Глава 6. Горный житель

                «Где – «там»?
                – У меня. Глубоко. В земле.
                – А как там на ощупь?
                – Прекрасно,  –  сказал Малыш, – удовольст-
                вие. Ч-чеширский кот! У меня лучше всего…
                – Ты там спишь?
                – Я там всё. Сплю, ем, размышляю.»
                А.и Б. Стругацкие. «Малыш».

И тут не могу я не вспомнить о друге,
Который мне Богом был дан.
Когда бы не он – я бы сдох от натуги,
Ещё «не начавши роман».
Война ж надвигалась. И Руди Роману
Велел мною руководить,
Ни шагу ступить не давая без плану,
И глаз чтоб с меня не сводить.
Поскольку ж мне скрытная жизнь полагалась,
То «приняли меры» по мне:
С арестом отца мама с нами моталась
По всякой далёкой родне.
Не только ведь мать, я и сам загибался
И тлел, словно мох, без огня.
И срочно детдом им организовался,
Куда и «направил» меня
Тот «друг всех детей» и «отец всех народов»
(Он, в частности, друг был и мне),
И волей своей, не жалея расходов,
Детей собирал по стране.
Когда ж мать от рака «записана в святцы»
И стал я почти сиротой,
То отдан в детдом. И потопал я, братцы,
Типичной военной судьбой.

Пока же детдом этот мне «подбирали»,
Трудился над чем чародей,
Мы с голоду с старшей сестрой помирали
У добрых, но нищих людей,
Где двое таких же завшивленных брата
У матки – кричи – не  кричи
(Отца-то  в войну их убило солдатом), –
Сидели, «сверчки на печи».
Да нас ещё двое. Ей, что ль, застрелиться?
В колхозе-то нечего жрать.
К властям попыталась она обратиться,
Несчастная, нищая мать.
Какие-то женщины к нам приходили.
И вскоре нас перевели
В ту комнату, с матерь раньше где жили,
И чем-то, видать, помогли,
Поскольку не помню, чтоб с ног я валился.
А сами послали письмо –
И к Клаве несчастный наш вопль докатился,
Сестре нашей старшей самой.
Она была взрослая: двадцать три года!
Жила в городке под Москвой
И «маленькой Клавой» звалась «у народа»
С кудрявой своей головой.
(Два года назад она к нам приезжала.
Увидевши, как мы живём,
Топиться несчастная дочь побежала,
За ней мы следили вдвоём.
Но, видно, подумала наша сестрица,
Устав по-над речкой рыдать:
Ведь ежели с матерью что-то случится,
Кто ж будет ребятам за мать?)
Приехав немедля, всё сделала точно:
Отправила Зою к сестре,
Со мною же в Донгуз поехала срочно –
Ведь в школу пора в сентябре.
И я, словно Чацкий, «в деревню, в Саратов,
В глушь, к тётке» был ей привезён.
К отцовой сестре меня так «перепрятав»,
Оставлен до лучших времён.
Ну, тут для меня, «Малыша», наступила
Та «райская», «горная» жисть:
Маманя меня молоком отпоила
От коз, что на травке паслись.
И в день ПО ТРИ РАЗА за стол приглашала!
Не помнил таких я времён.
И даже курятиною угощала,
Чем был я слегка удивлён.
И «крепость» от вшей – деревенская баня.
А тётя – девицей была.
И звал я, по местному, тётю «маманя»,
Сестра же – как «няня» звалась.
И «браткина» сына она полюбила,
Ну, точно, как родная мать:
То веником за хулиганство «крестила»,
А то принималась рыдать.
Бывало, прижмёт меня к толстому брюху,
Руками меня обоймёт…
Любил я маманю, ещё не старуху.
И помню такой эпизод.
К родне собралась она в Энгельс однажды
(На Волге такой городок).
А транспорт в деревне, конечно, не важный,
Вёз в кузове грузовичок.
И вот приезжает с коробкой огромной.
И что бы вы думали, в ней?
Подарок от братьев двоюродных скромный,
Мальчишке чтоб жить веселей.
Но эти игрушки – особого рода,
В деревне таких не сыскать:
Железки различные мне «для завода»,
Чтоб «в город» мог ими играть!
Я ж был «городской»! И деталям «завода»
Чудные названья давал:
То «маслооткачка», то «пресс для отходов»,
«Шатун», «маховик», «главный вал».
И всё населенье мальчишьего люда
Дивилось таким чудесам.
А поршень звался у меня – «от верблюда».
Зачем? Уж не помню я сам.
И там в первом классе я год проучился,
С зимою весна проплыла.
Когда же с детдомом «вопрос прояснился»,
То Клава в Рукинск привезла.

И в этот детдом, что поближе к столице,
«Случайностей» цепь привела,
Что брякала в той неусыпной деснице,
И Родине-маме сдала.
Ну, правда, детдом! Подобрал он нам «маму» –
Директора, – фиг убежишь!
Наверно, старинную классную даму:
Как взглянет, как скажет – дрожишь.
Как фея из сказки, добра, как царевна,
Для нас в эти годы была
Зав детским отделом – Татьяна Матвевна,
Что кадры нам подобрала: 
В стране – голодуха, и спят на соломе,
А мы про любой ресторан
Могли бы сказать: «Ну жратва! КАК В ДЕТДОМЕ!» –
Такой уж завхоз был нам дан.
И с чёрной икрой бутерброды давали
(А год пятьдесят был второй).
В соседнем детдоме такое едва ли
Припомнят той бедной порой.
И не было деток нарядней и краше,
И песня из зала слышна,
Как пели: «За детство счастливое наше
Спасибо, родная страна!»
И только потом мы, конечно, узнали:
Не в каждом детдоме у нас
Все жили, как мы. Мне его ПОДОБРАЛИ,
Вот что мне понятно сейчас.
И среди «фантомов», меня окружавших,
«Прославился» на много дней
Мальчишка, весёлую память стяжавший
Сметливой «находкой» своей.
Мальчишкам ведь есть постоянно охота,
Но стыдно просить просто так.
И вот он придумал спросить ЗА РАБОТУ,
Трудом «заработать пятак».
Поправив сползавшую майку с плечишка,
Поддёрнув большие трусы,
Пристал к поварихе сопливый мальчишка,
Размазав под носом «усы»:
«Ирина Иванна, хотите я песню
Для вас прямо здесь пропою?
Хотите – станцую (ещё интересней!),
Посмотрите пляску мою?
– Хочу, милый Коля. Но вот что за штука:
Могу дать лишь хлеб или лук.
– А тё? Мона хлеба, а мона и лука» –
Ответствовал «Маленький Мук».

В то время Юркольцину не до мальчишки,
Когда с поля зренья исчез:
Забита другим голова уже слишком,
Когда собираешься «в Лес».
В «Лесу» ж собирался «травить» он Атоса
И вклиниться в чужды дела.
И новые в голову вбиты вопросы,
Работа к концу уже шла.
Но вскоре седьмою сигнальной системой
Внезапно он заощущал
Какой-то, не прущий в известную схему,
Сумбурный, но чёткий сигнал.
И не понимая их происхожденья,
Сигналы фиксировал Стас.
И Гений за Стасом повёл наблюденье,
Внимательным ставши тотчас.
Сигнал был стабильным, хоть маленькой силы.
Источник неведомый слал.
«Теперь расскажу, что со мною здесь было» –
Команде своей он сказал.
Сигналом был этим он заинтригован.
Писал уж я, что чародей
Своим биополем был как бы «прикован»
К «Машине посадки» людей.
И диапазон этот чувствовал чётко.
Поддерживал мозг эту связь
Без воли моей с «детонатором». Вот как
Узнал о сигнале сей «князь».
И поиск усиленно организует
(Для всех – «неизвестно  чего»).
И вот, наконец, он находит, ликуя,
Корабль тот отца моего.
И был тот корабль искорёжен весь, точно
Взорвался внутри там снаряд,
Как будто корабль тот взорвали нарочно –
Пробоины так говорят.
Постойте, постойте! Корабль-то взорвался,
А тот, кто был на корабле,
Источник сигнала, ведь целым остался,
Находится здесь, на Земле!
И вот как корабль искорёженный, малый,
Разбитый, в походе нашли,
Возник там вопрос: «А зачем бортжурналы
Стирают и бьют корабли?...» 

А где был отец – там суровое бденье.
Но спрятан хоть был глубоко,
Разбитый корабль стал ключом к наведенью –
И вычислен был он легко.
А в пятьдесят третьем Роман «умирает» –
Закончился Сталина срок
И смерть та – «случайно» же! – вновь совпадает
С тем, что срок папаши истёк.
И в пятьдесят третьем году, по указу
Был выпущен старый отец.     
И в лагерь ко мне пионерский он сразу,
С сестрой, смог прибыть наконец.
«Пилот» сей, о слежке не подозревавший,
Навёл на «подкидыша» след.
«Так вот он, «подкидыш», без вести пропавший!» –
Сомнений у Гения нет.

Отец мне подарок загадочный сделал,
Бессмысленный для пацана:
Была это ручка с пером приржавелым.
Зачем эта ручка нужна?
Однако сказал, чтоб берёг я подарок,
Он лагерь, мол, с нею прошёл.
Хранил, мол, нехитрый предмет он не даром
И пишет она хорошо.
Я долго хранил тот предмет бесполезный,
Но всё же не смог удержать.
Что было в той ручке с пером тем железным?
Что ею хотел он сказать?
Сказать же хотел тем подарком он вот что.
Из лагеря в пятьдесят пять
Он вышел. Ну, возраст, конечно, не то, что
Старик, не пора умирать,
Но всё же «десятка» в том лагерном «рае»
В любую минуту могла
Сказаться, и младшие-то помирали.
Вот в чём та проблема была.
В дальнейшей судьбе не уверен ни грамма.
И вот он решил передать
Родной «детонатор» «подкидышу» прямо,
Чтоб смог он его сберегать.
Поскольку же знает, что я не владею
Ничем в подпространстве идей,
И взять я подарок его не сумею –
И даже увидеть! – то ей,
Той «блямбе», он форму придал неказистой,
Пластмассовой ручки с пером,
Которым макают в чернила. Чтоб чисто
Всё было – она с колпачком.
И он наказал: «Береги мой подарок,
Он – память тебе от отца.
Пускай этот дар неказист и не ярок,
Прошёл он со мной до конца».
И в «век перьевых авторучек» кто мог бы
Позариться на сей предмет?
Дают психологии чёткие догмы
На ФОРМУ «подарка» ответ.

И эта вот встреча моя с поднадзорным
Отцом им меня выдаёт.
Найти тот источник сигнала упорный
Юркольцину средство даёт.
Ведь биолокатор даёт только место.
А «местом» был лагерь большой
В пятьсот пионеров! Попробуйте честно
С одной разобраться душой!
И в лагерь направлен был Рощипов Стасик,
Он «руки умелые» вёл.
И в той пионерской своей ипостаси
Он слежку ту и произвёл.
И так по отцу он меня заприметил.
Невидимым быть перестал
И краски живые обрёл в этом свете,
«Фантомов» своих растерял.
Тогда познакомил он Майку со мною,
Как Стасик меня увидал.
И чтоб с «Малышом» порезвились «игрою»,
Заданье Юркольцин им дал.
И чтобы в «игру» ту никто не вмешался,
Он меры принял, чтоб никто
Подольше б (иль вовсе бы) не догадался
Из всех любопытных про то.

А Рощипов Стас в пацанах разбирался
И ладить с братвой нашей мог.
Товарищем старшим ребятам казался,
В труде для нас царь был и бог.
До армии был он электрик-рабочий.
Однако таланты имел,
Чем «верхние люди» владеют. Меж прочим,
Играть на баяне умел.
Прекрасно он маслом писал и картины.
Открыточки он превращал
В полотна до метра или половины,
Квартиру свою украшал.
(В то время была то огромная редкость.
И дом хотя был щитовой –
Две комнаты с кухней будили нередко
Там зависть к квартире такой.)
И посланный с фабрики в лагерь вожатым,
«Умелые руки» повёл.
Потом же, как кончилось лето, к ребятам
Охотно в детдом перешёл.
В детдоме назрели тогда измененья.
Терраски, одну над другой,
Сперва утеплили и нам во владенье
И отдали с целью благой.
На верхней – девчонки кроили и шили,
Инструктор была и у них.
А в нижней – мальчишек уже заселили
Для целей, конечно, других:
Столярно-слесарная то мастерская,
Чем долго командовал Стас.
И даже токарный станочек, не знаю,
Уж как, появился у нас!
Станок этот был – настоящее чудо!
Компактный двухтумбовый стол,
Трёхфазный мотор. Никогда не забуду,
Какое на нас произвёл
Станок впечатленье! И Стасик влюблено
«Пылинки с станочка сдувал».
И только особо у нас одарённым
Включать тот станочек давал.
И Стасик талантливый наш занимался
Не только, учил что детей,
Но сам постоянно в железках копался,
Модели лепил кораблей.
И к этому делу меня приохотил.
А в городе был у нас пруд
И в нём – ДОСААФ «корабли мореходил»,
При нём – моделистский был клуб.
И на областных я на соревнованьях
Два первые места занял.
И я заимел чемпионское званье,
С наградами просто сиял.

В любимцах, естественно, стал я у Стаса.
И даже закончив детдом,
Я долго ещё посещал ту террасу,
С доверенным лично ключом.
Ну а ремеслуха же – без общежитья.
Ребята все по выходным
В деревни к родителям мчат со всей прытью,
А по вечерам – по родным.
И только мы двое с парнишкою рыжим,
Покинув родимый детдом,
«Живот к позвоночнику тянем поближе»,
Как до выходных доживём.
Так Стасик взялся нас подкармливать часто.
Парнишка был жуликоват
И возле меня ошивался всечасно,
Как будто я был ему брат.
(На лето-то, правда, нас с  ним разделили:
Послали меня отдыхать
В один санаторий. Как будто бы Жилин
На всё продолжает влиять.)
И где-то между пятьдесят, бишь, четвёртым
И годом пятьдесят седьмым
Подарок отцов оказался там спёртым,
Карман оказался пустым.
Конечно, подумаешь – экое дело:
Пропала макалка моя!
Да ей без чернильницы нечего делать,
Не очень расстроился я.
Со мной и похлеще пропажа бывала.
В году пятьдесят уж седьмом,
В ремесленном, метрика как-то пропала –
Родился в году я каком.
Была там морока! Ведь паспорт мне нужен.
И надо мне дать дубликат.
В архивах журнал же тот не обнаружен:
Архивы-то всё же горят.
Кому ж эти мелочи красть-то охота?
Кто рядом успел наследить?
Всё это Юркольцина, видно, работа,
Его только можно спросить.
Решил он заложника сделать второго,
Чтоб тем «невидимкой» владеть.
И стал притеснять он давленьем сурово,
По своему начал вертеть.
Но сам же Юркольцин здесь был без приказа
И был под надзором он сам.
От Горбикова не укрылся он глаза,
Как он ни секретничал там.
И кто здесь «без подписи» найден и «актов» –
Сей член «тетрархата» же знал:
«Геннадий, ты, брат, уклонись от контактов –
Юркольцину мягко сказал. –
Да, знаете вы, с кем имеете дело
И с кем интересно вам всем.
Но всё ж заявляю тебе теперь смело:
Не ваша находка совсем.
Тебе же, как члену Большого КОМКОНа –
Уж раз ты нашёл – так и быть, –
Советую меньше о сём делать звона
И должен район я закрыть».