Три девушки стояли у черты. Эмма

Согласно   либретто  к  опере Модеста  Мусоргского «Хованщина»  у двух главных героинь-соперниц князя Андрея Хованского: Марфы-раскольницы и девушки из немецкой слободки Эммы характеристики характеров,  выраженные голосом,  соответственно представлены меццо-сопрано и сопрано. И если в европейской  традиции такая разница  заложена только  диапазоном, то в русской –  меццо-сопрано имеет более глубокий звук, очень насыщенный по окраске и несколько тяжеловесный по сравнению с центральным и высоким сопрано.

Меццо-сопрано – это Марина Мнишек (опера  М. Мусоргского  «Борис Годунов»),  Любаша (опера Н. Римского-Корсакова «Царская невеста»),  Графиня  (опера Чайковского «Пиковая дама»), Далила (опера «Самсон и Далила» К. Сен-Санса),  Фрика ( «Кольца Нибелунга» Р. Вагнера).

Сопрано звучит в партиях Людмилы (опера Глинки «Руслан и Людмила»), Наташи Ростовой («Война и мир» Прокофьева), Шемаханская царица и Снегурочка (оперы Римского-Корсакова «Золотой петушок» и «Снегурочка»), Саломея  из одноимённой оперы.

Девушки согласно действу  оперы становятся невольными  конкурентками за сердце молодого  Хованского. Причем любовный треугольник создает своим поведением именно княжич Андрей, бросив горячо любившую его  русскую  раскольницу ради немецкой девушки. Национальность героинь, думается,  имеет неслучайный характер.

Эмма, как видно из повествования, скромная, не умеющая за себя постоять под натиском грубости и варварства русского барчука, пугающаяся действительности в чужой стране, с непонятными и угрожающими жизни порядками, где человек, убивший её отца, издевавшийся над матерью, изгнавший жениха, способен лаской и угрозами добиваться расположения и близости.

Марфа,  как пламень и лед, не похожа на вожделенный Андреем образ избранницы сердца. Выросшая среди русского народа девушка , не смотря на религиозность и безропотное подчинении обстоятельствам и старшим,  способна дать отпор взбешённому мужчине, который не понимает и не принимает слов: нет и нельзя.  Марфа не только имеет при себе такой же подходящий для обороны нож, как и у барского сынка, но и способна его применить, отражая угрозу жизни, что своей, что незнакомой ей немецкой девушки. 

Заметим, что привычка брать понравившееся силой заложена в обоих Хованских: и в отце, и в сыне. Причем, в своих амбициях и притязаниях  ни один не готов уступить не только кому бы то ни было, но и друг другу. Большого труда стоит Игумену Досифею вразумить  князей на противостояние не друг другу, а разрушителям исконной русской христианской веры. И с той же запальчивостью, которая только что была явлена в противоборстве за тело Эммы, больший Хованский готов расправиться с врагами православия. О сыне же его можно сказать только одно в создавшемся историческом конфликте:  молодому человеку ни до чего нет дела, кроме собственных желаний и прихотей.

Ни отец «батька» московских стрельцов, ни его сынок симпатий у Эммы вызвать не могут. Тогда в чем причина её общения с такими ужасными людьми? Лютеранский пастор. Как за Марфой стоит Досифей, указующим персом и защитой от коварства мира, так за Эммой – её духовник.

Жалуясь Василию Глицину на недостойное поведение князей Хованских по отношению к его прихожанке  лютеранский священник использует это как повод для выказывания совершенно недвусмысленного прошения,  смогущего загладить в глазах немецкой  паствы такое оскорбление:

-  Для соблюденья в сердцах любимой паствы моей основы веры живой я умолял бы, князь: дозвольте церковь возвести у нас, в немецкой слободе, еще одну, только одну, ведь к нам вы так расположены.

ГОЛИЦИН:

- Я предложил бы вам, пастор, поскромнее мечтать.

Девушка из немецкой слободки , чудом избежавшая смерти от рук вожделевших её негодяев - становится в глазах духовника разменной монетой для интриги,  в качестве откупного – разрешение на возведение лютеранской церкви.

- Рехнулись что ли вы иль смелости набрались; Россию хотите кирками застроить!.. Да, кстати: сегодня я жду к себе на совещанье Хованского, senior, и, что важно, Досифея; встреча с ними удобна ли вам будет, скажите?

 
Разумеется,  не удобна.  Но настанет время – немецкая слободка вспомнит этот ответ. Придет день и час Эммануила, в переводе звучащем, как Эмма – с нами бог.