Притча - легенда. Голем

Тихо  бредет среди гор и вершин,
Речка (на  чешском ) по имени  Влтава.
Помнят  пески  погребенную славу,
Помнят победы осколки руин.
Помнят  походы  крестовых   полчищ,
Войны набеги  и наводнения.
Прага  вставала из   пепелищ,
И возвращалась из моря забвения.
Гордые горы, и чащи  Шумавы,
К длинной   дороге  водой наполняют,
Долго  идти ей до матушки   Лабы,
Камни подводные подстерегают,
Узкие  щели, Чертовы  стены,
Нет  изменений  в них,  нет и отмены.
Вечный природы круговорот,
Глобус земной  на оси оборот.

Поздно.  Не спится Льву Бецалелю.
Стало опасно  в Праге евреям.
Словно вспучилось болото  молвы
Пухнут    зловонные         пузыри.
В  них  вся нелепость  кровавых  наветов,
Точно все знают, кем  сделано ЭТО,
Не сомневается немец  и чех,
Эти евреи хуже нас всех.
Много  им места   в маленьком гетто,
И наказать их нужно за это.
Пекарь - вредитель, сапожник -  шпион,
Надо  их грабить, нужен погром.
Бен  Бецалель погружается  в дрему,
Мерная мысль стучит метрономом.
Как  же найти  ему верную ноту?
Слышит  вдруг  Рабби сквозь  сон  и зевоту
- « Чтоб  уничтожить  пошлую чернь,
Голема  сделай  из  глины  и праха,
Только наступит  завтрашний  день,
Все заживете  без  муки  и страха.
(Голем  -ленивый,   глупый,   болван.
Колал – точить  и лепить,   истукан.
Голом - зародыш  и эмбрион,
 Нечто  не  сообразного  клон,
Голем  и глина -  братья  навек,
Вместе  получится  сверхчеловек.
В час предрассветный,  пойди  на погост,
Там  слепишь  Голема   в маленький рост.
Есть  в каббале  много  тайных  заточек.
Знания  скрыты меж  точек и строчек.
Что б сотворить  это чудо  природы,
Ты  проведешь  необычные  роды.
Прежде  возьми  подходящую  почву,
Звезды  на небе сложатся  ночью.
Всех соберешь на большом  берегу,
Четыре стихии  и я помогу.
Ицхак - муж дочки,  будет  огонь.
Стихию  воды -  представляет    Соссон.
Ты  будешь  воздух,  Лева не бойся!
Ну собирайтесь, быстро все стройся!
Факелы   в руки,  пойте псалмы,
«Евреи не трусы -  трусы  не мы!»
Быстро слепили  они человечека,
И  узкотазого  и узкоплечего.
Ицхак прошелся  справа  налево,
Тело  Голема вдруг заалело.
Яков прошелся наоборот,
Голем   потух.    Лев открыл ему  рот,
Тихо  вложил,   на пергаменте,   ШЕМ,
Все  цируфим прочитали  затем.
Голем  проснулся, пока  что  в три локтя,
Вода потекла в нем,  волосы,   ногти,
Воздух, вода и огонь  вмести  были,
Жизнь  и   дыханье  вдохнули  стихии.
Быстро надели штаны  и рубашку,
Взяли  у шамеса  старую  шапку.
Голема,  Лева  нарек  Иозифом,
Голем,  стал прозвищем, 
Голем,  стал  мифом,
Вырос  мгновенно, стал  великаном,
Только был цветом  коричнево – странным.
Ночь  утекала   в дыру  горизонта,
Тени  волшебные  стали длиннее.
Шли  по дороге, как будто бы  с фронта,
Глиняный  парень  и  с ним  три еврея.
Всех извещая  - Вот взяли  парнишку,
Чтобы  следил  за торой  он и книжками.
- "Будешь  служить  в синагоге   ты служкой,
Антисемитов  пугать  будешь  «пушкой»,
Если повторно,  кто сунется вновь,
Бей его  в морду, разбей  ее в кровь,
Сделай  гефилти  из  каждого  гоя,
Можешь придумать и блюдо  другое.
Кстати  сготовишь  еду  для  мишпухи,
Детям  помоешь  попу  и руки,
Пол подметешь  в Синагоге  Старановой,
Только  закончишь начнешь  ее заново".
Так  он трудился  многие годы,
Не замечая  дней  и погоды.
Голем  не какал,  не пил  и не ел,
И  ко всему  говорить    не умел.
Шемом  забили  Голему  рот,
Но  все случилось наоборот.
Раби  однажды  забыл  (ну  склероз),
Что  и  у  глины  бывает невроз,
Если  не дать  ей во  время работу,
Или  нарушить отдыха  квоту.
Голем  молчал  и работал  усердно,
Было  заданье  ему повседневно,
Но,  и на Рабби  бывает проруха.
Для  укрепленья  еврейского духа,
Раби  в субботу  только  молился,
Голем,  помаявшись,   вскоре  взбесился.
Руки  свободны,  вот  от безделья,
Стал  вырывать  он  с корнем деревья.
Разом  забыл где  еврей  и где  чех,
Ставши  опасным  для этих  и тех.
Где  там  молитва,  где   там  тора,
Видит  раввин,   что спасаться  пора.
Громко  кричит  - « Прекрати  Иозиф»
Голем  услышал  и сразу  затих.
Далее  ШЕМ  вырывает из  рта,
Нет  человека,   есть  куча дерьма
Глиняный  ком  отнесли  на чердак,
А  омертвление  устроили  так.
От  пергамента  очистивши  рот,
Стали  все делать  наоборот.
Все заклинанья  пропели  с конца,
Раньше  от ног,  а теперь от лица.
Обратно  читали слова  бытия,
Ну  и подобная  галиматья.
На посещенье  полный  запрет,
Что -  то там было,   теперь  его нет.
Глину  забросили  старыми письмами,
Грязными  тряпками, желтыми листьями,
Много   веков  на чердак  ни  ногой,
Но  появился  смелый  такой.
Некто по имени  Энтони  КИШ,
Домик  облазил  с подвала  до крыш,
Но   поверни -  ка  фамилии лик,
Может  он предок  мой  Энтони  ШИК?
И  не нашел ни песчинки  от глинки,
Только газеты,  бумажки,  картинки,
Грязь  вековую,  пыль  от столетий…..
(Мы  не повторим его междометий),
Но  согласимся,   легенда  живет,
И  привлекает   в Прагу  народ.
Периодически,   в тридцать  три  года,
Голем  гуляет  по улицам  города.
Ходит безродный,   из  глины  болван
Не Командор,  но  и не Дон – Жуан.
Может еврей,   но возможно и чех,
Ныне родня  он  для этих  и тех.
Скорбь и надежда сложенный   в пазл.
Ходит  по  Праге  всеобщий  шлемазл.