Нашествие
А вашего прежнего владыку мы довели до того,
что ему больше не придется выступать походом против
какого-нибудь народа.
Геродот. История, IV
І.
Трубы. Настил зашатался.
Блеск дорогих камней.
Дарайявауш*, сын Виштаспы,
На боевом коне.
Беркутом солнечной масти,
Каждым пером горя,
Праведный Ахурамазда*
Спит на плече царя.
Грекам уже не до спора:
За ночь одну готов
Мост через спину Боспора
Из шестисот судов.
Грохот. Копыта ступают
Четко по кораблям.
Гнутся не доски палуб —
Парфия и Элам.
Поздно кричать «помогите»,
Если хребет перебит…
Старый, скрипучий Египет
Качнул паруса пирамид.
Скоро по царской воле,
Неотвратимой, как смерть,
Звеном моста мирового
Ляжет скифская степь.
Руки железны. Ярится
Конь с алмазом во лбу.
Шествует всадник арийский,
Миру неся судьбу.
ІІ.
Здесь детьми играли малыми…
Вслед глядит из-под руки
Опоясанный туманами
Отчий город у реки.
Там, за валом, стад мычание,
Хлебом пахнет дым печей;
Впереди — лесов молчание,
Звон затерянных ключей.
Перелесками осенними,
Не смущая тишину,
Едут рядом, стремя к стремени,
Два сколота* на войну.
Эх, напасть, разлука долгая!
Не работа, волчий гон…
Засыхает глина добрая
И без дела стынет горн.
Но гонец из-за излучины, —
Видно, свет ему не мил, —
Прискакав, твердил измученно:
С юга смерть ползет на мир!..
Чтоб лихое пламя чёрное
Не плясало по крыльцу —
Нынче ехать в место сборное
Гончару и кузнецу.
Позади печали лишние…
За туманами вдали
Золотая птица хищная
Мечет перья в грудь земли.
ІІІ.
Час настает — крут.
Кланяюсь вам, вожди!
Все мы — один круг,
Нету меж нас вражды.
Предков моих стан
К седлам прирос навек.
Деды поток стад
Гнали от южных рек.
Зимних полей наст,
Шорох зеленых стен…
Это встречал нас
Царственный Борисфен*.
Местных племен след —
Гарей лесных зола.
Сеяли здесь хлеб,
Сколько стоит земля.
Может, и был бой, —
Маками рдеет луг, —
Но породнил бог
Накрепко меч и плуг.
Дарий раскрыл рот?
Даром слабин ищи!
Все мы один род,
Пахарю конник — щит.
Перс от побед слеп,
Чащи беду таят.
Вспыхнет под ним степь,
Будет в колодцах яд!
Смелый, вперед стань,
Робкий, поторопись!..
Так я сказал, — ксай*,
Вождь вождей Иданфирс.
IV.
Он не спал, он ходил в карауле,
Запахнув от мороза халат, —
Воевавший на Марге, в Ассуре
Волчьеглазый персидский солдат.
Было время — недурно шутили,
И, покуда весь город пылал,
Он, обросший железной щетиной,
На спор пленных рубил пополам.
Сыты, пьяны, горланили песни…
Было — маршем шагал налегке ;
Вместе с пальцами отняты, перстни
Умножались в походном мешке.
А теперь — не поймешь, что такое:
Путь вслепую, безумный поход!
Бездорожьем разбитые кони
Да обозы в ловушках болот…
Наважденье — ни мира, ни битвы!..
Так идем, — до какой же черты? —
По оврагам ломая кибитки,
В густолесье бросая щиты.
Продолжается гиблое дело,
Сохнет кожа на наших костях…
Те из поля, косматы, как дэвы,
Налетают, отставших кося.
Пустят кровь — и ускачут, играя,
От арийских прославленных войск…
Замерзая средь чуждого края,
Он душою растаял, как воск.
Непривычно, нелепо страдая,
Сквозь предутренний мрак увидал,
Как весною в родных Пасаргадах
Нежной пеной вскипает миндаль.
Только был миг забвения краток:
Свистнул ветер, тревогу струя,
И ударила между лопаток
Прилетевшая с ветром стрела…
Над холмами высоко-высоко,
Где рассвет колдовать начинал,
Темнокрылый разгневанный сокол
Златоперого беркута гнал.
V.
Ненастная ночь. От палаток ни шагу…
Не спится в громадном шатре шахиншаху.
Священный огонь полыхает впотьмах,
Владыке гадает испуганный маг.
Маг вызван с постели в степные хоромы,
Он сердце бодрит дивным соком хаомы*,
Он медлит; и, с ложа ступив на ковры,
Царь коротко молвит ему: «Говори!»
В глазах затуманенных множатся блики…
Маг видит просторы, безлюдны и дики;
Истоптанный снег — ни дымка, ни жилья;
Над мертвою конницей вихрь воронья.
Позволь мне, Пресветлый, о павших взмолиться…
Да персы ли это?
Желты, плосколицы;
И кто-то, в кровавом плаще и в броне,
Стоит среди трупов на мощном коне.
За ним развеваются, будто грозятся,
Полотнища странные с ликом глазастым…
Сквозняк. Осыпаются искры дождём.
Маг новым видением заворожён.
Опять этот снег громоздится пластами…
Какие-то люди, одеты шутами,
Сквозь вьюгу влекут, надрываясь притом,
Чугунного зверя с разинутым ртом.
Но катятся громы, безмолвие плавя,
И брошен тот зверь, изрыгающий пламя,
И снова, уже не держась на ногах,
Великая армия гибнет в снегах.
А дальше…
В кошмаре ночном не приснится:
Стальные слоны, без коней колесницы,
Весь адский зверинец, дымя и сипя,
В агонии кружит по скифским степям.
Дракон обожжённый, чудовищно воя,
С небес низвергается вниз головою, —
И видит, теряя сознание, маг
На крыльях
арийский священнейший знак!..
Ручьи повесне кровеносною сетью,
И свежие травы над вечною степью…
Царь ждал. Но к ногам его, глухо дыша,
Маг рухнул:
«Прости! Не могу, шахиншах…»
VI.
Утро веет ломким холодом
В эту пору, как всегда.
Материнские пуховые
Вал окутали снега.
Небо чисто, будто вымыли, —
И впервые со двора
Молодуха мужа вывела,
Бедолагу-гончара.
Он метался дни и месяцы,
Пересиливал себя,
А теперь хромает весело,
Палкой липовой скрипя.
Злую боль уняли знахари,
Сняли жар настои трав,
И совсем не тронут страхами
Молодой, веселый нрав.
И, на плечи опершись ее,
Дразнит раненый жену:
«Сабли слабые персидские,
Я хоть завтра на войну!..»
Только по сердцу — непрошенно,
Как затупленный резец:
Где-то, снегом запорошенный,
Спит дружок его, кузнец…
Так бредут тропою путаной, —
Час покоя, редкий час, —
В тишине морозной утренней
Беспричинно хохоча.
ПРИМЕЧАНИЯ
Д а р а й я в а у ш — близкое к оригинальному звучание имени персидского царя, называемого по-русски Дарием.
А х у р а м а з д а — бог добра и справедливости в древнем Иране.
С к о л о т ы — самоназвание скифов.
Б о р и с ф е н — античное название Днепра.
К с а й — царский титул у скифов (отсюда наше слово "царь").
Х а о м а — опьяняющий напиток у древних ариев-персов.
1985
Свидетельство о публикации №113062103563