Либо - либо...
Либо самою собой оставаться?
Либо быть гибкой, либо быть скользкой...
Дипломатичной? Двуличной? Неброской?
Маску ль надеть? Если да - то какую?
Чёрную? Белую? Может, цветную?
Роли играть? Не могу. Не умею...
К толпе ли примкнуть, понемногу зверея,
Инстинктам звериным её подчиняясь
И духом её всё сильней проникаясь?
В игры играть наобум и вслепую,
Правил не зная, душою рискуя...
Куклою стать ли в руках кукловода?
Марионеткой - кому-то в угоду?
Жить по законам, не писанным мною,
А чьей-то жестокой и властной рукою?
Пешкой ли быть на гроссмейстерском поле?
...А может быть, выбрать - вольную волю?
Свидетельство о публикации №113062105355
На сгоранье души, на утрате покоя.
Нелегко продержаться на этом старье –
Слишком дорого эта кустарщина стоит.
Может, лучше заняться звучанием слов,
О значении их не заботясь нимало?
Может, в точном расчёте на лёгкий улов,
Барабанные вирши строчить как попало?
Может, целиться в "яблочко" вкусов чужих?
Или просто безвкусице взять да потрафить?
Без тревоги и горя спокойно прожить,
А стихи уложить в согласованный график?
Терпелива бумага к строке за строкой,
Туча мошек толчётся у ложного света...
Только с чем же встречать тот последний покой,
Что сначала потребует сердце к ответу?
И стихи – не стихи. И друзья – не друзья.
Только совесть стоит с занесённою плетью...
Оттого-то нельзя, оттого и нельзя
Мне обманывать трудное наше столетье.
Есть нелгущая сила в том вечном сырье,
Где волненье, где боль, где утрата покоя.
Дай-то бог продержаться на этом старье,
Пусть мне дорого эта кустарщина стоит!"
Елизавета Стюарт
Алексей Назаров 9 06.07.2013 03:36 Заявить о нарушении
кого-то люди били на базаре.
Как можно было это просмотреть!
Спеша на гвалт, мы прибавляли ходу,
зачерпывая валенками воду
и сопли забывали утереть.
И замерли. В сердчишках что-то сжалось,
когда мы увидали, как сужалось
кольцо тулупов, дох и капелюх,
как он стоял у овощного ряда,
вобравши в плечи голову от града
тычков, пинков, плевков и оплеух.
Вдруг справа кто-то в санки дал с оттяжкой.
Вдруг слева залепили в лоб ледяшкой.
Кровь появилась. И пошло всерьёз.
Все вздыбились. Все скопом завизжали,
обрушившись дрекольем и вожжами,
железными штырями от колёс.
Зря он хрипел им: "Братцы, что вы, братцы..." –
толпа сполна хотела рассчитаться,
толпа глухою стала, разъярясь.
Толпа на тех, кто плохо бил, роптала,
и нечто, с телом схожее, топтала
в снегу весеннем, превращённом в грязь.
Со вкусом били. С выдумкою. Сочно.
Я видел, как сноровисто и точно
лежачему под самый-самый дых,
извожены в грязи, в навозной жиже,
всё добавляли чьи-то сапожищи,
с засаленными ушками на них.
Их обладатель – парень с честной мордой
и честностью своею страшно гордый –
всё бил да приговаривал: "Шалишь!..."
Бил с правотой уверенной, весомой,
и, взмокший, раскрасневшийся, весёлый,
он крикнул мне: "Добавь и ты, малыш!"
Не помню, сколько их, галдевших, било.
Быть может, сто, быть может, больше было,
но я, мальчишка, плакал от стыда.
И если сотня, воя оголтело,
кого-то бьёт, – пусть даже и за дело! –
сто первым я не буду никогда!"
Евгений Евтушенко, "Картинка детства"
Алексей Назаров 9 06.07.2013 03:40 Заявить о нарушении