешь? Кажется нам пора позавтракать вместе… Хочу ассорти суш моё любимое - ну, ты знаешь, какое. Буду через час! И не забудь умыться.
Ёсимото хотел уже было проснуться окончательно, но не успел: в трубке послышались короткие гудки.
Иван Игнатьич был счастлив и, только выбегая из дома в сером плаще и коричневой шляпе, с беспокойством заметил, что брюшко у его паука Игнатия вздулось до небывалых размеров. Мужичок уже подумал остаться, разобраться, что происходит с питомцем, но тут-то случилось чудо: пузико домашнего любимца треснуло, и на свет появилась головка ребёнка (точь-в-точь Иван Игнатьич, только без большой бороды лопатой и с глазами-коканами из ресниц). Когда малышка выползла из Игнатия, оказалось, что у неё ровно 8 ног с 6 коленками на каждой, хотя тело было самое, что ни на есть, человеческое. Иван Игнатьич обнял дитя и решил, что звать новоявленную дочку будут Лилией, потому что от резкого запаха лилий у него всегда раскалывалась голова, а дети ассоциировались у одинокого бородача исключительно с головной болью. Иван Игнатьич поцеловал Игнатия (о чём жалел ещё долгих две недели, когда у него кошмарно зудели красные распухшие губы), завернул Лили в одеяло и помчался с нею через весь город к Ёсимото.
На столе у друга уже стояли суши: разноцветные, блестящие, аккуратненькие, будто вырезанные из глянцевого журнала. Иван Игнатьич познакомил японца с дочкой, научившейся за поездку в метро умело вести разговор о судоку и японских сканвордах, а сам во время дискуссии о восточных радостях подошёл к столу и окончательно убедился, что ассорти было глянцевым. Обидно было чуть-чуть, так как кушать хотелось очень-очень. Он только вяло поинтересовался:
- Журнал-то хоть свежий был?
- Вчерашний. И для твоего, и для желудка Лили-тян в самый раз, - ответил заботливый Ёсимото, - Как ты?
- Губы болят.
- Вот за что я тебя кормлю, так это за интересный разговор!
- И тебе приятного аппетита.
Иван Игнатьич поглотил глянец, оставив Лилечке только картинки соевого соуса, имбиря и васаби, которые, кстати, оказались полезнее для растущего организма дочки, чем любое ассорти, потому что выведены были медовой акварелью старательной рукой Ёсимото.
- Ёсимото, друг, я люблю тебя! – начал сытый Иван Игнатьич, - Не просто люблю, но уважаю… Понимаешь ли, такое специфическое чувство: не могу, как бы ни старался, даже подумать о тебе ничего плохого, сплошное пятно света – и всё тут.
- Ладно уж… - улыбался Ёсимото.
-Нет, ты послушай!.. Чувство уважения не стихийно. Уважают всегда за что-то, не так, как любят. Но тем не менее, уважение и не так сухо, как благодарность. «Спасибо» - это слово безэмоционально. К нему порой примешиваются оттенки счастья, но сама благодарность абсолютно логична.
Уважение. Можно рассказать одну притчу об этом чувстве. На свете где-то далеко в будущем будет жить одна женщина. Возможно, кстати, японка… Очень впечатлительная особа. Излюбленным чувством её будет Уважение. Точнее, она будет неспособна испытывать что-либо, кроме него, несмотря на свою эмоциональность. Уважение захватит её всю, составит суть её соков, потечёт по венам и обретёт плоть. Этакая женщина-Уважение – очень чувствительная. Но личностей, достойных её внимания, будет не так уж и много. Ведь вокруг будут носиться такие же никчёмные люди, какие носятся в избытке и в наше время. Самые обычные серые фигуры, одетые в одежды всех цветов радуги, с мыслями известных философов, со знаниями великих учёных в головах, с речью, бурлящей модной лексикой, с очень интересной судьбой, бугристой и извилистой, - как и у всех.
Однако женщина-Уважение с большим трудом, но всё же будет находить, кого Уважать, ради кого ей жить, на кого равняться. Это будут люди, почти такие же, как и она: женщина-Знание, женщина-Талант и женщина-Благородство. Абсолютные воплощения: как из книжки. Вся разница между нею и ними будет заключаться в скрытом векторе воздействия, который каждую из найденных женщин, в отличие от женщины-Уважение, на самом деле пронзал в собственное же сердце. Парадокс: их главный недостаток был в самодостаточности. Она делала их бессердечными, не смотря на редкие душевные качества, достойные всяческого восхищения. Женщина-Уважение, претерпев долгие, мучительные годы пустоты, наконец найдёт этих особ в серо-радужной, как использованный неоднократно пластилин, толпе и решит познакомиться с ними поближе.
Сначала она сблизится с женщиной-Благородство и будет тянуться из всех жил, чтобы хоть как-то дорасти до неё. Женщина-Уважение будет пытаться помочь: расскажет массам о великой Доброте, попробует заставить их ценить дело этого человека. Она будет протягивать женщине-Благородство тонкие нити пластилина – хороших людей, - чтобы великую добродетель не накрыло серой волной. Но у женщины-Уважение ничего не выйдет. Масса проглотит информацию незаметно, без шороха, без малейшего движения. Ведь она так бесчувственна: показывает все эмоции сразу, но это лишь отражение настоящих, затерявшихся в серости женщин. Вглубь густой серой жижи, пронизанной полосками ультрафиолетового цвета, не пробирается даже кислород, не то что эмоция. Да и пластилиновые нити кошмарно непрочны. И только женщина-Благородство с огромной грустной улыбкой отреагирует на помощь. «Я возгоржусь,»- скажут её глаза. - «Уйди, оставь меня. Я существую только в пластилиновом море и для него живу. Твоё Уважение убьёт меня. Это так неблагородно с твоей стороны – убивать надежду серо-цветных масс!». Она упрекнёт её в неблагородстве своим добрейшим улыбчивым взглядом. «Благодарю, что дали понять…» - промелькнёт свет в слезинках женщины-Уважения, и она пойдёт к женщине-Таланту.
Эта особа будет очень тронута чувствами женщины-Уважения и расплывётся в бледной улыбке: бесформенной и утончённой. Женщина-Талант примет обожательницу на равных, покажет искусство, сведёт до близкого знакомства с главным драматургом – жизнью. Она, идеальный творец, даст почувствовать, как вдыхать в жизнь искусство, чтобы серая масса становилась невидимкой. Научит пронзать искусство жизнью, чтобы радостно чувствовать силы творчества в своих руках. Но когда женщина-Уважение прочтёт ей свои Талантливые оды, женщина-Талант отбросит грациозную улыбку и посмотрит с ненавистью. «Это плагиат,» - стальным голосом произнесёт она, - «это… Талантливо, но не больше, понимаешь? Ты отлично отражаешь меня, но… Где же твоя индивидуальность, твой дар? Ода – банальный жанр. Она никогда не выразит уникальное содержание Уважения!» Ей будет не хватать оригинальности формы, она будет требовать мёртвую эмоцию в живой оболочке, а не наоборот. Женщина-Талант измучается, неудовлетворённая. Она истерзает женщину-Уважение, так и не добившись идеального отражения чистой души в искусстве. «Ты совершенно бесталанна,» - вздохнёт она. «Спасибо,» - прошепчет женщина-Уважение и глубокие морщины врежутся в её лицо. Измучившись, женщина-Талант уйдёт в серую массу искать новых поклонников, которые смогут работать с формой искусственной, слишком блестящей, жемчужины. Она станет вновь наслаждаться фальшивым блеском, не задумываясь о его природе, как полуслепой радуется солнечному зайчику, отражённому детским зеркальцем ему в глаза, не чувствуя света настоящего тёплого солнца над головой. А когда насладится вдоволь, заскучает, как всегда, от одиночества.
И тогда женщина-Уважение безрадостно и безнадежно поедет на автобусе к женщине-Знанию. Та будет боготворить её больше остальных и несказанно обрадуется возможности перелить свой опыт в новый сосуд. Женщина-Знание будет принимать Уважение к себе за восхищение наукой, горящие глаза - за энтузиазм. Она, улыбаясь сдержанно и спокойно, научит преемницу мудрости жизни и передаст законы правления серыми массами. Женщина-Уважение, не веря своей удаче, даже подумает, что наконец спасена, начнёт обретать тот самый покой, что ищет всякий ищущий. Она будет впитывать жадно и быстро всё подряд: начиная с общих законов Вселенной и кончая сутью атома. Но со временем она поймёт и библейскую притчу о запретном плоде познания: в этом мире слишком много женщин и слишком мало яблок. Она почувствует, что знает чрезмерно много по какой-то неестественной причине…. Вспомнит, кто она и тут же осознает, что всё Уважение угасло под яблочным соком. Впредь для его магии мир стал слишком ясен. И тогда женщина-Уважение заснёт на долгие три года, а когда проснётся с осветлённым сознанием, то спросит женщину-Знание: «Кем мне быть, если я не хочу терять себя? Мне нужна плоть Уважения». А женщина-Знание закричит на неё громовым голосом, который сдвинет небо на несколько миллиметров от Земли: «А кем может быть пустой звук?! Уважение! Ко мне? Нонсенс! Ты – никто. Кроме того глупа, как медведь после спячки». А женщина-Уважение даже не успеет поблагодарить за ясность. Она, обманутая надеждой, радостью и спокойствием, просто исчезнет, потому что испарится из её вен густая кровь.
- Шикарно, Иван Игнатьич! Только какое отношение имеет эта притча ко мне?
- Ну и глупец же ты всё-таки, Ёсимото! Пойду я от тебя...
- Заходи почаще! И дочку приводи – очень мила! – уже вслед уходящему гостю добродушно кричал японец Ёсимото.
Лилечка из туманной дымки кокетливо улыбалась беззубым ртом гостеприимному хозяину. Иван Игнатьич по пути домой почесывался, одёргивался, и неуклюже прихрамывал, держа дочь в охапку.
На следующий день Лиля праздновала двадцатилетие. Никому не известно, был ли в этом повинен акварельный паёк Ёсимото, но за минувшую ночь коконы на её глазах распахнулись, зубы выросли в три белоснежных ряда, сердце постучалось в ICQ ровно столько же раз, сколько обычно накапливается у обычных девушек за 20 лет. Она в бессоннице прочитала 16 722 книги, увидела наяву 21 900 снов и сшила очень много кукол (их она не стала считать, потому что те были слишком красивыми, чтобы применять к ним цифры). Возможно, всё дело в том, что Лили была восьминогая (как, в общем-то, и отец, но он этого никогда не признавал на людях). А может она просто была скороспелкой. Как бы то ни было, своё двадцатилетие она пошла отмечать к Ёсимото. В качестве праздничного угощения Лили наскребла по сусекам зелёного чая и ямайского кофе, хранившихся там ещё со времён её бабушки Саломеи, которая любила печь колобки – экзотические, круглые пироги со смешными до коликов в животе добавками. Лили сидела на огромном красном диване в комнате Ёсимото, тщательно стараясь не залезать на него ногами, которые без укладки торчали сегодня во все стороны.
Она знала, что у молодого японца надо спросить, желает ли он чая или кофе, потому что, в любом случае, если бы вопрос был сформулирован не в форме альтернативы, а обще: «Не желаете ли вы чаю?» - Ёсимото пронзил бы её своим постоянным, отрешённым от этого мира взглядом и ответил бы неизменное: «Как вы желаете,» - что, как всегда, повергло бы её в полый ступор перед осознанием глупости происходящего и мелочности законов сиюминутной реальности в сравнении с высшим и прекрасным, хотя в случае выбранного ею альтернативного вопроса возможность того же конфузящего ответа со стороны собеседника была не намного меньше.
- Вы желаете чаю или кофе? – спросила она.
- А чего желаете вы?
И она в тысячный раз за свою двадцатилетнюю жизнь покраснела и потупила взгляд…
…И тут начинается какая-то пошлая, совершенно неинтересная история любви, которая, хотя и произошла между восьминогой девушкой и загадочным японцем, не заслуживает читательского внимания. «Почему?» - возопят дамочки, которые обычно покупают себе книги по принципу: «Дайте мне что-нибудь о любви». «Потому что, - рассудительно отвечу я, - ничего примечательного тут нет. Как нет ничего интересного и в любой другой истории, где мужчина и женщина выбирают себе половинку из единственного представителя противоположного пола, находящегося в плоскости того же повествования, а потом называют это «судьбой». Может быть, было бы интересно описать половые акты этой пары, роды Лилички, её удивительных детей, но с этой задачей гораздо лучше справится какая-нибудь жёлтая газетёнка в мире Ивана Игнатьича, а мы лучше вернёмся к самомУ одинокому бородачу».
2.
Иван Игнатьич, как и Игнатий, жил в террариуме: полустеклянной – полузеркальной комнате, пол которой был завален подушками. Внутри террариума-комнаты, было жилище паучка Игнатия. Правда, паук не увлекался самолюбованием и не был избалован, поэтому стенки его коробки были сплошь из стекла, а под лапками лежал тёплый рыхлый торф.
Раньше, в зимы 70-х годов, Иван Игнатьич иногда ходил на работу. Он был Дедом Морозом, ибо большая борода лопатой позволяла им быть. Именно тогда он и возненавидел детей – цветы жизни, прообраз Божий – называйте, как хотите. Каждую зиму маленькие твари вместо того, чтобы восхищаться настоящей бородой-лопатой с белым налётом порошкового инея, уверяли Ивана Игнатьича, что его не существует. Бородача это расстраивало именно тем, что у него самого всю жизнь были на этот счёт сомнения. Иван Игнатьич был молод и раним. Через три зимы стараний он решил, что прозрачность окон в его комнате позволяет питаться солнечным светом, и ушёл с работы. Тогда-то в бородаче и произошла революция: сонным утром он отбросил свои ноги, как ящерица хвост. Потом вместо них отросли паучьи лапки, а из появившегося в углу террариума стал лупоглазо смотреть мудрый Игнатий. Но Иван Игнатьич не был удивлён изменениям, потому что ничто в тот момент не казалось ему более естественным, чем оплотившиеся мысли и эмоции. Собственно, с тех пор он и стал жить только так: создавая свой мир и руша, не выходя за пределы третьего террариума, который поглощал и комнатку Игнатия, и его собственную. Мега-террариум выхватил Ивана Игнатьича из реальности и позволил жить припеваючи.
А революция развивалась так. После увольнения и последовавшего перевоплощения он лежал в темноте, в горячей ванной, в полной тишине. Он говорил без перерыва, зажигал и тушил свечи, тихо скулил от тоски и злорадно смеялся. Он перекусывал и рвал ногтями пульсировавшие вдоль тела синие линии, горевшие неоном, но от порезов они быстро становились чёрными и сливались с темнотой, жарой, тишиной – ничего не менялось. Тогда Иван Игнатьич почувствовал, что ванная сжалась и приняла форму его тела. Ощутил, как керамическая плоть прижимается вплотную и оплетает его. Бородач поспешил выбраться из ванного саркофага, отжал бороду, взял фотоаппарат и выбежал на середину своей комнаты. И тут он увидел, что живёт не в убогой пятиэтажке с видом на автобусную остановку, а что его комната парит и вокруг одно лишь небо и солнце. Иван Игнатьич был взбудоражен и совершенно восхищён. Его мохнатые брови по очереди вздёргивались, чтобы дать зрачку приблизиться к окошку фотоаппарата. Он двигал силой времени солнце вокруг комнаты и щёлкал на камеру минуты в отражениях зеркал и преломлениях стёкол. Той же силой бородач менял времена года: лепил по периметру комнаты листья, нагонял тучи, ища идеальные оттенки и узоры, пускал таинственные туманы вокруг и внутрь, кружил бураны и сочетал направления дождей. Но плёнка всё не кончалась. Тогда Иван Игнатьич выдумывал пятое, шестое время года, менял измерения и снова возвращался в привычную весну. Он рисовал на стёклах комнаты её же портреты акварелью и маслом, расписывал зеркала и бесконечно стирал рисунки водой. Бородач даже начал писать стихи, посвящённые комнате: о любви, красоте, одиночестве. Но она была холодна. Комната молчала, Игнатий в углу ухмылялся. Умный паук знал, что делает.
Однажды Иван Игнатьич посмотрел вокруг и не увидел ничего, кроме бесчисленных бездарных бумажек со стихами, картинами и снимками. За кучей из собственных творений он не видел сам предмет обожания – такую разную и всегда прекрасную комнату. Сквозь царапающую, сухую массу он протиснулся в угол к Игнатию и стал на колени.
- Игнатий, что я наделал?! – он вопил и рыдал.
Игнатий, как и раньше, посмотрел свысока и улыбнулся.
Тогда бородач понял главную ошибку. Он взял огромную сковороду, свалил на неё все свои убогие творчества, а на полу развёл масленичный костёр. Сжарив ненавистные отголоски комнаты, он сожрал их с солью и запил бокалом воды. С тех пор Иван Игнатьич не сидит днём у себя, чтобы вновь ненароком не влюбиться в окружающее пространство. Теперь он изучает пространство третьей комнаты, стенки которой, к счастью, ему не видны, из-за чего бородач полон самонадеянной уверенности в свободе собственного творчества. Впрочем, мега-террариум никогда и не спорил с Иваном Игнатьичем и только расширялся, дабы тот никогда и не увидел его пределов.
3.
В мире Ивана Игнатьича жила была женщина без рук. Её звали Верой. У Веры не было прошлого, но Ивану Игнатьичу всегда казалось, что без рук она родилась сразу. Иногда он предполагал, что это могла быть неудачная попытка самоубийства (Вера могла неровно броситься под поезд или переборщить с перерезанием вен), но это были лишь беспочвенные догадки.
А факт в том, что у Веры не было рук, но был муж. Мужа звали Илларион. И у Иллариона были руки, а на них - огромные, накаченные бицепсы. А всё потому, что единственным, чем они с Верой занимались профессионально, был их супружеский долг. Илларион называл Веру его Венерой. Клал Венеру голую на что подвернётся, брал покрепче её бёдра и, стоя на коленях, начинал тренировать руки. Его загорелые, фактурные плечи выдавали прохожим в нём работящего человека, но всё это был бред. Он просто обожал свою Венеру – по несколько раз на дню.
Нельзя сказать, чтобы Вера любила его. Действительно, нельзя же туловищу любить руки! Ведь Илларион поглощал энергию, от которой она взорвалась бы, не будь рядом благодетеля. У Веры была голова-яйцо с вечно безразличным выражением лица. Яйцо всегда чуть подрумянивалось перед всплеском физиологического счастья, в основном же имело соплеобразный, прозрачный вид. Верина голова была вечно брита – это Илларион брил её через день, за компанию со своими щеками и бакенбардами. Когда Вера Венерой изнывала от счастья с Илларионом, тело её представляло собой жалкий, раскалившийся до красна, надутый пылом кусок мяса. Звук из её горла доносился сиплый, как от умирающего старика – Вера была немой. А бешеного эффекта движения в этой паре тоже не создавалось, потому что ноги Веры обычно крепко хватались за талию Иллариона, а рук, собственно, не было. Так и лежала. Так и жили, пока…
Пока в один прекрасный день Иван Игнатьич на Новый год не захотел подарить Вере протезы. Видать, вспомнил молодость, славную работу Деда Мороза и решил поностальгировать. Но подарок оказался хуже некуда, хотя был очень дорог Ивану Игнатьичу, то бишь «влетел в копеечку». Лучшие в мире протезы рук оказались парадоксально бесполезными для безрукой женщины. Во-первых, у Веры не было рук, чтобы прикрепить их. Во-вторых, она даже не могла попросить мужа об этом, потому что была немой. Ну а в-третьих, даже если бы она могла воспользоваться подарком, Вера никогда не сделала бы этого, потому что знала, что, прикрепив искусственные руки, она потеряет властного Иллариона, вечно возбуждённого от одной её безрукой беспомощности. А потеряв Иллариона, она потеряла бы удовлетворение, потому что, как ни крути, никакой протез не сможет заменить ласк от рук мужа. Так что Вера укоризненно посмотрела на Ивана Игнатьича, который положил протезы в большой Верин шкаф. Так посмотрела, что Иван Игнатьич уже навсегда зарёкся ностальгировать по образу Деда Мороза.
4.
Иван Игнатьич любил иногда ходить на свалки. Когда ему было скучно и голову сдавливало от Вселенской тишины, которая всегда есть где-то там, за пределами террариумов, на свалке он мог найти что-то любопытное, раскрывающее историю целой жизни, которую он мог создать миллиарды лет назад и уже позабыть. На свалке в мега-террариуме были только такие маленькие милые вещички и не было объедков, потому что пищу в мире бородача никто не потреблял. Жаль только, не всегда можно было разузнать историю вещи, но всегда можно было её придумать, и новоявленная жизнь сразу появлялась где-то далеко на окраинах мега-террариума.
Так, в одно из выдуманных времён года, когда все растения исчезают, небо перечёркнуто миллионами разноцветных радуг, а в воздухе пахнет ксероксом, Иван Игнатьич сидел один посреди не охватываемой взглядом свалки. Воздух был приятно чист, ветерок шелестел страницами под ногами бородача. Сам мужичок продевал вторую руку в рукав докторского халата, подобранного тут же, на его носу красовались большие квадратные очки, отражая свет радуг. Иван Игнатьич был рад любопытным находкам и представлял себя психиатром. Назойливо шелестевшие страницы под ногами теперь служили ему личным делом одной из пациенток. При ближайшем рассмотрении личное дело оказалось личным дневником. Иван Игнатьич медленно водил толстоватым пальцем вдоль строчек, написанных неразборчивым почерком, и старательно читал вслух.
«24 декабря,23:01
Дорогой дневник… Я знаю, ты не поверишь, но в этом мире явно что-то не так. Мой психиатр говорит, что мне всё кажется, потому что меня уволили с работы. Действительно, раньше я слушала своих пациентов и понимала, что в моей жизни не так уж всё и плохо. Я приходила домой и часами рефлексировала, а потом писала музыку, и это избавляло меня от чувства будничной тошноты. Но мир не мог свихнуться из-за того, что в моей жизни наконец стало всё хорошо! Я успокоилась, рутина больше не внушает отвращения. Меня уволили, но я не страдаю от депрессии, можешь сам перелистать страницы, я бы от тебя не скрыла! Я не занимаюсь самоанализом: мне стало это неинтересно. Я не пишу музыку, потому что, очнувшись от вдохновения однажды ночью, поняла, что только что сочинила мелодию давно известной песенки «Happy Birthday to you!..». С тех пор больше не возвращаюсь к творчеству. Честное слово, в жизни не чувствовала себя такой спокойной! Теперь я просто хотела бы жить день за днём: питаться и спать, - но, как я уже сказала, в этом мире что-то в корне неправильно. Я расскажу тебе о нескольких фактах, на которые раньше просто не обращала внимания…
Ещё в детстве у меня был резиновый лягушонок. Однажды мы играли, я дала ему жёлтенький кружочек, витаминку, и руками крепко сжала лягушачий рот, чтобы помочь проглотить «лекарство». Каково же было моё удивление, когда, разжав руки, я не нашла положенной таблеточки. Так начались чудеса в моей жизни. Несколькими годами позже я начала замечать, что некоторые автомобили в потоке машин едут без водителя. На моём теле время от времени появлялись и исчезали родинки. Да, всё это были мелочи, которые безумно смущали меня, но не пугали так, как то, что творится в последнее время.
Только сегодня, пару часов назад, в моей квартире раздался звонок в дверь. Когда я открыла, на пороге стоял человек, в его руках был раскрытый зонт, с зонта капала вода. Я в недоумении спросила его, почему он держит зонт, ведь в подъезде и лифте дождя нет. Вместо разумного ответа человек свернул зонт, извинился и вошёл в квартиру. Я чувствовала дрожь во всём теле, происходящее было настолько абсурдно, что мысли не выстраивались в разумном порядке, сознание погружалось в нечто вязкое и одновременно заряженное электричеством, напоминающее состояние кошмарного сна. Человек стоял на пороге и улыбался. Я почему-то начала ему рассказывать про любовь: про всех моих Дон Жуанов, ударилась в теорию, вспомнила классиков литературы, жаловалась на попсовую культуру, которая опошляет самое высокое… Да, говорила прямо в прихожей, даже не предложив снять незваному гостю пальто и калоши! …И тут я заметила, что у человека в ушах были беруши. Я похолодела и уставилась в его тёмные очки застывшим в панике взглядом. Человек по-прежнему улыбался и вдруг произнёс: «Я прекрасно вас слышу». После он взял меня за руку и сказал, что я слишком зависима. Ещё он сказал, что скоро всё изменится и то, что кажется мне сказкой, станет сказочной реальностью. Он сказал, что во мне есть ничем не контролируемая, безграничная сила, что со дня на день я осмелюсь протянуть к ней руку и просто возьму себе. Потом человек ушёл – я плохо помню как.
1 января, 21:20.
Дорогой дневник… Я очнулась, когда звонил телефон. Трезвон вонзился бензопилой в мой одурманенный мозг и вернул чувство реальности. Я подняла трубку, в ней – смех. Грохочущий и заразительный он дал почувствовать, что всё будет именно так, как предсказал страшный посетитель. Всё будет хорошо. Я бросила трубку. Затем резко возникла потребность принять душ. На маленьком телевизоре ванной шёл «Психо» Хичкока. Тёплые струи воды били по глазам, изображение на экране расплывалось. Девушка в фильме кричала под натиском неизвестного маньяка и заливала белоснежную ванну кровью. Тут я услышала тихий смех. Раньше я подумала бы, что мне мерещится, но теперь смело отдёрнула занавеску душевой. Передо мной стоял маленький зелёный человечек, покрытый волдырями и бородавками, что неимоверно уродовало его. Человечек что-то держал за спиной и как-то предательски хихикал. Я спросила, что у него там, и он протянул рождественский леденец крючком. Как только я приняла подарок, человечек смущенно выбежал из ванны, и больше я его не видела. Нежный вкус леденца вызвал приятное удивление. Но, как только я лизнула лакомство пару раз, моё тело покрылось жёсткой щетиной, ноги разделились на 8 лапок, изображение в глазах стало множиться… Закончив водные процедуры, я выползла из ванной. Почему-то не работал выключатель, свет не регулировался. Тогда я попробовала надавить на клавишу выключателя крючком – свет потух. В квартире было темно и душно. А прямо напротив душевой появилось круглое окно в полстены, без стекла. В этом большом отверстии, которого раньше никогда не было, светилось силой чистое небо цвета человеческого трупа. Мне захотелось на улицу, я накинула одной из лапок плащ и поползла к двери, чтобы вдохнуть без страха полные лёгкие этого неба. Но двери не оказалось на прежнем месте. Вместо прихожей передо мной раскрылась какая-то искусственная реальность. Я стояла на окраине большого поля, изрытого под человеческие могилы. Над могилами стояли дорогие деревянные кресты, покрытые лаком. А над полем было будто стеклянное небо. И чувствовалось, что это небо доходит куполом до самой земли на окраинах поля. Из-за этого создавалось неуютное ощущение замкнутости, как будто я находилась внутри рождественской игрушки, в которой падает искусственный снег, если её потрясти. Вместо привычной Вселенной над головой был потолок неба. Я поняла, что это кладбище – всё та же маленькая прихожая привычной квартиры, искажённая новыми условиями в моей голове. Навстречу мне выбежала маленькая косолапая старушонка и прокричала что-то. Насколько я поняла, она прогоняла меня с территории кладбища. Выйдя с запретной зоны, я не узнала своей квартиры. Вместо моей каморки я оказалась в безграничном помещении. Впереди виднелось бессчётное количество коридоров и комнат. Асимметричное пространство изобиловало кривыми лестницами и глухими углами. Было, как прежде, душно. Я заползла в ближайшую комнату. Обитое деревянными прутьями помещение напоминало коробку. Посреди совершенно пустой комнаты, в углублении в полу, стояло фортепиано. К музыкальному инструменту были прикреплены вертушки, на подобии которых обычно помещают над детскими люльками. Только вместо милых игрушек на верёвочках висели ржавые консервные банки и визгливо грохотали при каждом звуке, исходящем от инструмента. Пианистом была странная девчушка. Её круглая, с голубоватой кожей голова превосходила по размерам человеческую в 10 раз. Крупные жёлтые зубы торчали из уродливого рта небрежно собранным букетом. Редкие волосы напоминали пух новорождённого цыплёнка. Жилистые пальцы со злостью били по клавишам инструмента. Когда я спросила, зачем её пианино находится ниже уровня комнаты, она процедила, что так соседям снизу громче слышно. Когда я спросила, не знает ли она, где тут выход, она посмотрела на меня со злобой. Я ушла из комнаты.
В поисках двери я ощупывала стены волосками на лапках, мало доверяя своему зрению. Выхода не было. Мне казалось, что заветная дверца должна быть где-то выше в здании, и я перебегала от одной крутой лестницы к другой. Но верхний этаж так и не собирался появляться в поле моего зрения. Тогда я решила лучше изучить комнаты. В каждой из них сидел урод, напоминающий неживого человека, на подобии одного из которых я встретила в первой комнате. Однажды, правда, мне показалось, что я нашла друга. Это был симпатичный парень в красной футболке, он сидел в квадратном помещении, обитом кафелем, прямо на полу. Я разговорилась с ним, как это случилось около недели назад со странным человеком, с которого началось моё перевоплощение. Только теперь я говорила не о любви, а об одиночестве. Я смотрела на красивого юношу и изливала ему всю себя, рассказывая о том, как нуждаюсь в человеческих отношениях, на что готова пойти ради них, как строю свою душу, сознание и тело, характер, всю свою жизнь по одному принципу – влюблять в себя. Выговорившись, я почувствовала себя легче. В голове будто щёлкнул какой-то механизм. Я вопросительно смотрела на парня, ожидая от него какой-то платы за откровенность, хотя бы пару тёплых слов. И вот, его рот раскрылся. Я увидела, что его горло сжимается. Изо рта поползли тараканы, как в дешёвом ужастике. Мне стало ужасно смешно, потому что в этом молодом человеке я сразу узнала себя и всю свою откровенность, направленную вечно лишь к одной себе. Комната наполнилась тараканами, а я выползла из неё и захлопнула задней лапкой дверь. Брюшко болело от затихавшего рывками смеха, который никак не мог вырваться из моего паучьего чрева. Я ужасно устала от поиска двери. Устала настолько, что даже начала забывать, как она должна выглядеть. В конце коридора виднелась стеклянная дверь, распухшая от света в комнате, которую она скрывала. Я шла к ней в надежде на подсказку, но она не приближалась. Чем быстрее я бежала к заветной цели, тем дальше она от меня отстранялась. Когда сил уже совсем не осталось, и я отчётливо ощутила, что срок годности моей жизни истёк, я остановилась.
Дверь неожиданно сама оказалась в двух шагах от меня. Я обрадовалась и поспешила нажать на металлическую ручку. В комнате сгущалась тьма. Я вползла внутрь в надежде на отдых и оставила открытой стеклянную дверь, предполагая что свет коридора вскоре просочится в загадочную комнату. Щетинками на передней правой лапке почувствовала присутствие в комнате тела. Существо в рваных тряпках, потное и нервное, вдвое ниже меня, держало в мольбе мою лапу. Звук поглощался, стояла тишина. Испереживавшись, оно повело меня куда-то. Я почувствовала, что прохожу между двух стен: комната, в отличие от всех предыдущих, оказалась двойной! На стене во втором помещении разглядела маленькое прямоугольное окошко, как раз такое, чтобы я могла вылезти из него на свободу. За окошком ярко горел свет, я предчувствовала воздух и солнце всеми фибрами души. Полная надежд, я разбила лапкой тонкое стекло. За ним оказалась маленькая слабая лампочка, которая, осветив следующий слой непроницаемого стекла толщиной в мой рост и убив все ожидания, окончательно ослабела и потухла. Я потрогала лицо существа: оно было мокрым. Я поняла, что маленькое чудовище плачет. Его слёзы пахли кровью, и вскоре ослабшее тело упало без сил. Пол стал скользким. Я пробралась обратно к светлой стеклянной двери и захлопнула её изнутри, совсем уже собравшись быть поглощённой загадочной непроницаемой темнотой и тишиной. На этот раз, как мне казалось, надежда оставила меня навеки. Но на смену ей, как и тогда, когда на пути к светящейся двери меня покинули последние силы, опять вторглось чудо. Свет от двери слабо осветил окружавшую тьму. Вскоре пространство начало выкристаллизовываться с помощью сияния и сил времени, и я поняла, что нахожусь в зеркально отражённом коридоре, из которого зашла в тёмную комнату. Мгновенно успокоившись, я снова распахнула светлую дверь, надеясь увидеть настоящий коридор. Вместо него снаружи оказалась та же тьма. Я осталась в отраженной реальности. Когда оглянулась на коридор, далеко в его пространстве виднелась маленькая фигурка изящного паука. Сощурившись, я разобрала собственные очертания. Я видела себя после того, как вышла из комнаты молодого человека в красной футболке. Я попробовала прижаться к стене, чтобы не дать отражению заметить себя. Но оно неожиданно зашло в комнату парня с тараканами брюшком вперёд. Время тут двигалось в обратном направлении! Я ползла обратно по коридору, всё ускоряясь, чувствуя прилив сил. В пару шагов добралась я до комнаты юноши с тараканами и поспешила вниз и вниз по широкой винтовой лестнице, которую раньше почему-то не замечала. Неожиданно настигло предчувствие, что выход может находиться не вверху, а наоборот, где-то в самом низу.
В голове фонтаном били мысли, их звучание становилось всё громче. Я думала о том, что это по-прежнему моя квартира. Что эти несчастные люди, будто вылезшие из могил кладбища, которое не дало мне выйти из собственной прихожей, – плод моей больной фантазии, которая отчего-то отказывается работать в светлом направлении. Я поняла, что всё вокруг – моя тёмная сказка. Лабиринт, который выстроен моими собственными руками, ими же лишён выхода. Я чувствовала ответственность за всех существ, которые наполняют это безграничное пространство. Понимала, что кто-то из них – мои отражения, кто-то – воспоминания, кто-то – страхи. Весь этот тёмный и страшный для любого, отчего-то кроме меня самой, мир – моя Вселенная, в которую мне удалось войти всем своим живым телом и мозгом, благодаря лишь одному решению и одному крутому повороту судьбы. Это решение - отказ от страха. Боязни самой себя и всей этой сумбурной грязи в моей подкорке. Этот поворот – свобода от общества, желаний тела, духовной жажды. Этот поворот – всё то, что случилось со мной после увольнения с работы. Всё, что мне нужно, это мечтать о свете. И я буквально кожей ощутила безграничный свет, исходящий за триллионы километров от меня, откуда-то с неба. Не тот яркий, но холодный поток, лившийся из стеклянной двери. Свет с неба был натуральным, естественным. Я не видела его, но познала целиком, чувствовала себя как его маленькую ослепляющую счастьем частичку. Он не обжигал, как солнце, но был больше него, наполнял всё живое неизмеримым теплом и покоем. Это он спасал меня, когда истлевали последние силы тела и духа, это он продолжал светить, не завися от обстоятельств, вторгаясь в реальность чудом свыше. Я знала, что этот свет не оскудевает никогда и вечно бьёт из каждой души. Он тянул мою ослабшую в собственной грязи душонку и призывал к абсолютной надежде без примеси разума. И я поклялась себе, что впредь буду служить только ему, что ни одна мысль, ни одно ощущение моего тела, ни одно настроение души впредь не разойдётся с силой открывшегося мне света. После таких выводов я поняла, что вижу перед собой паука, не уступающего мне самой по росту. Я всмотрелась внимательнее и поняла, что этот паук – я. Лишённая страхов и наделённая властью. Свободная. Зеркало передо мной потекло, как воск со свечи. Растаяв, оно обнажило широченный круглый проход, а в нём – тот свет, что так переполняет меня до сих пор. Он слепил и радовал меня. Я поползла навстречу разноцветным частичкам, счастливая. Это был выход. Когда глаза немного привыкли, я различила террариум. Надо мной стоял смешной мужик с бородой лопатой и ласково называл меня Игнатием, пытаясь подбросить червячка к обеду».
Тут Ивана Игнатьича как током передёрнуло. Он побежал домой, как был, в халате и очках. Ворвавшись в свой террариум, он подошёл к жилищу Игнатия.
- Дружище, Игнатий, я, кажется, нашёл твои старые записи! Прости, почитал там немножко…
Игнатий смотрел на сожителя всеми восьмью глазами, полными слёз счастья. И молчал.
5.
Новое утро нового дня началось с того, что в террариум к Игнатию кем-то бородатым был заброшен некто Червяк. Игнатий реагировал на такие посещения спокойно, он знал с какой целью они совершались. Непонятно откуда, но гости тоже порой догадывались об этой цели и именно из-за этого вели себя неестественно.
- Д-добрый день, - заикаясь, поздоровалось беспозвоночное.
Игнатий презрительно промолчал, оглядывая блестящий цирковой костюм гостя.
- П-простите, с-смею ли я уз-знать, н-начался ли отсчёт моего времени?
Игнатий, не ответив, медленно подполз к жертве. Мистер Червяк оказался в столь страшном положении впервые, но отчего-то ему хотелось очень быстро бежать от гостеприимного хозяина. Он рискнул, однако Игнатий в несколько движений опередил слепца и уже смотрел на него в упор. Червь не мог ловить нескромных взглядов Игнатия, но от одного горячего дыхания членистоногого был крайне смущён. Мучитель провёл лапкой по ребристому телу жертвы. Мистер Червяк густо покраснел и попробовал выдернуться, но взгляд паука будто опутал его сетью ласк. Игнатий спокойно дышал в пунцовое лицо посетителя. Червь всё ещё пытался пятиться назад, бессвязно издавая звуки, заикаясь - вплоть до спазмов. Игнатий же спокойно настигал несчастного, угрожающе распрямив ядовитую щетину на брюшке. Червяк, обессилев от страха, упал прямо в лапки своему мучителю. Тот нежно взял добычу за горло и грациозно понёс к стенке террариума, чтобы за трапезой любоваться восходящим солнцем. В червя был пущен медленно действующий яд. Поражённый слабо извивался и пускал по капле сок. Предчувствуя скорую гибель, мистер Червяк будто сорвался с цепи (если можно применять к червяку такое сравнение). Ему хотелось говорить.
- К-конечно, я п-понимаю, что время ид-дёт к-каждую сек-кунду… Я также понимаю, что моё заикание не приостановит его ход, поэтому, пожалуй, оставлю эту глупую затею. Вы знаете, мои деды поговаривали, что время человека зависит от скорости его мысли, частоты биения сердца и ловкости рук... Но мы-то с Вами не люди, так ведь? – он обращал слепое дряблое лицо к пауку, всё ещё надеясь пробудить в огромном волосатом чудище каплю добродушия. Но разочаровавшись, вновь беспомощно расслаблялся, - Так вот… Я считаю, что для нас, червяков, время – всего лишь отрезок от рождения до смерти. Вот и всё наше время, другого нет. Пока мы, забывшись, разрыхляем землю дюймовыми шагами, оно каждый миллиметр нашей крошечной жизни тянет, как одеяло, на себя, в сторону смерти. А что смерть для червя? В лучшем случае раздвоение личности на какое-то время, но после-то всё равно реинкарнация. В этом ни у одного нашего собрата даже доли сомнения нет. Ведь не может же вся – вся! – жизнь быть настолько мелкой, скользкой и розовой, ведь так? Хе-х-хе… - Червяк пробовал смеяться, но из его горла вылетали одни шипящие звуки.
Равнодушный Игнатий посматривал на разгорающееся солнце и чем-то походил на Цезаря. Его благородный профиль светился красками утра. Немного помолчали…
- А знаете, мистер, вы, наверно, отчаянно прекрасны на фоне сегодняшнего неба и солнца! Хотите, поговорим о небе? Я очень люблю небо. Именно поэтому в следующей жизни мечтаю стать человеком, ведь, слышали наверняка, после смерти люди живут где-то там, за этой синевой, и смотрят на небо сверху вниз. Я, к сожалению, всю жизнь копался в земле… И только ночью да в дождь, под страхом смерти, удавалось отвлечься от вечной работы и выползти на поверхность, чтобы хоть спиной почувствовать то, что вечно находится над всеми земными тварями. Бывало, дождь лупит по спине, вдавливает всего тебя в тёплый летний асфальт. Осенью люди, чертыхаясь, перепрыгивают через тебя - в лучшем случае, в худшем – давят, досадуя на то, что ты, видите ли, заставляешь их грешить. Они давят и твоих коллег, соседей, родственников в бесформенную грязно-розовую кашицу. Зато зимой они просто гремят – о, этот цокот скользких каблуков по тонкой корке льда на камне! Невыносимо, конечно, но всяко лучше смерти. … А когда потом, случайно, чувствуешь вдруг, как небо дует на твою натруженную спину тёплым ветром… Думаешь, что тебя этот дождь помилует, потому что он льётся оттуда, сверху, а там тебя явно любят, ведь ты до сих пор жив. Любят, потому что ты умудряешься быть счастливым даже в своём положении дождевого червя. Ты думаешь о том, что многие незаслуженно называют облака небом, и представляешь, как за кучевыми тучами клубится слепящая голубизна. Облака несут дождь, закрывают настоящее небо, они бесцельны и изменчивы… Они ничтожны, их копируют люди, пуская бесконечным потоком свои машины по дорогам – людским небесам. Эх, людишки, только и могут, что отражать природу, даже самое бездушное её проявление: сверху вниз. Я не понимаю, чем смерть червя менее значима, чем какого-нибудь человека, погрязшего, как я в земле, в своих сомнениях, исканиях, житейских проблемах. Неспособного переступить черты времени. И всё же души этих существ сгорают на закате в разноцветных облаках, чтобы перенестись туда – на край неба, а солнце стыдится их и своей ежедневной смерти, стыдится вновь и вновь опускаться на колени горизонта и каждый раз безбожно краснеет. Небо… Да что там, Вы-то сами видите…
На этих словах дыхание маленького Червяка иссякло. И кто знает, куда направилась его прекрасная крошечная душа… Зато точно известно, что его сочным телом нагло похрустывал Игнатий. И, надо сказать, паук был вполне доволен собой и своими полномочиями, которые распространялись на всех, кто появлялся на его территории.
6.
Иван Игнатьич ещё в детстве мечтал стать режиссёром. Он часто шутил с друзьями: «Не надо любить камеру!.. Надо заниматься с ней любовью!». У него был самодельный чемоданчик под грим, а в нём лежали краски, которыми ещё его мамочка раскашивала лица гостям сына. Ивану Игнатьичу нравился свет и цвет, нравились люди и их пластика, уникальность голосов, нравились бесконечные сценарии, копошащиеся червями в его голове. Но в юношестве у Ивана Игнатьича не было самого главного – бороды, поэтому у него ничего и не получалось: в престижный институт он так и не поступил, несмотря на то что всё детство проходил с камерой. Не поступив, безумно расстроился и стал с горя брокером на какое-то время. А уже потом, когда Иван Игнатьич создавал свои миры, одним из первых его желаний было снять фильм - немой и о любви. Дилетантский каприз, требовавший максимум мастерства и изящества от режиссёра. Но в мега-террариуме было возможно всё. Иван Игнатьич восстановил из своих воспоминаний самую прекрасную девушку и назначил её главной героиней. Игнатия он попросил вспомнить самого прекрасного юношу, которого он когда-либо видел, и тоже включил его в актёрский состав. Второстепенных персонажей играли выдумки самих актёров.
Итак, тушим свет, раздвигаем красный бархатный занавес, обнажаем огромный белоснежный экран. Запускаем короткие и яркие рекламные ролики о вреде курения, количестве голодных людей, которые умрут в мире за наш недлинный киносеанс, о глобальном потеплении и проблемах взаимоотношений подростков с родителями. В перерывах между рекламой, когда экран вдруг затухает, а мощнейшие колонки давят на мозг мощнейшей тишиной, зрители чувствуют, что были загипнотизированы, чувствуют дискомфорт и скуку. Но всё это не страшно, ведь то, ради чего они тут собрались – важнейшая кинопремьера тысячелетия! Поверьте, ваше смущение стоит того, что вы сейчас увидите, дамы и господа. Устраивайтесь в своих креслах поудобнее, дожёвывайте скорее попкорн: искусство вторгается в вашу жизнь!
На чёрном экране появляется крупная белая надпись: «Немая». Это название фильма Ивана Игнатьича. Заставка сопровождается звуком дождя, капающего по отливу. По залу бежит лёгкий трепет одобрения. Надпись сменяется кадром: на широком белом подоконнике сидит худощавая голая девушка, её ноги согнуты и лежат неловко, но красиво, героиня смотрит в окно, лицо не видно зрителю, голова обрита. Звук дождя нарастает. Камера фокусируется на виде за окном, там грязные магистрали, фабрики, капает дождь. Вид на улицу дан с очень высокого этажа. Грустное лицо девушки поворачивается в камеру, мы видим узоры на нём, её большие глаза закрыты. Дан крупный кадр ломких пальцев героини, они поочерёдно опускаются в баночки жидкой гуаши, остатки краски капают обратно в ёмкости. Камера следит за движениями пальцев девушки, они медленно переносятся к лицу, ведут новую линию от скулы вдоль нижней челюсти к подбородку, по шее. Не отрывая пальцев от тела, не смотря на то что краски уже почти не осталось, героиня ведёт руку к левой груди, на месте, где у человека должно быть сердце, она рисует его краской на коже, крупный план сохранён. В центре экрана едва различимое нарисованное сердце, мельком в кадр попадает маленькая грудь. Дождь на протяжении первых секунд фильма меняет ритм и громкость, начинает походить больше на музыку, чем на природный звук, но никаких дополнительных инструментов в звучании не возникает. Мелодия его особенно прекрасна, когда девушка рисует сердце, но вот музыка прерывается истошным детским смехом. Камера крупным планом показывает лицо героини, её крупные глаза распахнулись, она испугана, зрачки сужены. Следующий кадр: всё под тот же, чуть затихающий по громкости, но не по силе, детский смех, она спрыгивает с подоконника и бежит на кухню. Следующий кадр: мама, отбивающая мясо на отбивные, и маленькая сестрёнка девушки, заливающаяся смехом. Кровь брызгает от разделочной доски на стол. Иногда мама, вся в брызгах от мяса, поворачивается к малышке, а та закрывает ручонками глаза и выбегает из кухни. Но вот проходит несколько секунд, мерный стук в кухне продолжается, а девочка украдкой заглядывает к матери, хватаясь пухленькими беленькими пальчиками за дверной проём, и так же заразительно хохочет. Следующий кадр: героиня пятится назад и оказывается посередине тёмной и пустой комнаты. Она закрывает рот обеими руками, сдерживая рыдания. Звук молотка по мясу нарастает. Чёрный экран, слышны всё те же ритмичные звуки.
Следующая сцена: крупным планом дана маленькая бумажка и карандаш. Героиня пишет: «Я не вернусь». Скрип карандаша по бумаге. Камера отдаляется, у девушки за спиной небольшой рюкзак, в руке несколько ценных бумажек. Дальше быстрая смена кадров: зеркальный лифт в полной тишине, тёмный город под шум машин, скрежет техники на стройке, гул людских голосов в метро, пронзительное пение птиц в туманном небе, скрип двери, дана картина пирсинг-салона. Кадр: героиня стоит на входе в заведение, от неё панорамой показывают сам салон: сомнительные личности, диско-болл, огни, шумные разговоры, но ни слова не понятно. Вдалеке нескольким людям делают татуировки и пирсинг, их крики составляют основной звуковой фон. Девушка проходит к кассе, и все звуки затихают, кроме криков. Она кладёт все бумаги в руке на стол и показывает язык. Кассир в ответ тоже показывает ей язык - в пирсинге. Она кивает радостно головой, он подмигивает ей и улыбается.
Дальше зрительный зал замирает. Все знают, что следующую сцену Иван Игнатьич снимал без какого-либо дубляжа и спецэффектов, как впрочем и всё в своём фильме. Но этот момент примечателен именно тем, что самой актрисе без всякого наркоза проделали дырку в языке. Крупным планом дан рот героини. Пирсер держит её язык специальными щипцами с горизонтально прикреплёнными кольцами, чтобы на время процедуры зажать полные крови сосуды. На фоне всё жалостнее кричат остальные клиенты. Профессионал втыкает сверху в язык девушки узкую, но длинную трубочку. Резкими движениями он пронзает мякоть насквозь, оставляя инструмент в языке. Пирсер подрезает трубочку и вставляет в неё серёжку, выталкивая кровавый кусочек плоти. После мастер быстро вынимает трубочку изо рта и старательно закручивает крепление серёжки. Видно, как на белых перчатках остаются розовые пятна. Ловкими движениями рук пирсера аксессуар красуется во рту у девушки – на языке виден обычный металлический шарик.
В следующей сцене главная героиня сидит у выхода из большого торгового центра. Дан вид её глазами: женщины с пакетами, мужчины с коробками, аттракционы, счастливые дети, сахарная вата. Камера отдаляется, зрителю становится ясно, что девушка смотрела на это через маленькую дырочку в бумажной записке. На записке выведено карандашом: «Пойдём со мной». Героиня смотрит сквозь толпу, уже не через записку, но клочок бумажки дан крупно в нижней части кадра, так, что туловищ людей почти не видно, мимо девушки ходят как будто одни головы. И тут вдалеке она высматривает молодого человека, камера фокусируется только на нём, изображение остальной толпы расплывается. Он высокий блондин, в серой куртке, с голубыми глазами. Немая бежит к нему и засовывает в руку записку. Парень очень удивлён, читает записку и начинает что-то говорить с растерянным видом, но звука голоса в фильме нет, зритель только видит, как шевелятся губы героя, и слышит шум торгового центра. Она улыбается, берёт его за руку и толкает ногой дверь выхода из гипермаркета. Всё это заснято сверху, в муравейнике людских голов выделяется бритая головка немой. Следующим кадром, камера снимает снизу, дана распахивающаяся от толчка ногой дверь, но не выхода из торгового центра, а квартиры - как будто из того ада, где они только что были, герои перенеслись сразу в милый тихий уголок. В дверном проёме видны их темные силуэты на фоне слепящего жёлтого света. Следующий кадр: парочка заходит в квартиру. Не ту, где жила девушка, до того как ушла из дома, но как две капли воды на неё похожую. Отличие в том, что квартира пуста: нет мебели, краски на стенах, дверей, ну и, конечно, родственников. На потолке очень яркие, красивые светильники льют белый свет на пространство. В окнах другой вид. Парень не перестаёт разговаривать, в качестве звукового фона – смех девушки и только, внизу бегут субтитры: «12 самых глупых вопросов, которые может задать духовно богатый, но совершенно не приспособленный к реальной жизни человек в такой ситуации». Она снимает одежду и садится посреди большой комнаты. Мы видим обнажённую фигуру поочерёдно с двух ракурсов. Кадр первый: на переднем плане слева спина парня, стоящего в прихожей, фокус на нём, далеко в зале очень мелко видна героиня, сидящая в зале. Кадр второй: на первом плане справа спина голой девушки, на ней фокус, на втором плане, очень мелко, фигура растерянного гостя. После он проходит в большую комнату, на его щеках румянец. Он садится на значительном расстоянии от девушки на пол, не знает, куда девать руки. Проходит секунд 10 – он, как был, в куртке, смотрит в большое окно гостиной, очень смущён, она – на него, улыбаясь. Он ангельски красив, но дьявольски скучен. Парень достаёт из сумки жвачку. Кладёт в рот подушечку и смотрит на немую. Дан кадр – девушка его глазами. Внизу розовые субтитры: «Хочешь жвачку? Клубничная». Она продолжает лучезарно улыбаться и смеётся время от времени. Кивает в знак согласия. Он долго возится и наконец дрожащими руками достаёт ей подушечку из упаковки. Парень протягивает её девушке к самому рту. Она неожиданно протягивает руку и берёт его ладонь. Кладёт себе на грудь. Всё так же наивно улыбается. Замедленно дано крупным планом падение упаковки жвачки и подушечки на пол. Он отдёргивает руку, как будто его ударило током, вскакивает, отбегает на несколько шагов. Она заливается солнечным смехом. Он быстро подкрадывается, как будто к злой собаке на цепи, поднимает с пола упаковку жвачки и заталкивает всё её содержимое в рот, включая упавшую подушечку для немой (видимо, в состоянии аффекта), и тут же отлетает на несколько метров, на прежнее место. Сначала он смотрит с явным страхом, потом начинает что-то кричать. В субтитрах чёрным: «Крик». Вместо мужского крика в звуковом ряде пение птиц. Камера смещается с взволнованного героя на резко ставшую равнодушной героиню, она смотрит в окно. Кадр плавно сдвигается, всё под те же птичьи голоса, по траектории взгляда немой. Окно, за ним действительно поют птицы. Птичье пенье сопровождает до конца ругань ошарашенного подростка и резко обрывается, когда он хлопает входной дверью. Сбежал. Крупным планом показано лицо немой, недоумённо и виновато улыбающееся.
Следующая сцена: в центре экрана рассвет выползает на небо между двумя фонарными столбами, которые стоят в зелёной зоне, разделяющей две автодороги. Фонари ещё горят. Машин нет, в образе чувствуется чуть ли не рафаэлевская гармония. Вдруг вид сменяется чёрным экраном. Это чёрный плащ немой. Она как будто проходит сквозь камеру и идёт вдаль по газону между дорогами, вновь открывая зрителям пейзаж и всё уменьшаясь в перспективе. В одной её руке босоножки, в другой – рюкзак. Она ступает босая по пыльному городскому газону. Равновесие кадра сохранено. С того момента, как героиня вошла в кадр и до тех пор, пока она не слилась с рассветом, слышен умиротворяющий звук травы, мнущейся под босыми ступнями.
Следующим кадром вид дан сбоку, немая всё так же идёт по газону между дорогами. На переднем плане дорога, за ней зелёная зона, опять дорога и - ряды пятиэтажек. Камера следует за девушкой шаг в шаг, параллельно, героиня всё время остаётся в левой центральной части кадра. Вдруг справа в траве очерчивается силуэт лежащего мужчины в чёрном. Камера прекращает движение, немая наконец подходит к правой части кадра и останавливается возле лежащего юноши. В этот момент ночные фонари гаснут. Девушка кладёт рюкзак и босоножки на траву, с двух сторон от ног юноши, присаживаясь на корточки.
Мы видим молодого человека глазами девушки. Он открывает глаза – они наделены очень плавной формой и тягучим чёрным цветом. Его тонкая белая кожа сияет на фоне чёрного шёлка рубашки и волос. Мы видим немую его глазами: на фоне утреннего неба она улыбается со всей широтой души, скромно потупив взгляд. Девушка тянется к карману плаща и достаёт записку: «пойдём со мной».
Камера перемещается с лиц героев в прежнее положение взгляда со стороны, сбоку. Мы видим, что юноша садится возле немой и снимает с неё вещи. Тут время вокруг ускоряется: восходит и заходит солнце, ездят машины – сначала с выключенными фарами, потом с горящими. Но камера остаётся сфокусирована на молодых людях, которые, не в пример окружающей реальности, нежатся друг с другом вне ускоренного времени. Ночью они будто подсвечиваются прожектором, но их ласки в высокой траве всё равно не видны зрителю, только две грациозные тени в траве сплетаются в причудливые фигуры.
Следующий кадр аналогичен первому в этой сцене: симметричная картина двух дорог, разделённых газоном, на нём - горящие фонари. Над горизонтом, в центре кадра, рассвет. На его фоне появляется фигура, приближающаяся к камере по траве. Через несколько секунд становится различима немая, она в обуви, обеими руками придерживает лямки рюкзака. Фонари горят. Она подходит вплотную, чёрный плащ опять загораживает вид. Она вновь будто проходит сквозь камеру, сквозь зрителей, сквозь нас. В кадре остаётся безмятежный утренний рассвет. Фонари гаснут.
В следующей сцене Иван Игнатьич покажет нам третью ипостась чувственного общения, основанного уже ни на таинственной духовной силе, ни на алхимии двух ищущих любви тел, а на слове. Кадр, вид снизу: немая входит в квартиру, знакомую уже зрителю по сцене с юношей из гипермаркета. Съёмка идёт вдоль поверхности пола, мы видим падающий рюкзак и как девушка стягивает запачканные травой сандалии, проходит вглубь помещения, переступая камеру. Следующий кадр: она идёт вдоль белых некрашеных стен, заходит в маленькую комнатку без окон наподобие чулана, закрывает дверь перед камерой. Последний кадр перед началом действия: чулан изнутри. Немая щёлкает выключателем на стене, с двух сторон от неё полки, заваленные разноцветными подарочными коробками. Девушка поочерёдно заглядывает в несколько: все они, пустые, летят из рук разочарованной немой на пол. И вот тяжёлая коробка. Лицо девушки светлеет и как будто становится больше от счастья. Внутри коробки: кедровая шишка, пингвин с петелькой на затылке, пара бумажек, исписанных глупостями, маленькая бутылочка сливочного ликёра «Belieys», мультфильмы, рисунки, билеты с киносеансов, кубик Рубика – нестандартный набор вещей, оставшихся от стандартного периода в прошлом. Среди этих мелочей – коробочка с диском. Ловкие пальцы немой уже успели потушить свет и вставить носитель информации в ноутбук, лежащий на полу. Сама девушка по-турецки замерла напротив – её спина чернеет на фоне света, вырывающегося из пикселей на экране. Она щёлкает два раза мышкой, камера заглядывает в экран: на нём немой около 15 лет, у неё длинные чёрные волосы и шаловливые глаза. Девочка устанавливает свою видеокамеру напротив большого персонального компьютера, её пальцы нажимают какие-то кнопки прямо перед объективом, изображение фиксируется на мониторе. Мы слышим, как ребёнок садится у компьютера, слышим щелчки: она входит в ICQ – программу для общения в сети. По экрану начинают бежать строчки. «Привет! Скучал?» - «Да». На мониторе некоторое время под аккомпанемент щёлкающей клавиатуры держится лицо девочки: меняется от эмоций, как радуга. Опять лицо – с чёрной прядью волос, заложенных между носом и губами, вытянутыми в трубочку (усы, как у дяди). Снова – кусающее кожу на фаланге указательного пальца (думает). В кадре монитор. Под звук помех, складывающихся в неровную музыку, на белом фоне поочерёдно выскакивают строчки:
10n01 ;(31.03.2008 22:54):
ОТкровение.
Истерику смешать с оргазмом,
Вдруг задохнуться и снова отдышаться
И снова во всю грудь вдыхать пары,
Что связывают в пары,
Группы,
В целые миры.
Тут сила притяжения меняет вектор
На противоположный,
Но тело тянется всё так же по привычки вниз –
Мой череп с мыслями в одних противоречьях.
И слёзы льются, как из, лениво закрытого рукой холостяка,
Дурного, сломанного крана.
10n01 ;(31.03.2008 22:54):
Чем больше соли, тем больше смысла,
Но это всё равно уже:
Я чувствую единство
Кожей.
Меня сожгли.
Я в клетке будней, в клетке Божьей –
Всё одно.
Я в клетке, и тут тесно.
И нет пути к исчезновению, свободе.
Рука чужая втиснула сюда,
Но в сумрачном мозгу вдруг родилась мечта:
СВО-БО-ДА.
10n01 ;(31.03.2008 22:55):
Неосуществима, немыслима, бессмысленна, губительна.
Да.
Моя мечта – диагноз скорой смерти:
Моей, чужой, родных – живого,
Ещё трепещущего теплотой,
Запутавшегося в гроздь цепей.
Я выжму сок и сделаю вино.
Неважно, что не знаю как,
Неважно то, что голова
Давно уж просится в чердак,
В петлю, в уединенье…
10n01 ;(31.03.2008 22:55):
Я покорю.
И я убью.
Спасите от меня себя!
Молю!
Я не хочу!
Не верю, не люблю,
Давно не понимаю:
Куда лечу?
10n01 ;(31.03.2008 22:55):
Но не могу остановиться:
И только боль
Всё так же мерно завывает свой романс,
Фальшивит в голове,
И только соль
Всё так же солона
И требует тепла
Больного тела,
Чтоб было по чему оставить свой белёсый след.
10n01 ;(31.03.2008 22:56):
Ну а меня уж нет.
Внезапно задохнулась
В кошмарных приступах счастливой астмы
И глупой эпилепсии.
Желанья раздала
Голодным и слепым,
Ну а сама
Так ме-е-едленно
Сошла с ума
И только соль теперь. И голова.
10n01 ;(31.03.2008 22:59):
вот таки-е у нас пи-роги
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:00):
узел во плоти строк..
10n01 ;(31.03.2008 23:00):
это истерика была.
10n01 ;(31.03.2008 23:01):
ритм, чувствуешь?
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:01):
да..
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:01):
это чудо
10n01 ;(31.03.2008 23:01):
сначала мысли одна за другой страшные, но спокойные. потом взрыв, а потом мольбы
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:02):
и все это ты смогла воплотить в стихе
10n01 ;(31.03.2008 23:03):
я не воплощала) эти процессы вместе шли.. написано слезами
10n01 ;(31.03.2008 23:03):
а теперь вот вроде всё светло, а не пишется
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:03):
надо писать счастьем
10n01 ;(31.03.2008 23:03):
острой бывает только боль
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:03):
)))))))))))))))))
10n01 ;(31.03.2008 23:04):
счастье надо копить
10n01 ;(31.03.2008 23:04):
а слёзы надо сливать на бумагу
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:04):
боль острая_ бр. но все же ты смогла это передать_ ты, а не твои слезы
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:04):
у меня позитива в творчестве тоже не много.
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:04):
бывало скорее так
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:05):
что слезами писал что-то счастливое
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:05):
но это супер редко
10n01 ;(31.03.2008 23:05):
)))
10n01 ;(31.03.2008 23:05):
это мощно
10n01 ;(31.03.2008 23:05):
а у меня только 1 стих есть - кусок позитива)
10n01 ;(31.03.2008 23:06):
просто действительно острое и глупое счастье было. даже не жалко на бумаге оставить кусочек
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:06):
Хорошо, что хотя бы один!
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:06):
расскажи мне, откуда узел взялся
10n01 ;(31.03.2008 23:07):
из мыслей
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:07):
прекрасно_)))) у меня, кажется, тоже два)
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:07):
а поточнее..
10n01 ;(31.03.2008 23:07):
философские искания
10n01 ;(31.03.2008 23:07):
смысл жизни
10n01 ;(31.03.2008 23:07):
свобода
10n01 ;(31.03.2008 23:07):
бог
10n01 ;(31.03.2008 23:07):
любовь
10n01 ;(31.03.2008 23:08):
как всегда)
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:08):
..
10n01 ;(31.03.2008 23:08):
светлое начало и злое
10n01 ;(31.03.2008 23:08):
ну и, конечно, лев толстой!)
10n01 ;(31.03.2008 23:08):
это он меня провёл через этот ад к раю)
10n01 ;(31.03.2008 23:08):
хотя мысли не те, что в книге, но начинались всегда с неё
10n01 ;(31.03.2008 23:09):
сначала, помниться, у меня была истерика
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:09):
дверь в светлое царство находится в темном -)
10n01 ;(31.03.2008 23:10):
началось всё с того, как я прочитала, что из тишины руки кого-то там с помощью арфы начали выдавать прекрасные звуки
10n01 ;(31.03.2008 23:11):
Не совсем. некоторые остаются в аду навсегда
10n01 ;(31.03.2008 23:11):
большинство
10n01 ;(31.03.2008 23:11):
.. хотя, что-то мне подсказывает, меня ещё не раз перепашут, и мне придётся ещё там отсидеться..
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:11):
хехех_)
10n01 ;(31.03.2008 23:11):
так вот.. арфа
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:12):
да, арфа, дьявольски интересно..
10n01 ;(31.03.2008 23:12):
и тогда я подумала, что вселенная идеальна, а человек своими страстями: не важно, добрыми или злыми, он нарушает ТИШИНУ
10n01 ;(31.03.2008 23:12):
понимаешь. человек, не как часть природы, а как дьявольская сила
10n01 ;(31.03.2008 23:12):
?
10n01 ;(31.03.2008 23:13):
противопоставление природе
10n01 ;(31.03.2008 23:13):
слышишь? понимаешь?
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:13):
я думаю.
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:14):
хм.
10n01 ;(31.03.2008 23:14):
хорошо.. я пока не буду продолжать
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:14):
а ведь кроме человека ее нарушать больше и некому
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:14):
так что ты права
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:15):
без людей нет дьявола
10n01 ;(31.03.2008 23:15):
ну вот.
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:15):
но вот противопоставление природе
10n01 ;(31.03.2008 23:15):
естественности
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:15):
разве не природа создала людей такими?
10n01 ;(31.03.2008 23:16):
вот) это был один из вопросов
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:16):
все правильно
10n01 ;(31.03.2008 23:16):
всё правильно
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:16):
природа нас такими и создала.
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:16):
слушаю
10n01 ;(31.03.2008 23:16):
"разве не природа создала нас такими?" понятие природы я не рассматривала, я рассматривала Бога
10n01 ;(31.03.2008 23:17):
и понимаю, что нет, явно не Бог
10n01 ;(31.03.2008 23:17):
но дьявола нет, дьявол в человеке
10n01 ;(31.03.2008 23:17):
причём человек не сразу был таким
10n01 ;(31.03.2008 23:17):
он был сначала животным
10n01 ;(31.03.2008 23:17):
из чего я заключаю, что человека таким создало время
10n01 ;(31.03.2008 23:17):
в ходе эволюции
10n01 ;(31.03.2008 23:18):
что и оно сейчас воздействует на меня, внося в мой несчастный мозг Хаос.
10n01 ;(31.03.2008 23:18):
время как соперник бога
10n01 ;(31.03.2008 23:18):
время хочет убить бога
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:18):
но времени нет, разве не так_
10n01 ;(31.03.2008 23:19):
вот тогда и я поняла, что не так
10n01 ;(31.03.2008 23:19):
просто время - это как бы сила притяжения ко злу, понимаешь..?
10n01 ;(31.03.2008 23:19):
чем его больше, тем больше зла
10n01 ;(31.03.2008 23:19):
скажи, что ты это понял)
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:20):
тогда это не время, а сила притяжения ко злу_
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:20):
копящийся концентрат
10n01 ;(31.03.2008 23:20):
ну.. можно и так сказать) но легче - время
10n01 ;(31.03.2008 23:20):
да, связанный с действием
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:20):
мне почему то так не нравится
10n01 ;(31.03.2008 23:20):
я же раньше говорила, что время - это действие, помнишь?
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:21):
нет
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:21):
и люди активно пользуются этим концентратом
10n01 ;(31.03.2008 23:21):
я говорила, что времени нет, потому что эта мнимая единица. нет действия - нет времени
10n01 ;(31.03.2008 23:21):
много действия - много времени
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:22):
допустим
10n01 ;(31.03.2008 23:22):
"жизнь пролетела", потому что "нечего вспомнить", понимаешь?
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:22):
но действие может быть и добрым
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:22):
понимаю
10n01 ;(31.03.2008 23:23):
да. нельзя сказать что время - однозначно злое, точно так же, как нельзя сказать что бог - однозначно добрый
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:23):
поэтому время не совсем то.
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:23):
да.
10n01 ;(31.03.2008 23:23):
скорее так: бог - идеал, время - хаос
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:24):
кстаааааааааааати о__о надо будет тебе потом кое-что сказать
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:24):
или сейчас
10n01 ;(31.03.2008 23:24):
) скажи сейчас
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:24):
но сейчас не очень в тему
10n01 ;(31.03.2008 23:24):
неважно
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:24):
я просто задумался, а зачем бог тогда создал людей-животных
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:24):
и вспомнил
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:24):
что мне та странная девочка рассказывала свою теорию
10n01 ;(31.03.2008 23:24):
создаёт время
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:25):
да, зачем ему это
10n01 ;(31.03.2008 23:25):
чтобы убить бога
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:25):
бог создает время чтобы себя убить?
10n01 ;(31.03.2008 23:25):
нет
10n01 ;(31.03.2008 23:25):
время и бог равноправны
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:26):
может он его создает, чтобы существовать
10n01 ;(31.03.2008 23:26):
как два разных существа
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:26):
самому
10n01 ;(31.03.2008 23:26):
стоп. не перебивай.
10n01 ;(31.03.2008 23:26):
бог вообще ничего не создаёт, он есть.
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:26):
да. время - противовес?
10n01 ;(31.03.2008 23:27):
бог - это хранилище вселенской души, просто дом
10n01 ;(31.03.2008 23:27):
время - противовес, правильно
10n01 ;(31.03.2008 23:27):
оно и создаёт
10n01 ;(31.03.2008 23:27):
НО
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:27):
противовес абсолюта
10n01 ;(31.03.2008 23:28):
его цель недостижима
10n01 ;(31.03.2008 23:28):
это как в «1984»
10n01 ;(31.03.2008 23:28):
вечная война
10n01 ;(31.03.2008 23:28):
если время могло бы победить, то оно сразу бы умерло, понимаешь?
10n01 ;(31.03.2008 23:28):
конец света
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:28):
да..
10n01 ;(31.03.2008 23:28):
было бы нечего разрушать
10n01 ;(31.03.2008 23:29):
точно так же, как и бог не может полностью искоренить хаос, потому что тогда не было бы движения, значит, не было бы Бога
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:29):
надо же как-то заполнять эту пустоту...)
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:30):
я догадался
10n01 ;(31.03.2008 23:30):
ну вот..
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:30):
Получается, что то, что люди принимали за дьявола, на самом деле проекция))
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:30):
то есть время.
10n01 ;(31.03.2008 23:30):
)
10n01 ;(31.03.2008 23:30):
да
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:31):
хорошо
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:31):
продолжай
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:31):
про духа уже не актуально)
10n01 ;(31.03.2008 23:31):
глава следующая)
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:32):
а может и..
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:32):
рассказать?
10n01 ;(31.03.2008 23:32):
только быстро)
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:32):
я быстро
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:32):
есть Дух
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:32):
и все, больше ничего
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:32):
он хочет себя познать
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:32):
и засыпает
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:32):
и познает себя во сне
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:32):
во всем, что есть
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:32):
в боге, людях, природе, земле, космосе
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:33):
вот
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:33):
все)
10n01 ;(31.03.2008 23:33):
а зачем он живёт?
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:33):
она не указала
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:33):
но я решил, что это похоже на истину
10n01 ;(31.03.2008 23:33):
и почему спит?
10n01 ;(31.03.2008 23:34):
и как дух может спать
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:34):
она верит что мы все находимся в сингулярности
10n01 ;(31.03.2008 23:34):
это что
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:34):
и поэтому он спит
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:34):
это как большой взрыв
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:34):
вселенское количество духовной и материальной энергии
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:34):
находится в одном атоме
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:35):
даже меньше атома
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:35):
из ничто возник большой взрыв и вселенная
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:35):
но она считает, что не было взрыва
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:35):
что дух - это сингулярность
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:35):
вот так
10n01 ;(31.03.2008 23:36):
спит..
10n01 ;(31.03.2008 23:36):
дух..
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:36):
я не слишком перебил?
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:36):
да, в каждом из нас
10n01 ;(31.03.2008 23:36):
в каждом?
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:36):
еще она верит, что все мы - это один человек
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:36):
да, он везде
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:36):
я же сказал
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:36):
все это - это дух
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:37):
про человека мне гораздо больше понравилось..
10n01 ;(31.03.2008 23:37):
в моей теории тоже про это есть
10n01 ;(31.03.2008 23:37):
у бога единая душа
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:37):
продолжай
10n01 ;(31.03.2008 23:37):
и каждый из нас - бог
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:38):
я тоже так думал в детстве ^.^
10n01 ;(31.03.2008 23:38):
у меня так. по-моему то же самое, что и единый человек
10n01 ;(31.03.2008 23:38):
но не особый бог, а тот, единый
10n01 ;(31.03.2008 23:38):
все одинаковые
10n01 ;(31.03.2008 23:38):
попадаем в разные обстоятельства, в разные завитки времени, поэтому кажется, что разные
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:39):
но рождаемся одинаковыми..
10n01 ;(31.03.2008 23:39):
нет. рождаемся тоже по-разному.
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:39):
это, кстати, даже видно на близнецах)
10n01 ;(31.03.2008 23:39):
с разными генами
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:39):
но душа
10n01 ;(31.03.2008 23:39):
с разными предрасположенностями, наследственностью
10n01 ;(31.03.2008 23:39):
прошлым
10n01 ;(31.03.2008 23:40):
а душа всю жизнь у всех одинаковая
10n01 ;(31.03.2008 23:40):
душа - это призма
10n01 ;(31.03.2008 23:40):
она впитывает опыт и этим расширяет бога
10n01 ;(31.03.2008 23:40):
вообще время и бог всё время увеличиваются
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:40):
как вселенная)
10n01 ;(31.03.2008 23:41):
точно так же, как возрастает с каждой секундой количество прошедших секунд и постоянно растёт вселенная
10n01 ;(31.03.2008 23:41):
вот-вот)
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:41):
а вдруг он где-то там.. на краю))
10n01 ;(31.03.2008 23:41):
я же говорила..
10n01 ;(31.03.2008 23:41):
разве нет?
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:41):
что?
10n01 ;(31.03.2008 23:41):
Бог - на оболочке вселенной. эпидермис
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:41):
не говорила о_О
10n01 ;(31.03.2008 23:42):
говорила
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:42):
я из космического помню только что планеты - это хранилища душ
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:42):
я не помню ничего(
10n01 ;(31.03.2008 23:42):
ещё говорила, что он нас не может видеть, только чувствует очень-очень глубоко, как и мы его, потому что ему не видно нас за бесконечностью звёзд и галактик
10n01 ;(31.03.2008 23:43):
про планеты - это не моё)))))
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:43):
это не твое.
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:43):
я совсем этого не помню..
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:43):
а если бы помнил.. многое было бы иначе.
10n01 ;(31.03.2008 23:43):
и даже в стихотворении об этом писала..
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:43):
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:44):
я отвратителен, да
10n01 ;(31.03.2008 23:44):
Оно наблюдает за "высшей структурой",
За верой божественной в род весь людской,
В скоплениях звёздных , принявших фигуры,
Сокрытой от всякого, знавшей покой.
10n01 ;(31.03.2008 23:44):
нет, просто невнимателен
10n01 ;(31.03.2008 23:44):
вообще-то это всё довольно бесполезно, никто никогда не поймёт, пока не почувствует
10n01 ;(31.03.2008 23:44):
сам
10n01 ;(31.03.2008 23:45):
пересказывать процессы довольно глупо
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:45):
как чувствовать?_
10n01 ;(31.03.2008 23:45):
но...в тебе же их нет? приходится делиться
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:45):
хех_ как и я
10n01 ;(31.03.2008 23:45):
чувствую хорошо, полёт стабильный, давление в норме
10n01 ;(31.03.2008 23:46):
что «как и ты»?
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:46):
неважно_ резко сам себе разонравился
10n01 ;(31.03.2008 23:47):
может не продолжать?
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:47):
для того чтобы хотя бы войти в процесс, нужно быть как минимум внимательным
Angels Thanatos ;(31.03.2008 23:47):
чего никогда не было
продолжай пожалуйста
10n01 ;(31.03.2008 23:47):
ты всё равно не усваиваешь. для тебя это всё равно, что сказка.. а для меня совокупность тысяч фактов
На этой фразе немая достаёт диск из дисковода. Её лицо – мокрое. Камера опускается на руки, они мнут пластик круглой болванки, пытаясь смять и прошлое, все ошибки. Тонкой рукой девушка с резким звуком захлопывает ноутбук. Непонимание. В тишине слышны сдавленные рыдания.
…
Немая вся в сером, сидит посреди пустого зала своей квартиры. Её лицо похоже на лицо человека, находящегося в коме, только глаза открыты. Она не шевелится и не моргает. По залу распространяется тревога, кто-то говорит, что плёнку, наверно, заело, кто-то – что невозможно так долго смотреть на такое вот лицо, потому что оно как дыхание смерти – морозит. Но вдруг в динамиках появляется звук. Сначала совсем тихо, а потом громче и громче – это ветер. Он стучит в окно, разыгрывается буря. Девушка резко поворачивается – звуки ветра стали пугающими, слишком грубыми. В её фигуре только страх. Но тут комната озаряется дневным светом, лица немой касается детская улыбка удивления. Девушка щурится от света, исходящего из глубины комнаты, и уже смеётся – беззаботно, легко, как будто нет на свете жестоких детей, как будто нет равнодушных взрослых, безликих масс, одиноких ангелов, отвергнутых гениев, как будто нет её самой – с её чёрным прошлым и белым настоящим. Немая смеётся вопреки истерикам новорождённых, каждый из которых знает, что его ждёт впереди. Она задыхается от счастья – такого, какого не существует, пока действует сила притяжения Земли. Перед ней воплощается он – источник света, причина безудержной радости, мальчик-Море. Мы видим его спину – в синем вязаном свитере и светлую голову с шумящими волнами-волосами. Шум моря успокаивает.
Мальчик подходит к окнам и распахивает их одно за другим. Все зрители в зале ёрзают на креслах, пытаясь рассмотреть черты лица идеального юноши, но лица не видно. В комнату немой порывом влетает ураганный ветер, позволяя неестественно длинным тюлевым занавескам растянуться во всю длину помещения, обхватить Море и немую. Свет от мальчика выливается за окно, и тучи расходятся, погода проясняется, ветер умолкает, а занавески ложатся в причудливые формы на пол гостиной. Мальчик-Море разбегается, отталкивается руками от подоконника, и вылетает в открытое окно. Немая спокойна, она знает, что он вернётся.
Она восхитительна. Длинная лёгкая юбка в оттенках зелёного, странной формы оранжевая рубашка, длинные серьги из венецианского стекла. Камера обходит кругом – у немой длинные вьющиеся каштановые волосы, а одна прядь сплетена в расточку жёлтого цвета. Четыре года прошло с тех пор, как мальчик-Море вышел из её квартиры в окно. С того самого момента девушка больше не стриглась наголо. Но камера меняет фокус с волос немой на дверь: там стоит мальчик-Море. Она его сразу узнала, хотя его лицо и закрыто букетом из бумажных тюльпанов: он в синем, и от него веет спокойствием. Фоновым звуком вновь прорезается шум штиля, лижущего песок. Она хватает Море! Сумасшедшая парочка, кружась, несётся по коридору, бумажные тюльпаны разлетаются во все стороны по комнате. На пороге остаётся одиноко стоять огромный мешок деда Мороза, переполненный красным виноградом. (Многие критики потом ругали за это Ивана Игнатьича, якобы он не удержался от параллелей на собственную жизнь, соотнёс себя с идеальным образом Моря, но режиссёр оправдывался, что праздничный мешок – всего лишь необходимый атрибут чуда).
Море возвращается за виноградом и тащит мешок на спине в ванную комнату. Достигнув её, мальчик высыпает содержимое ноши в ванну, она заполнена до краёв спелыми плодами. Он берёт за руку немую и притягивает через порог к себе. Шум моря на какой-то миг прерывается щёлканьем дверного замка – Море запер дверь от посторонних звуков. Он жестом спрашивает, можно ли снять серьги с немой, а она одобрительно кивает, как на что-то, само собой разумеющееся. Медленно морской шум начинает складываться в музыку – тихую и прекрасную. Море уже снял цветные одежды с девушки, он берёт её на руки и кладёт в ванну, на виноград. Сам ложится рядом прямо в одежде, чем вызывает сдавленный смех в зале и в кадре. Мальчик разминает ягоду на губах у девушки, розовый ароматный сок стекает по строгой линии рта к шее. Немая, закрыв глаза от блаженства, слизывает сладкие капли, давит виноградинки о рубашку Моря, выкрашивая ткань в бордовый цвет, а он выкладывает из красной кожуры на её животе белого голубя. Музыка волн усиливается, становится прекрасно гармоничной, идеальной… Море не выдерживает и поднимает немую на ноги, они танцуют – забывшись. Их танец похож на плаванье в воде человеческого тела. Немая и Море неуклюже сминают ногами виноград, как древние египтяне. Кожу ступней давят жёсткие веточки и косточки, но танец от этого становится только более грациозным. Темп морской музыки нарастает, из классики превращается в джаз, рок-н-ролл, что-то феерическое. Очертания тел Моря и немой размываются от скорости, они будто парят над лужей из виноградного сока. Но – кадр – Море щёлкает в воздухе пальцами, музыка обрывается и он, поскользнувшись, неловко падет на девушку, прижимаясь к ней лицом. Немая, устояв на ногах, но сильно испугавшись, выпрыгивает из ванны, щёлкает дверным замком и прямо голышом выбегает в новогоднюю ночь.
Когда 3 дня спустя немая вернулась домой, Моря в нём уже не было. Началось мучительное беззвучие, голову сдавливала непроницаемая тишина. Но когда Море не появился спустя ровно четыре года, девушка начала чувствовать неконтролируемые изменения. Её сознание расслоилось.
На экране немая на фоне нарисованного карандашами моря. Сопровождающие звуки морского шума тоже неестественны, созданы искусственно на компьютере, тихие, они режут слух и даже вызывают лёгкую паранойю. Кадр делится сначала на два одинаковых, потом четыре, восемь, шестнадцать . В каждом секторе – неподвижное лицо немой. Но в одну секунду все шестнадцать лиц выражают разные состояния: возбуждение, истерию, растроганность, каприз, удивление, обиду, боль, интерес, сомнение, сон, мечтание, гнев, смущение, скуку, меланхолию, смех. Кадр держится минуту, потом начинает дробиться ещё и ещё, пока вдруг снова не составляет лицо немой из мельчайших секторов-пикселей. То же происходит с её ликом и на фоне разных мест – везде, где она только успела побывать за свою жизнь. То же – и с лицами девушки в разных возрастах. Такое впечатление, что крошечные кадры разделили между собой жизнь немой посекундно - так их много, вновь появляющихся на экране и складывающихся в одно привычное лицо. Итак, немая ощущала себя во всей своей диалектике: во всех настроениях, пространствах и временах. А потом – хлоп! – сжимала всё вновь до одной крошечной точки настоящего момента в душной комнате, полной электричеством натянутых нервов. И всю реальность затягивало в эту секунду - вечную, как и множество ей подобных. Все обстоятельства волшебно преображались в концентрированный ноль. Но тело немой продолжало странным образом излучать инфракрасные потоки, несмотря на раздвоение личности в бесконечной степени, на многолетнее молчание и бездействие. Это было безобразно страшно. И от этого немая сбежала в метро.
Днями напролёт она ездила по кольцу и идентифицировала себя с людьми, что сидели напротив, обретала чужую форму и чужую жизнь. Вот она толстая бабушка с красивым перстнем на среднем пальце и потрескавшимся маникюром. Вот она женщина лет сорока в дешёвом леопардовом пальто и с ярко-красной помадой. Вот она пьяный вонючий бомж, источающий ненависть, неудовлетворённость, зависть…
В один из этих дней, когда она, разбитая, уже поднималась по эскалатору своей станции, её пальцев, прятавшихся в рукав пуховика, коснулась рука Моря. Заглушив вой подземки, в ушах зазвучал долгожданный шум, природный, ласкающий. Они встретились случайно – если можно считать случайностью невинное упорство судьбы. Море сжал руку немой слишком крепко и отпустил только в своей квартире. Он провёл девушку в синюю, пахнущую солью гостиную, усадил в глубокий мягкий диван. Море, приятно шурша, достал из-за спины упакованный в блестящую упаковку подарок, дрожащим почерком на приклеенной бумажке было выведено: «С Новым Годом». Немая посмотрела в узорчатое окно: на улице действительно валил снег, в небе военными взрывами разлетались праздничные петарды. За мерцавшей упаковкой скрывался подарок, которого немая ждала уже слишком давно. Это было немое кино, чёрно-белое, о любви мужчины и женщины. Сюжет развивался непредсказуемо и влюблял каждого, кто даже ненароком цеплялся взглядом за экран. Мучительно короткое, но идеальное кино о самом важном.
Немая и Море смотрели фильм, утонув в голубом диване, потягивая вино – всего пятилетнее, но невероятно крепкое и пряное. И тут тишину расколол звук человеческого голоса. «Любовь, » - прошептала главная героиня фильма, усыпая вечным сном на хлопковом постельном белье, запутав пальцы в волосах любимого мужчины. Они выпили отравленного вина в первый и последний день своей неземной любви, чтоб навсегда оставить её мощь в морозном воздухе. По замыслу режиссёра культового кино, если бы у Ромео и Джульетты не было обстоятельств, загнавших детей в гроб, такие обстоятельства следовало бы создать искусственно, чтобы сохранить в вечности образец наивнейшей и стихийной любви. «Как хорошо, что наше с тобой вино не отравлено» - голос немой вырвался из гортани, будто где-то на другом конце вселенной взорвалась самая большая звезда. Девушка достала из уже уставшего молчать языка пирсинг и уснула на тёплом плече юноши. Ей снилось, что она дельфин, который сравнивает складчатую поверхность моря, сначала глядя на неё из-под воды, а потом выпрыгивая высоко над волнами. В её сне рассветало.
7.
Но однажды ночью Иван Игнатьич понял, что все его материализовавшиеся иллюзии – лишь слабая попытка казаться самому себе Богом. Тут следует пояснить…
До перевоплощения Иван Игнатьич много мечтал… Ему мнилось, что метафизическое ни чуть не менее реально, чем физическое. Ведь у идеи, рассуждал бородач, тоже есть причина и следствие, она меняет материальный мир, рождается и умирает, приносит счастье и боль. Она отличается от объекта реальности лишь тем, что её не фиксируют пять жизненно важных чувств человека. И вот, в состоянии сильнейшего шока от своих будней, Иван Игнатьич перенёсся туда, куда давно мечтал: в свой внутренний мир.
Но за всё время существования трёх террариумов новоявленного творца не покидало ощущение абсурдности происходящего. События вылуплялись одно из другого, как в глубоком сне, или же воплощали тайные страсти былого, живого человека, которым некогда был он сам. В них не было той таинственной гармонии, что сочится из каждой секунды в реальном пространстве. Судьба в мире бородача была лишь ностальгическим воспоминанием из прошлого - времени, когда он ещё не был настолько одинок. Божественная магия провидения существовала тут только в памяти, да в кино – не больше. Теперешние его маленькие жизни сочетали в себе соки передуманных мыслей, ярчайший блеск образов, собранных тогда, когда у него ещё был родной город и близкие люди, любимое занятие и хронические болезни, когда он жил. Когда же фантазии реализовались в реальных материях (из-за некоего сбоя в сознании Ивана Игнатьевича), иллюзорный мир всосал в себя, как чёрная дыра, духовные и физические силы бородача. Через несколько лет он почти полностью истощился. Фантазия иссякла, идеи, лишённые адресата и причины, замыкались на самих себе, не говоря уже о теле мужичка, которое теперь само больше походило на иллюзию, чем на материю. Исчез главный смысл ухода в себя – познание, приближение к тому уровню обладания истиной, что ведом лишь Всевышнему. Бородача не питали собственные творения, как мы питаем жизнью Бога. И в эту самую ночь, когда Иван Игнатьич осознал, что ещё одна малейшая фантазия, пусть даже о малюсеньком трудолюбивом муравье, загонит его тело в самый настоящий гроб, а сознание бросит на полпути к покою всезнания, его глаза раскрылись.
Итак, он уподоблял себя Богу. Думал, что способен творить, осознавать истину, вести постоянный диалог с Всевышним, независимо от контакта с внешним миром. Делал это не открыто, напоказ, а, что гораздо хуже, обманывая самого себя, подтасовывая факты, как непрофессиональный журналист. Сводя себя с ума! Но разлука с миром плоти дала о себе знать. Иван Игнатьич дошёл до самого страшного: он заглянул правде в лицо. Понял, что он никто, просто человек в ряду миллиардов таких же людей, равно зависимых от реальности, равно далёких от идеала.
Как только лицо его потекло нелепой улыбкой осознания, три террариума почти неслышно воспроизвели звук разбивающегося стекла. На Ивана Игнатьича сыпались осколки, приятно остужая кожу. Вся прошлая жизнь, прошлая смерть, несмелые надежды на знание и настоящее спасение, похожие на ливень, скользили по телу. Идеальная любовь. Всё превратилось в дроблёное стекло и слабо царапало тончайшее жилистое тело бородача, висевшего в воздухе, расставив ослабшие руки.
И вот, когда вокруг не осталось ничего, а грациозные паучьи лапы горе-режиссёра срослись в две неуклюжие человеческие подпорки с выступающими коленками, мир фантазии опустил измождённое тело. Иван Игнатьич упал с высоты своих надежд в мелкий оранжевый песок, состоящий из миллиардов песчинок-осколков. Он оперся на обжигающую мягкую поверхность, вступавшую в резкий контраст с его голубой кожей, наполовину изрезанной мелкими красными царапинами. Медленно, едва осилив собственный вес, он поднялся на ноги, приблизив больную голову к палящему солнцу. Вокруг раскинулась жестокая пустыня, которой не видно было конца и края. И он, голый и худой, пустой и скучающий, двинулся миллиметровыми шагами вглубь бархан, надеясь, что где-то там его ожидает обрыв пустыни одиночества. И губы Ивана Игнатьича во время пути шептали всё одну и ту же молитву, единственные слова, которые действительно слышал он из уст Господа:
«Есть Бог и сила его священна, и велика, и неоспорима. Есть человек, и малое тело его, и низость помыслов его, и грязь души его. И есть ангелы, и лёгкость их, и преданность их. Человек ничтожен, ведь нет правды в его словах, и нет искусства, и нет культуры, созданной человеком, потому что нет знаний в его душе. И все стихи - ложь, и всё масло – ложь, и все звуки – ложь. Закрыты двери пред душой его, потому что неоспорим Грех человеческий, и неисправим он во веки веков. Аминь».
2008-2010.
Концентрат смерти
© Copyright: Александра Солдатова, 2013
Свидетельство о публикации №113063004564
Свидетельство о публикации №113063004564
Рецензии