Эле Шевчук-Бикбовой

Проснусь, а там, а за окном,
За белой, царственною дверью,
Давясь бессильем и неверьем,
Как непрожеванным куском,

Хрипит истерзанный орган,
Но не Его, не эти фуги;
В петле сорвавшейся фрамуги
Играет сумасшедший Пан,

Играет шут, свирель прижав
К распухшим, онемелым деснам
Свой погребальный марш по веснам,
Считая, что он тоже прав.

Как без гадания, без карт,
По ртутным оттепели брызгам
Узнать, что ветрена, капризна
Весна, вступающая в март,

Как яро-синий небосвод
Представить стертым снежной мглою,
Когда под промывной слюдою
Вода и манит, и зовет,

И как еще поверить в бред
Пьянящей, полудикой крови,
Когда отыграны все роли,
Но нет намека на сюжет,

Где Пан играет монолог,
И лоб морщинит от заботы:
– Ах не забыть бы позолоты
Для указателей дорог. –

Увы, твоя – не впереди,
Твоя уж пройдена однажды,
Прошелестев надрывной жаждой:
– Не уходи! Не уходи! –
Играет одуревший шут,
Не отвечает на вопросы,
В глазах несбывшиеся росы
От недожитых здесь минут.