Автопортрет

Работа автора: холст, масло, 50х60

...Как в давний год (не без опаски)
Берусь я за автопортрет:
Увяли все черты, и краски – 
Увы, – не излучают свет…
Зато на книжной полке рядом
Теснятся книг моих полки,
В них – жизнь моя, и боль, и радость,
И юность – летам вопреки!


***

"Три превращения духа называю я вам: как дух становится верблюдом,
львом – верблюд, и, наконец, ребенком становится лев…"
                Фридрих Ницше "Так говорил Заратустра"


Как я сильна! – и этим так слаба:
Давным-давно – раба своей поклажи, –
Я над толпой взметнула два горба,
И третий горб уже намечен даже…
Кого винить? Судьбу?
А что – судьба:
Ведь это я:
мои свершенья, грезы,
Надежды, взлеты, мускулы, невзоры,
Друзей, врагов и родичей толпа…


***
Небо только на миг разжалось:
Тело выпало, я осталась.
Тело — в холе, в любви и в ласках,
Тело рощено как побег,
И на цыпочки — к небу, сразу
Чуть окликнули — человек!…

Что высматриваешь, нескладно
Раньше времени выйдя в рост?
Существуешь, живешь, — и ладно,
Что искать среди дальних звезд? —
Как иголку среди покоса,
Как монетку среди камней;
С колыбели и до погоста
Отыскать их — не хватит дней…

Существительное — единство.
Существую —
Но лишь на часть:
Приложением к материнству,
Чтоб заботам не зря пропасть,
Приложением к тем надеждам,
Что без спросу вменили мне,
И к учебникам, и к одеждам, —
Ко всему, что пришло извне…
Прилагательное!
Так с детства:
Ты единственная! — взахлеб…
Быть единственным, может, лестно;
Быть  е д и н с т в о м  — мечта, озноб:
Дрожью веток, полетом птицы,
Криком лосей Любовь трубя…

Приложение сутью —
Слиться
С тем, что после и до тебя.

***
Я когда-то гадала…
Теперь не гадаю.
Я тогда по-цыгански была молодая
И казалась мне родиной вечность, наверно.
Я была белозубой, смешливой, неверной…

На ладонь твою дую,
Обжегшись о длани,
На которых прочла столько всяческой дряни,
Лжелюбви и лжесилы,
Где линия жизни
Как змея уползала
С ладони отчизны…

Твои пальцы целую, дыханием грею…
Словно стрелки подснежников
В раннем апреле,
Разрастаются линий весенние тропки,
Прорастают в снегах
Моей жизни короткой…

Я когда-то гадала,
Теперь не гадаю.
На ладони моей — твоя жизнь золотая:
Непрочитанной вязью, богатством несметным…
Как воспеть мне ее,
Чтобы стала бессмертной?

***
«…В поте лица твоего будешь есть хлеб,
доколе не возвратишься в землю, из которой
ты взят; ибо прах ты, и в прах возвратишься…»
Бытие гл. 3/9.

Как черны мои руки от черных забот!
Как светлы мои муки — никто не поймет:
Пожалеют печально, чуть-чуть сторонясь,
Чтоб одежды случайно не тронула грязь…

Но кричат воронята, голодные рты.
Это я виновата в их крике — не ты,
Это я по округе прорыскала зря,
Семь хлебов для голодных, как чудо, творя…

Пусть вослед мне хихикает белая масть.
Лучше буду безликою — чтоб не пропасть:
Затеряться, истаять в заботах простых —
Это правила стаи, где судьбами — встык…

Воронята, и те бы, перо очиня,
Так могли бы поведать: ворона черна,
Неучена она, лишь с темна до темна
Может рыскать в округе добычу она…

Но не станет бедняга-ворона белеть,
Ведь ее белизна — вороненкова смерть.
Будет в срок седина.
А пока — не посметь,
Всем на диво белея,
Взлететь и запеть…

***
Как соткана из мелких липких дел —
Откуда что берется? —
Дней рутина…
Куда ни ступишь — треск стоит везде:
Судьба по швам ползет, как паутина…

За что должна я суть трудов сводить
К насущной пище, к мясу вожделенья,
Держать одну связующую нить
Меж мной и миром
Ради утоленья
Утробы жадной,
Словно потроха
Диктуют человеку путь по жизни!..

Я не к тому — презренна сколь уха,
Но не она же — центр мирских коллизий!
Да, — копят ядом в печени века
Смертей цепочку, этот страшный бредень;
Но не хочу с уменьем паука
Ловить судьбой все лучшее на свете
И с этой целью связывать дела —
Одно к другому, прошлое с искомым,
Глядеть на мир из теплого угла,
Беззвучным содрогаясь насекомым…

Но — кормом быть?! Увольте, —
Тоже — нет:
Ни рыбаком, ни рыбой…
Морем?.. Ветром?…
Конечно — ветром,
В дом несущим свет,
Листву и дождь,
И треск тенет победный!..

***

Я – с глазами красными
От бессонных бдений –
Ненавижу праздники,
Их затей бездельных:
Их дары заманчивы
Только для детишек,
Встречи их обманчивей
Золочёных шишек…
Знаю – праздник кончится.
Все знакомцы сгинут.
Полиняют почести.
И умолкнут гимны.
И всё в той же хлебнице
Хлеб отыщешь чёрствый.
Снова станешь пленницей
Вековой учёбы:
Быть на страже тщания
Не о белом – чёрном…
И – строки нечаянной,
Вместо сна врученной…

***
Не уловил ты душу живу —
А как мечтал!
Какую ей метал наживу!..
Душа — кристалл,
Душа прозрачна, в бликах ярких,
Скользка, легка…
Не стала я тебе подарком
На все века!
Ты вереницу жен немилых
На бойню свел.
Я — проскользнула рядом, мимо, —
Душа — костер,
Душа — струя речная, ветер,
Прозрачность крыл…
Ты все стращал, что стану ведьмой…
Но Бог прикрыл.

***
Как рвется ткань под властною рукой —
Так листья разбегаются под ветром…
Хотел бы ты, чтоб я была другой?
А я другая есть — перед рассветом,
Когда колдует ветер за окном
И сумрак голубеет, розовея…
В тот миг,
Как будто выключили сон,
Я просыпаюсь,
Снам уже не веря;
Сажусь на подоконник, утопив
Дрожь подбородка в зябкие колени,
И долго-долго слушаю мотив
Листвы и ветра,
Умысла и лени…
Я вся — другая, нет меня тогда.
Я сумрак, ветер, их перемещенье,
И тень, и свет, и бледная звезда,
И след звезды, и — следом — ощущенье…
Я — все другие:
В бликах первых лиц
Ловлю свои привычные заботы,
Свои смешинки в трепете ресниц,
Своей судьбы рассыпанные ноты…
Я — всё другое:
Светлый небосвод,
И золотом сияющие крыши,
И улиц ширь, и ласточек полет, —
Весь мир, что мы
В себе несем,
Чем дышим…

ПРИЗВАНИЕ
 
Забросив кисть на долгих сорок лет,
Я вновь нашла в шкафу ее случайно.
И вспыхнул в сердце тот далекий свет,
Что в юности манил – разгадкой тайны,
Мгновеньем счастья, что, казалось, влёт
Смогу поймать, запечатлеть навеки…
А чем теперь душа моя живёт,
Вся закоснев в привычнейшем разбеге?
Надеждой? – тенью облака в траве…
Разлукой? – горстью пепла вместо сердца…
Нам никуда от памяти не деться.
Не запретишь безумной голове
Листать страницы жизни, как внове…

Спасибо, кисть, что вновь в моей руке
Ты ожила, затрепетала хищно,
Что ищешь холст, – прицельно и привычно
Мазок к мазку роняя налегке;
Что прорастает образ сквозь года
Тревог и тщаний, ставших беспросветом:
Найти себя художником, поэтом –
Любовью стать, бессмертной навсегда…

***   
Я брожу, околдована летом,
Красотой наслаждаясь вполне…
Только помню, всё помню при этом,
Что в себе я таю, в глубине:
Непроявленность тайного звука –
Силу ту, что взрывает бутон…
Ученичество – вечная мука
                зёрен вечности в почве времен…


ТЕНЬ

Тень, что сзади плелась и мимо,
Не касаясь почти меня,
Вдруг мое захватила имя
И урвала чуть-чуть огня…
(Нет! — вина молодого
В жилах
Переназванного давно
Кровью… Как там еще? — забыла,
Мне казалось всегда — вино
Колобродит, клокочет, хлещет,
Подгоняет по жизни вскачь…)

К именам прикипают вещи,
Их, попробуй, переиначь!
Даже с тенью не сладишь, —
Что ты! —
Разлеглась поперек пути…
Ей охота, вкусив свободы,
За собою меня вести
По обочинам и ухабам —
Мол, дорожка одной тесна…
(Я не имя назад взяла бы,
Жаль расплесканного вина!)
Тень по имени я — вниманьем,
Как бронею, одета вся…

Безымянно живое пламя.
Безымянен, его неся,
Тот, кто был для него сосудом,
Зная, — светит не он, не он…
Кто без имени — неподсуден
Под знаменами всех времен.

Только тени — не люди! — ищут
Восхваленья имен своих:
Так обутый в опорки нищий
След оставит ступней босых,
Но чванливо пройдет, не горбясь, —
Всем обувка зато видна…

Тень, носи мое имя гордо,
Не расплескивай лишь вина!
Отпускаю — на все пирушки,
На собранья льстецов любых…

Безымянному много ль нужно?
Лишь гореть самому, любить…

***
Застенчивою девочкой была,
Стеснялась щёк, их яблочного глянца.
По вечерам проворно шла игла,
Пейзаж нездешний вписывая в пяльцы…
Но то была для внешних взглядов гладь.
Среди ночи летело одеяло,
И строчки – вкривь и вкось, и как попало, –
Лепились в потаённую тетрадь,
И взор горел, и конской чёлки взмах
Сметал с пути и лад, и гладь, и глянец,
И замирал во рту пунцовом палец,
Покуда рифмы путались впотьмах.
Вишнёвый сад ломился в спящий дом
Девятым валом вешнего кипенья.
И Афродитой в этой белой пене
Рождалась жизнь, что сбудется потом:
Что даст мне Бог – и радости побед,
И плач, и смех, и почести, и славу,
Любовь, детишек, может быть, ораву,
И в странствиях открытый белый свет…
Прошло полвека. Перечень утрат
И всех свершений
Жизнь внесла в скрижали.
Но почему теперь всё больше жаль мне
Ту девочку над пяльцами
                и сад,
Что нынче только снится белизной,
И то – когда подступят к горлу строчки?..

…Да, всё сбылось. Но словно между прочим,
Как будто это было не со мной…

СЕСТРЫ
          Ангелине и Людмиле

Три сестры, три судьбы, три дороги:
Повариха, ткачиха, жена…

Сказке вышли по давности сроки.
Только суть остается —
Одна,
Сердцевина одна, середина —
Наша общая певчая суть:
Только песня — одна пуповина,
И надежда, и радость, и суд…

Врач, поэт и художник — не это ль
Только грани влюбленности в жизнь?
Не врача — не бывает поэта,
Вне художника — зрячей души!

Повезло? — золотой серединой
Между сестрами явлена в свет,
И со старшей, и с младшей едины:
Я не знаю — кто больше поэт…

Но под пение старшей, бывало,
Я, для младшей слагая  слова,
Ощущала — ни много, ни мало —
Триединую сущность родства;

Две струны, колебание — между
(Для себя я — незримая ветвь),
Двух сестер сопредельная нежность:
Слово старшей —
И младшей
В ответ…

***
Безнадежно угрюм и ясен
Профиль мой на стекле окна.
Что поделать – года не красят.
Ну, а мудрость – кому нужна?

Что могу я добавить больше?
Отблеск солнца решётит пол.
В душу мне, как сквозняк на площадь,
Взгляд скучающий ваш вошел,

Побродил, пошуршал в обрывках
Старых лавров, афиш, страниц,
На мгновенье мелькнул в улыбке
Лет тяжелых картавых птиц –

Словно все отпылало вовсе:
Пепелище, покос, стерня…
Бесконечной свободы осень
Подхватила уже меня…

ДВОЙНИК 

Вот замер в зеркале двойник.
Его портрет, увы, несносен:
В глазах клубится хмуро осень,
Как блик, от пыли серый, – лик,
Всё оттого, что в этот миг,
В меня как я, вглядевшись, сник
И снисхождения не просит:
Он знает всё о нас двоих…
(Хоть неприятно верить в это).
Обоих били нас под дых,
Одни и те же носим меты,
Но он направо шёл, когда
Я, не колеблясь, шла налево,
Хоть на двоих одна звезда
Нас осеняла и жалела…
Но всех моих ошибок вот виновник кто! –
Глухой попутчик,
Двойник, неявного лазутчик,
Живущий жизнь – наоборот!
За серебром стекла таясь,
Он подмечает жесты, взгляды,
Их примеряя, как наряды,
Чтоб сделать вечной нашу связь…
С каким злорадством я гляжу
Как он стареет! Это значит
(Со мной поскольку всё иначе) –
Я снова в детство ухожу.


***
И снова прохожу среди толпы.
Взглянуть извне — как будто бы надменно.
Не верь глазам.
То шутит Мельпомена.
Я часть других. А маска — от судьбы
Лукавой, что навяжет свой наряд —
То шутовской, а то и королевский…

Так плоть с душой который век подряд
Свой спор ведут повсюду неуместный.
А мы — толпа. Сиянье чувств простых,
Слиянье мыслей, вздохов, устремлений…
Что маски нам! Они — не я, не ты,
Так, — реквизит для новых представлений…

Но здесь, в толпе, за маскою другой
Своей души отыщем половину,
Чтоб слиться с ней —
Войти в нее с повинной,
Войти не в роль,
А стать самой судьбой…

ВОЗВРАЩЕНИЕ К СЕБЕ

«Я мягкая глина, мне форма нужна,
Я нежностью вяжущей долго больна,
Под чьими-то пальцами форму ищу,
А пылью останусь — себе не прощу…»
          Светлана Суслова 1965 г.


Я себе казалась глиной
И просила, чтоб слепили
Из меня кувшин певучий —
Чтобы страждущих поить;

Я боялась в жизни длинной
Растеряться мелкой пылью;
В мире светлом, в мире лучшем
Лучше всех хотелось быть…

Только жаждущих на свете
Оказалось очень много
И хотелось всем из глины
Для себя слепить свое:

Жег огонь, глумился ветер,
Дождь, и тот, хлестал жестоко;
И никто не шел с повинной —
Лишь пригубить бытие…

Я теперь хотела б снова
Стать все той же глиной мягкой,
На земле землею вечной
Быть —
Не лучше, чем она;

Для других остаться — Словом,
Что по сути — кров и плаха;
Многоцветной, легкой, млечной
Пылью — скрасить времена!..
 
НАСЛЕДСТВО

Ах вы, бабки-прабабки далекие,
По «Апостолу» жившие век!
Вы — смиренницы голубоокие,
Дали душу мне — мягче, чем снег,

Дали душу в наследство мне — талую:
Ох, и плачу под солнцем любви!..
Оттого ли, до срока усталые,
Вы овдовили избы свои?

Уходили, смиренницы, под землю,
По-монашески руки скрестив,
Чтобы в правнучке вырасти озимью,
Вновь по тонкому насту брести
По-над бездной судьбы человеческой,
Где любая ошибка — вина…

Ах, прабабки, судимые вечностью!
И за вас я отвечу сполна…

КУВШИН

Каждый взгляд твой —
Экзамен, контрольная, суд…
Нет пятерок совсем в дневнике моем бедном.
В ранней юности я возвестила победно,
Что душа моя — звонкий веселый сосуд:

Мол, простая вода так смешается в нем
С хмелем солнечных чувств,
С виноградом наитий, —
Что глоток обожжет негасимым огнем
И закружит сердца удивленьем открытий!..

Забродило вино.
Юность кончилась в срок.
И разбился кувшин под напором броженья.
Из осколков надежды сложился урок:
Не разделишь добра, не познав умноженья!

Мой Учитель, судьба, — за терпенье, за риск
Дай мне к краю плаща прикоснуться губами…
Начинаю с азов, отвергая и память,
Наизнанку начав перечеркнутый лист.

Но довлеет теперь над усердьем моим
Как проклятье
Кувшин — изреченная глупость:
Что вольется в меня — уплывает, как дым,
Выливается оземь, в ушедшую юность…

Оттого мой Учитель любимый суров:
Прорастают старанья опять в единицы.
Но не гаснет огонь —
Умноженья урок
Бесконечно, как жизнь неделимая, длится…

О ГОЛУБЯХ

Дело к старости… Словно к развязке
Странной драмы, где сыграна роль
Без страховки – суфлёрской подсказки,
С режиссёром по имени Боль…
Впрочем, дело по сути не в этом,
А в непонятой теме судьбы.
Дебютанты за мной уже следом
Расшибают в усердии лбы:
Им-то кажется – я преуспела,
Что скрываю по злобе своей…

…Среди зимней невнятицы белой
Не ворон я кормлю – голубей.
Этой птице, такой бестолковой,
Роль как будто не птичья дана:
Хризантемой – больной, парниковой, –
Мне опять показалась она.
Да, конечно, – библейский, мол, символ…
Что за доля для вольной души?!

Притчей быть на миру – некрасиво.
Слишком много накручено лжи,
Словно кем-то отпущены свыше
И повадки, и облик, и стать…
Я скажу вам: ни разу не вышло
У живущих себя угадать.
Все мы – символы чьей-нибудь веры,
А, быть может, и просто – тщеты,
Вот и рядимся в шкуры и в перья,
В тряпки нищих, в хламиды святых…
А ведь где-то расписаны роли
До рождения тварей живых!

Дело к старости. Может, и к воле…
Голубей докормите моих.