Внук Калиты. Исторический роман. Отмщение Храброго

 
  Отмщение Храброго

Седой рассвет едва забрезжил.
Владимир встал, раскрыл окно.
Внутрь, унося обрывки снов,
Вмиг устремился воздух свежий.

Он глянул вниз. В проем оконный
Отчетливо была видна
Кремля разобрана стена.
За ней—плес Нары полусонный.

На нарском берегу, покуда
Мог зрить его хозяйский глаз,
Лежал строительный припас
Камней и глины, бревен груды.

Лишь после битвы Куликовой
Он выбрал время, наконец,
Чтоб перестроить детинец,
Имея план в основе новый.

А на душе было тревожно:
Купец из Таны говорил,
Что хан у фрягов закупил
Товар военный всевозможный.

И как-то там сейчас Елена
С сынишкой маленьким в Литве—
Все показать его родне
Она хотела непременно...

Похож, стал терем пробуждаться—
Скрип половиц, хлопки дверей.
И конюх крикнул на коней:
“Довольно, бесы, баловаться!”

Вдруг, разом город пробуждая,
Понесся колокольный звон,
К заутрене со всех сторон
Людей во храмы собирая.

Прорвавшись в горницу снаружи
Запел пастушеский рожок...
И вдруг поспешный конский скок
Ударил дробно князю в уши.

Владимир сразу рассердился:
Кто в город смел табун загнать
Ему хотелось тотчас знать...
Дверной проем вдруг отворился.

Дружинник пыльный появился.
Спросил его, еще сердясь:
“Что надобно?!” —“Татары, князь!”—
Ему дружинник поклонился.

“Где видели? Когда и сколько?!”—
И вперил в воина он вмиг
Взгляд глаз своих серостальных,
И тот едва ответил только:

“Вчера вечор на Лисьем броде...
Тыщ пять...у речки Осетра.
Но шли и шли еще вчера...
Олег рязанский с ними вроде...”

—Что, к Дмитрию послали с вестью?
—Как толь все поняли, вчерась
Олекса Дмитрич, светлый князь,
Послал нас. Выезжали вместе.

Олекса Дмитрич—наш боярин,
Веля без роздыху скакать,
Остался “языка “ там брать,
Чтобы доставить государю.

Вошел поспешно Новосилец—
В глазах тревожно встал вопрос:
—Что, княже, все-таки стряслось?
—Татар дозоры уследили.

Идут, похоже, всей ордою.
Всех мужиков вооружить!
Как рать сберешь—к Москве спешить,
Покуда избегая бою.

Весь порох —в монастырь Владычный—
Он пушками вооружен,
Врага пока задержит он,
Тем паче—укреплен отлично.

Затренькало тревожно било,
И, вторя, как сестрице брат,
Ударил колокол в набат—
На миг аж уши заложило.

Князь сам дозоры выслал к бродам,
К соседям разослал гонцов,
И жители со всех концов
К Можайску двинулись в подводах.

А Новосилец ополченье
Уж на десятки разбивал
Завидя князя, подскакал
 В одно короткое мгновенье.

“Оружье все раздать и брони,
все, что останется—в обоз!—
Владимир жестко произнес,—
И увести людей всех нони.

К утру— чтоб ни души единой!
Последним с войском сам уйдешь,
Град пред уходом подожжешь—
Сожгут татары все едино!

Со мною—тридцать добрых кметей—
Давно пора мне быть в Москве!”
И князь отряда во главе
В Москву  помчался, аки ветер.

Коровы, люди, скарб, телеги
Пред ним мелькали, сторонясь.
Их обгонял с отрядом князь,
Гоня коня в жестоком беге.   
 
 Во след ему поклоны клали:
“Спасибо, родный, упредил!”
А горло горький ком сдавил
И слезы чуть не набегали.

Детей вот этих, старцев, женщин
Сегодня защитить не смог,
Но погоди же, будет срок
И для тебя, Орда, зловещий!

                *  *  *
Копыта ковано стучали,
Тянули лапы ветви древ,
А он, опасность всю презрев,
К Москве мчал с тридцатью мечами.

Близ полночи оборотился.
Юг пламенел, аки восток.
Знать, Новосилец град поджег—
Владимир враз перекрестился.

Такое зарево пожара
Пожалуй, и с Москвы видать.
Оно должно всем знаком стать:
Беда пришла. Война. Татары...

А утром весть помчит с рассветом
На дымном языке костров
До дальних русских городов,
Лишь за Литвой заглохнув где-то...
       *  *  *               

Взорвав тяжелое молчанье,
Блеснув, как в тучах молний свет,
Вошел Владимир на совет,
Прервав сомненья и гаданья.

Все поняли, как не хватало
Его, как части составной
Того, что Русь зовет Москвой —
В душе у всех спокойней стало.

—Прости, я, государь, с дороги!
—Я тоже не с постели встал! —
Глас брата радость выдавал,—
Уж смотру войск свели итоги.

Татары Серпухов спалили?
—Я сам зажечь приказ отдал,—
Ответ Владимир брату дал,—
Исполнил волю Новосилец.

Встал Киприан: « Смиритесь, бесы!»
—Врага позвать штоль на постой?!
Не быть тому, пока живой!—
Глас князя скрежетнул железом.—

Орда идет зорить нас снова.
Разбою должен быть предел!
Дорогой поле приглядел —
Не хуже будет Куликова!

Что думать—выступать уж надо!
—Шесть тысяч против тридцати?!
То, брат, безумие, прости.
Уж решено: Москву —в осаду!

Будь десять тысяч—в поле б вышел!
—У Ольгердовича три рать...
—Акхозю Дмитрию держать,
А у того —тумена свыше...

Нам надобно набрать тыщь двадцать...
Москве в осаде месяц быть!
—Я, государь, хочу просить
В Москве в осаде мне остаться...

—Нет, Храбрый князь, тебе—иное:
На сбор с заката чтоб идти
Ко мне вельми длинны пути—
Возглавишь место ты другое.

—Чтоб бить врага, на все согласный...
—Тогда, князь Храбрый, выбирай:
Хошь Волок, ну, а, хошь Можай—
Везде есть воински запасы.

—Раз так —я Волок выбираю!
—К Переяславлю ближе.Добро.
Что скажешь ты на се, Боброк?
—Я этот выбор одобряю!
—Тебе, Морозов, воеводство.
Боярин, борони Москву!
Не по величью—по уму
Тебе вверяю руководство.

Дружинников тебе не будет—
Лишь полусотня во Кремле.
Места ж на городской стене
Займут из ополченья люди.

—Мне воеводою над быдлом?!—
Морозов вспыхнул,—тоже,честь!
—Оставь, боярин, свою спесь!
Как говорить тако не стыдно!

В Москве княгиня остается.
Намедни сына родила.
Рожала тяжело— слегла.
Я выступлю с закатом солнца

На Переславль. Уйдешь с рассветом?
—Нет, Новосильца подожду—
С ним сотен семь, может, придут...
Пойдем на Волок в полдень где-то...

—Все. По местам, бояре! С богом!—
В задумчивости Дмитрий встал.
В резном окне закат пылал.
Мелькнула грусть в обличье строгом,—

Ну, наконец, одни остались...
Поговорить-то недосуг—
Все беды навалились вдруг...
Как Тохтамыша мы проспали?!

Нас убаюкал мирной тишью,
Врасплох подкрался, как змея...
Теперь зело корю себя
За успокоенность излишню!

—Что Евдокия не с тобою?—
Владимир брата вопросил.
—Поездку лекарь запретил.
Да и народ тем успокою...

—А я, брат, по своим тоскую.
Должно в Можайск с Литвы в пути—
Гонцов послал перехватиь...
Не знал допреждь тоску такую!

—Похоже, хан больших сражений
Стремится все же избегать,
А то не крался бы, как тать,
Сказал Боброк соображенье.

—«Я мыслю, взяв Москву в осаду,
Хан станет княжество зорить.
Тут мои конники громить
Начнут ордынские отряды.»

Вдруг голос Дмитрия стал строже:
« С татарской силою большой
с полком не ввязывайся в бой—
подстережет и уничтожит.

Навалятся коль всей Ордою,
Сколь б не успел людей собрать,
Спеши ко мне, брат, отступать,
Пока не встретишься со мною.»

Смеркалось. Поздний луч заката
Тревожно в образах алел.
Взгляд Дмитрия вдруг потеплел
И он шагнул навстречу брату.

Изрек: «Прощай!» Князья обнялись.
Добавил Дмитрий: «Очень рад,
Что вновь со мной ты, храбрый брат.
В тебя я верю!» С тем расстались.
                *   *   *
 На небе всполохи играли,
Град утопал в вечерней мгле.
Тревожно было на Москве.
К беде собаки завывали...

Владимир в терем свой вернулся.
Как княжеский велел уклад,
Спешил уж дворский на доклад.
Князь от доклада отмахнулся:

“ К утру обоз готовь к походу—
тебе сие не в новизну:
еду, оружие, казну,
все ценное грузи в подводы.

Оружие раздать всем слугам—
Ордынцы могут быть кругом.
Я догоню тебя с полком.
Спасай казну, коль будет туго.

Ключи Морозову оставить!”
—“Растащут...Вина и меды...”
—“В осаде большей нет беды,
чем пир во время битвы править!

До капли вылить все единой!”
Войдя, князь в зале гостевой
Узрел набросок черновой
Изрядно писаной картины.

—“То  Грек поход на Дон рисует...
тебя искал. Хотел просить...”
— Вели мне в трапезной накрыть.
— Его— ко мне. С ним потолкую.

Князь скинул брони и умылся.
И, выпив квасу, сел за стол
Тут тихо в залу Грек вошел
И кротко на него воззрился.

“ Садись со мною, Феофаний!
Вот вина, вот стоят меды,
Бери любой сколь хошь еды...
Картина— плод твоих стараний?”—

По-гречески князь ладно молвил.
—“То лишь набросок черновой.
Был, государь, еще другой,
Но этот лучше я исполнил”.

—Знай, отче, что Москве— в осаду.
Опасно тут. Идем со мной.
Иль город выбирай другой,
Но оставаться здесь не надо.

—Решил я к Сергию в обитель...
—Иди, коль выбрал путь такой.
—Рублева—отрока со мной
зело прошу я, отпустите...

Великий дар ему от Бога,
Искусством всех нас превзойдет...
—Бери.— Родня тут, он нейдет...
—Скажи, велю!—князь молвил строго,

—Есть, отче, деньги-то в дорогу?
—Здесь нет, поиздержался я...
—Ну, так бери вот два рубля!
—Не заслужил я столько много...

—Когда Орда будет разбита,
заслужишь. Отче, знай, всегда,
коль вдруг придет к тебе беда,
князь Храбрый для тебя—защита!
                *  *  * 
К утру  Москва встала в тревоге—
Князь Дмитрий с войском в ночь ушел.
Но тут вдруг Новосилец ввел
Семь конных сотен видом строгих.

Владимир к новому походу
К полудню подготовив рать,
Велел Морозова сыскать
И распекал зло воеводу:

“Не вижу дел твоих, боярин!
Где ополченья высший чин?
Не видно слободских старшин!—
Сжал кулаки Владимир в яри,

—Почто людей на стенах мало?
Никто приказы не кричит...
Охрипли, что ли бирючи?—
Во гневе дальше продолжал он,

—Всяк место должен знать у башен,
Расставь на стенах пушкарей,
Обучишь к бою коль людей,
То Тохтамыш будет не страшен!

И караул устрой, как надо:
Чтоб каждый знал порядок смен,
Начальных, время перемен—
Тебя ль учить делам осады?!

Чрез два часа уйду с дружиной...
Иван Семеныч, дорогой,
Пойми: нельзя шутить с Ордой!
Начальник ты теперь единый...
                *  *  *
Не зря он выбрал ламский Волок:
Посредь дорог торговых он,
К тому ж прекрасно укреплен,
И к Переславлю путь не долог.

Была и личная причина—
Годов двенадцать, этак, вспять
Не смог великий Ольгерд взять—
То сватовству было почином.

Жену дозоры уследили
Перед Можайском где-то близ,
И в Волок с сыном, как сюрприз,
К нему с почетом проводили.

Когда вошла Елена с сыном,
Немедля князь навстречу встал,
Ее в уста поцеловал
И сына обнял с нежным пылом.

Порасспросив все про дорогу—
Не приключилось ль с ними бед,
“Здесь оставаться вам не след,—
сказал вдруг ласково и строго ,

—в Торжок уедешь завтра, лада.
Боярски семьи все с тобой—
Нам недосуг теперь с семьей.
Прости, готовить рати надо.”

Елена улыбнулась грустно,
В глазах мелькнула влага слез
И душу тронула всерьез.
Но смог не дать он воли чувствам.

И молвил, помолчав немного:
“Прощай до вечера. Ступай.
С пути устала— отдыхай.
Я сам велю собрать в дорогу.”

Владимир проводить их вышел
И с ними дворского послал.
Вдали отряд, видно, скакал—
Коней он гулкий топот слышал...

Со всех сторон стекались люди,
Спешили конники, пешцы...
Но из Твери его гонцы
Весть принесли: тверских не будет.

Ответил Новгород отказом.
Иного, впрочем ,он не ждал,
И укрепляться продолжал,
Все подчинив своим указам.

Жизнь подчинил войны законам,
Все изучал, во все вникал,
Людей толковых расставлял
Согласно воинским канонам.

А рать, меж тем все разрасталась.
Не иссякал приток людей.
Уж восемь тысяч в девять дней
Под стягом Храброго собралось

Весть о Донском его взбесила:
“Никак я брата не пойму:
зачем ушел он в Кострому,
когда почти собрали силы!

Улиты, черепахи, трусы,—
Он северных князей корил,—
Ждут, что Орды остынет пыл,
И враг уйдет в свои улусы!”

Теперь от Ржева до Можая,
До Дмитрова с самой Москвой
Осталась под его рукой
Земля обширнейшего края.

Князь строгий воинский порядок
На той земле везде внедрял,
Неисполнительность карал,
Казня виновных без пощады.

Сеть боевого охраненья
Владимир у себя создал
И вскоре достоверно знал
Ордынцев каждое движенье.

Дозор, легкие сторожи,
Десятки конных эстафет...
Орды читали каждый след
Лихие сакмогоны тоже.

Он, также сознавая,
Что голод может угрожать,
Велел ресурсы собирать
Для разоренного  Ордою края.

За рожь, горох, овес, пшеницу,
За солонину и корма,
Князь с дальнозоркостью ума
Велел платить и не скупиться.

Из края провианта вывоз
Строжайше Храбрый запретил.
И вскоре каждый ощутил,
Что воинский запас их вырос.

Однажды, объезжая рати,
От Новосильца он узнал:
Купец с зерном обоз угнал,
В лесах пообъявились тати...

Немедля по его указу
Вернули тот обоз назад,
Лихих разведчиков отряд
Ловил и вешал татей сразу.

Ватаг разбойных атаманы,
Купец, что гнал в Торжок обоз,
За мзду дозволивший провоз,
С ним сотский городской охраны

Стояли на помосте вместе.
На площади кипел народ—
Гадали, что произойдет
И кто стоит на лобном месте.

Бирюч указ великокняжий
Народу громко зачитал.
Князь на казнимых указал
И молвил, чтобы слышал каждый:

“Вот эти вот—хуже ордынцев.
Ордынцы грабят род чужой,
А эти лиходеи — свой!
Повесить татей и мздоимцев!

Разведка нас уведомила:
Москвою первый штурм отбит,
Акхозя— ханский сын убит,
В честь этого пошел на милость.

Коль кем такое повторится—
Так не отделаться легко,—
Князь на помост махнул рукой,—
Я все сказал. Всем расходиться!”

Народа море изумилось:
Коль виселица милость есть,
То что же следует почесть
Тогда за княжеску немилость?

Разбои сразу прекратились,
На сбор спокойно шел любой—
Князь твердо под своей рукой
Держал пути, что в град сходились.
                *  *  *
Владимир поздно возвращался
Из лагеря. Луна блином
Свет призрачный лила кругом.
Им спящий город освещался.

Как будто кто пройдя с лукошком,
Рассыпал в небе зерна звезд.
Стояла тишина окрест,
Лишь кони фыркали сторожко.

Уже ворота миновали,
Как князь услышал за спиной
Шум, голосов тревожный рой,
И там о нем упоминали.

“Узнай! Он сотского отправил.
С гонцом вернулся тот:”Беда!
В Москву вломилася Орда!”—
Сказал—как обухом ударил.

Заржав, свечой конь развернулся—
Владимир вспять поворотил.
Протяжно где-то волк завыл
И спящий ветер вдруг проснулся.

Вмиг туча темная закрыла
Луну невиданным крылом...
Владимир мчался напролом—
Лишь скорость горечь слез гасила.

Как лев он в свой шатер ворвался...
И Новосилец здесь не спал—
Совет с боярами держал.
Недавно лишь один остался.

Князь, охватив все взглядом разом,
На лавке добрый жбан нашел,
Тяжелым шагом подошел,
Хватил ковш пенистого квасу...

“Усиль дозоры и сторожи!
Москва взята. Орда в кремле...
Хотел поспать— весь день в седле...
Но нынче вновь нам спать негоже.

Вели собрать к шатру с рассветом
Всех сотских, тысяцких, бояр—
Похоже, что войны пожар
К нам обернулся новым светом.

Мне с чертежом земель окрестных
Достань новейший пергамен,
Проверь назавтра крепость стен,
Исправность всех стенных навесов.

Я мыслю: отступать не будем,
Нам час, минута дорога—
Ведь таят силы у врага,
А к нам идут пока что люди.”
                *  *  *   
 В три дня всю Русь весть облетела,
Что сожжена Москва ордой.
И чувство ярости святой
Вмиг накалилось до предела.

Волшебной силою сковала
Как будто бы Москва Орду...
Но вот попала Русь в беду—
Волшебной силы той не стало...

Москвы не стало сердце биться...
Когда тягчайший час настал,
Народ Руси вдруг осознал:
Москва— единственна столица!

Победа поля Куликова
Вновь гордостью в сердцах росла,
Объединяться вновь звала
К знаменам  Храброго, Донского.

Смоляне, брянцы, новгородцы,
С тверской окраинной земли,
С Рязани даже люди шли,
С окраин шли нижегородцы.

Кто даже мыслил отсидеться,
Иль руки на беде погреть—
С падением Москвы взлететь,
Вдруг понял, что не отвертеться

От столкновения с Ордою:
Поодиночке разобьют,
Наложат дани вновь хомут—
У хана не купить покою.

Владимир и не думал даже,
Что возрастет людей приток...
Но рос и рос людской поток,
Чтоб дать отпор злой силе вражьей.

Оружья таяли запасы.
Князь оружейников собрал,
Материал и снасть достал,
И закипело дело сразу.
                *  *  *
Прокрался в лагерь синий вечер.
На стенах княжьего шатра
Немая шла теней игра
Со светом, что давали свечи.

Над чертежом земли окрестной
Владимир голову склонил.
И Новосилец тут же был—
Сверял в уме со схемой местность.

“Тумен сильнейший Кутлабуги
с разведкой Тупик проследил,
за Рузой “ языка ” пленил—
к Можайску движутся, бандюги!—

Прервал молчанье воевода,
—Эмир, как ястреб, рвется в бой,
Чтоб кончить, государь, с тобой—
Разбою чтоб была свобода”.

—Волчонку тигром стать мечталось...
пора уж зубы обломать...
Ну, погоди же, крымский тать!
На нони сколько сил собралось?

—Уж, государь, пятнадцать тысяч...
коль будут дальше так идти,
в три дня дойдет до двадцати—
найдется чем эмира высечь!

Огонь свечей заколебался,
На стенах тени пошли впляс.
Пред взором цепких княжих глаз
Дежурный сотский показался:

—с Москвы дружинник встречи просит,
броня в запекшейся крови...
— Ко мне немедленно зови—
Вот у кого мы все расспросим!

Вошел дружинник изможденный.
С поклоном перед князем встал.
Шрам на щеке его пылал,
Доспех весь бурый, иссеченный...

—Где Тохтамыш?—спросил князь прежде.
__Как уходил, в Москве стоял.
Теперь не знаю...Я петлял
В лесах своих найти в надежде...

Три дня, как вышел вдруг к стороже...
Вот, с эстафетой прискакал...
Князь взглядом вновь его обдал:
__На вид геройствовал, похоже...

Как же Москву врагу отдали?!
Нет, государь, вины на нас.
Не выпал, знать, нам добрый час...
Не мы Москву проторговали!

Олекса Дмитрич крепко бился
Дружинной сотни во главе—
Хоть этим повезло Москве,
Что он с разведки воротился...

Владимир встал: ”Все по порядку—
Пока что слушать время есть—
Поймем, кто продал свою честь.
Но по возможности будь кратким!”

“Сказав, что брюхом занедужил,
Морозов из Москвы сбежал.
И Киприан в том не отстал—
Такую прыть вдруг обнаружил! 

Народ собрался весь на вече.
Там боронить Москву решил...”
С усмешкой Храбрый перебил:
—Видать Москва пошла далече!

—На вече волею народа
суконной сотни старшина,
с правами, данными сполна,
Адам был выбран воеводой—

Олекса Дмитрич отказался.
Но чтобы войском управлять,
Сидельцев чтоб возглавить рать,
В Москве он все-таки остался.

Они вельми порядок строгий
Во граде быстро навели,
Грабеж, татьбу всю присекли—
Так управлять дано не многим...

Мосты и весь посад спалили,
Чтоб переправу затруднить,
Приметы к стенам быстро сбить
Орду возможности лишили.

От государя воевода
В Москву был прислан—князь Остей.
Он волей примирил своей
Бояр и выборных народа.

Бояре многие вернулись,
Морозов тоже среди них—
Знать не к добру живот утих—
На откуп линию все гнули...

На стенах же все славно бились.
Адам Акхозю застрелил—
Так метко с самострела бил,
Что и враги тому дивились.

И пушкари не подкачали
Перед проклятою Ордой.
Вкусил враг пушек наших бой—
Жеребьем жуть со стен хлестали.

Гремело все подобно аду.
В дыму свистели ливни стрел,
Шершир горящих рой летел
В бегущие на штурм отряды.

Метали катапульты ядра,
Смолу и греческий огонь.
Повсюду —вопли, стоны, вонь—
Враг потерял людей изрядно.

Неглинка трупами забилась,
В реке уж больше кровь текла...
Орда на приступ шла и шла,
На стены лезла, с лестниц билась...

В нас греческий огонь метали,
Каменья, тучи острых стрел...
Но у Орды был сил предел—
Мы наши стены отстояли.

Три штурма яростных отбили.
Тараны вражьи все пожгли—
Пробить ворота не смогли...
Нас штурмом бы не победили!

—“Пошто ж, скажи, Москва-то пала?!
Как в город лютый враг проник?”
—В вопросе князя львиный рык
вдруг ухо кмета угадало.

“От сотского Олексы слышал:
К воротам хан прислал посла
С которым грамота была
От татя—хана Тохтамыша.

В той грамоте хан твердо клялся,
Что лишь с Донским войну ведет,
А от Москвы лишь откуп ждет,
И чтоб народ не волновался.

И что к себе послов с дарами
Он выслать москвичам велит.
Он, де, их щедро наградит
Всем, чем они владеют сами.

Покорную Москву не тронет,
Дань будет брать по старине,
Положит враз конец войне
И нова князя узаконит.

На думе, созванной Остеем,
Морозов к откупу склонял,
Олекса биться призывал
Ни сил ни жизни не жалея.

Весов еще качались чаши,
Внук Ольгерда все размышлял...
Но, видно, Бог нас наказал
За колебания все наши—

Тут княжичей нижегородских
К Остею—князю привели—
По лестницам они вползли
С попом каким-то ликом плоским.

Семен с Кирдяпою сказали:
Князь Дмитрий ханом был разбит,
И, что, де, поп тот подтвердит.
И подтверждал тот со слезами,

Что поле битвы сам он видел
И мертвых Храброго с Донским,
И были обликом каким
Обрисовал в похожем виде.

Семен с Кирдяпой утверждали,
Что пояс князя золотой,
Подаренный ему сестрой
У Тохтамыша, де, видали...

Олекса в смерть вашу не верил,
Бояр в измене обвинил.
Остей из думы удалил
Его. А утром град доверил.

На думе вскоре порешили
Покорность хану проявить,
“Идти с дарами мир просить...”
“Какую глупость совершили!”—

Владимир резко вдруг поднялся,
Проснулся в голосе металл,
Взгляд яро молнии метал,
И кмет, похоже, растерялся.

Князь на него взглянул без злобы:
“Что стушевался? Продолжай!
Твой облик сказывает, чай,
С Ордой в бою-то был хоробрый...”

—С утра посольство нарядилось
Красиво, как на Рождество.
Возглавил князь Остей его,
При нем боярство находилось

Шли выборные с ними тоже,
Дружинники дары несли,
С хоругвями монахи шли—
Молитву пели “Святый боже!”

От рва до ханской белой вежи
Свои шеренги распростер
Почетной стражи коридор
Из всадников и сзади пеших.

Врата с натугою открылись,
Посольство в “коридор” вошло,
Зловещим от него несло,
Из виду вскоре наши скрылись...

Внезапно дальний шум раздался,
Донесся то ли шум, толь крик.
Ордынский “ коридор” вдруг вмиг
Одной колонной оказался.

Колонна эта, все сметая,
Рванулась с визгом в створ ворот.
Мы тоже ринулись вперед,
Издалека не успевая.

Затвор ворот, похож, заело—
Скользнув чуть вниз, он вдруг застрял.
Тюфяк в нукеров выстрел дал,
Но это не спасало дела.

К воротам мы смогли пробиться,
Четыре сотни отсекли,
Татар десятки полегли,
Но трудно было закрепиться.


Нам с башни пушкари кричали,
Что будут башню подрывать—
Надеялись затвор сорвать.
И мы от башни ускакали.

Ордынцы тож остановились—
Видать, почуяли подвох...
Раздался взрыв, как тяжкий вздох,
Врата в дыму и пыли скрылись.

Подпрыгнув, башни часть осела.
И с гулом, грохотом над ней
Вверх взвился целый ряд камней,
Но в общем башня уцелела.

Похож затвор Фроловской башни
Взрыв все-таки не сдвинул вниз—
Опять раздался дикий визг
Татар в проем сквозь дым скакавших.

Снаружи тысячи ломили
В незащищенный створ ворот.
Другие ринулись вперед
И вверх на стены повалили.

Нукеры, прежде что прорвались
И растеклись сперва вдоль стен,
Вдруг развернулись все в момент
И с двух сторон на нас помчались.

Мы от ударов устояли.
Олекса вместе нас собрал,
Чтобы прорвать ордынский вал.
С двух сотен наших четверть пали.

К нам крымчаки не приближались—
Им не хотелося, видать,
В момент победы жизнь отдать—
Лишь стрелами нас осыпали.

Орда всем войском в город рвалась.
Град сил не стало защищать.
Лишь подороже жизнь продать
В бою нам только оставалось.

Ордынцы все подряд крушили,
Разили женщин и детей,
И по жестокости своей
Зверей сто крат превосходили.

От конных степняков спсаясь,
Бежали улицей одни,
На стены лезли, чрез плетни,
В церквах другие укрывались.

Ордынцы многих нагоняли,
Рубили без разбору всех,
Был слышен их злорадный смех,
Как звери кровью упивались.

Олекса вслед нашу дружину
Татарским сотням развернул,
Как масло нож их всех проткнул
Ударом им нежданным в спину.

Толпа немалая копилась
И у кремлевского угла,
Где башня Свиблова была—
В ней дверь наружу находилась.

Неглинка там в Москву впадала.
А дальше, за ее водой,
Гряда лесов своей стеной
Спастись надежду подавала.

Уход народа прикрывая,
Меж монастырскою стеной
И меж Неглинной крепостной,
Щетиной копья поднимая

Сражались сотни ополченья—
Кожевники и кузнецы.
Стояли твердо молодцы,
Но слабло их сопротивленье.

Пройдя сквозь них, мы развернулись,
Ударили ордынцев встречь.
Не знал покоя и мой меч—
Татар сурьезно мы тряхнули.

Ордынцы вскоре догадались,
Что в конной сшибке и числом
Не взять нас. Спешились, ежом
На нас их копья вдруг поднялись.

Мы свои копья потеряли
В телах ордынцев у ворот—
С мечами ринулись вперед,
Но их мечом не доставали.

Олекса тут над ними взвился
На жеребце в стальной броне
И, будто брешь пробив в стене,
В ряды ордынские вломился.

Мечом удары сыпал градом
И споро действовал щитом.
Ордынцы падали кругом.
Уж ополченье билось рядом,

Как под Олексой конь свалился.
Боярин спрыгнуть все ж успел
И, устояв, остался цел,
И пешим славно вновь рубился.

Олексу опекал татарин—
Кожевной сотни старшина—
В нем сила дьявола была,
Кабы не он—мог пасть боярин.

Катился он чугунным шаром,
Рубил секирой степняков,
По паре встреченных голов
Разя порой одним ударом.

В Москве не молк все рокот боя,
Но пушек реже рявкал гром,
И занялись уж грабежом
Ордынцы, за добычу споря.

Нам это облегчало дело.
Тут сразу в нескольких местах
Несли дымы пожарищ прах...
Мы продолжали биться смело.

Но отступали постепенно
В строю на свибловский подол.
В иное русло бой вошел—
Сраженье шло уже на стенах.

Враги не очень напирали,
Но вдруг возник за их спиной
Нукеров мощный конный строй—
Татар как плетью в бой послали.

Сминая все огромной массой,
Они прижали к  башни нас.
Дружина яростно дралась,
И кметы гибли не напрасно.

Какой могли—достигли цели—
Немало женщин и детей
В минуты горестные те
Покинуть город все ж успели.

—Олекса Дмитрич что? Боярин?
Пал в битве? Ранен? Уцелел?
— Прости, того не доглядел
В безумном боевом угаре...

Олекса часть из нас отправил
Наружу, чтоб у башни стать.
Народ бегущий защищать
И помогать при переправе.

Не добрались туда татары—
Река мешала им, видать.
Причал мы стали разбирать
Для перправы— способ старый.

Вдруг на ближайших к башне стенах
Раздались крики, женский визг—
Цветами ринулися вниз,
Спасаясь женщины от плена,

Предпочитая смерь неволе.
За это буду мстить врагу,
Покуда меч держать могу
И жив пока буду доколе.

Взобравшись изнутри на стены,
Враги метали ливень стрел.
Но у меня лук уцелел—
Троих я угостил отменно.

Недолго счастье мне светило—
В мой шлем ударила стрела.
Сноп искр. Потом в сознанье тьма легла.
Не знаю, далее что было.

Очнулся за рекой в канаве,
До нитки мокрый, но в броне—
Похоже наши на бревне
Меня сумели переправить.

Зловещ плыл дым в лучах заката,
На многие десятки верст,
Должно, была видна окрест
Москва, пожарищем объята.

В округе— ни души единой.
Видать, за мертвого сочли—
Живого б бросить не могли
Ни кметы ни простолюдины.

Напрягся и с трудом поднялся.
Шатаясь, к лесу я побрел,
Копье забытое нашел,
Со снедью узелок попался...

—Для кмета знаешь слишком много-
познанье с положеньм врозь!—
взгляд князя прожигал насквозь.
—Здесь нету, государь, подлога.

Я у Олексы был десятским,
В разведку часто с ним ходил,
Не раз по праву руку был.
И доверял он мне по-братски.

Олекса Дмитрич перед боем
О думе молвил мне рассказ
И был сурьезнейший наказ
И поручение такое:

“Со мною всяк может случиться—
держи рассказ мой в голове—
расскажешь правду о Москве,
коль смерть со мною приключится.”

Князь снова смерил кмета взглядом:
—Остались силы бить Орду?
—То, государь, за честь почту!
—Что ж ...верю. Отдых дать бы надо...

Назначен сотским в ополченье.
Со смотром—отдыха два дня—
Нет часу боле у меня!
Кмет пал в коленопреклоненьи.

—Встань. Не на пир, чай, назначаю.
А коль и так— кровавый он.
Кмет встал, отвесивши поклон:
—Клянусь, доверье оправдаю!

Коротким колокольным звоном
Владимир сотского позвал—
В шатер дежурный прошагал
И перед князем встал с поклоном.

—Его —в полк первый ополченья
до воеводы проводить...
сперва, конечно, накормить.
Пусть сотню даст—мое веленье!