Отец пришёл с войны!

(из книги "Наше счастливое детство")

                Мне едва исполнилось четыре года, когда пришёл с войны отец. Было это так:
Мы с братом Толей и другими ребятами купались в реке. Думаю, я тогда ещё только плескалась у берега.  Вдруг на наш высокий берег реки выскочила соседская девчонка Муська, отчаянно махала руками и изо всех сил орала: "Толька-а, Валька-а!.. Ваш отец пришёл с войны-ы!.." Все ребятишки сначала уставились на неё, потом, с завистью, на нас с братом.
                Мы, как были в одних трусиках, бросились  вверх по обжигающему ноги песку, бежали, как сумасшедшие, через нашу Загордачу (а наша изба находилась довольно далеко от реки), и вот -- ограда нашего огорода, перевитая где гибкими прутьями, где невысокими кольями. До ворот ещё далеко. "Ложись! -- скомандовал брат. -- Поползём по-пластунски, как солдаты на фронте!" Я немедленно повиновалась. Обдирая о какие-то колющие предметы животы и не обращая на это внимания (мы же солдаты!), некоторое время мы ползли вдоль ограды, потом приникли к её широким просветам любопытными мордочками.
                Недалеко от крыльца, на просторной поляне нашего двора, заросшей травой-муравой, толпилось несколько женщин, однако мамы с ними не было, зато в центре стоял обнажённый до пояса мужчина среднего роста, крепкий, но не толстый, с седеющей на висках головой. Он склонил её низко, и одна из соседок, тётя Катя Бурнашова, начала, смеясь и что-то приговаривая, лить на его голую спину воду, черпая ковшом из стоящего рядом ведра. Потом схватила ведро и опрокинула остатки воды на голову фыркающего и тоже смеющегося мужчины. Одна из женщин накинула на его голову большую тряпку и стала энергично вытирать волосы и спину, а все женщины, стоящие вокруг, радостно улыбались, что-то выкрикивали, похлопывая или осторожно дотрагиваясь до его плеч, рук, спины.
                Я тогда ещё не знала, что практически все они были солдатками, не дождавшимися мужей с фронта, и каждое возвращение уцелевших в войне мужчин принимали как общую радость и собственную боль.
                Когда мы с братом осторожно, с опаской вошли в ворота, отец бросился к нам, схватил Толю на руки и прижал, целуя. Я отца не помнила, испугалась, увидев незнакомого мужчину, идущего к нам с раскинутыми руками, словно пытавшегося нас с Толей поймать, с криком отчаяния и испуга бросилась прочь, побежала в стайку и спряталась в какие-то ящики с тряпьём. Меня искали, но сразу не нашли, потащили отца за стол, а я, слушая весёлые возгласы, смех и песни, горько плакала, что никому на свете не нужна. Вот пришёл с какой-то войны этот чужой, страшный дядька и всё дорогое мне разрушил!..
                Вскоре отец тяжело заболел. Я помню его лежащим посреди комнатки, тогда ещё совсем крохотной,  на изготовленном мамой топчане. Он много и тяжело кашлял, точнее, как говорила мама, "харкал кровью", страшно похудел и практически с топчана не слезал. Мне не разрешалось подходить к нему. Зато я обнаружила на кухонном окне интересную баночку с непонятными мне буквами (таких не было ни в букваре брата, ни в книжках сестры) и всё время приставала к Толе: "Почему эта буква Я стоит наоборот? Ведь так неправильно !.." Брат не знал, что ответить, и давал мне подзатыльник, чтоб не лезла с глупостями, хотя сам тоже с интересом и недоумением поглядывал на эту баночку.
                И только позже я узнала, что это были буквы латинского алфавита на американской баночке из-под консервов, в которой мама после войны ещё долго хранила гвозди разных калибров, гайки и всякие другие металлические штучки.
А папу от смерти мама спасла.