Забытый дот

Поступил я в больницу в расстроенных чувствах и сразу попал под надзор медсестер и санитарок. Лежу в палате, с одной стороны капельница, с другой кровать с тщедушным мужичком. Капельница не успела прокапать, как мой сосед говорит:
- Хочешь, стихи почитаю?
Я покорно кивнул. Думаю: пусть читает, только спросил:
- Чьи стихи-то читать будешь?
- Как чьи?.. Мои! – с ноткой возмущения ответил он.
- Тебя как хоть зовут? – спросил я.
- Максим, – ответил мужичок и протянул руку для пожатия. Я, в свою очередь, сказал, что меня зовут Олег и подал ему свободную от капельницы руку. Максим сразу приободрился, достал потрепанную тетрадь, и я услышал стихи для детей. Хорошие стихи, с рифмой и выражением. Я сразу почувствовал в нем поэта. Сосед прочитал мне около десяти творений, но его прервала медсестра, пришедшая снимать капельницу и звать на обед.
Зайдя в столовую, я увидал, что Максим машет мне, приглашая за его стол. Только присел и сразу: «Ты откуда? Что болит? Где работаешь?..» и еще масса вопросов. Есть не хотелось, так что с обедом расправились быстро. В палату шли вместе, я по дороге рассказал Максиму, что в больницу попал после травмы, что женат, имею двух дочерей: тринадцатилетнюю Ирину и девятнадцатилетнюю Анну. Я поинтересовался, где курилка, вместо ответа услышал, что сигарет у Максима нет, что он приехал на обследование для установления группы инвалидности, а родные у него далеко – в Украине. Но, следуя за ним, я пришел на место – в курилку. Там было так накурено, что у меня перехватило дыхание. Пришлось постоять в коридоре и подождать, когда народ рассосется после обеденного перекура. Я угостил Максима сигаретой, потом другой, он их выкурил минуты за две, похоже, долго не курил. Это меня сильно удивило, но я посчитал, что спрашивать об этом Максима не стоит.
Объявили тихий час, и мы пошли в палату. Максим попытался еще почитать стихи, но, видя, что я уже засыпаю, тоже лег на кровать. Я уже уснул, когда запиликало напоминание на телефоне о том, что сегодня тринадцатое марта, семьдесят три года окончания Зимней войны. Сосед подумал, что это СМС и спросил:
- Что жена?
- Нет, сегодня тринадцатое марта, прошло семьдесят три года, как окончилась Финская война.
- Ну, а ты здесь причем? – спросил он, – Вроде по годам ты еще молод, чтоб в ней участвовать?
Пришлось объяснять, что родом я из Карелии, города Сортавала. У меня есть хобби – искать оружие и останки погибших (пропавших без вести) бойцов. Что более всего меня интересует Карельский перешеек и северо-запад Ладожского озера, а года с 1939 по 1944 год. Сразу посыпались вопросы и просьбы рассказать что-нибудь про мои поиски. Я дал слово, что после отбоя что-нибудь расскажу о Зимней войне.
Вечером Максим напомнил мне про обещание, но перед рассказом попросил сигарету, чтоб не отвлекаться, но я подозреваю, что слушать он собрался меня не иначе, как за сигарету. Максим просто ничего не знал про Зимнюю Войну, и я решил ему рассказать про случай из поиска прошлого года.


ЗАБЫТЫЙ ДОТ.

В августе мы с женой Натальей собрались в отпуск, точнее – отпуск был у жены, а я был уже пять лет, как на второй группе инвалидности. Собрав нашу младшую дочь Ирину в летний лагерь, и дав наставление старшей Анне, мы рано утром выехали к цели нашего маршрута – городу Сортавала Республики Карелия. У меня там живут все родственники, старший брат с детьми, и разместить нас для него не составит проблем.
Прав на управление машиной у меня нет, зато у жены есть, и не только на управление автомобилем, а еще на управление моторной лодкой и гидроциклом. Я иногда шучу, что у меня прав нет, одни обязанности.
Ехать от дома до города Сортавала четыреста километров, и для Натальи многовато, хотя она и закалена десятилетним стажем вождения, но её молодость я тоже учитывал. Разница у нас в возрасте – пятнадцать лет, и в весовых категориях разница тоже существенная. Жена рядом со мною и моими ста килограммами кажется девочкой-подростком. Когда Наталья идет с нашими дочерьми, впечатление такое, что идут три сестры, погодки.
Выехали рано, чтоб проскочить Питер, пока нет сильного движения на трассе. Мы еще дома решили по дороге в Сортавала пару дней отдохнуть на Ладожском озере, позагорать и порыбачить. Я также прихватил с собой купленный недавно металло-детектор «Фишер». Страсть у меня с детства – искать войну, и с годами она не остывает, а только усиливается. Карельский перешеек и мой родной город как нельзя лучше подходят для поисков. Две жестокие войны прокатилось по этим местам, ломая людские судьбы и бросая их в забвение.
Въехав на КАД, мы «помчались» в сторону юга–востока. В кавычках, потому, что водит машину жена спокойно: 80 – 100 км/час, я давно смирился с этим, приняв манеру вождения жены, как неизбежное. Где-то через полтора часа перестали мелькать за окном обгоняющие нас машины, и мы съехали с объездной дороги на трассу «А-129», ведущую в сторону Приозерска. Ехали уже около часа, и природа постепенно стала меняться. Вместо осин и чахлых берез появились сосны и скалы. У меня защемило в груди, мыслями и душой я был уже на родине в Карелии, в Сортавала.
Я то и дело отвлекал жену своими разговорами: «Глянь сюда! Глянь туда! Как красиво!» Наталья снисходительно кивала мне на очередное «посмотри». Супруга у меня родом с Зауралья, города Курган, а там такой красоты, как на Карельском перешейке, нет. Зато есть институт Елизарова, где вытягивают кости, и я, когда шучу над своим ростом, предлагаю в этом институте удлинить мне ноги.
Не доезжая до реки Вуокса, я показал жене поворот на трассу «А-120», по которой мы собирались доехать сначала до трассы «Р-33», а там и до Ладоги рукой подать, где ждет рыбалка, ужин вдвоём у костра, ночь на природе в палатке.
Мы повернули направо и двинули в сторону озера. Проехали с полчаса, вдруг чувствую – потряхивать стало с моей стороны. Выглянул в окошко: точно – спустило колесо. Наталья меня, естественно, «уколола» по поводу моего веса, и по поводу того, что спускают колеса всегда со стороны, где я сижу. Я в свою очередь указал ей, что место, где она остановила машину, опасное в плане поворота и узости дороги. Жена ответила, что дальше не поедет, так как диском можно порезать резину, и выключила зажигание.
Я вышел и стал искать, где можно прижать машину ближе к обочине. Пройдя метров восемь, обнаружил площадку, поросшую мелким кустарником, и показал жене, куда лучше встать. Демонстративно подъехав, чуть не по моим ногам, она, хлопнув дверкой, пошла по едва заметной лесной дороге по своим женским делам, оставив меня разбираться с кустами, куда машина въехала, и со спущенным колесом. Я не стал возиться с кустами, а просто подсоединил авто-компрессор, накачал колесо и стал ждать, спустит оно или нет. Кругом были сосны и тишина, изредка нарушаемая проезжающими мимо машинами.
Минут через пятнадцать вернулась Наташа с синими от черники губами, неся в подоле футболки с десяток белых грибов, их еще называют «Колосовки». Я достал из багажника котелок и стал в него перекладывать крепкие грибки, мысленно предвкушая вечернюю грибницу. Жена осмотрела колесо, осталась довольна моей работой. С важным видом изрекла:
- Молодец! Вот плата.
И протянула мне потускневшую от времени монету, на ладони лежала «1MARKKA». Перевернув монету, я увидал льва с мечом и год «1933».
- Ты где ее взяла, а? – спросил я с удивлением.
- Так там, на дороге, где грибы собирала, гриб вывернула, а монетка у лунки от ножки гриба лежала, я же в лес далеко не ходила, а на дороге грибы нашла.
У меня «аж шкура заходила». Открыл багажник, достал мой металло-детектор и лопату. Жене предложил продолжить поиски грибов, дав ей вместо ножа, который я забыл дома, штык от винтовки «СВТ 38», найденный мной на Лужском укреп районе. Наталья критически осмотрела штык, длина которого была около пятидесяти сантиметров, и хотела его обратно положить в багажник, но, глянув на меня и зная, как трепетно я отношусь к оружию, промолчала. Достала из салона косынку, повязала на голову, закрыла машину, и мы пошли по едва заметной просеке вглубь соснового леса.

Настроив прибор, я стал размашистыми движениями обследовать то, что раньше было дорогой. Наташа шла немного позади меня, держа в одной руке пакет, в другой штык, и была похожа на маленькую пиратку с мечом. Я невольно рассмеялся и предложил ей на один глаз сделать повязку, тогда она точно будет похожа на пирата. Она улыбнулась, погрозила мне штыком.
Пройдя по дороге метров двести, я услышал писк моего прибора, дисплей показал наличие цветного металла. Я копнул на месте писка и вывернул землю. В верхнем слое с травой увидал гильзу от винтовки «Мосина», их еще зовут «трехлинейками», но не потому, что якобы в стволе три нареза, там их четыре. Название «трёхлинейка» происходит от калибра, который равен трём линиям (устаревшая мера длины), одна линия равна одной десятой дюйма, или 2,54 мм, соответственно три линии равны 7,62 мм. Ну, это так, для информации. Положил я гильзу в карман и пошел дальше, метров через двадцать дорога стала подниматься вверх по скале, и меня охватило чувство беспокойства и чего-то необъяснимого, гнетущего.
Я огляделся по сторонам и слева у подножья скалы увидал уже давно заросшую кустами ржавую машину, чем-то напоминающую автобус. Похожие ходили в моем детстве – коробка с вытянутой мордой. Автобус стоял ко мне боком, но не ровно, а как бы готов был перевернуться и лечь на землю дверками. Я подошел к нему, заглянул внутрь через распахнутую дверь. Сидений почти не было, только в задней части лохмотья напоминали об их наличии. У самого входа лежали деревянные ящики, правда, назвать их так можно было с большой натяжкой, труха одним словом. Я смахнул грязь и увидал противопехотные мины, которые стояли на ребрах, слегка наклоняясь, как стоят тарелки в посудомоечной машине или в сушилке. Крикнул Наталью, прислушался: тихо. Тогда я взял два пальца в рот и свистнул.

…Меня отец научил свистеть, еще пацаном. С тех пор все мои кореша и подружки знали мой свист, он не раз выручал нас, когда лазали с ними по чужим огородам. Наташа познакомилась с моим свистом, когда лежала в роддоме со старшей Анной. Как-то пришел в роддом к жене в очередной раз, а меня не пустили, сказав, что только вечером, после восемнадцати часов, смогу увидать свою благоверную. Я обошел больницу и стал высчитывать окно ее палаты на третьем этаже. Потом плюнул на это занятие и свистнул, да так, что самого оглушило. Во всех окнах третьего этажа появились мамочки и будущие, и уже родившие. Они подходили по очереди и разочарованно уходили вглубь палат. Одна задержалась и вдруг стала открывать окно. Это была Наташа. Помахав мне, она ушла вглубь палаты и через несколько секунд показала мне нашу дочь. С тех пор я просто подходил под окна и свистел, всегда хватало одного раза, и она знала на сто процентов, что пришел я.

Свист опять помог: жена отозвалась, и я крикнул, чтобы шла на мой голос. Сначала я увидал ее косынку, потом и ее, прыгающую вниз по камням гривы, куда я еще не успел подняться. В одной руке она держала пакет на треть заполненный грибами и штык, другая была согнута в локте, пригоршней кверху, в ней горкой лежала крупная красная земляника с синими вкраплениями черники. Протягивая мне руку, сказала:
- Попробуй, какая вкусная, я уже наелась, там ее много на скалках.
Я послушно протянул руки, сложенные лодочкой, и сразу почувствовал запах ягод, у меня даже скулы свело, как от лимона. Не стал тянуть удовольствие и сразу отправил дар жены в рот. Против моего ожидания ягоды были сладкие, небольшую кислинку придавала черника. Я ещё не доел ягоды, а Наталья была уже в автобусе. Успел ей крикнуть, чтобы нечего не трогала – опасно. Жена постояла немного, дав мне понять, что не очень-то и страшно, и вышла из автобуса. Спросила меня, что там круглое, железное, и что находится в коробках. Я ответил, что похоже на мины, а коробки не видал.
Снова залез в автобус, предварительно отправив Наталью за большой валун метрах в двадцати. Взяв одну из мин, стал рассматривать ее. Вес небольшой, граммов четыреста, сталь тонкая, снизу отверстие, закрытое эбонитовой пробкой, то, что оно для взрывателя, определил сразу. Форма похожа на тонкую перевёрнутую сковородку. Под кучей листвы увидал металлические коробки. Сердце сразу дало знать – что-то интересное. Потянул одну из коробок, это была лента с патронами к пулемету «Максим». Дальше, потихоньку снимая труху от сгнивших ящиков, достал дюжину противопехотных мин (без взрывателей), на самом низу лежали оцинкованные коробки с патронами для винтовки «Мосина», и рассыпанные двадцать ручных гранат «Ф-1» (лимонка), с полной жестяной коробочкой для хранения запалов.
Этому я рад был как ребенок, не часто найдешь патроны в цинках через семьдесят три года после боев. Когда достаешь оттуда коробочку с патронами, они блестят, как будто вчера сошли с конвейера, а если потрясти у уха, то слышно, как внутри порох шуршит. Осечки такие патроны дают очень редко. Гранаты же попадаются часто, то в котелке находишь, то в каске, а то и просто на бруствере траншеи, но все они нерабочие. Запалы от времени и сырости приходят в негодность и взрываются только в костре. А тут такая удача! Если вскроешь такую жестянку, то увидишь двадцать штук рабочих запалов, даже номер упаковщика прочитать можно. Вывинчивай пробку из гранаты, вставляй запал, и все – граната готова к бою, а бой у нее хороший, достанет и за двести метров. Я как-то их бросал, ну так нормально «чпокают», точно, не как в кино обычно показывают.

…Имел удовольствие их взрывать в прошлом году. «Подогнал» мне знакомый пяток рабочих запалов. Приехал в лес, снарядил одну и прилег возле ёлочки. В одну руку взял телефон с включенной камерой, ну, чтобы снять взрыв да в Ютуб выложить, в другую взял гранату. Разогнул усики у «взрывака», вытащил кольцо. Бросать лежа неудобно, да еще и телефон держать надо наготове. В общем, лег на живот, с одной стороны ёлки, держу телефон, с другой руки кидаю «эфку». А она метров через пятнадцать полета ударяется о ствол березки и падает на землю. Я, видя это и понимая, что открыт для осколков, лихорадочно передвигаясь, как гусеница, прячу тело за ель. Взрыв, звон в ушах, выглядываю. Березка срублена под корень, черный дым, как от резины, только запах другой. Глянул на ёлку, за которой прятался – пару осколков покарябали её ствол. С тех пор стараюсь кидать, чтобы не ближе тридцати метров от меня они рвались.

Вытащив все из автобуса, принялся рассматривать, соображая, что можно забрать с собой, не рискуя нарваться на статью уголовного кодекса. Мины, гранаты и пулеметные ленты придется спрятать здесь, до лучших времен. Цинки с патронами и запалами можно забрать. Даже если при проверке на дороге их найдут сотрудники полиции, скажу: «Не знал что внутри цинков, думал – клад». Надписи на них не сохранились, только герб царской России с двуглавым орлом был виден.
Подошла жена, поинтересовалась, что дальше буду делать с найденным. Она точно знала, что я здесь оставлю мелочь, а все остальное загружу в машину, а перспектива везти запрещенные законом вещи в отпуск ее не радовала. Я, как мог, успокоил ее, сказав, что возьму только цинки, остальное припрячу здесь, на месте. Вроде поверила и пошла в сторону горки, я же принялся осматривать в автобусе место водителя. Домкрат, несколько ключей да кривой стартер, вот и все, что нашел в кабине.
Перенеся патроны к дороге, прикрыл их ветками и двинулся вслед за женой. Поднялся на гриву. Это была покатая скала, идущая с севера на юг, шириной около двадцати метров, с вросшими в камень соснами, и только дорога разделила скалу неглубокой трещиной надвое. Впереди был пологий спуск к высохшему болоту, по которому шла дорога. Она отличалась от болота только более высокими березами и зеленью травы на ней. Запищал детектор, и я принялся лопатой убирать камни. Первое, что я увидал, была железная проволочная ручка, как у оцинкованных бачков для кипячения белья. Следом за ней показался высокий бок противотанковой мины с сохранившейся темно-зеленой краской. Крышка корпуса в нескольких местах пробита ржавчиной. Осторожно отнес мину с дороги поближе к скале. Они, мины, особой опасности не представляют сейчас, когда прошло более полвека, но меры предосторожности соблюдать нужно. Это я усвоил, будучи пацаном.

…Выплавляли мы тогда с ребятами в костре тротил из «лимонок», делали пустышки. Бросили как-то одну в костер без взрывателя, а сами дальше искать, то чего не теряли, тыкая проволочными прутьями по брустверам траншей. Взрыв прогремел так неожиданно, что мы даже сначала не сообразили, что произошло, но свист и шлепки осколков о дерево я запомнил на всю жизнь. Пацаны, которые были старше нас, потом объяснили нам «салагам», что лимонки иногда снаряжали дымным порохом, и что в костре они взрываются почти сразу.

Теперь, чтобы выплавить тол, просто кладу находку в ведро с кипятком, тол при кипении и вытекает. Многие коллекционеры заказывают нам те или иные «холощенные» военные изделия. Да и платят обычно нормально. Это только музеи боевой славы все норовят «на халяву» получить.
Прошел по дороге почти до болота, пусто. Вернулся назад к проходу в скале. Огляделся и справа на гребне гривы увидал моток колючей проволоки. Стал подниматься наверх, цепляясь за выступы камней и корни сосны, росшей у самого края, в руках ещё лопата и миноискатель. С трудом поднял наверх свои сто килограммов и с сильной отдышкой присел на ствол поваленного ветром дерева. Справившись с дыханием, закурил. Моток проволоки был передо мною, и конец ее уходил дальше по вершине холма. Почти у самых ног я увидал траншею, которая была прорублена по верху скалы на глубину сантиметров девяносто – метр. Отдышавшись, двинулся вперед, и сразу запищал детектор, показывая на экране  наличие цветного металла. Понял сразу – «настрел», если стреляные гильзы есть, значит – здесь был бой, и поиск должен быть удачным. Пошел вперед по дну траншеи, размахивая, как косой, детектором, не отвлекаясь на слабые сигналы от винтовочных гильз.
Вдруг удар и громкий писк моего миноискателя, я даже опешил. Впереди, воткнутая дулом вниз, стояла винтовка, точнее не вся, а ствол с рамой. Приклад сгнил, затыльник приклада лежал рядом, и ржавые шурупы торчали из его отверстий. Вокруг ствола «трехи» остатки дерева от ложа, их держали обжимные кольца, да в прогнившей стенке магазина видны латунные бока патронов. Чуть дальше лежала каска с гребнем, у нас такие зовут «Халхинголками».
Стал выдергивать винтовку, но не получилось одной рукой. Прислонил миноискатель и лопату к брустверу окопа и присел возле винтовки. Сразу в глаза бросились маленькие тонкие косточки рёбер, они как бы обхватывали ствол винтовки. Мелькнула мысль: «Чей боец?» Потихоньку стал сгребать руками хвою, щебень гранита и почти сразу рядом с позвонками увидал смертный медальон. Форма его такая, ну, если у вареного яйца срезать округлости вдоль с обеих сторон, середина будет очень похожа на смертный жетон. Металл с отверстиями для шнурка и цифрами, я такие встречал раньше, но они были «гансовскими», от парней слышал, что во время «Зимней войны» у финнов были похожие жетоны. Значит, боец – финн, один из пропавших без вести в 1939 году.
Очищаю дальше место от хвои, песка и мелких камней и нахожу ремень. Он застёгнут, с подсумками для патронов, под осыпавшимся песком вижу сапоги, нитки на швах сгнили, но кожа добротная даже после стольких прошедших лет. Из голенища вместе с берцовой костью торчит финский нож «пуукко». Очень редкая находка. Примерно такой формы нож, будучи «шпанюком» я носил за спиной на поясе. Правда, это была обыкновенная «финка», выточенная из плоского напильника с наборной из цветного пластика ручкой. А у этого ножа ручка была аккуратно вырезана из витой или карельской березы, отшлифована. Ножны из грубой кожи, по краю заклепанные, и с деревянными пластинками внутри. Я вынул нож из ножен, глянул: сам клинок без ржавчины, но по режущей части налет в виде дегтя.
Как бы в отместку за то, что побеспокоил прах воина, из щебня показываются ребра еще одного бойца. Быстро разгребаю, нахожу ключ от замка, расческу, огрызок химического карандаша, несколько монет СССР. И вот он! Черный пенал (в таких раньше продавали грифеля для карандашей) – это смертный медальон советского воина. Потихоньку откручиваю крышку с мыслью, что вот сейчас увижу тонкую полоску бланка и узнаю фамилию бойца, откуда он родом, и он перестанет быть пропавшим. Цепляю ногтями бумажную трубочку и потихоньку, чтоб не порвать, вытаскиваю её, начинаю раскручивать бланк. Меня ждал сюрприз: через весь бланк смертного медальона была жирная надпись химическим карандашом – «ПОШЛА ПРОЧ», без мягкого знака. Обидно, конечно, что нет данных. Но бойцу в тот момент было виднее, как заполнять «смертник», так он от себя надеялся ту смерть прогнать.
Продолжил осмотр. Вот ботинки, а поверх них накручена колючая проволока. Такого «ремонта обуви» я еще не встречал. Встал, глянул на бойцов. Воины лежали как бы галочкой, но их черепов я не видел. Поискал глазами вокруг: каска с «гребнем», перевернул её, в ней голова нашего воина. Где же финн? Стал разгребать щебень выше торчащего из камней ствола винтовки. Поднял взгляд выше, и стало неприятно, когда почти в самое мое лицо с бруствера глянули пустые глазницы черепа, поднятого наверх корнями молодой сосенки.
Чтобы как-то отвлечься от увиденного, стал расшатывать ствол «трехи». Не сразу понимаю, что штыка на конце нет, а ствол с мушкой зашел в трещину скалы, значит, финн был проткнут просто стволом винтовки, да с такой силой и злобой, что у меня мороз прошел по коже, когда представил эту последнюю в его жизни схватку.
Присел рядом на камень, закурил. Пошли мысли: поднимать бойцов запрещено, должны это делать специалисты, тем более один из воинов финн. Надо связываться с консульством. Финляндия официально, уже лет пять, прекратила поиск своих бойцов поисковыми отрядами. Им нужно сообщить: номер жетона, снимок бойца с привязкой к местности. Проблем, короче, море. Наших бойцов, если находишь без жетона или с таким, как этот, просто собираешь в пакет, роешь ямку и хоронишь в ней, сколотив крест из березы. Потом говоришь координаты кому-нибудь из официальных поисковиков. Но проку мало, из года в год встречаешь эти сделанные тобой времянки. Не нужны Родине безымянные воины. Военкомату в наше время вообще нет дела до павших, да и в войну не было. Сколько погибших поднимают сейчас, через семь десятков лет на «Невском пятачке», у «Рамушовского коридора». Как будто все эти годы государство не знало о павших защитниках Отечества? Вот если пушку поднимешь на бывшей переправе, или тягач, они тут как тут: «Это наше!.. На балансе, учете стоит!..» А ежели немецкое, кричат, что трофеи тоже Министерству обороны принадлежат. Отбирают, и сами торгуют уже теперь раритетами войны.
Бывало так: находишь ящиков двадцать с минами или снарядами. Звонишь в военкомат: так, мол, и так, в лесу на таком-то километре шоссе и (координаты места даешь) лежат мины, снаряды. Приезжайте, уничтожьте их. Отвечают: нет бензина, нет тротила, чтоб подрыв сделать, да и саперы только что уехали на большОООе разминирование. А вам, если нетрудно, бросьте это все в болото или озеро. А если рванет, то они не при делах. А рвутся они за милую душу, особенно снаряды с донными взрывателями, и мины полтинники прошедшие катал ствола, да и другие сюрпризы войны тоже взрываются.
Почему называют эхо войны? Так зовут потому, что поднимают погибших и чистят землю от мин и снарядов в основном копатели, их еще «черными» зовут, вот и рвутся они в лесах, не имея навыков сапера. Так примерно и прокатывается эхо войны. А «черными» я бы назвал тех, кто в конце 1942 года отменил смертный медальон, оставив одну солдатскую книжку, которая сгнивает через год, и бойца считают безымянным. «Черными» назову и тех, кто, имея всю информацию о погибших при защите Родины, зная о местах массовой гибели солдат, не торопится выполнить свой последний долг перед павшими – просто похоронить воинов по-людски.

Отбросив эти мысли, двинул дальше по траншее. Метров через пятнадцать она круто поворачивала почти перпендикулярно и шла на юго-запад. На повороте детектор опять громко запищал над россыпью осыпавшихся камней. Откладываю миноискатель и иду за лопатой, которую забыл возле бойцов. Дойдя до них, увидал жену, направляющуюся от подножья гривы в мою сторону, и поспешил ей навстречу. Заметив меня, она подняла с победным видом полный пакет грибов. С видом и чувством превосходства сказала:
- Гляди – белых набрала сколько, и это только на дороге! Там еще есть, отнесу их в машину и другой пакет возьму. Ну, а ты чего нарыл, где детектор?
- Детектор там. Я махнул головой в сторону, откуда пришел.
Наталья впечатлительная, и я не стал портить ей настроение найденными бойцами. Слукавил, сказав ей: «Да, настрел есть, но забыл лопату, за ней и вернулся».
Наталья с высоты бруствера глянула на меня с видом победителя, сказала:
- Может со мной по грибы?
Я отрицательно покачал головой.
- Ну ладно, тебе чего-нибудь принести?
Услышав от меня «нет», пошла легкой походкой в сторону нашей машины.

…Точнее не нашей, а её. Выиграла она эту машину в казино «Вулкан», было у нас в городе такое. Я грешен азартом и иногда заходил в него, где в случае удачи давали номерной билетик, который раз в три или четыре месяца разыгрывался там. У меня в тот раз было их штук двадцать, ну вот один при розыгрыше автомобиля «Шевроле» и «стрельнул». Вызвали пять владельцев названных номеров. Дав Наталье билет, я отправил ее на сцену. Не хотела брать, но недолго сопротивлялась. Вышли двое мужиков и три женщины. Условие такое: раздают всем по две карты. Двое, у кого сумма очков в двух картах меньшая, выбывают из розыгрыша, а оставшиеся трое продолжают игру. Раздали карты, двое мужчин выбыли. Три женщины остаются и должны набирать очки до двадцати одного в открытую.
Смотрю: супруга раскраснелась, в казино человек триста и в основном мужчины, столько внимания к ней. А она у меня симпатичная! Объявляют их очки, кто сколько набрал в двух картах. У моей Натальи девятнадцать, у второй женщины семнадцать, и у третей пятнадцать. Третья дама – гражданская жена моего знакомого из Азербайджана. Он ее тоже вместо себя на розыгрыш автомобиля отправил. Крупье оглашает призы. Один игрок выиграет машину, второму денежный приз тридцать тысяч рублей, и третьему, если останется в игре – утешительный приз в пятнадцать тысяч и приватный танец стриптизерши.
Подходит крупье к Наталье и спрашивает: «Будите брать еще карту?» «Нет!» – качает отрицательно головой. Наташа на заре нашего знакомства это усвоила, играя со мной в «двадцать одно». У второй дамы крупье спрашивает: «Надо еще?» и, услышав что «нет», подошел к женщине моего знакомого. Только хотел спросить, как её «бой-френд» заорал: «Бэри», а сам на меня смотрит, и так ему не хочется, чтобы моя супруга выиграла, что я физически почувствовал исходивший от него негатив. Дал крупье карту его женщине, сумма стала восемнадцать, вторая в розыгрыше. Крупье опять к ней: «Будите еще брать?» Мой знакомый, глядя, как я улыбаюсь, выдохнул мне в лицо: «Бэри есчё». Крупье дал карту. Шестерка, перебор, двадцать четыре. Мою Наталью объявляют победительницей, и я направляюсь к ней на сцену для поздравления, в душе сомневаясь, что действительно машина принадлежит уже нам. Мой знакомый азербайджанец хватает меня за рукав и что-то мне говорит о везении, но я резко стряхиваю его руку, как воду, когда нет полотенца, и иду к жене. Расталкивая всех, пробиваюсь к Наталье, ей уже вручают документы на машину и объясняют, как и где надо их оформить. Жена замечает меня и смущенная и счастливая обнимает. В душе что-то защемило. Понял, что надо чаще делать так, чтобы им, нашим близким, было хорошо.
Официантки с полными подносами водки и шампанского расходятся по всему залу. Пейте, всё бесплатно, за счет казино. Следом подают на закуску барбекю. Все дружно пьют и хлопают в ладоши. Потом эта волна людей выносит нас из «Вулкана» на улицу, где вся в шарах на подиуме из рельс стоит НАША машина. Крупье взял у Натальи ключи, залез на пьедестал и, заведя машину, медленно съехал к её ногам. Все закричали «УРА». Наталья, сев за руль, открыла для меня дверцу салона, и мы все в бело-голубых шарах поехали домой, еще до конца не осознав, что машина, новая «Шевроле Лачетти», уже принадлежит нам.
Время было далеко за два часа ночи, и, поставив машину в гараж, мы пошли пешком забирать от казино наш «Фольксваген Пассат», на котором мы приехали туда пятью часами ранее. По дороге обсуждали, как были неправы, думая, что машины в казино выигрывают только подставные люди, так или иначе связанные с ним.

С тех пор я всегда давал понять жене, что машина принадлежит ей, только она её хозяйка. Глядя ей вслед, идущей между сосен, опять поймал себя на том, что становлюсь сентиментальным. Загнав поглубже все это, я с лопатой на перевес, тяжело ступая, двинул в сторону, откуда пришел. Дойдя до места, стал разгребать щебень, минут через десять запыхтел, как паровоз. Наконец выкопал: лопата, три большие кирки, кувалда и большое зубило. По-видимому, углубляли траншею в преддверии войны или в перерыве между атаками. Сердце бешено билось от работы лопатой. Гипертония, что поделаешь. Немного отдышавшись, двинулся дальше по траншее. Гильзы, ведра, листы железа с дырками от пуль валялись повсюду, детектор пищал, не переставая. Пройдя метров пятнадцать, увидел большой валун, он как бы нависал над траншеей, где в глубине под ним виднелись останки еще одного воина. Наклонился: и без жетона видно – финский солдат, даже не солдат, а скорее из ополчения. Рядом с ним лежит винтовка «Мосина» с граненым стволом и пистолетной мушкой (их передал Финляндии в 1918 году Балтийский флот, когда Петрограду стало туго). Подсумок с патронами, сшитый из толстой кожи, его, наверное, дома перед отправкой на фронт сшил сам боец. Рядом же в нише лежали две финские ручные гранаты. Они похожи на наши «лимонки», только нет насечки осколков на рубашке, да и принцип другой. Прежде, чем бросить такую гранату, надо выдернуть кольцо, снять латунный колпачок, там есть еще один предохранитель в виде обжима, его надо сдернуть и пипочкой, похожей на большую и толстую шляпку гвоздя, вдарить по чему-нибудь твердому. От удара наколется капсель, и все – бросай, мало не покажется. Их еще использовали как боеприпас к миномету. Вместо запала вворачивали хвостовик мины и, вывернув гайку с другого конца гранаты, вставляли взрыватель, и все – мина готова.
Смахнув рыжие иголки сосны из ниши, заметил очки и мундштук, вероятно, при атаке боец убрал их, чтобы не разбить в суматохе боя. Присев на корточки стал просеивать над катушкой металлоискателя песок со щебнем. Пискнул «Фишер», осторожно разгребаю отсев. Вот и находка – круглая кокарда финна, протер пальцем, проступил белый кружок в голубом обрамлении. Продолжил поиск, отозвались тонким писком несколько финских монет. Грубый звук детектора, и вот он – жетон, квадратный, я подобных ещё не встречал, но друзья говорили, что такие давали финским ополченцам в ходе «Зимней войны».
Встал над погибшим, перекрестился, его перекрестил тоже. Прочитал молитву «Отче наш». Положил жетон к воину и прошел дальше по траншее. Впереди увидал «Халхинголку», и тоже с бойцом. Встал на колени и осторожно где руками, где веточкой убрал годами насыпавшуюся хвою и песок. С полчаса искал медальон, нашел, открыл и также осторожно достал бланк, развернул – незаполненный, только полоса зеленая на бланке. Такие выдавали пограничникам или бойцам НКВД, я читал об этом в Интернете. Ремень с подсумками для патронов, ложка с гнутой ручкой, ржавый ножик да значок с закруткой. Чистил-чистил, и прочитал только «ОТЛ». Значит, отличником чего-то был боец. Надо в растворе уксуса подержать, тогда может и прочту. Немного скарба было у воина в момент гибели.
Присел на край траншеи, закурил, еще раз взглянул на останки, обрисовал мысленно позу убитого. Он лежал с поджатыми коленями и руками. Видимо, пуля или осколок попала ему в живот или грудь. Тут же обращаю внимание на ботинки, они тоже обвязаны поверх колючкой. От мыслей меня отвлекла ветка, упавшая на колени. Подняв голову, стал рассматривать ветки сосны, с одной из них отлетела чешуйка коры, и я заметил кончик хвоста белки, а потом она сама, цокая, свесила вниз свою мордочку с ветки, будто ругала меня за то, что я здесь делаю, зачем тревожу прах павших.
Взгляд уперся на ствол сосны, к нему были прибиты толстые, короткие сучья. Да, когда-то это была лестница к вершине дерева, куда забирался наблюдатель или снайпер. Верхняя часть кроны была уже сухая, и в ней хорошо видны остатки сколоченных между собой досок и веток. Было желание залезть туда, но почти сгнившие ступени лестницы вряд ли выдержат мой вес. Запомнив место и сосну, прошел дальше вперед, размахивая миноискателем из стороны в сторону. Когда же поднял глаза от дисплея, взгляд уперся в ржавую железную дверь бетонного дота. Она была приоткрыта на три пальца. Придя в себя от неожиданности, хотел сразу потянуть дверь на себя, но мелькнула мысль о возможном минировании. Часто бывало (читал воспоминания участников войны), что при отступлении, особенно зимой, минировались дома, сараи, словом места, где можно было обогреться или спрятаться от холода. Гражданское население прифронтовой полосы Финляндии само сжигало свои дома, уходя от наступающих войск РККА, но некоторые крестьяне надеялись на возвращение и не сжигали дома, хотя Маннергейм велел это делать при отступлении. В них, этих брошенных домах, и ждали свои жертвы «сюрпризы» в виде мин. Вот и я решил подстраховаться. Опираясь на стенки траншеи, приподнялся, пытаясь заглянуть в дверную щель. Не получилось, козырек ДОТА не давал заглянуть внутрь. Тогда, взяв лопату, стал отгребать камни, песок и щебень, насыпавшийся к основанию двери. Очистив все, принялся глазами искать проволоку, чтобы с ее помощью открыть вход в дот с расстояния хотя бы в десять, двенадцать метров.
Залез на бруствер в поисках проволоки и только сейчас заметил зев амбразуры, я даже сначала не понял, что это. Дот был полностью засыпан камнями, на крыше росла сосна, другая стояла почти у самой амбразуры. Глянул в ту сторону, куда должен был смотреть стрелок из дота: пологий спуск и чистое поле с чахлыми березками. По правую руку – траншея, по ней я пришел сюда, определил это по валуну, под которым лежал финский солдат с очками. Зная по опыту, что перед амбразурой должна быть натянута колючая проволока, стал ее искать. В стороне увидел обрывки с вросшей в кору «колючкой», повисшие на высоте два, два с половиной метра. Невольно пришла мысль, что вот как выросли деревья за семьдесят три года.
Спустился вниз, собрал обрывки проволоки и поднялся к доту. Здесь принялся скручивать куски между собой и пожалел, что не взял из машины перчатки. Проволока, хоть и прошло столько времени, была прочная и упругая. Исколов до крови пальцы, навязал метров десять. Подошел к доту, набросил проволочную петлю на угол двери, а с другим концом перелез за бруствер окопа, откуда десять минут назад поднимался с кусками проволоки. Прилег на теплую от солнца скалу и сразу потянул на себя «колючку», ожидая взрыва. Но нечего, только ржавый скрип двери, да полет со свистом проволоки над головой.
Поднялся наверх, в траншею, дверь была открыта полностью. Заглянул – полумрак, только в глубине полоска света на уровне груди. Вошел в тамбур и, осторожно ступая по ступенькам, прошел внутрь. Сразу под ногами со звоном покатились гильзы. Ноги будто наступили на стальные шарики, стали неустойчивыми. Глаза понемногу стали привыкать к полумраку. В глубине увидел вторую амбразуру, она была почти вся засыпана ветками. Спотыкаясь о предметы, подошел. Сунув лопату в отверстие амбразуры, вытолкнул ветки наружу. Сразу посветлело. Оглянулся, и первое что бросилось в глаза, это гора стреляных гильз под амбразурой у входа. Перевел взгляд: прямо передо мной на полу лежал пулемет «Максим», приспособленный на треногу, без колес и щита. Сразу, как будто он мог убежать, схватился за станок и с трудом поднял и поставил треногу с пулеметом, осмотрел. Кожух пробит осколками в нескольких местах, все остальное вроде цело. С обеих сторон приемника патронов болталась парусиновая лента, в ней с одной стороны были вставлены патроны, другая сторона ленты пустая, только тускло блестели заклепки. К механизму прицела что-то прицепилось, и, приглядевшись ближе, увидал колпачок с изогнутой ручкой. От «лимонки» – определил я сразу.

В России почти до середины Отечественной войны в «лимонках» использовался запал Ковешникова, при выдергивании кольца во время броска ручка гранаты отделялась под действием пружины вместе с колпачком, высвобождая ударник, который в свою очередь накалывал капсюль-воспламенитель, и после задержки в три-четыре секунды происходил взрыв.
Когда я увидал колпачок с ручкой на прицеле пулемета, сразу стало все ясно: граната влетела в дот и рванула внутри. Спастись не было шансов, не осколками, так фугасом она должна достать всех, кто был в тот момент внутри. Страшная вещь «Ф-1», да еще в замкнутом пространстве.
Оглядел помещение в поисках убитых. Вроде не видно. Передо мной была недостроенная из камня перегородка, она возвышалась над полом на высоту около метра, в перегородке угадывался проем для двери, за ней в дальнем углу буквой П три трехъярусные кровати. Между ними, посередине, стоит чугунная квадратная печка с трубой, почти горизонтально уходящей в стену. Около кроватей горы пустых цинков из-под патронов. В стене у изголовья нар – ниша, на которую падал свет из амбразуры, и я без труда разглядел в ней котелки, кружки, чугунок лопнувший, как арбуз, посередине, из чугунка торчали ручки от ложек. Здесь же стояли и лежали жестяные банки. Под нишей к стене прикручен ручной насос, труба от которого уходила куда-то в бетонный пол. В моей молодости я таким качал воду из колодца для полива грядок и теплицы. На полу лежал бидон, как для молока, только больше, где-то литров на пятьдесят, таких я не встречал еще. Выше, почти под потолком, было квадратное отверстие для вентиляции. Я чувствовал волосами на голове прохладное движение потока воздуха.
Подойдя к кроватям из досок, сразу увидал останки воина в истлевшей военной форме. Достал зажигалку, чтобы лучше рассмотреть всё, посветил: жетон в форме железного яйца нашёл сразу, это был второй воин с таким смертным медальоном, значит, тоже кадровый военный. Стал осматривать остатки одежды: четыре розочки со львом в истлевших петлицах. Точно – кадровый офицер. «Надо в Интернете глянуть, - подумал я, - какое звание или род войск так обозначают». Следом нахожу голову льва из латуни и медведя с мечом. Про медведя вспоминаю – финский пограничник. Зажигалка обжигает палец, и я хватаюсь им за ухо, гася боль. Поясница тоже стала деревянной от наклонной позы. Медленно распрямляюсь, хрустнув позвонками. Присел на край топчана, но почувствовал дискомфорт, вроде как на погибшего сел. Глянул на другую кровать, чтобы пересесть, и не поверил своим глазам. Поперек неё лежал целехонький финский автомат «Суоми» с двумя круглыми запасными дисками, рядом – портупея с кобурой. Вот это находка, забываю о спине, хватаю автомат. Он чуть не выпадает из моих рук, я не ожидал, что он такой тяжелый. Беру портупею и на выход из дота, на свет и свежий воздух.
При свете дня вижу, какое «сокровище» попало в мои руки. Лихорадочно открываю кобуру в надежде увидать «Наган» или «Вальтер». Но нет, вытаскиваю пистолет из кобуры и сразу поверх затворной рамы вижу надпись «L-35», значит финский, и тоже редкость, чтобы в таком «сохране». Из кармашка на кобуре торчит запасная обойма и шомпол. От радости чуть сразу палить не начал. Осмотрел «Суоми» и снял диск, отстегнулся он легко. «Разобрать автомат, промыть бензином с маслом, и будет, как новый», – подумал я.
Оставив все это на бруствере, вернулся в дот и, насколько позволял свет, огляделся еще раз. Нашел маленькую иконку и вместе с эмблемами и знаками отличия сунул в карман. Под амбразурой нашёл двоих воинов, они лежали друг на друге под самой стеной. Скорее всего – пулеметчики. Сразу их не увидел, потому что свет из амбразуры падал так, что они были в тени. Чтобы все здесь хорошо осмотреть, нужен фонарик, и в подтверждение моих мыслей вижу на полу возле бойцов керосиновую лампу. Поднял и в надежде потряс: сухо, только песчаный осадок зашуршал по дну. В углу стоял ящик с «коктейлем Молотова», на пробках надпись «ALKO», вытащил одну из бутылок – на дне жидкости граммов сто, к стеклу изоляционной лентой в двух местах прикреплены листы газет и две большие спички.
«Здесь внутри определенно нужен сильный фонарь», – подумал я, и, выйдя из дота, увидал Наталью, идущую в мою сторону. Зная, что она не одобрит стволы в машине, спрятал оружие за дверь дота. Помахал жене рукой и закурил. Спрыгнув ко мне, она что-то хотела сказать, но увидав за моей спиной черный провал двери, округлила глаза:
- Это что? – выдохнула она.
- Это дот с пулеметом! – Теперь и у меня проскочила нотка превосходства.
Она положила пакет на бруствер траншеи, он подозрительно брякнул металлом.
- Ну, пошли, показывай! – нетерпеливо попросила она.
Взяв жену за руку, зашел внутрь.
- Ты осторожней ступай, здесь на полу много гильз, – предупредил ее. Подвел её к пулемету: - Вот «Максим», из него поливали огнём через эту амбразуру, – кивнул я, показывая на полоску света. Она подошла, деловито осмотрела пулемет, поводила скрипящим стволом из стороны в сторону и спросила:
- А стрелять из него можно?
Я кивнул. Она с опаской отошла и, скользя по гильзам, подошла к амбразуре, посмотрела в нее и произнесла:
- Ой, а вон там на дороге я собирала грибы, у той скалы.
Я взглянул, куда она показала. Метрах в двухстах увидал пологую скалку, от которой шла зеленая полоса дороги через болото. Наталья продолжила:
- Я спустилась вниз и по ней прошла до конца поля, там, на поле, дорога из бревнышек, я на ней грибы и насобирала. Совсем забыла, у меня в пакете котелок и каска, там в санях лежали!
На мой немой вопрос изрекла:
- Дошла до конца дороги, там сани старые, как в кино показывают, в санях и лежало все, правда, это уже не сани, а труха одна.
Я, выслушав ее и видя, как она отходит назад, осторожно сказал:
- Наташ, там, позади нас, трое бойцов финнов лежат.
Она вздрогнула, глянула мне в глаза, как бы спрашивая, не шучу ли я. Прочитав у меня на лице ответ, медленно повернулась. Я показал под стену дота и сказал:
- Там двое, наверное, пулеметчики. На топчане у печки еще один, видимо их командир, пограничник.
Жена, осторожно ступая, словно боясь наступить на останки воинов, крепко сжав мою ладонь, приблизилась к тому месту, куда я ей показывал. Я чиркнул зажигалкой, пламя выхватило из полумрака на полу останки бойцов. Наталья ладошкой прикрыла рот, как бы сдержала крик и отпрянула назад. Сдавленным голосом прошептала:
- Пойдем, пойдем отсюда, я не могу здесь! – и потащила меня к выходу. Такой реакции жены на прах воинов я не ожидал. Держа ладошки у рта, она готова была заплакать.
Вышли наружу, я прижал ее голову к своей груди, стал успокаивать, гладя по волосам, выбившимся из-под косынки. Про себя, мелькнула мысль. «Что, сам-то привык?» Да, бойцов поднимал много, большинство безымянных, и мне уже казалось нормой – сложить останки в пакет, выкопать ямку и закопать его. Сверху крест из молодых берёз поставить, а на могилку положить каску или патроны, чтоб могли через годы прибором найти и определить, чей боец, и похоронить должным образом. А сейчас прочитаешь «Отче наш», помянёшь чаем, и всё. Спиртного, как правило, с собой в поиск не берёшь, от греха подальше. Я Наталью брал с собой иногда, точнее, она меня везла, чтобы не обижать, отказом. Но бойцов с ней ранее мы не находили, а тут сразу такое.
Взял ее под руку, в другую руку пакет с каской, и повел к машине. Постарался, чтобы она не увидала погибших воинов в траншее, и срезал путь по звериной тропке. Всю обратную дорогу по лесу она молчала, только в машине попросила налить ей из термоса чая. Я налил, хотя был удивлен, чай завариваю сам и очень крепкий. Жена, если выпьет один, ну два глотка от силы, при этом делает гримасу, как будто спирту хлебнула. Но она пила чай, как будто не замечала его горечи. Закурил, ожидая, когда она в своих мыслях спустится на землю.
Когда Наталья пришла в себя, я услышал:
- Ты мне больше никогда, слышишь, никогда не показывай убитых! Я не хочу на них смотреть! – И уже другим тоном добавила: – Олег, мне неприятно и страшно, видеть это.
Я послушно кивнул и сказал: «Хорошо».
Взял из машины сумку «банан» из-под миноискателя, пошагал к Доту, сказав жене, что нужно забрать детектор и лопату. Дойдя до железной двери, взял автомат и попытался засунуть его в сумку, но ствол, как не старался, торчал сантиметров на сорок. Тогда я разобрал металло-детектор, сунул в сумку, туда же, вытащив пистолет, сунул кобуру и запасные диски, а сверху приспособил «SUOMI». Накинув на плечо сумку и, взяв лопату, пошел по траншее. Дойдя до валуна, подобрал гранаты, понимая, что везя в машине оружие нет разницы для закона, сколько у тебя стволов и гранат. Если поймают, что так срок, что эдак. Вытащил из карманов куртки знаки отличия командира и всю мелочевку, поднятую здесь, сунул в карман сумки, и, положив лопату между ручек «банана», направился к машине, при этом положении ручка лопаты как бы прикрыла собой ствол автомата. Пистолет с ножом приспособил сзади за поясом.
Подойдя к машине, открыл багажник, вытащил сумки с провизией и «гостинцами» для родственников. Поднял пол над запаской, прикинул размеры: автомат туда явно не помещался. Тогда сунул в нишу с запаской диски с кобурой и гранаты. Вытащив из бокового бардачка черный мешок для мусора на пятьдесят литров, засунул в него «Суоми» и, открыв заднюю дверцу, положил его на пол между задними и передними сиденьями. Достал из багажника сумки с моими рыбацкими принадлежностями и бросил их сверху. Закрыв багажник, взял сумку и пошел за цинками с патронами. Четыре коробки с патронами как раз заняли все дно у сумки, туда же положил и жестяную коробку с запалами. Принес все и поставил на заднее сидение, добавив сверху продукты из пакетов. Завершив «маскировку», критически осмотрел все, сумки между задними сидениями скрывали черный пакет с автоматом, а сумки сверху с продуктами и рыбацким снаряжением подозрения не вызывали. Осмотрел багажник: детектор надежно скрывала палатка и бензопила. Вроде все, можно ехать, еще раз глянул на колесо. Норма. Сел в машину и закурил. Пистолет и финка неприятно давили на поясницу, и мне пришлось сдвинуть ствол ближе к «талии».
- Ну что, теперь куда? – спросила жена. Я взял карту, сообразил, где примерно мы находимся, сказал:
- Давай потихоньку прямо, поворот направо смотри. Должны засветло к Ладоге подъехать.

Минут через пятнадцать съехали на грунтовку. Дорога не фонтан, камни. Еще проехали немного, и стало видно проблески озера. Свернули еще раз и ехали уже как бы в обратную сторону вдоль берега. «Давай здесь свернем», – сказала жена и, не дожидаясь ответа, свернула к озеру. По камням да кореньям от сосен с трудом, задевая днищем неровности дороги, доехали до берега Ладоги. Встали под соснами, росшими на скале. Солнце освещало скалистый мыс, режущий своими камнями гладь Ладоги надвое, у основания мыса росли мощные сосны, где мы и остановились. Справа и слева две большие загубины. Бросилось в глаза яркое солнце, опускающееся к синеющим вершинам деревьев на западе. Мелькнула мысль: «Может быть, здесь и проходила граница между СССР и Финляндией в далеком 1939 году?»
Наталья прогнала мои мысли своим восторгом от увиденной картины. Она подбежала к воде, зачерпнула и брызнула на зеркало озера. Потом деловито вымыла руки, смочила лицо, так, чтобы краска с ресниц не растеклась, и распорядилась: «Ты давай ставь палатку, дрова принеси, костер разожги».
Я за неё продолжил: «И ужин свари…» Она засмеялась, а я был счастлив, что жена забыла о том, что произошло в доте.
Минут десять ушло на разгрузку и постановку китайской палатки, которая меня постоянно раздражала. Спать в ней, это всё равно, как зимой спать дома под одной простынкой. У меня есть нормальная палатка, из брезента, но я её оставил у брата в Сортавала в пошлый отпуск. Покупать новую, имея уже одну, считал нецелесообразным.
Беру пилу, иду к поваленной ветром сосне. Берег наполняется визгом «Husqvarna». Отпиливаю несколько, толщиной с руку, сухих веток, пилю с десяток чурок от сухого ствола, и вот он – «закон подлости», летят искры из-под цепи, чурка падает, обнажая на спиле черное пятно осколка. Цепь опять точить придется, про себя чертыхаюсь. Ветки ломаю на тонкие чурочки об острый камень. Ветки иногда отскакивают от камня, не сломавшись, тогда ладони обжигает обратным ударом. Но все равно, так быстрее заготавливать дрова для костра.
Жена, осторожно ступая по скалке с котелком и пакетами наперевес, спускается к воде чистить грибы и картошку для «грибницы». Развожу костер и иду за широкой доской, что приметил возле поваленной сосны, из нее и чурки сделал что-то вроде столика, а из остатков доски смастерил скамью. Работа была закончена, и я спустился по скалке к жене. Присел на камень, закурил.
- Грибов то много на суп, а до Сортавала не довезем, что делать то? – спросила Наташа. Я посмотрел – действительно много, и сказал:
- Так ты пожарь, и будет у нас два блюда из грибов, грибной день!
Жена, глянув на меня с прищуром, ответила:
- Я, то пожарю, а ты сделай подставку у костра для сковородки.
- Так в лёгкую, сейчас покурю и сделаю!
- А вода какая теплая, хоть ныряй! – как о мечте сказала супруга. Я спросил:
- Что искупаться хочешь?
Подумав с минуту, она изрекла:
- Нет, здесь камни, скользкие они, и боязно что-то. Был бы песочек, тогда можно.
- Ладно, пойду, сделаю тебе «кирогаз» для сковородки.

Сказав это, я поднялся к костру, он весело горел почти без дыма, только смола вспыхивала и выбрасывала маленькие струйки черного дыма. Я завел пилу, выбрал поровней без сучков чурку и, поставив её на попа, сделал с обеих сторон по два надреза крестом, глубиной пять сантиметров. Потом разрубил чурку пополам. С обеих половинок выпилил сердцевину. Пошел в машину за проволокой, у меня старые петли на зайца из нихрома в машине лежали. Открыл багажник и, приподняв крышку над запаской, еще раз глянул на пистолет и финку, которые по приезду сунул в багажник. Поискал штык в машине. Не найдя его, стал искать пакет, что Наталья принесла с каской. Тоже не нашел. Взял финку, найденную у бойца, проволоку, и вернулся к костру. Две половинки чурбака, что я расколол, сложил вместе, как было, обвязал проволокой в двух местах, так что получилась деревянная труба с толстыми стенками и почти квадратным отверстием. Я это называю «кирогазом».
Поставил «кирогаз» рядом со столиком на плоские камушки. Взял финку, резанул по выпиленной сердцевине – острая. Настругал щепы и бросил в отверстие чурки. Снизу подсунул кусок газеты и зажег. Лучины сразу занялись огнем, а из верхнего отверстия показался дымок. Я в который раз вспомнил о том человеке из моего детства, со смешным казалось раньше именем – Тойва.

…Будучи пацаном лет одиннадцати или двенадцати я подружился с мужиком, живущим недалеко от нашего дома в маленькой, но крепкой избушке со своей молоденькой и всегда приветливой женой. Детей у них почему-то не было. Тойва ходил по домам и зарабатывал деньги, помогая копать колодцы, крыть крыши или баню срубить кому. По-русски он говорил плохо, но его все понимали.
Тогда летом шел я к другу Шурику с «горки», а его собака, здоровая овчарка, пыталась напасть на жену Тойвы. Вот я и отогнал ее, знал, что меня собака не укусит. В благодарность за это Тойва вынес из своего дома целый алюминиевый бидон с земляникой, который мы с Шуриком за один присест, посыпав сверху сахаром, съели. Днем я отнес обратно Тойве бидон. Так и познакомились.
Это он меня научил, как в дождь костер развести, как зайца поймать, рыбку, и еще многому, что мне в жизни пригодилось. Был он карел или финн, точно не знаю, сейчас даже не могу вспомнить, как звали его жену. Тойва был мастер по рыбалке, лучше которого я не знал. И чай он научил заваривать, чтобы был крепкий и терпкий. С тех пор в моем рюкзаке всегда лежит закопченная консервная банка на литр.

Вспомнил, значит, надо заваривать чай. Достал из рюкзака банку, пошел к Наталье.
- Ну как у тебя тут? – спросил я, посмотрев на ее приготовления.
- Вот, все готово! Только мы с тобой воду забыли купить, – как бы с растяжкой сказала жена.
- Ладога вроде еще относительно чистая. Воду пить можно, ну на всякий случай прокипятим, – ответил я.
Зачерпнул воды и пошел к костру. Мой «кирогаз» уже разгорелся, и я, подбросив щепок сверху в отверстие, поставил на него банку. Внутри сухое дерево уже занялось огнем, снизу было как бы поддувало, а сверху через крестовые пропилы выходил огонь и дым. В общем, как на газу. Осмотрев костер, Наталья спросила: «Где тренога?» Я сходил до машины, взял треногу и поставил над костром. Взял у жены котелок с водой и грибами, приспособил над пламенем. Вода в банке на «кирогазе» закипела, и я сыпанул в нее полную с горкой деревянную ложку крупно-листового чая, поставил банку на стол, накрыв ее свернутой вчетверо газетой. Достал термос, бутылку коньяка из Дютифри, бутерброды, что еще дома резала Наталья, кружки и позвал к столу жену:
- Давай червячка заморим!
- А коньяк зачем? – спросила она.
- Ну как? Надо же воинов помянуть! – с притворным возмущением сказал я.
- Мы ведь имен их даже не знаем, – чуть не шепотом произнесла Наташа.
- Все равно, можно сказать просто, «Пусть земля будет им пухом!» – ответил я убедительно.
Плеснул Наталье пару глотков, себе налил чай. Как умею, про себя помолился за погибших, глотнул чая. Жена, молча, выпила коньяк. И вдруг спросила:
- Мы туда еще поедем?
Я кивнул.
- Только ты один сходи, а я тебя в машине подожду, – тихо сказала Наталья. - - - -- Ладно, – согласился я и показал рукой на «кирогаз» – Ты вон сковородку ставь на чурбачок да жарь грибы. Только щепу не забывай подбрасывать сверху в отверстие.
Перекусив немного, я пошел к машине, для отвода глаз взял спиннинг, достал из запаски пистолет, гранату, спрей для очистки ржавчины, ветошь и моторное масло в двадцати-кубовом шприце. Собрав всё, поспешил на противоположную сторону скалки, сказав жене, что иду рыбачить. Присев на выступ скалы, разложил на камнях всё, принесенное из машины. Первым делом был пистолет. Покрутив в руках, вынул из него обойму с патронами, снял с предохранителя и подергал затвор. Чтобы не сломать, решил убрать сначала налет ржавчины. Брызнул спреем в механизм пистолета, куда смог попасть, и положил его отмокать на ветошь.
Следом взял гранату в руку, вытащил кольцо и снял колпачок с взрывателя. Предохранитель ударника стоял на месте. От него отходило продолговатое кольцо, потянув за которое, я снял предохранитель с детонатора. Все, граната была готова к бою. «Интересно рванет – не рванет, если бросить?» – подумал я, и в этот момент закричала жена: «Олег змея, змея!» Я подскочил как ужаленный, граната выскользнула из рук, и упала на то место, где я сидел секунду назад. Ударившись взрывателем о скалу, она с шипением и дымом покатилась к воде.
Я не ожидал от себя такой прыти: секунда или две, и я был по другую сторону скалки. Успел посмотреть на жену, которая стояла на столе, держа в одной руке сковородку, в другой ложку. Потом рвануло, зазвенело в ушах, и следом окатило водой, так, как будто мне на спину вылили полное ведро. Стоя на четвереньках, глянул на Наталью. Она присела на корточки, совершенно забыв про змею, сковородку, глядела на меня широко открытыми от ужаса глазами.
Я поднялся, зажал нос пальцами, надул щеки и продавил воздух в уши, как делаю это в самолете. Щелчок, и я обретаю слух. Весь мокрый, иду к жене. Не доходя до стола, вижу, как в сторону быстро уползает размером с карандаш маленький уж. Беру Наталью за талию и спускаю ее со стола. Не успеваю опустить жену на землю, как чувствую, что горячее масло из сковородки начинает льётся мне на спину. Пересилив боль, поставил жену на камень у стола и только потом, лихорадочно извиваясь и ругаясь матом, стал стаскивать с себя липкую от воды и масла футболку.
К Наталье постепенно стало приходить понимание того, что происходит. Положив сковородку, она схватила коньяк и, щедро плеская себе в ладонь, стала поливать им мою спину. Было такое чувство, что мне на место ожога кинули мнег, и следом наступил жар. Я было рванул к воде, но жена остановила меня, сказав:
- В воду нельзя, потерпи немного, иначе шкура слезет, а так приварится от спирта и не будет пузыря от ожога.
Я присел на скамейку, ругая себя за нетерпеливость с оружием. Жена между тем подступила с вопросами, на которые мне сейчас отвечать не хотелось.
- Ну, что там у тебя взорвалось? Ты обещал не брать с собой взрывчатку. А если бы с проверкой остановили? Мне опять заниматься передачами и адвокатами? – сказала она хмуро.
Я промолчал.
- Когда ты станешь взрослым у меня? – уже другим, ласковым тоном сказала жена. По ее словам я понял, что прощен.
- Да представляешь, только взял в руку гранату, как ты закричала: «Змея, змея». Ну, граната из рук выскользнула, и об скалу. Смотрю: зашипела, ну я и сиганул за гребень скалки.
Наталья осмотрела мои сто килограммов веса и видно, представив меня «сигающего», засмеялась. Потом поведала:
- А я мешаю грибы на сковородке, вдруг вижу змею, и ползет ко мне, я от страха на стол вскочила и тебя позвала. Потом как грохнет, вижу столб воды выше скалы, и по ушам – как даст! Присела аж, чуть не описалась. Смотрю где ты, а в голове мысль: «Взорвался!» Тут вода и дым осели, вижу – ты на четвереньках стоишь, весь мокрый, смешной. У меня и отлегло, а ноги ватные стали, что слезть со стола не могу. Ты когда меня со стола снимал, я про змею, грибы и сковородку вообще забыла. Вспомнила только, когда ты футболку начал снимать и материться.
Закончив свой рассказ, Наталья сказала мне:
- Ты давай повернись, гляну, что там у тебя стало со спиной.
Я повернул спину, жена оглядела и изрекла:
- Все будет хорошо, волдырей нет и не будет, точно. Посиди, пока стол накрываю.
Супруга собирала на стол, я сходил к месту взрыва, спрей и шприц достал из воды, пистолет и обойма лежали на том же месте. Только спиннинг отбросило взрывной волной метра на четыре. Протер пистолет ветошью и потянул затвор на себя. Послушно, без скрипа, патрон вошел в патронник. Сверху затворной рамы стало видно наличие патрона в стволе. Такого я раньше не встречал. Позвала Наталья. Быстро собрав все со скалы, отнес к машине. Достал сумку «банан», сложил в неё все трофеи, найденные мной, только пистолет бросил в палатку, предварительно вынув патрон из ствола. С трудом поднял сумку и отнес её к поваленной сосне. Там сунул свои сокровища в пространство между двумя большими камнями и закидал сверху сухими рыжими ветками.
Вернулся к машине и разложил сидения, словом подготовил Наталье постель. Для себя взял красную зимнюю куртку с эмблемой заправок ПТК и пляжный коврик, бросил все в палатку и подошёл к столу. На столе уже стояли две тарелки с грибницей, лежал зеленый лук с белыми, небольшими лукавицами, соль и домашний белый хлеб. Я налил жене пятьдесят грамм коньяка, себе плеснул чай с бачка.
- Ну, Михайловна, с отпуском тебя! – сказал я и чмокнул жену в щеку.
- И тебя! – смеясь, ответила она. – Лихо он у нас начинается.
Выпили она свое, я свое, и принялись за грибной суп, смачно хрустя луковыми головками. Только сейчас понял, как проголодался. Быстро расправившись с грибницей, принялись за жаренные с картошкой белые грибы, и сразу вспомнилось прошлое лето и друг мой Сергей, с которым мы собирали белые по островам на Ладоге. Вспомнил и то, как приставая к берегу на резиновой лодке с мотором, Серега грохнулся в воду, как по прибытию жена его ругала, за то, что он поехал со мной на Ладогу.
- Как твоя спина? – Опять прогнала мои воспоминанья Наталья. Спину неприятно и больно стягивала обожженная кожа.
- Да тянет, и болит от этого.
- Сейчас гляну, что есть у меня с собой, чтобы помазать ожёг, – и пошла к машине. Вернулась, неся в руках кучу баночек, бутылочек и таблеток.
- Вот это выпей, чтобы воспаления и заражения не было.
Протянула мне капсулу и пару таблеток. Я послушно проглотил их, запив чаем, который приобрёл светло коричневый цвет. Остывая, он всегда становится похожим на кофе с молоком. Жена, выбрав баллончик со спреем от солнечных ожогов, зашла за мою спину и брызнула. Сначала боль от холода, потом блаженство: напряжение кожи ослабло, и боль потихоньку уходила.
- Сейчас впитается, я тебе пенициллиновой мазью намажу на ночь.
Я поцеловал жену в знак благодарности. Солнце уже ушло за горизонт, только перистые облака, горящие рыжим цветом, говорили о том, что солнце ушло недавно, и о том, что завтра будет хороший, солнечный и, я надеюсь, удачный день.

Проснулся рано, время подходило к пяти, ожег на спине почти не болел, и, обрадованный этим, я выполз из палатки. Солнце уже встало, и небо было чистым от облаков. Мой прогноз оправдался. Футболка, облитая вчера маслом, сегодня была чистая, заботливо постиранная Натальей. Когда успела? Мысленно поблагодарив жену, надел футболку. Она была чуть влажной от ночной прохлады и приятно освежала тело.
Спустился к берегу, подняв на крыло крупную крякву, которая с шумом и недовольным кряканьем долго разгонялась по воде, помогая себе крыльями для взлета. Умывшись, пошел к столику. Костер погас совсем, только «кирогаз» чуть дымил тонкими стенками. Бросил в отверстие кусок газеты и щепы, дунул в него, надеясь раздуть пламя, в ответ «кирогаз» выпустил мне в лицо облако пепла. Посмеявшись над собой, взял баллончик с каким-то спреем, поднёс его к нижнему отверстию трубы и чиркнул зажигалкой. Струя пламени как от огнемёта рванула внутрь трубы и вылетела из верхнего отверстия. Быстрый розжиг. Довольный собой, взял свою банку для чая и, накинув на плечо полотенце, спустился к воде.
Сполоснул банку от вчерашней заварки, наполнил её водой, смыл с лица пепел и вернулся к костру. Моя «газовая конфорка» вовсю горела рыжим огнем. Приспособив сверху пару тонких полешек, поставил на них банку. Присел у костра и, выпив полстаканчика холодного чая из термоса, закурил. Вода закипела на удивление быстро. Засыпав в кипяток заварку, размешал её тонкой веточкой сосны, заставляя чаинки опустится на дно. Затем взял банку и поднес к пламени «кирогаза». Вода потихоньку стала закипать, и заварка, всплывая, образовала своеобразную шапку из чаинок. Поставил банку на стол, пошёл взглянуть на жену. Возле дверки машины, как дома возле кровати, стояли её шлёпанцы, в одном из которых уютно пристроилась лягушка. Наталья крепко спала под охраной центрального замка автомобиля. Будить не стал и пошел к костру, невольно засмеявшись, представив картину, как жена надевает шлепки с лягушкой внутри.
Подойдя к столу, налил крепкого индийского.

…Во времена СССР я редко когда ошибался в запахах чая. Знал и мог определить по запаху грузинские «белые горы» по тридцать копеек, «белочка, прессованная плитка», «индийский со слоном», «трехсотый», «36», «20» – цифры соответствовали процентам индийского чая. Почти как содержание золота в изделии.
Пока вспоминал названия чая, выпил всю чашку. Взбодрившись, взял спиннинг и направился к острию мыса, облавливая частыми забросами его восточную сторону. Поклевок не было, только мелкий окунь бегал за блесной. Была небольшая досада, но я её прогнал мыслью, что все равно рыбу до города не довести, испортится от жары по дороге, а заниматься сейчас ею просто не было желания. Мысли о рыбе дали импульс желудку, который тут же отозвался урчанием. Направился к костру, где от вчерашней трапезы осталась грибница. Хлопнула дверка машины, и, обернувшись, увидал жену, которая с улыбкой шла ко мне.
- Где рыба?
- Там! – махнул я неопределенно в сторону озера. - А где лягушка, что была в твоей шлёпке? – спросил я хитро.
- Так это ты её мне туда посадил?- спросила жена.
- Зачем, просто, когда подходил к машине, видал её и рассчитывал, что услышу тебя, когда проснешься, – сказал я.
- Нет, здесь змеи, и я все проверила, прежде чем надеть обувь! – важно ответила Наташа.
- Ладно, иди умывайся, а я подогрею грибы, – заботливо сказал я.
- Давай грибницу холодной поедим, она вкуснее холодная.
- Хорошо, – согласился я.
«Кирогаз» мой прогорел и, лежа на боку, выпускал струйки дыма. Пришлось разжечь костер, чтобы вскипятить воду для термоса. Пока жена собирала на стол, успел собрать палатку, спиннинг и сидения в машине. Пистолет засунул в специально прорезанное отверстие с левого боку сидения, так чтобы сверху его прикрывал чехол. Достать его будет легко, просто отогнуть ткань и сунуть туда руку. Позавтракали, действительно грибница холодной оказалась вкуснее. Собрав вещи, стали их укладывать в машину. Наталья вдруг попросила:
- Олег давай сумку с твоим военным барахлом оставим здесь, а назад поедем в Сортавала – заберем. Чтоб мне тебя из леса ждать было спокойней. Тут расстояние то километров тридцать.
- Ладно, – согласился я, увидав некое рациональное зерно в её предложении. Еще раз оглядев расщелину в скале, где спрятал сумку, я сел в машину, и мы двинули обратно к месту вчерашнего поиска.
Доехали быстро. Наталья развернулась и встала в тот же помятый накануне ею кустарник. Выйдя наружу, я увидал пакет, по всей видимости, забытый здесь нами вчера. Глянул внутрь – точно: каска, котелок с крышкой, и вот он – мой штык.
- Вот забыли вчера! – и я протянул пакет Наталье.
- Олег, только недолго давай, часа два, ну три тебе хватит? Чтоб засветло в Сортавала приехать, еще сумку надо с берега забирать, не забывай.
Я послушно кивнул. Накинув куртку и взяв метало-детектор с лопатой, я поспешил по лесной дорожке к саням, о которых вчера рассказывала жена. В лесу было еще по-утреннему прохладно, и мои короткие сапоги заблестели от росы. Пройдя пролом в скале, спустился на дорогу, выложенную из брёвен. С годами болото подсохло, выложенная гать сгнила, поэтому идти было легко и мягко. Мой аппарат подал голос, и я лопатой разгреб то место – скоба. Двинул дальше. Впереди метрах в двухстах виднелся лес, значит, там заканчивается дорога по болоту. Опять отозвался детектор, лопата ударила в твердый металл. Разгребаю траву, что выросла поверх гати, и вытаскиваю противопехотную мину, следом другую. От времени, сырости и ржавчины взрыватели просто выпадают из своих гнезд. Мины были наставлены часто, и я их просто стал обходить. В конце гати увидал сани, о которых мне говорила жена. Принялся исследовать их своим детектором, но только топор был в санях, да полностью прогнившая каска. Обойдя сани по кругу, нашёл две латунные стреляные гильзы от револьвера. Принялся проверять площади вокруг саней. Вроде чисто, детектор молчит. Подумал, что сели батарейки, и бросил гильзу – миноискатель запищал. Работает! Я углубился метров на двадцать вглубь леса. Возле толстой березы среди травы катушка миноискателя ударяет обо что-то твердое, и проходя уже мимо этого места, по привычке смотрю туда. Череп. Осматриваю место. Головой к берёзе лежат останки воина, рядом с ним второй, как бы «валетом» к первому.
Провел над останками миноискателем, отзвука нет. Странно? Нет при бойцах ни ремней с подсумками для патронов, ни винтовки, даже сапёрной лопатки, и той нет. Мелькнула мысль о гражданских лицах, но остатки ботинок говорили о том, что передо мной военные. Стал более тщательно осматривать место, ища хотя бы пуговицы от гимнастерки или нижнего белья. Перевернул череп. В затылочной кости увидал пулевое отверстие, очевидно, прошила пуля голову навылет, слегка отколов кость от одной из глазниц. Осмотрел второго, картина та же, что у первого – дыра в затылке. В душе не осталось и следа от утреннего приподнятого настроения.
Присел на упавшую березу, закурил. Следом пришли нехорошие мысли – это расстрел. Поставили бойцов возле берёзы и в упор, в затылок стрельнули. Но кто это сделал? Надо найти пулю или гильзу, тогда примерно будет ясно, кто и кого. Докурил и, не надеясь на результат, провел миноискателем по стволу березы, стоящей над убитыми. Детектор отозвался тонким писком, глянул на дисплей – латунь, значит там пуля. Я иногда прибегаю к такому методу, чтобы определить направление боя. Провожу миноискателем по стволам деревьев или торчащих из земли пеньков. С какой стороны пищит, в той стороне и ищу позиции. А тут – вот она! Теперь надо думать, как достать её из берёзы. Берёза выросла за эти годы, да и глубоко, наверное, сидит пуля в древесине. Вспомнил о топоре, что нашёл и оставил в санях.
Прислонил детектор к стволу дерева, под катушку, чтоб пищала, положил «финку» и, прибавив громкость сигнала, пошел налегке к саням. Топорище сгнило полностью, и, вытряхнув из отверстия топора труху, направился на звук сигнала моего инструмента, подобрав по пути толстый крепкий сук от сосны. Подойдя к березе, стал строгать «финкой» топорище. Через десять минут получился неуклюжий, но вполне сносный топор. Померил высоту до пули, высоковато. Взялся за обломок упавшей рядом и сломавшейся березы, подтащил её к основанию дерева, положив его так, чтобы не потревожить прах бойцов. Встав на берёзовую чурку, принялся вырубать то место, откуда шёл сигнал. Вскоре в светло-жёлтой сердцевине дерева увидал чёрное пятно пули. Отбросив топор, принялся осторожно, чтобы не повредить и не потерять, выковыривать её ножом. Достав и осмотрев её, присел отдышаться. Пуля была от револьвера «Наган», её не спутаешь с другими по характерному срезу. Кончик пули как у нового, не заточенного карандаша с небольшим скосом по кругу. Разгадывая её, вспоминаю и достою из кармана стреляную гильзу, подобранную возле саней. Все сошлось, бойцы были расстреляны за какую-то провинность в затылок из «Нагана». На это показывало и отсутствие ремней, касок, смертных жетонов и вообще каких бы то ни было личных вещей. Только подошвы от истлевших ботинок говорили, что передо мною лежат солдаты.
Надо бы их похоронить по-людски. Выкопал неглубокую ямку, сложил туда останки воинов. Осталось поставить крест. Надо делать. Вернулся опять к саням и стал искать гвозди или проволоку, чтобы приспособить перекладину у креста. Не найдя нечего, от сгнивших полозьев оторвал полоз. Сломал, перегнул пару раз на две части, и из них получился нормальный крест. Нашёлся и железный штырь, которым скрепил две половинки металла. Чтобы не болталась поперечина, обвязал её шнурком, вытащенным за ненадобностью из своих штанов. Выполнив, что задумал, вернулся к берёзе и вбил крест в землю. Положил к останкам сгнившую каску и ненужный уже топор, закопал. Если найдут их когда, то по каске определят, чей воин был.
Помянуть бы, но нечем, торопясь, забыл взять школьный рюкзачок с термосом, пожертвованный мне для леса младшей дочкой, в ответ на купленную для неё к первому сентября «крутую», как она говорит, сумку.
Прочитав молитву, пошёл обратно в сторону бывшего болота. Металло-детектор молчал, и я, размашисто махая им впереди себя, двинулся параллельно гати, исключив хождение по минам. Впереди в конце болота виднелась скала, где были финские позиции, справа виднелось место, где по моим прикидкам находится дот. Прикинул расстояние, по диагонали до него было метров четыреста. Миноискатель ожил и стал отзываться тонким писком на стреляные гильзы. Вдруг тон его изменился на резкий, громкий. Принялся лопатой разгребать жухлую траву и почти на самом верху увидал лежащий ремень с двумя подсумками для патронов и сапёрную лопатку. Поднял, ремень застёгнут. Раздвинул в том месте дерн, точно, что я и ожидал – русский боец. «Ханхинголка» лучше жетона говорила о принадлежности воина. Лежал он ногами к позициям финнов, головой на запад к саням, «возможно раненый уползал», мелькнула мысль. Стал искать его винтовку, но вместо неё опять нашёл воина, потом еще и еще. Стал определять погибших по их каскам, где бугорок на пути, то это точно каска и воин. Находил их сгнившие винтовки и втыкал в землю штыком или стволом, чтобы обозначить место, где лежат воины. Чем ближе подходил к скале, тем больше встречалось убитых. Не трудно было определить, что солдат «косил» тот пулемет «Максим», что я нашёл в доте. Да и количество пустых цинков говорило о том, что бились здесь серьёзно. Такое количество стреляных гильз я встречал только в двух местах: в Иван Городе, на «Ореховой горке», что близ Эстонской границы. Там, отступая, «гансы» зимой 1944 го держали свой плацдарм. Вторым местом был «Рамушевский коридор», где немцы попали в окружение и больше года обороняли полоску земли шириной восемь километров и длинной сорок.
Дойдя до подножья скалы, я обернулся: за мною густо тянулся след из воткнутых в землю винтовок. Представив, сколько здесь может лежать убитых, мне стало не по себе. Я прошел полосой в четыре метра, а погибших! Сбился на тридцати. Надо подключать кого-то, одному не поднять столько погибших, но сначала с парнями надо сюда приехать, и если представляет интерес автобус, вывезти его. Забрать пулемет, потом в консульство финнам позвонить, встретиться, отдать им номера жетонов и координаты их бойцов. Конечно, лучше с кем-то из их представителей приехать сюда и самому все показать. Потом все закрутится, финны пошлют запрос властям, чтобы забрать своих, власти – покажите место. Ну, приедут сюда вместе и заберут своих погибших, и не возникнет вопросов о пулемете или о чем другом, а в грязь лицом упасть не захотят перед финнами. Самое главное, что долг последний отдадут воинам РККА, а возможно, и родные узнают о последних днях своих павших родственниках. В архивах то есть данные, но они «за семью печатями», может, рассекретят наконец.
Поискал глазами, где можно присесть, чтобы покурить. У самого подножья скалы увидал расщелину и над ней упавший ствол дерева, на него и пристроился, закурил. Солнце уже поднялось высоко, пора бы поторапливаться к жене. Взгляд упал в темную расщелину в скале. Прямо передо мной внизу лежали бойцы, что их восемь, смог сосчитать только по каскам. Воины были присыпаны песком и хвоёй. Глянул на обувь: та же, что и наверху картина – колючка, намотанная сверху на ботинки бойцов. Постепенно приходит понимание того, что финны склон скалы поливали водой, сделав из него ледяную горку. Здесь, в складке из камней, воины накручивали на ботинки «колючку», снятую c проволочного заграждения, и рвались по льду вверх, цепляясь за лёд острыми шипами проволоки.
Мысленно представил такую атаку, и мне стало нехорошо. Закурил опять, уже, наверное, третью сигарету подряд. Постепенно приходя в себя, глянул снова на бойцов. Винтовки, каски, сапёрные лопаты, ремни с подсумками, белые от дождей и солнца кости, все это лежит на трех квадратных метрах. Вижу железную коробку с дисками для пулемета. Спускаюсь в расщелину и внимательно, чтобы не потревожить прах убитых, осматриваюсь. Замечаю пулемет «Дегтярева», придавленный упавшей сосной, на которой только что я сидел. Беру лопату и, ручкой приподнимая дерево, вытаскиваю то, что осталось от пулемета.
Гнутый ствол, насквозь проржавевший диск да раздолбаная ствольная коробка, целыми были только сошки, на которые опирается пулемет во время боя. Пробегаю взглядом по ремням или местам, где они должны быть у погибших. Вижу сапёрные лопатки, гранаты «РГД-33», замечаю край кобуры, придавленный камнем. С волнением снимаю с неё камень. Придавленная кожа и очертание «Нагана». С волнением убираю с кобуры клапан и осторожно достаю револьвер. Ржавчина есть, но стрелять будет, определяю на глазок. Как я давно мечтал о таком. Попадались раньше пистолеты, в основном «ТТ». Но этот – мечта. Спохватываюсь, что нужно торопиться к Наталье.
Откладываю в сторону свою находку и начинаю при помощи детектора и рук просеивать песок, хвою и мелкий щебень в том месте, где был пистолет. Запищали монеты, и следом нахожу истлевшие петлицы с двумя кубарями. Значит, лейтенант, пытаюсь разглядеть цвет петлиц. Наконец, под кубарём, вижу малиновую или красную ткань. Похоже на НКВД или политрука. Вот, значит, кто ты, не надолго пережил тех двоих солдат, что застрелил у берёзы. Уверенности в этом добавила тряпичная звезда, нашитая на ткань от шинели. Осмотрел сапоги, остатки от них, проволоки не увидел, ну да, ведь он командир и ему в атаку по льду идти не надо. Надо только командовать, а люди умрут сами.
Приблизительно прикинул, сколько потребуется времени, чтобы поднять из небытия всех бойцов. Выходило, что очень много. Странным показалось то, что у воинов не было противогазов и крайне мало гранат. «Нужно посмотреть в районе саней еще раз», – подумал я. Опять пискнул детектор, на отсев упали несколько патронов от «Нагана». Разглядел цифру «38» на донце латунной гильзы. Оглядел по верхам всё, но как не смотрел, полевой сумки командира не увидал, а затевать подъем всех бойцов из этой щели сейчас времени уже нет. Надо к жене идти, наверное, часа три уже прошло, как я «копаю».
Забрав «Дегтярев» и револьвер, вылез из расщелины. Дот смотрел на меня амбразурой с расстояния двести, двести пятьдесят метров. Взвалив на плечо инструмент и останки пулемета, стал потихоньку подниматься вверх по скале, цепляясь свободной рукой за редкие выступы скалы и кустарник. Минут через пятнадцать взобрался как раз в том месте, где траншея поворачивала к доту. Сразу присел на кучу щебня, успокаивая сердце, но как не пытался, в ритм попасть не мог. Достал из заднего кармана пластинку с капсулами валидола и выдавил две штуки сквозь зубы в рот. Резкий вкус мяты вернул мне дыхание. Посидев немного и отдышавшись, налегке пошёл к доту, оставлять здесь «Максим» я не собирался.

Войдя внутрь, сразу прошёл к топчанам, чтобы осмотреть те, что я в прошлый раз не осмотрел. Нашёл на них только бинокль и фонарик, а вот главная находка – планшет, меня ждал под топчаном, скорее всего, сброшенный туда взрывом гранаты. Заглянул, внутри лежала карта и бумаги на финском. От времени бумаги слиплись, я не стал их дальше трепать, решив спокойно и не торопясь все осмотреть по приезду в Сортавала. Подойдя к пулемету, глянул, чем он крепится к треноге,  понял что без гаечных ключей его не снять. Тогда насколько можно сдвинул вместе трубы треноги, так же вдоль них развернул ствол «Максима» и, взвалив всю конструкцию на плечо, вышел из дота. Кое-как дотащил его до того места, где прятал коробки с лентами, гранаты и мины из автобуса. Оставил там, сам вторым заходом вернулся за миноискателем и всем остальным, оставленным в траншее.
Донес все до места моего схрона и принялся лопатой его расширять. Выкопал продолговатую яму, чтобы влез пулемет с треногой. Теперь надо жене показаться, наверное, уже меня ругает. Прихватив детектор, потопал к машине. Наталья уже ждала меня в начале лесной дороги.
- Ну что, ты так долго? Ведь договаривались – два, ну максимум три часа, – с ноткой возмущения заявила она.
- Ну, так получилось. Извини. Пойдем, надо целлофан взять, чтобы пулемет обмотать да закопать его здесь.
Жена, довольная тем, что я все оставляю здесь, поспешила к машине. Открыв багажник, достал толстую стеганую пленку, я её использую как полог, если дождь идёт. Отдав Наталье детектор, вернулся обратно. Расстелил пленку по земле и разрезал её на три части. Положил одну часть на дно схрона так, что концы её торчали из ямы на полметра. На дно пристроил мины, гранаты, коробки с пулеметными лентами. Завернул, как мог, «Максим» и положил его сверху коробок, туда же сбоку засунул остатки «Дегтярёва». Концы пленки сложил конвертом и придавил их камнями. Оставшимся куском накрыл все своё «богатство», края заправил в щели между стенкой схрона и упакованным оружием, таким образом, что влага от дождей будет уходить в землю, не попадая внутрь.
Закидал все это песком с камнями. Следом наносил от упавшей сосны сухих веток и замаскировал ими потревоженную землю. Глянул со стороны: вроде в глаза не бросается. С чувством выполненного долга потопал к машине. Сама мысль, что за один поиск найдено столько бойцов и не только наших, но и финских, радовала меня. Возможно, удастся идентифицировать кого-то из красноармейцев, тогда, если живы родственники, они узнают, где погиб их прадед, отец или брат. За финнов не беспокоился, если есть жетон, то точно найдут, кто этот боец. Родственники, если кто остался, похоронят воина по-людски, на родине в Финляндии.
- Ну что спрятал? – спросила Наталья.
- Да, – ответил я.
- И пулемёт? 
Я кивнул.
- Давай, на руки полью, умоешься, да чаю попьём.
Наталья открыла бутылку с минеральной водой и стала лить мне на ладони тонкой струйкой. Вода приятно щекотала руки пузырьками газа, пока я мылся.
- Куртку бы снял хоть, жарко уже становится.
Сняв с плеча планшет с картой, положил его на сидение.
- Вот, в доте нашёл, под топчаном лежал. Финский! – сказал я.
- Ты смотрел что там? – с любопытством спросила жена.
- Да глянул мельком, там карта да бумаги на их языке.
- Чего ещё видел там? Расскажи, – с нетерпением проговорила Наташа.
- Да много чего там, даже и не знаю с чего начинать, – ответил я задумчиво.
- А ты сначала и расскажи.
- Давай чаю попьем, а то у меня желудок уже просит, чтобы я бросил в него что-нибудь.
- Ты рассказывай, а я приготовлю перекусить.
- В общем, дошёл я до саней, про которые ты говорила. В санях «Ханхинголку» нашёл да топор.
- Я тоже в них нашла каску и котелок! – вставила Наталья, продолжая делать бутерброды с мясом.
- Там дальше в лесу наткнулся на двух бойцов наших, видать расстреляли их за что то, дырки от пуль в затылках. Закопал там же, у берёзы.
- А как их найти - если что?
- Да я от саней оторвал полозья и смастерил крест, нормально получилось, только из штанов шнурок использовал, для перекладины, чтобы держалась, и видно хорошо.
- Так шнурок тебе без надобности, ты ведь подтяжки носишь. Я его давно хотела убрать его из штанов, – Наташа протянула мне бутерброд и крышку термоса с чаем. Себе налила в одноразовые стаканчики, сунутые друг в дружку. Я продолжил:
- Обратно пошёл по болоту, справа от гати, по ней остерёгся идти, там, в начале, мин штук двадцать противопехотных стоят.
- Что, я могла там взорваться?
- Нет, они тухлые от времени. Вот я назад пошёл по болоту. А там, на этом поле, лежат наши воины, много. Я сбился на тридцати. Положили видать их из пулемёта, что в доте стоял, он как раз бил как бы сзади и с боку. По дороге то пройти было нельзя, заминирована.
Жена положила бутерброд и смотрела на меня полными ужаса глазами. Я тоже не мог есть, только прихлебывал горячий чай, продолжая свой рассказ:
- У самой скалы там есть укрытие небольшое, лейтенант лежит, то ли из НКВД, то ли политрук. По два кубаря в петлицах, и цвет красный вроде, покажу потом. У меня такое впечатление, что это он тех двоих у берёзы шлёпнул, да и «Наган» только у него нашёл.
- Ты пистолет нашёл?
- Да, там, в куртке лежит с кобурой вместе.
Жена повернулась к заднему сидению и, ухватив за рукав, подтянула к себе куртку, потом долго доставала из кармана кобуру. Вытащив из неё револьвер, по-деловому осмотрела и изрекла:
- Он-то хоть будет стрелять?
Я, кивнув, сказал:
- Почистить ствол, смазать механизм, проверить пружину ударника, патроны и, если все нормально, то бахать будет, будь здоров! Там вообще творилось что-то страшное, по-видимому, финны скалу водой полили, сделали из неё ледяную горку, а наши намотали колючку на ботинки и пытались взять и, скорее всего, взяли! Двоих наверху в траншее нашёл, и у них ботинки с намотанной проволокой, да и гранату в дот кто-то тоже забросил. Убито много.
- Что дальше с погибшими солдатами делать будешь?
- Знаешь, надо с пацанами приехать, вывезти автобус и оружие. Побродить вокруг, может, еще чего найдем. Да, там дел ещё море. Потом нужно в консульство финнам позвонить, номера жетонов сказать и привязку к месту сделать. Но в наш военкомат точно не буду сообщать.
- Почему?
- Видишь, если даже приедут, то вряд ли будут пытаться выяснить, кто погиб и почему. Сгрузят кости в мешки, и к какому-нибудь празднику похоронят. Финнов же вряд ли отдадут, закапают там, на месте. Зачем им головная боль лишняя?
- Я думала, что они вмести с финнами будут каждый своих солдат поднимать.
- Нет, этого точно, так не будет.
- Почему?
- Я же тебе говорил, что для СССР, что сейчас для России, эта «Зимняя война» была не лучшей страницей, и если бы они смогли, то вырвали бы её из истории, или подчистили. Вот ты представь: пригласили представителей Финляндии, наш военкомат, прессу и что? Сорок советских солдат, это только я насчитал, там их намного больше, плюс те двое у берёзы, а финнов – пять человек. Да никогда государство не пойдет на такое. Они до сих пор не признали, что сами себя в 1939 году обстреляли с минометов в Майнила… Хорош истории, с финнами договорюсь, а там деваться некуда будет. Когда огласка будет, поднимут наших бойцов и попытаются выяснить, кто они. Да и ко мне претензий не будет, постараюсь не засветится. Ладно, давай пистоль, и поехали за сумкой, потом в Сортавала.

Всю обратную дорогу до Ладоги жена молчала, думая о чем-то своём. Свернули к озеру и опять «закон подлости»: на том месте, где мы ночевали сегодня, стоят Нива и Жигули, а у костра веселится компания. Наталья остановилась в нерешительности. От костра сразу отделяется молодой долговязый парень и нетвёрдой походкой идет в нашу сторону. Я вышел из машины, предварительно за пояс сзади под футболку засунув штык.
- Чё надо здесь? – не дожидаясь ответа, Долговязый добавил: – Валите отсюда, все места на берегу заняты.
Сдерживая приступ агрессии, стараясь говорить спокойным голосом, отвечаю:
- «Кирпича» на повороте вроде не видно было! А так – мне только бутылку воды набрать, долить в радиатор, а то закипим.
- Был «кирпич», но об одного борзого, типа тебя, разбили, – сказал Долговязый. Довольный собой и своим ответом он повернул к своей компании, на ходу бросив: – Ладно, набирай воды, и валите отсюда.
Меня трясло мелкой противной дрожью, как перед дракой. Знал по опыту, что стоит переступить этот порог и всё становится нормой, дрожь пропадает, и думаешь только о том, как бы больней и сильней ударить противника.
- Олег, давай уедем отсюда, их там вон сколько, а сумку потом заберем, когда домой из отпуска поедем, – сказала жена.
- Нет, заберём сейчас, – спокойно, но жестко сказал я. И невольно улыбнулся, вспомнив, как лет десять назад мы с ней вечером возвращались домой.

…На тротуаре впереди стояла компания подвыпивших парней, вышедших из ресторана. Подойдя к компании, я почувствовал, как жена потянула меня на газон, чтобы обойти их. Тогда я резко и сильно прижал её руку к моему боку, не давая и ей сойти с тротуара. Она подчинилась, и мы продолжили свой путь. В метре от нас компания расступилась, пропуская нас. Отойдя от них, я услышал обрывок фразы, пущенной нам в след кем-то из компании: «Борзый какой-то…»
Но сейчас случай был далеко не тот.
- Наталья прекрати, и достань из багажника пустую бутылку и скотч.
- Зачем тебе он?
- Заклей номера, или хотя бы цифры на них.
Пока жена возилась в багажнике, достал из сидения пистолет, взятый в доте, и засунул его за спину к штыку. А сам думал о том, не подведет ли он, если придется применить. Взяв у Натальи бутылку, пошёл в сторону озера. Проходя мимо упавшей сосны, искоса глянул на мою заначку. Все было на месте, и я, спокойно подойдя к воде, стал набирать в бутылку воду. У костра, похоже, слушали рассказ Долговязого про то, как он нас турнул нас с берега, только что. Набрав воду, пошёл обратно, взяв немного левее, ближе к моим сокровищам. Дойдя до схрона, присев на корточки отодвинул ветки. Сунул в сумку бутылку с водой и, подняв её, направился к машине. Но не успел я пройти и пяти метров, как услышал наглый голос, тот же, что и возле машины:
- Эй, ты сумку-то положи, она уже не ваша.
От костра поднялись двое и направились в мою сторону. Я как будто их не слышу, продолжил свой путь.
- Стой, урод, что непонятно сказано!
Меня забила противная дрожь. Видя, что я продолжаю идти к машине, эти двое прибавили шаг.
- Стой, жиртрест, эта сумка наша уже, – пропищал «бабским» голосом второй. Я остановился, бросил сумку себе к ногам и со злобой рявкнул:
- Твои здесь только козявки в носу, козлина!
Они на секунду опешили от неожиданного поворота. Но преимущество двоих молодых и крепких, подогретых спиртным, над одним пожилым сыграло свою роль, и они решительно двинули на меня. Я достал из-за спины штык и, покачивая всеми тридцатью пятью сантиметрами стали, сказал:
- Ну что, волки, что морковку едят, посмотрим, на чей хрен муха сегодня сядет? Они тормознули, как будто их кто дёрнул за верёвку. Выставив перед собой ладошки, как будто ожидая моего нападения, защебетали:
- Мужик, да все нормально, нормально, мы пошутили, успокойся.
- Шутники долбанные, валите, пока я добрый.
Видя, что они потрусили к костру, я, подхватив сумку, двинулся к машине. Не дойдя до неё, услышал топот и сопение за спиной. Повернулся: на меня бежали трое с битой и топором в руках. Расстояние быстро сокращалось, времени на раздумье не было. Бросаю все: сумку, штык – и выхватываю из-за спины пистолет. Пытаюсь взвести затвор – не получается, вспоминаю о предохранителе слева, снимаю и дергаю затвор. Мягко, как будто не было тех лет забвения, патрон входит в патронник. Вскидываю руку, затем резко опускаю ствол к земле и жму на курок. В душе молюсь, чтобы не было осечки.
Грохот выстрела смешался с визгом рикошета пули от булыжника. Ладонь наполнилась приятным чувством отдачи. Мои преследователи присели, и глаза их стали медленно округлятся. Пока они не пришли в себя, кричу:
- Лежать!
Парни, как по команде, бросились на землю, натренированно вскинув на затылки руки. Видать, были случаи, когда их так же в землю рожей тыкали. Подобрал стреляную гильзу, сумку и, подавив в себе желанье врезать самому блатному, отступил к машине. Наталья сидела, руками держась за руль и опустив на них голову. Только глаза большие, испуганные, смотрели на меня.
- Разворачивай, потом будешь бояться, – негромко сказал я, бросая сумку на заднее сидение. Ствол автомата, прорвав мусорный мешок, предательски вылез наружу, обнажив мушку.
Наталья все поняла и круто развернулась, так что резина заскребла по защите. Садясь в салон, машинально и с облегчением отметил – номера заклеены. Значит, можно спокойно уезжать, не опасаясь внезапной проверки ДПС на дороге.
- Сверни на первом отвороте в любую сторону.
Наталья кивнула. Съехали с дороги и метров за сто остановились.
- А теперь расскажи, откуда столько оружия в машине? Ты обещал, что все спрячешь там, возле автобуса, – сказала жена.
- Ты пойми, не мог я там оставить редкие и в таком хорошем состоянии находки.
- Ну почему, как только ты меня не слушаешь, происходит что-то? – с упреком сказала жена. – Теперь послушай меня. Давай уберём сумку, да с номеров снимем скотч.
Супруга молча взяла штык, лежащий поверх «банана» и вышла из салона машины.
Я положил между передними и задними сидениями на пол сумку с трофеями, бросил в неё планшет и кобуру с «Наганом». Сверху наставил пакетов с вещами, продуктами. Отогнув чехол сидения, засунул внутрь мою «съемную мускулатуру» «L-35», предварительно разрядив её и поставив на предохранитель. Сев за руль, жена пошептала:
- Ну, с Богом! – и мы поехали в сторону трассы «А-129».
Открыв окошко, с наслаждением, как после окончания тяжёлой, но нужной работы, закурил. Мысли направляли меня к инциденту на берегу Ладоги. Вспомнил, как после выстрела появилось огромное желание разредить в парней, лежащих передо мной, всю обойму, и следом отрезвляющая мысль, что это произойдёт на глазах у любящей меня женщины… Вот и не пью поэтому, и решения правильные принимаю. Наталья отвлекла от дум своим монологом:
- Ну вот, что бы изменилось, если мы все забрали на обратном пути? Нет, надо лезть на рожон. Я сразу поняла, что-то произойдет, когда ты ответил: «Мол, не видал кирпича при въезде…». Что за характер у тебя дурацкий, не можешь просто уйти от конфликта, начинаешь провоцировать. А когда увидала, как трое с битами бегут к нам, у меня все похолодело. А когда ты пистолет достал, только молилась, чтоб всё закончилось скорей. Выстрел услышала, так у меня в груди все оборвалось. Приходить в себя стала, когда те трое на земле лежали. Они за нами не поедут?
- Не думаю, что у них духу хватит с битами на ствол лезть.
Мы выехали на трассу «А-129» и скорым ходом миновали мост через реку Вуокса, Приозерск и остановились перекусить возле посёлка станции Кузнечное. Наталья стала готовить закуску, а мне досталось разжечь газовую плитку, купленную по случаю распродажи в «Магните». Когда зажёг огонь, Наталья уже вывалила на походную сковородку банку плова, собранную в дорогу еще дома.

…Плов у жены раньше не получался, всегда выходила рисовая каша. Но однажды к нам в гости пришла моя тетка, она всю жизнь прожила в Узбекистане. Попробовав плов, что тогда подала на стол Наталья, тётя Зина выпроводила меня, и я не слышал, о чем женщины говорили, но с той поры плов у жены был изумительным. Она пользовалась этим в исключительных случаях, когда нужно было поразить кого-то своим умением вкусно готовить. Но я то знал – не только плов, но и все остальное, приготовленное её ручками, получается вкусно.

- Олег, достань чай и стаканчики, – попросила жена.
Термоса в салоне я не увидел, зато попался на глаза пакет, что принесла жена с болота. Я вытащил каску вместе с котелком из пакета. Она была побита ржавчиной, но такая бодренькая, без сквозных дыр. Котелок меня заинтересовал сразу, и не только своей крышкой, сделанной из медной пластины, но и своим весом. Подхожу к Наталье, на ходу пытаясь снять крышку с котелка.
- А термос где? – спросила жена, смотря на котелок в моих руках. - Я там, у саней, пыталась его открыть, но не смогла, а ковырнуть штыком не решилась, вдруг «ценная» вещь.
Присел на пенёк, зажал котелок между коленями и, ногтями подцепив края крышки, потянул на себя. С усилием снял её. Внутри была кружка, газета и тетрадка. Подошла жена, и мы стали разглядывать столь неожиданные находки, забыв о плове. Осторожно достаю свернутую газету «Правда» за август 1939 года. Внутри почувствовал еще предмет, это была записная книжка с ладонь размером. Открыл первую страницу, написано на украинском языке. От времени текст, написанный химическим карандашом, расплылся, но прочитать можно, контур букв выделялся. Хуже было с листами, они склеились между собой. Отложив в сторону газету и книжку, достал тетрадь, из неё в котелок выпадает карандаш. Развернул, в самом верху надпись «Пролетарі всіх країн, єднайтеся!», а слева портрет Сталина. Надписи и здесь на украинском.
Посмотрел на Наталью, она с укором смотрела на меня, но молчала, всем своим видом показывая, что она в отпуске, а не на раскопках истории. Вздохнув, сложил все обратно в котелок и, прикрывая крышку, сказал:
- Ладно, всем этим займусь после отпуска.
- Вот и ладненько. Давай кушать, я уже проголодалась.
С пловом расправились быстро, чай из термоса был уже холодным, и, хлебнув пару глотков, мы продолжили наш путь в ОТПУСК.

Отпуск пролетел, пора домой к детям: звонят каждый день, ждут, соскучились. Здесь за время отдыха выдалось пару дождливых дней, и я смог разобраться с оружием. Автомат был вполне рабочий, испытал его с одноклассником на рыбалке, куда Наталья ехать отказалась и предпочла загорать на пляже. Финский «L-35» оказался редкой штукой, из-за деревянных щёк на рукоятке и отверстия сверху, через которое видно наличие патрона в стволе.
Интернет хорошая вещь, можно найти всё. Наган тоже рабочий, но пальнуть не получилось, время патроны не пощадило, капсюля отсырели, а достать здесь рабочие для револьвера не было возможности. Планшет финского офицера (пограничника) принес массу неожиданностей. Первое – это план строительства этого опорного пункта. На карте был обозначен второй дот и укрытие под ним. На возможные двери и люки я не обратил внимания в доте. Возможно, всё это в другом, втором опорном узле. Бумаги перевести не смог, нужен переводчик или финн, говорящий по-русски. Карта хорошая, военная, в одном сантиметре пятьдесят метров. Компас, два десятка патронов да пара писем. Попробую по адресатам найти родственников.
На зиму работой я был обеспечен. А сейчас в обратный путь. Скорей, и у меня будет целый день, смогу как следует обследовать место боёв.
Выехали из Сортавала утром, солнечным и тихим. От нетерпения казалось, что время остановилось, мне скорей хотелось опять оказаться как бы в другом времени, там, возле гривы, рядом со смертью. Наталья, казалось, понимала меня, моё настроение, и не докучала вопросами, типа: «Надолго? Что повезем оттуда домой?» Она, казалось, сосредоточилась на серпантине дороги.
В Приозерске заправились на станции, здесь и пообедали свежей картошкой с холодным заливным судаком, пойманным мной перед отъездом. Сытый и довольный, я ехал, считая километры до места. Быстро перемахнули в обратную сторону реку Вуоксу, проскочили по «А-129» до дороги «Р-34». Вот оно уже рядом, осталось свернуть на «Р-33», и мы у цели.
Доехали до Сосново, и настроение моё испортилось, продолжать путь было невозможно: на перекрестке стоял знак «ремонт дороги» и знак объезда, который показывал в сторону, откуда мы только что приехали. Вернулись назад, проехали поселок Орехово, ища отворотку на юг. Но выехали опять на трассу «А-129», что вела в Санкт-Петербург. Здесь жена заявила:
- Мы едем домой, а если тебе так срочно нужно, то бери пацанов, с кем копаешь, машины у них есть. Вот и езжай с ними. Я дамой хочу, к детям, отдохнуть от дороги перед работой.
Мне не оставалась ничего другого, как согласится. Дав себе слово, что в ближайшее время вернусь туда, где судьбы многих людей, воинов. Я почувствовал свою ответственность перед ними, за то, что теперь от меня зависит, будут ли они, бойцы той «Зимней войны» забыты навеки, или обретут имена, родных, Родину, которая о них забыла.

Окончание.

Было уже раннее утро, когда я закончил рассказ. Максим смотрел на меня обалдевший. Вдруг неожиданно он сказал:
- Пойдем, Олег, покурим.
- Пойдем.
И мы вышли из палаты. Медсестра спала на кушетке, стоящей возле стола, и даже не шевельнулась от наших шагов. Зашли в курилку, где форточка открыта настежь, свежо и прохладно. Закурили. Максим, глядя на огонёк сигареты, спросил:
- Что с погибшими? Их похоронили? Финнам сообщил?
- Нет, нечего я ещё не сделал. Тем летом не получилось съездить к доту, потом дочь в школу собирали, словом, навалились дела. Зимой тоже не поедешь. Сейчас вот – больница. Успел только «Наган» отстрелять, да выяснить по пуле и гильзе, что политрук лично застрелил тех двоих солдат у березы. Интересно то, что тетрадь и блокнот из котелка, скорее всего, писал один из тех убитых солдат. Такой своего рода дневник.
- Будешь переводить?
- Да, попробую узнать, кто был тот украинец. Да и в архивах полазить надо, может, что про политрука узнаю.
- На, посмотри, – Максим протянул мне листок, на котором он написал стихотворение.

 «Забытый дот».


Пропавший без вести тот дот
С горою гильз под амбразуру
На дот  бойцы ложились сдуру
Не сдуру огрызался тот
Так за Финляндию свою
Сражались финские мальчишки
Об этом не писали книжки
Советские в свою семью
Включавшие Suomi но
Ложились русские ребята
Под пули тоже вероятно
О чем ни сказано в кино
Мальчишки глупый анекдот
Так кровью или это снилось
Здесь финны с русскими роднились
И ждет в траве забытый дот


Максим Супрунюк (по рассказам Олега Достовалова)