Свидание

«Свидание» - работа автора, холст, масло, 55х65

***
Солёный вкус такой желанной встречи 
Уже как будто тает на губах,
И озера мгновенный облик вечный
Всё той же солью сладкою пропах;
Песок к ступням ласкается, сочится
                меж пальцев, приглушая шаг на нет,
И мнится: лодку, что стрелою мчится,
Распял на месте жаркий синий свет…

СВИДАНИЕ С ИССЫК-КУЛЕМ

Волны, торопясь, бегут к ногам.
Иссык-Куль взволнован нашей встречей…
Некою причастностью к богам —
Мне всегда казалось, — он отмечен;
Я к нему — живому существу —
Обращалась в юности с мольбою:
— Освяти все то, чем я живу,
Нежностью небесно-голубою!

Опускалась нежность — в виде снов —
К моему ночному изголовью,
Голубым цветеньем вешних слов
Грела все, что мы зовем любовью:
Творчество, рождение детей,
Подвиги во имя силы духа…

Торопила время я — скорей! —
Суть схватив вполглаза и вполуха:
Все казалось — там, в большой дали,
Самое невиданное счастье…

Будто волны смыли, унесли
Праздники, каким дано случаться.
Праздность заменилась суетой.
Юность — лихорадочностью спешки…

Я пришла на берег золотой
Вновь забросить сеть своей надежды:
— Помоги, стихия! Стих и я —
Как сберечь союз, такой желанный?

Взволновалось озеро, тая
Свой ответ, как прежде, безобманный;
Лишь мелькнуло — рыбкой в глубине —
Слабое подобие улыбки:
— Мой ответ во мне, на самом дне, —
Страшный, и таинственный, и зыбкий…

***
Я — твой кувшин.
Любовь твоя — вино…
О винодел, услады просит глина,
Она звенит, иссохшая давно,
И тянет горло — хищно, плавно, длинно…
Мой винодел,
Отвергший праздность бог,
Будь чист, молю, перед лозой и глиной!
Из-под твоих уставших крепких ног
Из винограда брызжет сок невинный;
— Какая глупость, — думаешь, — кувшин:
Стоит, разинув рот в своем безделье…
Ты любишь труд, мудрейший из мужчин,
Но на двоих любовь твою поделим…
О, дай вина!
В нем — суть твоих трудов,
Всех дел твоих, и чаяний, и бдений…
Что без меня сиротский вкус плодов?
Мы с ним — как мать с ребенком — нераздельны…

Мой винодел,
Вдохнувший жизнь в меня,
Она во мне безумствует и бродит,
И горячей плененного огня
Мне чрево жжет,
Но тот огонь угоден
Моей судьбе,
И сколько новых мук
Еще приму, и только ради часа —
Чтоб как стрела, отринувшая лук,
К другим сердцам огонь по жилам мчался;
Лишь для того, чтоб стал бессмертным он,
Мой винодел кувшин упрячет в землю,
Чтоб дозревал в кувшине, точно семя,
Огонь, что в бесконечность устремлен…
Я — твой кувшин.
Люби меня, кляня, —
О винодел! —
Распахнуты подвалы,
И хлынул хмель,
И повторил овалом
Меня,
И звоном струй своих —
Меня!

***
Поцелуй — с аллилуйей рядом.
Целовать — пребывать в одном.
Поцелуй — перекресток взглядов,
Без дверей и без окон дом.
Поцелуй — это что-то в детстве
Примиряющее со сном,
Разрешенье — от яви в бегство,
Материнский ко мне поклон;
Поцелуй — полусмелый, быстро
С ветки сорванный плод тайком —
В звездных всполохах, в росных брызгах,
Обжигающий холодком, —
Пробуждение — по-цыплячьи
Шеи вытянув — в новый сон;
Поцелуй — это если прячут
Губы в губы, сердца — в полон…
Поклонения древний символ!
Нынче, к зыбке склонясь, сама
Дрожью губ выдыхаю силу:
В детский лобик — тепло ума…
Между явью и сном сторожко
Поцелуй охраняет грань…
Аллилуйя — прощанье с прошлым.
Поцелуй — обещанья дань…

А теперь угадай, попробуй, —
Что пригрезилось впереди?
Кто поклонится мне — до гроба,
Смяв цветы на моей груди,
С поцелуем одной лишь пробы,
С повелением губ — входи!?..

ТЕНИ

Целую хмурые глаза.
Не надо слов. Не надо песен.
Тебе твой мир сегодня тесен,
И мне об этом знать нельзя.
В водовороте быстрых дней
Мелькнет и этот малой каплей,
И в прожитое наше канет…
Смешно грустить, наверно, мне.

Бреду по улице ночной,
Неловко наступая в лужи.
И тени две, как наши души,
Безмолвно следуют за мной.
Одна огромна и светла,
Она меня опережает,
Шаги неловкие прощает,
Ошибки делит пополам.
И мне ее не обогнать.
А, впрочем, это и не нужно:
Мне так легко, сметая лужи,
За нею, светлой, вслед шагать…
Другая тень мала, черна,
Плетется нехотя за мною;
Все кажется, что за спиною
Мне кулаком грозит она…

Нельзя, наверно, уходить
С непониманьем за плечами,
И так по улицам бродить,
И думать трезво и печально
О том, что даже водопад
По сути — совокупность капель;
И что в былое наше канет —
То не воротится назад;
И что как тени —
Две души —
Не встретятся потом на свете…
Непонимание в ответе
За все, ушедшее в тиши.


***
Я люблю тебя сумрачно, горестно,
Изумляясь и веры страшась.
Неразгаданной медленной горечью
За былое мне платит душа.
Кто сказал, что бывает лишь в старости
Одиночество черной бедой?
Одиночество метит усталостью,
И безверием, и пустотой…
Обернется бессонницей, лампою,
Что качается на шнуре,
Обернется тоской бесталанною
Об ушедшей ненужной поре,
Обернется болезнью, бессилием,
Серым праздником, зимним дождем…
Обернется мечтою красивою
О несбыточном и о чужом,
И поселится старости вестницей,
Тихим кладбищем счастья в сердцах…
Одиночество — длинная лестница
Без начала и без конца…
Я тебя обрела негаданно:
Не надеялась, не ждала,
Словно раненой птицей падала
И паденьем в полет вошла…
Я люблю тебя горько и ласково,
Я тебя по ночам зову
Тихой песенкой, детской сказкою,
Сном несбыточным наяву…
Я люблю тебя сумрачно, горестно,
Изумляясь и веры страшась…
Неразгаданной медленной горечью
За былое мне платит душа.

***
Ты не знаешь этого пока еще,
Что живем с тобою в новом доме мы,
Срубленном на лысине пожарища,
Под покатой крышею соломенной…

В палисадник снегу понавалено.
У крыльца метелка спит с лопатою.
И следы округлых новых валенок —
Две тропы: из дома и обратная…

Ты сидишь в светелке над работою,
Для меня ворчливо локти выставив.
На тебя глядеть весь день охота мне,
Да боюсь светелку вовсе выстудить.

Я в сенях под самый верх развесила
Веники березовые, травные…
Как под вечер телу будет весело —
Вымыто, распарено, расправлено!..

Не жалея, дров пойду, подброшу я,
Снова след до бани пропечатывая,
И опять вернусь сказать:
— Хороший мой,
Чудо мое ласковое, чадо мое…

Дом стоит с затепленными окнами.
Снег в лицо сечет — колючий, жалящий…
Вновь в венце бревно стрельнуло, охнуло.
Оседает. Ставлен на пожарище…

***
Расставались —
Раз сто на дню…
Не бывать тебе одному!
Я терпенья возьму у трав
У нежнейших, чей голос тих, —
Смертью смерть каждый раз поправ,
Подниматься у ног твоих;
Безысходность надежды — риск,
Нищета первородных риз…
Пусть — разлука.
Телами врозь:
Корни с кроною — далеки…
В поцелуях дождей и рос
В небе ветви шумят, легки…
Научусь у немых корней
Быть опорой любви своей.
Расставание — не для нас.
Солнце вечно.
Лишь день угас…

СВАДЬБА

Чья-то свадьба гуляет в ночи.
Так отчаянно слышится: — Горько-о!..
Это прошлое в завтра кричит.
Это ласка добралась до горла…

Пьяной свадьбе кричать о любви,
Подсластив поцелуем тревогу, —
Словно солнечный зайчик ловить:
Как ни стискивай пальцы — без проку;

Что поймалось в зажатый кулак? —
Этот мед, невесомый, душистый,
Этот теплый бесценный пятак,
Этой радуги быстрые искры?..

Нет, поистине, — лишь по усам
Потекло, ну, а в рот — не попало…
Можно свадьбу не раз отплясать,
Обладанию множества — мало,

Оттого, что оно — не любовь,
А бахвальство былого пред завтра,
Лишь звено вожделенных оков —
Что желанное взято и смято…

А Любовь — это только Сейчас:
Миг — без прошлого, без продолженья,
Это небо ласкающих глаз,
Трепет сердца и губ искушенье…

Разве выпьешь небесную синь?
Разве солнце упрячешь за ставни?
Если в сердце любимый — один —
И в другом — вдруг единственным станет,
Пусть хоть в сотне, — от этого он
Разве может померкнуть на свете?..
Обладание кем-то — полон.
Жить в полоне — стремиться из клети…

Что же плачу, уткнувшись в стекло,
Словно горько — от свадьбы шумящей?
Это нежностью горло свело —
Безысходной, своей, настоящей…

***
Хотя б за то, что были вместе,
Не лги, пожалуйста, не лги…
Пусть прогремят в пролете лестниц,
Как мячик брошенный, шаги,
Пусть пальцы грустные забудут
Тепло волос, смятенье губ…
Я просто знаю:
Если любят,
То, уходя навек, не лгут…
Не говори: промчится месяц,
Глаза у страха велики…
Как слышу я в пролете лестниц
Твои поспешные шаги!
Не побегу, не крикну: что ты!..
Люблю, люблю, люблю, — вернись!…
Я буду слушать тихий шепот
Капели, бьющей о карниз,
Я буду слушать шум моторов
И взрывы хлопнувших дверей,
Я буду счастье мерить горем
И к черту слать твоих друзей…
Ведь знаю, верить мне по силам
В любую ложь из губ твоих
Лишь потому, что я любила
И, может, сразу за двоих.

СТАРУХИ

… И чем выше возносит удача —
Тем стремительней падаешь вниз!
Так на лавке старухи судачат,
По-другому, но эта же мысль…

Прохожу мимо них, ощущая
Всею кожей буравчики глаз,
Занимая их тем, что чужая, —
От чего, мол, господь меня спас?

От удачи, предтечи паденья?
От молвы? От веселья-вруна?..
Слишком смело открыты колени.
Слишком гордо шагаю одна…

Ах, старухи, вещуньи, сороки,
Одуванчики в белых платках!
Вы к себе примеряете сроки
До полета — за облака,

И обыденным кажется это
В ваших съеденных временем ртах…
Я для вас — пережитое лето,
Толкотня, беготня, суета.

На скамейку присяду к старухам —
Мне сегодня их суд по плечу,
Расскажу потихоньку, на ухо,
Самой старой — откуда лечу…

***
Родила я сына в полдень душный
Дня Петрова, что покосом светел.
Соловьи замолкли
И кукушки
От птенцов попрятались и сплетен.
Соловью отныне не до басен —
Ни руладой свой очаг не выдаст,
Кукушонка сирого на вырост
Взял к своим, не чуя, что опасен…

Я всю ночь пою, склонясь над сыном, —
Не кукушка вовсе, не певица, —
Вместо птиц пою, за все повинна,
Что отныне в мире сотворится.
Оттого порою рвусь на части:
И с дитяти глаз отвесть не в силах,
И совсем другим провижу счастье
В той весне, что песня воскресила.

Не в укор ли вдруг из колыбели
Вспыхнет взгляд провидящий и жгучий?..
Чья душа горит звездой падучей
В беззащитном, хрупком, нежном теле?
Недосуг задуматься об этом,
Ведь нельзя на миг отнять у детства
Всех даров, чем будет жизнь согрета
Для любви рожденного младенца,
Для любви одной, которой нужно,
Чтоб рождались люди, травы, птицы…
Для любви,
Что ищет, как кукушка,
Теплых душ, где можно пригнездиться…

УЕДИНЕНИЕ

Детские шалости, радости, ссоры —
Вот моя няня,
Мой сторож бессменный,
Вот моя звонкая светлая Сороть,
Вот мой Михайловский парк вдохновенный…

Уединение — только разлука?
Это — когда убежал от безделья,
От суетою набитой недели,
От наглецов, заходящих без стука
В комнату, в думы, в судьбу и в надежды…
Кажется им — они вносят веселье!
О кредиторы знакомств неизбежных!
Я ухожу и прощаюсь со всеми.

Я уезжаю в далекую ссылку —
Я возвращаюсь в родимое детство.
Я выбираю в наперсники бегства
Старшего сына и младшего сына;
Вот где веселье — взахлеб, без оглядки,
В нем, словно в зеркале чистом, безгрешна;
Дни вдруг покажутся лугом безбрежным,
Строчками в пушкинской вечной тетрадке;
Здесь мне не скажут,
Что труд, мол, — не женский;
Сказку! — попросят, пристроившись тесно…
Уединение, здравствуй, блаженство! —
Тайны, открытия, слезы и песни…

СИРЕНЬ ЦВЕТЕТ

Сирень цветет —
Блаженство и печаль…
Границы дня и ночи поразмыты.
С тревожных чувств, что мной давно забыты,
Сирень сняла незримую печать,
Как будто с уст —
Но с чьих, уже не помню, —
Сняла заклятье сна и немоты…
Душистый сад ворвался в сумрак комнат:
В кувшинах, в вазах, в тазиках — цветы…
Я окунаю дрогнувшие пальцы
В сирень, как в дождевые облака.
Она смеется, лезет целоваться,
Метет метелью теплой по щекам…
И вспоминаю детские приметы:
Найти цветок, похожий на звезду, —
Не ту, что в небе, ту — что в сердце светит
У совести и веры на посту…
Пять лепестков — раскрытая ладошка
Приносят счастье жаждущей душе,
А если даже счастлива уже —
То будешь больше счастлива немножко…
Блаженство детства,
Зрелости печаль…
Как можно полагаться на случайность!
Сирень мне спать мешает по ночам —
Кресты цветов летят, как стаи чаек…
Обман сирени взял меня в полон,
Не отпускает тень мою из сада…
Прошу: уйди, мне ничего не надо,
Дурмань других, кто молод и влюблен…
Но шла сирень за мною по пятам.
Ей не понять — раскрытой, щедрой, нежной:
Чем больше счастья — тем больней беда.
А страх беды острее, чем надежда.

***
Ты одинок и стар,
Еще того не зная.
В водовороте встреч живешь,
Вкушая лесть…
Но, высмотрев тебя,
Кружится старость злая,
Подъмля тяжких крыл
Уже разверстый крест…
Ты проводил гостей.
Цветы расставил в вазы.
Поближе к печке сядь и засмотрись в огонь:
Как гложет чурки жар —
Лаская и не сразу…
За стенкой спит жена,
И снится ей другой.
Так пребывай и впредь в невежестве успеха
Средь вянущих цветов и жадного огня,
Лишь в небо не гляди,
Не спрашивай у снега,
Зачем бездонен взгляд у неба и меня.

Ты одинок и стар,
Когда идешь, ссутулясь,
И ставя вкось следы на мартовской тропе.
И знаю только я
Последнюю из улиц,
Где через много лет заплачут о тебе.
О, только не ищи —
Не расколдуй прозреньем
Пресытившихся толп тебя следящий взор:
Не знают и они,
Как узок круг паренья,
Как тяжелы крыла
И как зрачок остер…
Не приходи ко мне не нынче и не позже;
Когда бы ни пришел —
Всегда не будет в срок.
То правила игры:
Ведь ты не мною брошен,
Хоть знаю раньше всех —
Ты стар и одинок.

НА ВЕЧЕРЕ БАРДОВ

Гражданская поэзия…
Душа идет по лезвию,
Под пальцами не струны — тетива…
Пронять правдивой песнею —
Пробить броню из плесени,
Весь мир наш покрывающей снова…

Ловушка, западня, стрела из чащи —
Напевом оперенные слова.
Поэзии поддельной с настоящей
Различия не знает голова…

А сердце? Кто в наш век поверит сердцу!
Шестое чувство? Сыщикам нужней!
Нам, перешедшим вброд ГУЛАГ, Освенцим
И вновь ГУЛАГ — не стать уже нежней…

Пусть девочка со сцены глянет мудро
И — вновь и вновь — натянет тетиву…

Чем стать пропойцей горьким, беспробудным,
Чем сытым быть в неубранном хлеву,
Доской тупой — в супружеской постели,
Надсмотрщиком — у собственных детей,
То лучше быть пронзенным, в самом деле,
Стрелой тебе неведомых идей…

А девочка все медленней
Перебирает струны,
Печальным взглядом ведьминым
У ног считает трупы…

ОТДЕЛ ПОЭЗИИ

В редакции, прокуренной насквозь,
Где можно шляпу вешать и на воздух,
Куда заходит каждый — как не гость,
А как хозяин сумрачный и поздний,
Где места нет иллюзиям сердец,
Где надо всем бесчинствует рассудок,
Где телефон трезвонит, наконец,
Сдается мне, в любое время суток,
И в трубке бьются чьи-то голоса —
То свысока, то льстиво, то сурово…

Вот здесь мои тревожные глаза
Глядят на мир почти до полседьмого.

Привычный мир.
Твой перечень непрост:
Не только — дым, звонки и визитеры,
А через бездну самый шаткий мост
Меж тем, что есть, и что рождает споры —
Не истину, она всегда одна,
А снова лишь названия ошибок —
Слова словес,
И все растет стена
Непониманья низкого пошиба,
Дурмана рассуждений — от печи,
Порочный круг привычных заблуждений…

Как хочется порою — хоть кричи! —
Чтоб в эту дверь вошел однажды гений:
Поэму, стих, а то и строчку — пусть —
Он внес бы в сумрак наш сияньем звездным…

До полседьмого все дождаться тщусь.
А он придет, наверно, слишком поздно.

ПОЗДНЕЕ СВИДАНИЕ

Моей подруге счастья хочется.
Она идет среди дерев —
Почти в грядущем, как пророчество,
Почти привычно, как припев…

А снег летит с небес узорчатых
И серебрит поддельный мех
На старой шубке в темных росчерках
Минувших зим и весен всех…

Но, удаляясь, шубка светится
Среди чернеющих стволов,
Как в небе — звездная Медведица
Сквозь мглу невидимых миров;
Она спешит, она надеется,
Что кружит в поисках не зря…

С задетых веток следом сеется
Густая пудра декабря.
Сникает небо, смотрит, грустное.
На взлет ровесницы моей —
Неудержимый, как предчувствие
О ложном солнце зимних дней,
О кратком веке звезд,
Разбросанных
И там, и сям, — бесценный сор!..
О странном счастье —
Быть невзрослыми
Своим годам наперекор.

ВОСПОМИНАНИЕ О КУВШИНЕ

Как стар кувшин.
Как много лет ему.
Уже замшел он в сырости подвала…
А соку, в нем пылающему, мало
Бродить в себе, безумствовать в плену,
Искать свою сверкающую суть,
Сокрытую печатью пропыленной…
Сперва был кислым он, пока зеленым,
И заточенье принял, будто суд;
Но чуял мощь свою,
Предвидел власть,
Таил до срока струи звезд и речек,
И знал, что одиночество не лечит —
Из всех частей одну ваяет страсть!
Когда кувшин
Взорвется и прольет
Весь мир, рожденный заново и терпкий, —
Пусть те плоды,
Что в прошлый век отвергли,
Теперь любой с ветвей забытых рвет…
А что кувшин?
Осколки, хлам, зола…
Но в каждом сердце — древний привкус глины,
И в жилах — огнь с вином наполовину,
Наполовину — солнце и земля!