Михаил Юрьевич Лермонтов

  (1814 - 1841)
   
   "На месте казни - гордый, хоть презренный, я кончу жизнь мою".
   М. Ю. Лермонтов
   
   
   Русский поэт, писатель. Родился в Москве в ночь на 15 октября 1814. Русская ветвь рода Лермонтовых ведет свое начало от Георга Лермонта, выходца из Шотландии, взятого в плен при осаде крепости Белой. С 1613 он числится на "Государевой службе" и владеет поместьями в Галичском уезде. К началу XIX в. род Лермонтовых считался уже захудалым. Отец Михаила, Юрий Петрович, был пехотным капитаном в отставке. Поместье его, находилось по соседству с имением Васильевским, принадлежавшим Елизавете Алексеевне Арсеньевой, урожденной Столыпиной. Красота и столичный лоск Юрия Петровича пленили единственную дочь Арсеньевой Марию Михайловну, и, несмотря на протесты гордой матери, Мария стала женой небогатого "армейского офицера".
   Мать Лермонтова постоянно болела и умерла весною 1817. Его бабушка Арсеньева, перенесла на внука всю свою любовь к умершей дочери, но очень плохо относилась к зятю, вражда к которому длилась до самой его смерти. Уже на 9-й день после смерти жены Юрий Петрович вынужден был покинуть сына и уехать в свое поместье. Арсеньева переехала вместе с внуком в имение "Тарханы", Пензенской губернии. Тяжелая болезнь, надолго приковавшая ребенка к постели, приучила его к одиночеству (мальчик не мог ходить до пяти лет). Когда мальчику тсполнилось 10 лет, его повезли на Кавказ, на воды. Здесь он первый раз узнал чувство любви, встретив девочку лет 9-ти. Первыми учителями Лермонтова были беглый грек, домашний доктор Ансельм Левис и пленный офицер Наполеоновской гвардии, француз Капэ, оказавший на него наиболее сильное влияние. Позднее учителями были французский эмигрант Шандро и англичанин Виндсон.
   В 1828 Лермонтов поступает в Московский университетский Благородный пансион, где в "Утренней Заре", одном из рукописных журналов, составлявшихся учениками, стал главным сотрудником и поместил первую поэму "Индианка". Весною 1830 Благородный пансион преобразовывается в гимназию, и Лермонтов оставляет его.
   Осенью 1830 он поступает в Московский университет на "нравственно-политическое отделение", и учится здесь в течение двух лет. Профессора, помня его дерзкие выходки, срезали его на публичных экзаменах. Не желая оставаться на второй год, он переезжает вместе с бабушкой в Петербург. В Петербургский университет Лермонтов не попал, т.к. ему не зачли двухлетнего пребывания в Москве и предложили держать вступительный экзамен на первый курс. По совету своего друга Столыпина он решил поступить в школу гвардейских юнкеров и подпрапорщиков, куда был зачислен 10 ноября 1832, "сначала унтер-офицером, потом юнкером".
   Почти одновременно с ним поступил в школу и его будущий убийца, Н.С. Мартынов, в биографических записках которого поэт-юнкер рисуется как юноша, "настолько превосходивший своим умственным развитием всех других товарищей, что и параллели между ними провести невозможно". Лермонтов пробыл в школе "два страшных года", окунувшись в царивший в школе "разгул". По выходе из школы, 22 ноября 1834, корнетом лейб-гвардии гусарского полка, Лермонтов поселяется в Царском Селе.
   Первое появление Лермонтова в печати относится к 1835, когда один из его товарищей, без его ведома, отдал повесть "Хаджи-Абрек" в "Библиотеку для Чтения". Повесть имела успех. Дальнейшее творчество в биографии Михаила Юрьевича Лермонтова связано с редакцией "Отечественных записок". Лирика Лермонтова имеет свойство отчужденности, тяготения к вечности. Произведения Лермонтова "Мцыри", "Бородино", "Герой нашего времени", "Маскарад", "Демон", "Узник" считались одними из лучших поэтических произведений своего времени. Когда разнеслась весть о смерти Пушкина, некоторые, "особенно дамы, оправдывали противника Пушкина", находя, что "Пушкин не имел права требовать любви от жены своей, потому что был ревнив, дурен собою". Негодование охватило поэта и появилось стихотворение, оканчивавшееся словами: "И на устах его печать". Когда Столыпин стал при Лермонтове порицать Пушкина, тот в порыве гнева написал страстный вызов "надменным потомкам" (последние 16 строк). Стихотворение было понято как "воззвание к революции".
   Началось дело, и уже через несколько дней (25 февраля), по Высочайшему повелению, Лермонтов был переведен в Нижегородский драгунский полк, действовавший на Кавказе. Благодаря связям бабушки, 11 октября 1837 его переводят в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк, в Новгород, а 9 апреля 1838 - в свой прежний лейб-гвардии Гусарский полк. Лермонтов возвращается в "большой свет", где снова играет роль "льва". 16 февраля 1840, на балу у графини Лаваль, произошла ссора с Барантом, сыном французского посланника. В результате - дуэль, которая окончилась благополучно для обоих противников, но повлекла за собой перевод в Тенгинский пехотный полк, который базировался на Кавказе.
   Время пребывания на Кавказе не прошло даром. Проходя службу, поэт изучал местную природу, культуру, язык. Там было создано много художественных набросков кавказских пейзажей. В конце 30-х годов XIX века Лермонтов уже определил основные принципы своего творчества - свободолюбивые, романтические мотивы и скептические оценки современности нашли свое отражение в таких стихах, как "Дума", "Выхожу один я на дорогу", "И скучно, и грустно..." и др.
   Кавказские впечатления жизни "на водах" легли в основу повести "Княжна Мэри", и тогда же им был написан прекраснейший пейзаж маслом "Вид Пятигорска". Именно в это панорамном пейзаже с прохладными голубыми далями и аккуратными домиками в долине жили герои его литературных произведений. "... внизу передо мной пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, - а там, дальше, амфитеатром громоздятся горы все синее и туманнее, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльбрусом...". На многих рисунках и картинах Лермонтова изображены конкретные места Кавказа, бесспорно, выполненные с натуры, поскольку они очень точны в деталях. Это пейзаж окрестностей Пятигорска: "Бештау около Железноводска" и "Офицер верхом и амазонка". На них изображён посёлок Иноземцево, что находится на расстоянии нескольких километров от Пятигорска. Это бывшее селение Шотландка - немецкая колония Каррас, как чаще её называли в то время. Сюда Лермонтов приезжал и весёлой шумной компанией, но иногда и один. Здесь хорошо думалось, здесь он писал стихи и делал пейзажные зарисовки.
   М. Лермонтов участвовал в двух походах - в Малую и Большую Чечню. Он обратил на себя внимание начальника отряда "расторопностью, верностью взгляда, пылким мужеством" и был представлен к награде золотою саблею с надписью: "за храбрость". В январе 1841 получил отпуск и уехал в Санкт-Петербург, а возвращаясь, остановился в Пятигорске. Когда Лермонтов приехал в Пятигорск, он остановился в гостинице у Найтаки. От знакомых он узнал, что его бывший однокашник Мартынов тоже находится здесь. Он радостно предвкушал встречу с ним. Как вспоминает Магденко, приехавший вместе с Лермонтовым и Столыпиным, минут через двадцать после их приезда, "потирая руки от удовольствия, Лермонтов сказал Столыпину: "Ведь и Мартышка, Мартышка здесь... Я сказал Найтаки, чтобы послали за ним".
   Это было 13 мая, а ровно через два месяца - 13 июля - Мартынов вызвал Лермонтова на дуэль.
   Мартынов не был новичком на Кавказе. В 1840 году он участвовал в осенней чеченской экспедиции. В этом походе Лермонтов командовал дороховской "сотней" охотников, а Мартынов линейными казаками. В 1841 году Мартынов уже в отставке. Обстоятельства ее остались неизвестными. Сохранилась запись в книге входящих и исходящих инспекторского департамента военного министерства от 10 февраля 1841 года "Об определении вновь на службу отставного майора Мартынова". Переписка на восьми листах была впоследствии уничтожена. Закончена она была 27 февраля. Но еще 23 февраля царь подписал "высочайший" приказ об отставке Мартынова "по домашним обстоятельствам". Однако отставной майор домой не вернулся и остался на Кавказе. 2 июля в Петербурге царь отказал ему в награде, к которой он был представлен за осеннюю экспедицию. В это время Мартынов уже жил в Пятигорске, где снимал квартиру сообща с М. П. Глебовым и бывал в местном салоне Верзилиных.
   О фатовстве Мартынова рассказывали все встречавшие его еще и до его геростратовой славы. Даже оставивший враждебные воспоминания о Лермонтове Я. Костенецкий, встречавшийся с Мартыновым на Кавказе в 1839 и 1841 годах, описывал его довольно критически: "Это был очень красивый молодой гвардейский офицер, блондин со вздернутым немного носом и высокого роста. Он был всегда очень любезен, весел, порядочно пел под фортепиано романсы и был полон надежд на свою будущность: он все мечтал о чинах и орденах и думал не иначе, как дослужиться на Кавказе до генеральского чина. После он уехал в Гребенской казачий полк, куда он был прикомандирован, и в 1841 году я увидел его в Пятигорске. Но в каком положении! Вместо генеральского чина он был уже в отставке всего майором, не имел никакого ордена и из веселого и светского изящного молодого человека сделался каким-то дикарем: отрастил огромные бакенбарды, в простом черкесском костюме, с огромным кинжалом, в нахлобученной белой папахе, мрачный и молчаливый".
   А. В. Мещерский уверял, что Мартынов перевелся из кавалергардского полка в Нижегородский драгунский во время своего первого пребывания на Кавказе, "потому что мундир этого полка славился тогда, совершенно справедливо, как один из самых красивых в нашей кавалерии". "Я видел Мартынова в этой форме, - вспоминает Мещерский, - она шла ему превосходно. Он очень был занят своей красотой".
   Что же произошло в те два месяца, которые отделяют приезд Лермонтова в Пятигорск от вызова его на дуэль? Надо отметить, что насмешливый по своему характеру Лермонтов постоянно выбирал кого-либо из знакомых в качестве мишени для своих острот. "Он не мог жить без того, чтобы не насмехаться над кем-либо; таких лиц было несколько в полку", - писал М. Б. Лобанов-Ростовский.
   Ф. Боденштедт был свидетелем того, как Лермонтов на протяжении всего обеда вышучивал Олсуфьева и Васильчикова; существуют данные, что немало пришлось претерпеть и молодому офицеру Лисаневичу. По воспоминаниям Н. М. Сатина, эта черта еще летом 1837 года в Пятигорске помешала сближению Лермонтова с Белинским и с кружком ссыльных декабристов.
   
   ПОСЛЕДНИЕ ДНИ
   
   Летом 1841 года мишенью для лермонтовских острот стал Мартынов. Прозвища "горец" и "человек с кинжалом", большая серия карикатур - из самых разных источников узнаем мы о граде насмешек, обрушившихся на голову Мартынова.
   Черкеска Мартынова и особенно его кинжал стали притчей во языцех у Лермонтова. Как рассказывал Васильчиков Висковатову, Лермонтов "просто рисовал характерную кривую линию да длинный кинжал, и каждый тотчас узнавал, кого он изображает". Мартынов первое время пытался отшучиваться, но где ему было соперничать с блестящим и остроумным поэтом! В дальнейшем он уже не столь добродушно реагировал на лермонтовские остроты и карикатуры. Однако шутки продолжались.
   "...На вечере у генеральши Верзилиной, - писал впоследствии князь А. И. Васильчиков, - Лермонтов в присутствии дам отпустил какую-то новую шутку, более или менее острую, над Мартыновым. Что он сказал, мы не расслышали".
   Э. А. Шан - Гирей, дочь Верзилиной от первого брака (впоследствии жена А. Шан - Гирея, друга и родственника Лермонтова), сидевшая рядом с поэтом, вспоминает: "Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом; он подошел к нам и голосом весьма сдержанным сказал Лермонтову:
   "Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах", и так быстро отвернулся и отошел прочь, что не дал и опомниться Лермонтову".
   Далее Шан - Гирей пишет, что в передней Мартынов повторил свою фразу: "Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах", "на что Лермонтов таким же спокойным тоном отвечал: "А если не любите, то потребуйте у меня удовлетворения". Мартынов ответил решительно: "Да", - и тут же назначили день".
   Впоследствии, описывая последнюю стычку между Мартыновым и Лермонтовым, Шан - Гирей рассказывала: "На мое замечание - язык мой, враг мой - Михаил Юрьевич отвечал спокойно: - Это ничего, завтра мы будем добрыми друзьями".
   Даже в последние дни Лермонтов не заметил напряженности в отношения к нему Мартынова. Ничего не подозревали и окружающие. Е. Быховец уверяла, что "Лермонтов совсем не хотел его обидеть, а так посмеяться хотел, бывши так хорош с ним".
   Есть свидетельство ещё одного человека о событиях того злополучного вечера. Василий Николаевич Диков (1812-1875), знакомый Лермонтова, ногайский пристав, поручик, впоследствии генерал; жених (1842 г - муж) А. П. Верзилиной. Вместе с поэтом и Мартыновым он вышел из дома Верзилиных 13 июля 1841 года и оказался свидетелем вызова на дуэль.
   "Когда они отошли от дому на порядочное расстояние, Мартынов подошел к Лермонтову и сказал ему:
   - Лермонтов, я тобой обижен, мое терпение лопнуло: мы будем завтра стреляться; ты должен удовлетворить мою обиду.
   Лермонтов громко рассмеялся.
   - Ты вызываешь меня на дуэль? Знаешь, Мартынов, я советую тебе зайти на гауптвахту и взять вместо пистолета хоть одно орудие; послушай, это оружие вернее - промаху не даст, а силы поднять у тебя не станет.
   Все офицеры захохотали, Мартынов взбесился.
   - Ты не думай, что это была шутка с моей стороны.
  Лермонтов засмеялся.
  Тут видя, что дело идет к ссоре, офицеры подступили к ним и стали говорить, чтобы они разошлись"...
   И вот настал роковой вторник - 15 июля 1841 года. Дуэль состоялась 15 июля в седьмом часу вечера по левой стороне горы Машук у Перкальской скалы, по дороге, ведущей в одну из немецких колоний...
   Из тихой и прекрасной погоды вдруг сделалась величайшая буря, - писал Полеводин, - весь город и окрестности были покрыты пылью, так что ничего нельзя было видеть". "Буря утихла, - продолжает он, - и чрез пять минут пошел проливной дождь. Секунданты говорили, что как скоро утихла буря, то тут же началась дуэль, - и лишь только Лермонтов испустил последний вздох, - пошел проливной дождь".
   Мартынов, напротив, рассказывал Бетлингу: "На нашу общую беду шел резкий дождь и прямо бил в лицо секундантам". Офицер Федоров писал, что "все обвиняют секундантов, которые, если не могли отклонить дуэли, могли бы отложить, когда пройдет гроза". Васильчиков же уверял, в своей напечатанной статье, что стрелялись до грозы:
  "Черная туча, медленно поднимавшаяся на горизонте, разразилась страшной грозой, и перекаты грома пели вечную память новопреставленному рабу Михаилу". Эта эффектная сцена происходила, по словам Васильчикова, после того, как он уже вернулся из Пятигорска, в тщетных поисках врачей.
   В рукописи же его статьи было сказано об этом моменте иначе:
   "Наступила ночь, ливень прекратился". Бартенев поправил: "Ливень не прекращался". Но Васильчиков не ошибся, потому что в акте осмотра места дуэли, составленном на следующий день, отмечено, что на месте падения тела Лермонтова "земля была пропитана кровью". Следовательно, ливень, который вспоминают все жители Пятигорска, уже прекратился - в противном случае почва была бы размыта.
   Глебов рассказывает: "Когда явились на место, где надобно было драться, Лермонтов, взяв пистолет в руки, повторил торжественно Мартынову, что ему не приходило никогда в голову его обидеть, даже огорчить, что все это была одна шутка, а что ежели Мартынова это обижает, он готов просить у него прощение не токмо тут, но везде, где он только захочет!..
   
   В записи П. Дикова так отображен поединок у подножия Машука:
   "Лермонтов хотел казаться спокойным, но на его лице выражалось болезненное состояние. Он поднял пистолет и опустил его тотчас же:
  - Господа! Я стрелять не хочу! Вам известно, что я стреляю хорошо; такое ничтожное расстояние не позволит мне дать промах...
   Мартынов задрожал, но промолчал.
   Лермонтов... поднял пистолет и выстрелил вверх над его головой".
   
   Наиболее подробно воссоздают картину дуэли воспоминания Васильчикова:
   "Мы отмерили с Глебовым 30 шагов; последний барьер поставили на 10-ти и, разведя противников на крайние дистанции, положили им сходиться каждому на 10 шагов по команде: "Марш". Зарядили пистолеты. Глебов подал один Мартынову, я другой Лермонтову и скомандовали: "Сходись!" Лермонтов остался неподвижен и, взведя курок, поднял пистолет дулом вверх, заслоняясь рукой и локтем по всем правилам опытного дуэлиста. В эту минуту, и в последний раз, я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти веселого выражения, которое играло на лице поэта перед дулом пистолета, уже направленного на него. Мартынов быстрыми шагами подошел к барьеру Противники столь долго не стреляли, что кто-то из секундантов заметил: "Скоро ли это кончится?" Мартынов взглянул на Лермонтова - на его лице играла насмешливая, полупрезрительная улыбка... Мартынов спустил курок... Раздался роковой выстрел... Лермонтов упал... как будто его скосило на месте, не сделав движения ни взад, ни вперед, не успев даже захватить больное место, как это обыкновенно делают люди раненные или ушибленные. Мы подбежали..." он едва дышал; пуля пробила руку и правый бок.
  По увещеванию секундантов, Мартынов подошел к Лермонтову и сказал: "Прости, Лермонтов!". Последний хотел что-то сказать, повернулся и умер со своей ужасною погубившею его улыбкою".
   
   Впоследствии в разговоре с Висковатовым Васильчиков дополнил свой рассказ существенной подробностью:
   "Вероятно, вид торопливо шедшего и целившегося в него Мартынова, - пишет со слов Васильчикова Висковатов, - вызвал в поэте новое ощущение. Лицо приняло презрительное выражение, и он, всё не трогаясь с места, вытянул руку кверху, по-прежнему кверху же направляя дуло пистолета". Выстрелить в воздух Лермонтов не успел...
   Как рассказывали секунданты, ни врача, ни повозки на месте дуэли не было. Ливень прекратился. С телом Лермонтова остался один Глебов, а Мартынов и Васильчиков ускакали в Пятигорск за врачом и людьми. Поздно вечером приехал Васильчиков с людьми, но без врача, и тело поэта привезли в дом Чиляева, где он жил вместе со Столыпиным.
   На другой день при огромном стечении народа Лермонтова похоронили на Пятигорском кладбище. Позднее, по просьбе его бабушки Арсеньевой Е. А, Николай I разрешил перевезти его тело в свинцовом и засмоленном гробу в Тарханы, где его и погребли 23 апреля 1842 года в фамильном склепе Арсеньевых, рядом с могилой его матери.
   Похороны Лермонтова, несмотря на хлопоты всех его друзей, не могли быть совершены по церковному обряду. По словам князя Васильчикова в Петербурге в высшем свете смерть Лермонтова встретили словами "Туда ему и дорога". В 1899 году в Пятигорске по народной подписке открыт памятник М. Ю. Лермонтову.
   Многие биографы Лермонтова не доверяют сведениям о выстреле поэта в воздух и о принесенных им Мартынову извинениях. Эти подробности, говорят они, психологически не вяжутся с обликом поэта. Но, не кто иной, как Лермонтов, в предыдущей дуэли с Барантом выстрелил в сторону. А об извинениях поэта перед молодыми людьми, которые обижались на его насмешки, рассказывают самые разные люди. Таков эпизод с молодым князем, свидетелем которого в Москве был Фр. Боденштедт. Лермонтов изводил юношу, но, увидев, что тот обиделся, смягчил свой выпад дружеским поцелуем. Подобным же образом Лермонтов вел себя с Лисаневичем в Пятигорске и с Есаковым в Ставрополе. По-видимому, повзрослевший поэт, зная свои слабости, старался себя умерять и сглаживать неприятное впечатление.
   Все очевидцы согласно показывают, что с Мартыновым у Лермонтова, несмотря на карикатуры и эпиграммы, были приятельские отношения. Почему же всё - таки произошла эта дуэль?
   После ссоры происшедшей в доме Верзилиных друзья Лермонтова были уверены в мирном исходе. Они (включая секундантов) считали, что дуэль будет носить чисто формальный характер: нелепо, чтобы из-за пустяка друзья стрелялись бы насмерть.
   "Мы... были убеждены, - писал Васильчиков, - что дуэль кончится пустыми выстрелами и что, обменяв-шись для соблюдения чести двумя пулями, противники подадут друг другу руки и поедут... ужинать". Васильчиков считал, что и Лермонтов не принимал всерьез предстоящую дуэль.
   Пустяковость причины дуэли, дружеские отношения дуэлянтов, а также близость секундантов обоим противникам привели к тому, что не было четко определено, кто вызвавший, а кто вызванный. Не были даже по-настоящему распределены секунданты. Не было на дуэли даже врача. Но самое главное последствие несерьезного отношения секундантов к дуэли - это вопиющее нарушение дуэльного кодекса, нарушение, безусловно повлиявшее на поведение Мартынова: присутствие на дуэли посторонних лиц - зрителей, для которых дуэль была своего рода спектаклем. Видимо, все это и имел в виду сдружившийся с Лермонтовым в Пятигорске Лев Сергеевич Пушкин, говоря, что "эта дуэль никогда бы состояться не могла, если б секунданты были не мальчики, она сделана против всех правил и чести".
   Да, можно с уверенностью говорить о присутствии на месте дуэли, кроме четырех секундантов - Глебова, Васильчикова, Столыпина, Трубецкого, и других лиц. Почти точно установлено еще Дружининым и Висковатовым присутствие Р. Дорохова. Висковатов предполагал, что были и другие, и Васильчиков не отрицал этого. Об этом слышал и дальний родственник Лермонтова Лонгинов, а Арнольди прямо указывал в своих воспоминаниях: "Я полагаю, что вся молодежь, с которою Лермонтов водился, присутствовала скрытно на дуэли, полагая, что она кончится шуткой и что Мартынов, не пользовавшийся репутацией храброго, струсит и противники помирятся... Не присутствие ли этого общества, собравшегося посмеяться над Мартыновым, о чем он мог узнать стороной, заставило его мужаться и крепиться и навести дуло пистолета на Лермонтова?"
   Чувствуя себя словно на сцене, Мартынов, боявшийся обвинений в трусости или в пустом позерстве, вынужден был вести себя решительно: быстрыми шагами, как вспоминает Васильчиков, подошел он к барьеру и выстрелил.
   Много позже Мартынов рассказывал родственнику Лермонтова Д. А. Столыпину, что он "отнесся к поединку серьезно, потому что не хотел впоследствии подвергаться насмешкам, которыми вообще осыпают людей, делающих дуэль предлогом к бесполезной трате пыжей и гомерическим попойкам".
   Для всех обида Мартынова была полной неожиданностью. Ее нельзя объяснить ничем другим, как нарочитым взвинчиванием Мартынова кем-то со стороны. При его ничтожном и трусливом характере, этого безмерно самолюбивого и мнительного человека нетрудно было довести до состояния аффекта.
   А Лермонтов, будучи пророком, свою гибель предвидел и написал об этом во многих стихах: где это произойдет и как; поэтому многие годы своей жизни страдал, ужасно мучился. "Я предузнал мой жребий, мой конец и как я мучусь, знает лишь Творец. И смерть моя ужасна будет".
  В стихотворении "Сон" он написал еще откровеннее, подробно изложил, как закончит свою жизнь:
   
  "В полдневный жар в долине Дагестана
  с свинцом в груди лежал недвижен я,
  глубокая еще дымилась рана
  По капле кровь точилася моя.
  Лежал один я на песке долины;
  Уступы скал теснилися кругом,
  И солнце жгло их желтые вершины
  И жгло меня, но спал я мертвым сном"
   
  А в это время его противник майор Мартынов писал свое стихотворение:
  "Я убью узденя! Не прожить ему дня! Дева, плачь ты заране о нем! Как безумцу любовь Мне нужна его кровь, С ним на свете нам тесно вдвоем".
  Вот так молвил истинный убийца.
   
  И действительно, смертельно раненый поэт истекал кровью, а пятеро соучастников преступления убежали с места происшествия, потом они сговорятся, вину возложат на невинного. В этом им поможет следствие и суд. Никто не понес серьёзного наказания.
   После дуэли Н. С. Мартынов сначала был предан гражданскому суду в Пятигорске, но по его ходатайству дело было передано в пятигорский военный суд. Государь конфирмовал приговор следующей резолюцией: "Майора Мартынова выдержать в крепости три месяца, а затем предать церковному покаянию".
   Наказание Мартынов отбывал в Киевской крепости, а затем киевская консистория определила срок епитимии в 15 лет. Епитимия включала в себя изнурительные молитвы, паломничество и т.д. Безусловно, это было тяжёлым испытанием для Мартынова, и ему пришлось много каяться в своих грехах, постоянно вспоминая убитого им Лермонтова. Мартынов доходил до отчаяния, ведь ему, привыкшему к свободной жизни офицера в отставке, предстояли долгие годы ежедневного покаяния и отстранения от реальной жизни. Он дважды обращается с просьбой о сокращении срока епитимии, и в 1843 году Синод сокращает этот срок до семи лет, до 1848 года, а в 1846 году он был вовсе освобождён от епитимии. Мартынов женился и несколько лет безбедно проживал в Киеве. В 1851 году он переехал в Москву.
   Большинство передовых людей смотрело на Мартынова как на прокажённого. Поэтому живя в своём доме в Москве в Леонтьевском переулке, Мартынов вёл уединённый образ жизни. Последние годы он проводит если не в добровольном заточении, то в Английском клубе за крупной карточной игрой. Он стал мистиком и занимался вызыванием духов. По воспоминаниям князя А. Голицина, Мартынов как нельзя лучше оправдывал прозвище Статуя Командора: "каким - то холодом веяло от его фигуры, беловолосой, с неподвижным суровым взглядом".
  В 1975 году на 60-ом году жизни Мартынов умер. В завещании он просил родных похоронить его в Знамен-ском (село под Москвой, принадлежащее его отцу), но не в фамильном склепе, а в отдельной могиле и не ставить на ней никаких надгробий, не делать никаких надписей, чтобы память о нём исчезла. Это ли не покаяние в убийстве Лермонтова! Грешник предвидел, что останкам его не дано будет спокойно лежать в земле. Он боялся надругательства над ними. Но родственники похоронили его в семейном склепе.
   В 1924 году в бывшем имении Мартынова разместилась колония беспризорников. Когда ребятам рассказали, кто такой Мартынов, они проникли в склеп, извлекли его скелет и разбросали останки Мартынова по всей усадьбе. Чтобы колонисты перестали лазить в усыпальницу, её засыпали землёй. После Великой Отечественной Войны сгорел старый барский дом. Сейчас от некогда богатого имения остались полусгоревшая церковь и несколько ветхих жилых домов, в которых живут военнослужащие с семьями. Теперь село Знаменское называется Лесная Цесарка, а в народе его зовут Чёрное место или Мартыново.

                ЭТО  ИНТЕРЕСНО

 - Бабушка Михаила Арсеньева очень плохо жила ссо своим мужем, красавцем и волокитой Михаилом Арсеньевым. Когда он умер она сказала: Собаке - собачья смерть.Но, тем не менее, по её настоянию внука назвали Михаилом.
   Примечательно, что когда Михаил Лермонтов погиб на дуэли и об этом доложили императору, он произнёс фразу: Собаке - собачья смерть.

- Михаил Лермонтов родился в 1814 году. Через сто лет в 1914 началась первая мировая война.

- Умер он в 1841 году. Ровно через сто лет  началась вторая мировая война.

- В октябре 2014 года мы отмечаем двухсотлетие со дня рождения М. Лермонтова.
  Что нас ждёт?

- Первый из предков Лермонтова Георг Лермонт был ярым противником церковного реформатора Никона и был им проклят.

- М. Ю. Лермонтов был очень невысокого роста - всего 156 см. При ходьбе он горбился, иногда прихрамывал. В 21 год начал лысеть

                --  ::  --
   
   
  О последних днях и часах жизни М. Лермонтова в 2012 году мной была написана поэма "Поручик Лермонтов". Текст её приводится ниже.
   
                ПОРУЧИК ЛЕРМОНТОВ
   
                ЧАСТЬ 1
   ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ
   
                Нет, я не Байрон, я другой
                Ещё неведомый избранник,
                Как он, гонимый миром странник,
                Но только с русскою душой".
                М. Ю. Лермонтов.
   
  Млечный путь серебристою пылью
  Как чадрою накрыл облака,
  Ночь раскинула звёздные крылья
  Над седой головой Машука.
   
  Город нежится в сладостной дрёме
  Наслаждаясь дыханьем весны,
  Над горой, как в оконном проёме,
  Виден краешек бледной луны.
   
  Тихо, тихо. Природа вкушает
  Благодатный живительный сон,
  Иногда тишину нарушает
  Лишь цикад переливчатый звон.
   
  Спит Машук. Спят дома Пятигорья,
  Нет им дела до мыслей людских
  Никакое вселенское горе
  Не нарушит спокойствия их.
   
  А внизу, в белой дымке тумана
  В темноте, различимый с трудом,
  Под защитой горы - великана
  Глинобитный пристроился дом.
   
  Три окна. Камышовая крыша.
  Цветника полузамкнутый круг
   Ряд цветущих акаций, а выше
  Только камни и гордый Машук.
   
  В этом доме - жилище поэта.
  Он опять засиделся в ночи,
  И в коморке его до рассвета,
  Тускло светит огарок свечи.
   
  Кто же он? Как ему не наскучит
  В захолустье транжирить свой век?
  Это Лермонтов. Просто поручик.
  Величайшей души человек.
   
  Он не только поэт, он - мессия
  Для кого-то карающий меч...
  Завтра горько заплачет Россия,
  Что его не сумела сберечь.
   
  Небо звёздным пожаром искрится,
  Но не видит поэт ничего,
  Почему ж ему ночью не спится?
  Что так сильно печалит его?
   
  Что за тайная мысль его гложет?
  Отчего не помята постель?
  Или душу поэта тревожит
  Злополучная эта дуэль?
   
  Нет. Дуэли привычное дело,
  Он солдат и привык рисковать,
  И идти на противника смело,
  И пощады ему не давать.
   
  Здесь сложнее. Здесь что-то другое.
  И поэт в тишине говорит:
  - В мире знают всего только двое,
  То, что завтра я буду убит.
   
  И не важно, что кто-то хлопочет,
  Примиренье готовят друзья,
  Но Мартынов мириться не хочет,
  А во всём виноват только я.
   
  Знали все, да, и я это видел,
  Что "мартышка" обидчивым стал,
  Видно сильно его я обидел
  И насмешками крепко достал.
   
  Я готов, слова красного, ради,
  Осмеять все на свете гербы,
  Только вот при Верзилиной Наде
  Делать это не стоило бы.
   
  Да. Наш Коля, как всякий повеса,
  Чувства юмора с детства лишён,
  Но, с кинжалом, в наряде черкеса
  Он, конечно же, очень смешон.
   
  А когда-то учились мы вместе,
  Пили сидр, упражнялись в стрельбе,
  Он мечтал о богатой невесте,
  О завидной военной судьбе.
   
  И к стихам относился с любовью,
  Сам взбирался порой на Парнас,
  Кто б подумал, что братскою кровью
  Породнит нас суровый Кавказ.
   
  Но Мартынов не стал генералом,
  Ну, какой из него Ганнибал?
  И не зря "горцем с длинным кинжалом"
  Я вчера его в шутку назвал.
   
  Он майор, я же просто поручик,
  И знакомым всегда говорю:
  - На Кавказе награду получит
  Только тот, кто угоден царю.
   
  Ну, а тем, кто в сражениях жарких
  Шёл бесстрашно один на троих
  Лишь тогда достаются подарки
  Если есть покровитель у них.
   
  Я противник коварства и лести,
  И для всех подхалимов - злодей,
  А отточенных способов мести
  Очень много у этих людей.
   
   Не простила мне "Смерти поэта",
   Стая беркутов и воронья,
  Я был сослан за резкость памфлета
   В позабытые Богом края.
   
  Царь решил: - Пусть остынет немного,
  Хватит в Питере Ваньку валять,
  А погибнет, туда и дорога
  Будет знать, как меня оскорблять.
   
  Через стычки, сраженья, засады,
  Мне пришлось на Кавказе пройти
  Я сражался не ради награды
  Я хотел только правду найти.
   
  И все эти тяжёлые годы
  Я писал, я горел, я мечтал
  И посланцам грядущей Свободы
  Стихотворный ковал пьедестал.
   
  У меня нет ни друга, ни брата
  Даже женщины преданной нет,
  Основное богатство солдата
  Шашка, книги, ружьё, пистолет
   
  Завтра будут расставлены точки
  Завтра каяться можно в грехах,
  Дописать бы последние строчки
  В неоконченных новых стихах.
   
  Это "завтра" уже у порога
  Колесница стоит у крыльца,
  Но со светлою верою в Бога
  Я пройду этот путь до конца.
   
  И клянусь светлым именем Феба
  Что без страха пойду к рубежу,
  Моя пуля направится в небо
  И противника я пощажу.
   
  А Мартынову некуда деться,
  Он прицельно направит свинец,
  И достанется мне по наследству
  Александра терновый венец.
   
  Скоро утро. Ну, что же, к удаче!
  Если я не увижу закат,
  Кто-то искренне горько заплачет,
  Кто-то будет несказанно рад.
   
  Эх, Россия, страна самовластья,
  Дорогие до боли края
  Ты моё неизбывное счастье,
  Ты печальная гордость моя.
   
  Небо залито звёздною пылью
  Лунный свет серебрит облака,
  Ночь раскинула тёмные крылья
  Над седой головой Машука...
   
   ЧАСТЬ 2
   ДУЭЛЬ
   
   "Я убью узденя!
   Не прожить ему дня!
   Дева, плачь ты заране о нем!
   Как безумцу любовь
   Мне нужна его кровь,
   С ним на свете нам тесно вдвоем".
   
   Стихи Н. Мартынова, написанные в ночь перед дуэлью.
   
  Чья-то тень промелькнула в окошке
  И Чиляев, хозяин двора,
  Крикнул: - Миша, подъехали дрожки,
  Выходите, вам ехать пора.
   
  - Я поеду верхом, чуть попозже,
  А сейчас посижу над стихом,
  Через час и Васильчиков тоже
  К месту встречи приедет верхом.
   
  - А на дрожках Столыпин и Глебов
  Пусть поедут поляну смотреть,
  Им полезно под солнечным небом
  Офицерские кости погреть...
   
  День июльский клонился к закату
  Дали были прозрачно - чисты,
  И делились своим ароматом
  С окружающим миром цветы.
   
  Над дорогою лентою клейкой
  Вился послеполуденный зной
  А вдали, над Бештау и Змейкой,
  Тучи чёрной нависли стеной.
   
  Разлохматились тёмные гривы,
  Скрыли солнце и блеск синевы,
  Вот и первые ветра порывы,
  Клубы пыли и шёпот листвы.
   
  Ближе - ближе свинцовые тучи
  Стихла даже цикадная трель,
  Кто-то тихо сказал: - Может лучше
  Мы на завтра отложим дуэль.
   
  Но Мартынов нахмурился злобно,
  Губы сузились в тонкую нить: -
  - Я считаю, что вряд ли, удобно,
  Нам об этом сейчас говорить.
   
  - Ну, а то, что дуэль дело чести,
  Все вы знаете лучше меня,
  Наш противник, наверно, на месте...
  И Мартынов пришпорил коня.
   
  Над скалой что-то ухнуло гулко,
  Застонали берёзок стволы.
  Не простой, видно, будет прогулка
  И дуэль у Перкальской скалы.
   
  - : -
   
  Место дикое, место глухое
  Сосны, ели, берёзы вокруг
  Нарушает блаженство покоя
  Только дятла настойчивый стук.
   
  Вот и дрожки стоят у дороги,
  Тень орла высоко на скале,
  Здесь нельзя не подумать о Боге
  И о месте своём на земле.
   
  Пыль наскальная крошкою сыплет,
  Михаила пока ещё нет,
  Под сосной Трубецкой и Столыпин
  Собрались на военный совет.
   
  Пригодился их жизненный опыт,
  Сплав традиций и кодексов взвесь.
  Вот послышался бешеный топот
  Пол - минуты и Лермонтов здесь.
   
  Секунданты, разметив площадку,
  Отошли в тень базальтовых плит,
  Что сказать? Всё идёт по порядку
  Так, как кодекс дуэльный велит.
   
  Вот барьер. Пять шагов от барьера.
  В обе стороны десять шагов.
  На коротком пространстве - карьера,
  Честь и совесть обеих врагов.
   
  Михаил подошёл к Николаю:
  - Я не склонен себя обелять,
  И обидел тебя, понимаю,
  Но в тебя я не буду стрелять.
   
  - Мы - военные. Не дилетанты
  Может, нам загасить фитили...
  Тут к врагам подошли секунданты
  И, спеша, по местам развели.
   
  Трубецкой зарядил пистолеты,
  И Васильчиков крикнул: - Сходись!..
  Каждый шаг как дыхание Леты,
  Каждый шаг - это смерть или жизнь.
   
  Но не двинулся Лермонтов с места
  Поднял над головой пистолет.
  Видно, что не из робкого теста
  Слеплен был офицер и поэт.
   
  Выстрел вверх. Над вершиною ели
  Беловатый растаял дымок,
  Словно отблеск душевной метели,
  Словно отзвук сердечных тревог.
   
  И как - будто в ответ, с поднебесья
  Грянул вдруг оглушительный гром,
  И от молнии горы и веси
  Озарились багровым костром.
   
  Разразилась ужасная буря,
  Загудел растревоженный лес
  С неба лился поток, будто пуля
  Отворила все хляби небес.
   
  А к барьеру уже суетливо
  Быстрым шагом Мартынов шагнул.
  И прицелился неторопливо,
  И в глаза Михаилу взглянул.
   
  Тот как - будто сошёл с пьедестала,
  Не коснулся лица его страх,
  Лишь улыбка презренья играла
  На чуть - чуть побелевших губах.
   
  Словно Лермонтов был из гранита,
  Словно жизнь отошла от него,
  Он презрительно, как на бандита,
  На врага посмотрел своего.
   
  Лес гудел напряжённо: - Не надо,
  Не стреляй, пока есть ещё срок,
  Но Мартынов, не выдержав взгляда,
  Торопливо нажал на курок.
   
  Отчего не случилась осечка?
  Отчего не заел пистолет?..
  Словно сбитая выстрелом свечка
  Как подкошенный рухнул поэт.
   
  Непрерывные грома раскаты
  Проводили ещё одного,
  И стояли деревья - солдаты
  В карауле у тела его.
   
  Как посланец горы-великана
  Пролетел ветерок - легкокрыл,
  Он как саваном, светлым туманом,
  Бездыханное тело накрыл.
   
  Это длилось всего лишь мгновенье,
  И была ласка ветра легка,
  Словно вечности прикосновенье,
  Словно верного друга рука.
   
  И на месте дуэльной атаки
  У подножья Перкальской гряды.
  Расцвели ярко - красные маки
  Как бессмертья живые следы.
   
  - : -
   
  Ну, а как же Мартынов и Глебов,
  Как сложилась судьба у других?
  Наказало ли грешников небо
  За деянья греховные их?
   
  Был, конечно, Мартынов наказан
  Суд виновность его подтвердил,
  Ну, а царь высочайшим указом
  Очень "строго" его осудил.
   
  Все признали указа нелепость:
  На три месяца только всего
  Заключили Мартынова в крепость
  А потом отпустили его.
   
  Но потомки его не простили,
  Был гоним он молвою людской,
  Даже после, в холодной могиле
  Не обрёл он желанный покой.
   
  Око правды не действует слепо
  У истории свой коногон,
  Прах Мартынова ночью из склепа
  Кто-то вынул и выбросил вон.
   
  Мертвецу не лежать на погосте,
  Он остался в дорожной пыли,
  И собаки истлевшие кости
  По окрестным полям разнесли.
   
  - : -
   
  И у Глебова жизнь не сложилась,
  Он штабным офицером служил
  Но при штабе ему не "служилось"
  И он вместе с солдатами жил.
   
  Был отважен всегда и спокоен
  Со "старухой" общался на "ты",
  И погиб как герой и как воин
  У аула с названьем Салты.
   
  Он прошёл через воды и пламя,
  Закалён был в огне и дыму
  Пусть поют ему вечную память,
  Пусть земля будет пухом ему.
   
   
  ПРИМЕЧАНИЯ:
   
  1. Уздень, узденя - сословие на Кавказе.
   
  2. В 1875 году на 60-м году жизни Мартынов умер. В завещании он просил родных похоронить его в Знаменском (село под Москвой, принадлежавшее его отцу С. Мартынову), но не в фамильном склепе, а в отдельной могиле и не ставить на ней никаких надгробий, не делать никаких надписей, чтобы память о нём исчезла. Это ли не покаяние в убийстве М. Лермонтова! Грешник предвидел, что останкам его не дано будет спокойно лежать в земле. Он боялся надругательства над ними. Но родственники похоронили его в могильном склепе.
   В 1924 году в бывшем имении Мартыновых разместилась колония беспризорников. Когда ребятам рассказали, кто такой Мартынов, они проникли в склеп, извлекли его скелет и разбросали останки Мартынова по усадьбе. Чтобы колонисты перестали лазить в усыпальницу, её засыпали землёй. Сейчас село называется Знаменское и здесь находится городок воинской части.
  На территории части часто нелепо гибнут солдаты, случаются странные пожары. Поистине проклятое место.
   
  3. Глебов погиб в 1847 году при штурме аула Салты. "Этот честный храбрец и погиб славно, как подобает герою, - писал о Глебове в своих воспоминаниях генерал-майор В. А. Полторацкий. - Сидя верхом перед батальоном молодцов - ширванцев, Глебов под градом пуль блестящим хладнокровием подавал изумительный пример отваги, пока внезапно не рухнулся с коня на руки до безумия его полюбивших солдат. Со смертью Глебова Кавказ лишился одного из храбрейших своих детищ".